Этническая культура в контексте национального самоопределения кабардинского народа

На наш взгляд, проблема национального самоопределения кабардинцев предполагает конкретно-исторический подход и, прежде всего, сопоставление культурно-исторической ситуации советского и постсоветского периодов жизни народов Северного Кавказа.

Начнём с того, что разделение на адыгов и черкесов, кабардинцев и адыгейцев не является однозначным, к тому же кабардинцы и черкесы весьма близки друг другу, что проявляется в сходстве языка и традиций, которые стали дифференцироваться только в XVI веке. Тем не менее кабардинская культура отлична от культуры других адыгов, несмотря на общность их развития. В наше время, как указывают специалисты, количество групп адыгов не столь велико, как это было раньше. Например, в XVI– XVIII веках существовало 18 субэтнических групп адыгов, которых в мире обычно и называют черкесами [2].

В советский период, как и у других народов СССР, у адыгов существовало различие в культуре города и сельских поселений, где сохранялись основы традиционной культуры с её квинтэссенцией – адыгэ хабзэ, что не было лишь этикетом адыгов, хотя такое мнение можно встретить даже в научных публикациях. В аулах уклад жизни и обычаи кабардинцев в основном определялись адыгэ хабзэ, и даже свободолюбие адыгов исторически сочеталось именно с традиционным правом, отличным от государственной правовой системы.

Что касается таких сторон этнокультуры, как национальная одежда и народное искусство, то в общесоветском культурном пространстве применительно к малым народам СССР они носили по преимуществу внешний фольклорный характер. Национальное в советской культуре воспринималось как форма по отношению к её интернациональному и классовому содержанию. Как мы знаем, в позднесоветский период это содержание спроецировали на новую наднациональную общность под названием «советский народ».

Тектонический разлом, порождённый крушением СССР, обернулся поисками национальной идентичности не только в бывших советских республиках, но и у малых народов России, и этот процесс актуален до сих пор.

При этом движение к самостоятельной нации-государству, о чём мечтают наиболее радикальные национальные лидеры, не является сугубо ментальным изобретением и «духовным конструктом», поскольку этот процесс опосредован материальными практиками и, прежде всего, возрождением обрядов, национальных костюмов, танцев и пр. Сегодня обряды не изобретаются, а именно возрождаются. Но указанным элементам этнокультуры уделяется внимание в новом качестве. Речь идёт об утверждении своего народа как субъекта мировой культуры и политики. Причём возрождаемые обряды могут в этом контексте получать утрированную форму. С данными процессами связано, в частности, стремление вернуть традиционное значение адыгэ хабзэ.

В анализе изменения роли и функций этнокультуры кабардинцев имеет смысл выделить национальные костюмы; традиционные обряды; отношение к традиционным нормам поведения, в том числе особую роль гостеприимства. Сюда относится особый порядок заключения брака, предполагающий предварительные договоренности и сватовство, впрочем, имеются и исключения, такие как похищение невесты с её согласия [4]. Типичным примером является свадебный обряд, который традиционно был у кабардинцев наиболее сложным и отличался крайней степенью консерватизма.

Таким образом, сегодня этнокультура у кабардинцев, как и у других народов Северного Кавказа, из внешне-фольклорного образования превращается в способ утверждения своеобразия национального духа и истории. При этом материальные моменты – обряды, национальная одежда, предметы быта и т.д., как элементы этнокультуры, во многом остаются лишь средством, но теперь средством решения других задач и утверждения иного мировоззрения. Причём именно глобализационные процессы дают новый импульс национальному самоопределению малых народов. Национальная самоидентификация кабардинского народа происходит на фоне диалога консерватизма, представленного многовековыми устоями кабардинцев, и либерализма, дающего современному гражданину свободу выбора. Одним из итогов борьбы за демократию, отмечает Е. В. Мареева, является убеждённость каждого в том, что у него есть право голоса. Но в духовной культуре это оборачивается повсеместной борьбой с «репрессивностью» канонов [9, с. 155]. При этом в постмодернистском дискурсе происходит явная подмена, когда борьба против негативных и даже реакционных моментов в традиционной культуре переводится в отрицание традиционной культуры вообще, которую огульно отождествляют с консервацией экономической, политической и духовной отсталости.

