Эволюция типов научной рациональности

Рациональность (от лат. ratio — разум) — термин, зародившийся в философии и символизирующий одну из ее ключевых тем, фундаментальную проблему, изначально лежащую на пересечении принципиальных философских идей и тенденций. Сегодня она связывается в первую очередь с особенностями развития современной рациональной цивилизации, с основополагающей ролью науки, стимулирующей развитие новейших технологий, с необходимостью рефлексии над феноменом рационального сознания, с самоценностью научно-технического разума как неотъемлемого элемента социальной действительности [3, с. 23].

Многие исследователи сходятся во мнении о том, что феномен рациональности довольно трудно поддается изучению. Как отметил Юрген Хабермас, современный уровень исследования рациональности зачастую делает связанную с ней проблематику просто «необозримой» [7, с. 144]. Российский философ В. Н. Порус придерживается следующей точки зрения по данной проблеме: «Рациональность — волнующая загадка. Удивительный факт: хотя без обсуждения этой темы не обходится практически ни одно современное философско-методологическое исследование, хотя споры вокруг проблемы рациональности не утихают и становятся все более острыми, хотя массив литературы, прямо или косвенно посвященной этой теме, увеличивается лавинообразно, нет ни общепринятого опреде- ления понятия «рациональность», ни согласия в том, что считать проблемой, связанной с этим понятием. Более того, высказываются сомнения в том, что это понятие вообще необходимо в философии и методологии науки. Такое положение можно назвать скандалом в философии» [6].

В современной науке трансформация понятий рациональности связывается с изменениями самого «образа науки», поскольку она «стала ближе к реальности, к живому, изменяющемуся, творческому человеческому познанию, предполагающему многообразие, изменение и смену канонов и принципов научной рациональности» [1, с. 21].

Итак, именно науку принято считать наиболее «чистой» формой рациональности. Наука как вид рациональности гетерогенна в силу того, что для разных исторических эпох характерны свои типы рациональности, каждому из которых соответствует определенный этап общественной жизни, рационализации научной деятельности, включающий как когнитивный, так и социальный аспект. Исследователи выделяют в рамках философского дискурса три основные стадии в развитии концепции рациональности. Классическая, неклассическая и постнеклассическая рациональность соответствуют в теории познания различным формам идеализации познающего субъекта и предполагают различные типы рефлексии над деятельностью: «Классическая наука и ее методология абстрагируется от деятельностной природы субъекта, в неклассической эта природа уже выступает в явном виде, в постнеклассической она дополняется идеями социокультурной обусловленности науки и субъекта научной деятельности» [5, с. 64].

Классический тип научной рациональности, как правило, концентрируя внимание на объекте, стремится элиминировать все относящееся к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Философское осмысление и обоснование достижений науки в рамках классической рациональности, как правило, было сконцентрировано на анализе онтологических принципов науки, понятий и представлений научной картины мира. В качестве некого идеала в рамках классической рациональности выступало построение единственно верной картины природы, поиск «вытекающих из опыта и обобщающих опыт» понятий и принципов [3, с. 27].

Классическая научная рациональность явилась фундаментом для создания идеального «образа науки». Под ее влиянием формировались такие фундаментальные принципы, как: 1) принцип детерминизма, который устанавливает однозначные причинно-следственные отношения между явлениями природы; 2) принцип чистой объективности и абсолютной истинности научного знания; 3) утверждение универсального научного метода; 4) признание единственности истины и существования одной концепции об одном предмете; 5) утверждение прогрессивного, непрерывного, постепенного развития науки. Эти принципы и положения, в которых отражен классический тип рациональности, являются формообразующими, в том числе и для современной науки [12, с. 122—123].

Наступившее кризисное состояние классической рациональности во многом связывают с процессами научно-технического прогресса, а также чрезмерным игнорированием бытия человека, изгнанием из научной деятельности роли человеческих воззрений, ценностей, желаний, в число которых, несомненно, входили религиозные потребности и чаяния.

Исходной действительностью, с которой имеет дело пришедшая на смену классической неклассическая рациональность, выступает ситуация, в которой наряду с объективной составляющей присутствует и субъектная. Неклассическую рациональность следует понимать не в духе негативизма по сравнению с классикой или умаления возможностей познания, а прежде всего как выявление тех неявных субъектных предпосылок и установок, которые обусловливают эти возможности [10, с. 26].

Характерной особенностью неклассической рациональности является отказ от абсолютной истины и допущение возможности одновременного существования различных теоретических систем, которые по-разному объясняют один и тот же процесс, феномен или класс явлений действительности, оставаясь при этом истинными в одинаковой мере, так как в каждой содержится момент объективного знания [9, с. 11—12].