Нужно отметить, что в последние три десятилетия кабардинцы, как и другие народы Российской Федерации, подвергались воздействию массовой культуры, что побуждает их обращаться к корням для защиты собственного культурного пространства. И этот момент противостояния массовой культуре как негативному тренду глобализации, в свою очередь, выразился в тяге к бравированию роскошно сшитыми национальными костюмами в целях противопоставления себя и своего народа массовому медийному шквалу.

Специалисты давно отмечают, что здесь многое происходит от противного. Именно сопротивление культурной унификации рождает патриотизм как массовое умонастроение и социальную практику. Но, как отмечает В. А. Тихонова, нужно всегда иметь в виду, что патриотизм «модифициру- ется конкретной социальной средой, национальной культурой, ментальностью народа [11]».

Различение патриотизма и национализма в их конкретно-исторических формах – предмет особых исследований. Именно современные формы национализма стали предметом целенаправленного исследования в западной социальной науке. И в этом контексте норвежский учёный Т. Эриксен сформулировал мысль о том, что идея нации сконструирована самими поборниками национализма [15]. Такую установку нет смысла экстраполировать на процесс исторического формирования наций, и тем не менее она актуальна в области современной этнополитики. То же касается методологии инструментализма, которая помогает понять современные технологии управления национальным сознанием для консолидации масс в политических целях. Богатый материал к осмыслению этих процессов в России дают работы отечественных исследователей [1].

Стремление кабардинцев к национальному самоопределению продиктовано как воздействием западного культурного кода, так и взаимодействием с российской культурой. У кабардинского народа, как и у других малых народов России, стремление к национальному самоопределению происходит в рамках многонационального государства, каким является Россия. А потому оно предполагает уточнение собственного места не в отличие, а в рамках общероссийской культуры и истории. При этом возникает сложная цепочка взаимодействий, которые можно мыслить, хотя и с большой долей условности, в рамках вертикального типа связей. И сложность этих взаимодействий во многом обусловлена наличием кризисных моментов в современной российской культуре. Это противостояние либеральных и религиозных настроений, сложное взаимодействие православных, мусульманских и атеистических ценностей в массовом сознании, что ещё не отрегулировано окончательно на уровне государственной политики.

«Для современного культурного пространства Кабардино-Балкарии характерен новый подход к использованию традиционных ценностей культуры, – пишет Г. Базиева, – включающий в себя активное изучение культурного наследия и религиозных ценностей [3]», однако «противоречивость современной культурной ситуации выражается в многообразии теорий дальнейшего развития России [3]». Иными словами, в российской культуре ещё не сложился окончательно ясный и продуктивный вектор развития, что препятствует полноценной имплементации кабардинской культуры, а имеющиеся националистические настроения в самой России отнюдь не способствуют достижению гармоничного единства с малыми народами.

Радикальные националистические настроения, имеющиеся на Северном Кавказе, вырастают на почве не только осознания оригинальности своей этнокультуры. Активно эксплуатируется опыт их исторического бытия внутри российского государства, который далеко не всегда был позитивным. Если времена Кавказских войн XIX века давно минули, то депортация некоторых кавказских народов занимает значимое место в исторической памяти кабардинцев. Так, депортация балкарцев в 1944 году отрицательно сказалась как на культурном, так и на государственном развитии кабардинцев. На заседании Пленума Кабардинского обкома ВКП(б) 10 апреля 1944 года подчёркивалось, что депортация балкарцев будет иметь длительный, отрицательно направленный политический эффект [7, с. 120].

В наши дни можно говорить о возникновении и развитии специфичных черт политического поведения как у северных кавказцев в целом, так и у кабардинцев в частности. Особую роль здесь играют процессы, происходящие на уровне политических элит, определяющих государственную политику, культурную в том числе. Взаимоотношения политических элит местного и федерального уровня обладают институциональным характером. Поэтому национальное самоопределение северокавказских народов проявляет себя и в политико-культурном дискурсе посредством деятельности определённых организованных субъектов.

Процесс национального самоопределения, во многом спровоцированный постсоветскими политическими и культурными процессами, немыслим вне конкретной динамики взаимодействия национальных элит и федерального центра. Субъектом национального самоопределения является кабардинский народ, противоречивое культурное и ментальное состояние которого находит выражение в противоречивом поведении региональных политических элит. Ситуация усугубляется тем, что в рамках Кабардино-Балкарии существуют две группы политических элит, различие которых уходит к этнокультурным основаниям народов. Д. Д. Пеньковский в своём исследовании уделяет данному противоречию большое внимание, указывая на тот факт, что кабардинцы имеют более тесные этнические связи с черкесами, а не с балкарцами, тогда как балкарцам этнически близки карачаевцы. Причём политика разделения четырёх крупных этносов проводилась сознательно ещё с советских времён и носит не столько этническую, сколько политическую окраску [10, с. 98]. Всё это усложняет взаимодействие местных элит с федеральным центром и российской культурой в целом. Препятствием здесь является искусственно созданная, по сути, этническая раздробленность, которая также используется элитами в собственных целях.

Но было бы предвзятым акцентировать внимание на негативных моментах пребывания народов Северного Кавказа в рамках российской государственности. В наши дни кабардинская культура находится в процессе формирования нового качества своего социокультурного бытия, и этот процесс имеет как интеграционные, так и дезинтеграционные век- торы. А для более адекватной оценки ситуации нужно вспомнить об особенностях российской версии мультикультурализма, основной чертой которого является, как верно отметила Н. К. Гасанова, забота о малочисленных народах, выраженная в качестве константы государственной внутренней политики [6].

Понятно, что попытка создания автономной национальной культуры, тем более при утрировании своеобразия этнокультуры, как правило, оборачивается узким национализмом. В нашем случае это приводит порой к осознанному разделению кабардинской и русской культур даже в рамках самого же кабардинского народа. И здесь, как никогда, нужна грамотная государственная политика, направленная не на разделение в целях более «эффективного» управления, а на примирение и развитие всего комплекса социокультурных связей.

В научной литературе чаще всего внимание концентрируют на исследовании этнического ядра как определяющего специфику национального самосознания и ментальности. Но уже на уровне интереса к этнокультуре должна закладываться основа для конструктивного взаимодействия, а не деструктивного противопоставления народов, которое способно стать предпосылкой дезинтеграции нашего федеративного государства. Данный процесс на политическом и других уровнях должен быть двунаправленным, потому как, с одной стороны, кабардинская культура не может не обогащать общероссийскую культуру, а с другой – синтетический российский культурный код развивает кабардинскую нацию, что проявляется во всех сферах общественной жизни, в том числе и политической.

В последнее время всё громче звучит тема «Россия как нация наций» [12]. И здесь мы нуждаемся не только в дальнейших теоретических исследованиях. Вопрос по-прежнему заключается в разработке адекватной государственной политики. Как следует из позиции академика В. А. Тишкова, здесь важна координация усилий с двух сторон: «наличие меньшинств укрепляет вертикальные связи внутри страны, между территориальными сообществами и верховной властью [13, с. 160». При этом меньшинства могут укреплять горизонтальные связи с близкими этническими группами [13, с. 160]. Тем не менее, на наш взгляд, слишком оптимистично звучат заявления В. А. Тишкова и Е. И. Филипповой о сложившейся российской культуре, возникшей в результате взаимной аккультурации, полноценного синтеза этнических культур [8, с. 200]. Окончательная интеграция малых народов России, включая Северный Кавказ, в общественную жизнь и государственную систему России на новых основаниях ещё впереди.

Для полноценного национального самоопределения кабардинцев по-прежнему необходимо снижение градуса радикальных настроений, чреватых этнонационализмом. А потому в деле национального самоопределения движущей силой должна выступать не внешняя сторона, обусловленная особенностями этнокультуры, а внутренняя, связанная с глубинными нравственными принципами народа. На уровне научных и политических элит важно осознавать, во что превращается этнокультура в процессе национального самоопределения, – в средство объединения или обособления. Логика национального самоутверждения не должна вести к разобщению народов.

Здесь важно избежать смещения в ориентирах. Поэтому для национальных элит важен акцент не столько на реконструкции традиционного образа жизни и обрядовых действий, сколько на возрождении и обновлении базовых идей и ценностей народа, которые манифестируют себя не столько в атрибутике, сколько в образцах нравственного поведения, запечатлённых в содержании искусства и народных традиций.

При внешнем различии культур, политическое единство нашего федеративного государства должно базироваться на изначальном единстве культурных ценностей. Единство ценностей ислама и христианства не позволит дойти до противопоставления религий и религиозного экстремизма. Различие этнокультур не должно стать почвой для искажения национального самосознания, когда естественное стремление к национальному самоутверждению оборачивается темой национального превосходства. И для выработки такой адекватной национальной стратегии необходимо продолжение конкретных исследований этих проблем на современном Северном Кавказе.