Переход от неклассической к постнеклассической картине мира характеризуется всё более высокой степенью включенности форм проявления человеческой субъективности (способов рационализации, личностных, коммуникативных, нравственно-этических и других характеристик). Характеризуя эпистемологические особенности постнеклассической научной рациональности, В. С. Степин совершенно справедливо подчеркивает, что «…постнеклассическая наука расширяет поле рефлексии над деятельностью, в рамках которой изучаются объекты». В отличие от неклассической науки «…она учитывает соотнесённость знаний об объекте не только с особенностями средств и операций деятельности, но и с её ценностно-целевыми структурами» [2, с. 134—135].

Особенности формирования рациональности нового типа — постнеклассической — детально исследованы в работах П. П. Гайденко, А. Л. Никифорова, И. Т. Касавина, В. Н. Порус, Н. С. Автономовой, В. С. Швырева. Также особое внимание постнеклассической рациональности уделяет В. С. Степин. Он подчеркивает, что познающий субъект в рамках постнеклассической науки должен не только «ориентироваться на неклассические идеалы... доказательности знания... но и осуществлять рефлексию над ценностными основаниями научной деятельности, выраженными в научном этосе. Такого рода рефлексия предполагает соотнесение принципов научного этоса с социальными ценностями, представленными гуманистическими идеалами, и затем введение дополнительных этических обязательств при исследовании и технологическом освоении сложных человекоразмерных систем» [5, с. 64].

Новая постнеклассическая рациональность сделала еще одно немыслимое с точки зрения «классики» допущение: она допустила в сферу знания промежуточные результаты познания, истинность которых не установлена [8, с. 206]. Постмодернистская философия, настаивая на принципиальном плюрализме, отказывается от «единого Разума» в пользу разного рода множественности (смыслов, их связей, типов рацио- нальности). Не существует ни единой верной концепции, ни «правильного мнения», все теории, дискурсы имеют место быть, все мнения заслуживают уважения [1, с. 19].

Таким образом, сегодня можно констатировать формирование рациональности нового типа — ценностно ориентированной [5, с. 65]. Она, в свою очередь, создает тип человека, который, с одной стороны, заинтересован в науке, а с другой — недостаточно понимает значимость ее фундаментальной составляющей, имеющей мировоззренческий аспект. В условиях постмодерна науке приходится заново заниматься само-обоснованием и самооправданием, поскольку постсовременность привносит с собой демонтаж многих традиционных институтов и, конечно же, науки как социокультурного института и ее ядра — научной рациональности [11, с. 199].

• 1.    Голик Н. М. Научная рациональность и концепция когнитивного релятивизма // Изв. Саратовского ун-та. 2009. Т. 9, № 2. С. 18—22.

• 2.    Горковенко И. А., Стрельченко В. И . Идея научной картины мира: постнеклассическая рациональность // Вестн. Ленинградского гос. ун-та им. А. С. Пушкина. 2010. Т. 2, № 2. С. 133—141.

• 3.    Калинина Г. Н . Динамика образа научной рациональности в призме изменений в основаниях постнеклассической науки // Изв. Тульского гос. ун-та. Гуманитарные науки. 2011. № 1. С. 22—30.

• 4.    Мурейко Л. В . К проблеме рациональности массового сознания // Изв. Российского гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. 2009. № 117. С. 126—143.

• 5.    Никитина Ю. А ., Корниенко А. В . Кризис современного рационализма и становление коэволю-ционно-инновационной рациональности // Изв. Томского политехнического ун-та. 2010. Т. 316, № 6. С. 63—68.

• 6.    Порус В. Н . Рациональность. Наука. Культура // Lib.Ru: Библиотека Максима Мошкова. М., 2002. URL: http://lib.ru/FILOSOF/PORUS/racionalnost.txt (дата обращения: 02.05.2016).

• 7.    Рожнов О. И . Виртуально-голографический аспект методологии информационной рациональности, философский анализ // Вестн. Волжского ун-та им. В. Н. Татищева. 2013. № 1(12). С. 142— 154.

• 8.    Сытых О. Л . Новая рациональность и проблема интерпретации знания в современной науке // Изв. Алтайского гос. ун-та. 2011. № 2-1. С. 205— 209.

• 9.    Терешкун О. Ф . Натуралистическое осмысление техники в парадигме неклассической научной рациональности // Вестн. Удмуртского ун-та. 2013. № 3-3. С. 10—16.

• 10.    Шорохова Н. А . Неклассическая рациональность экономической культуры // Вестн. Новгородского гос. ун-та им. Ярослава Мудрого. 2005. № 33. С. 25—30.

• 11.    Шугуров М. В . Научная рациональность и христианская мистика: от дивергенции к диалогу (заключение) // Вестн. Русской христианской гуманитарной акад. 2009. Т. 10, № 4. С. 198—214.

• 12.    Шуталева А. В . Классическая естественно-научная картина мира: особенности формирования новоевропейской науки и трансформация принципов античной рациональности // Вестн. Ленинградского гос. ун-та им. А. С. Пушкина. 2011. Т. 2, № 2. С. 122—128.