К проблеме связей социальной элиты кочевников Южного Приуралья по данным краниологии из филипповских курганов

DOI:

Полное исследование курганного могильника Филипповка 1 [Пшеничнюк, 2012; Яблонский, 2013] – некрополя элиты кочевых скотоводов – позволило получить уникальную по своим характеристикам коллекцию предметов материальной культуры и весьма значимый объем информации о погребальной обрядности населения, оставившего этот памятник. Весьма значимые материалы были получены Л.Т. Яблонским в результате раскопок курганов Филипповки 2. По археологическим материалам этих некрополей фиксируются изме- нения, которые произошли в культуре кочевников Южного Приуралья в конце V – IV в. до н.э., что нашло отражение в выделении культурного комплекса, традиционно именуемого раннепрохоровским, а в настоящее время все чаще обозначаемого как филипповский. Полученные данные существенно увеличили источ-никовую базу изучения различных аспектов истории кочевников Южного Приуралья в середине I тыс. до н.э., в числе которых, безусловно, важной является проблема произошедших культурных трансформаций.

В целом эти изменения могли быть обусловлены переменами в характере взаимодействия южноуральских номадов с окружающей природной и социальной средой, и в частности миграцией на территорию степей Южного Приуралья новых групп скотоводческого населения.

В числе результатов изучения могильника Филипповка 1 следует отметить выявление системы разнонаправленных связей элиты кочевников Южного Приуралья с населением многих регионов Евразии. Остановимся только на трех направлениях этих связей, которые отмечены в отечественной историографии, обозначив их условно как «южное», «западное» и «восточное».

В отечественной археологической литературе одним из наиболее активно разрабатывавшихся направлений являются связи кочевников, оставивших могильник Филиппов-ка 1, с державой Ахеменидов и Хорезмом. Археологические материалы наиболее убедительно выделяют, прежде всего, сферу социально-политических и экономических (торговых) связей кочевников с Персидской империей или какими-либо ее провинциями [Трей-стер, Яблонский, 2012, с. 287–288]. Сугубо гипотетически предполагается также возможность существования межэтнических браков [Трейстер, 2012, с. 281], что можно рассматривать как инфильтрацию, то есть определенную форму миграции на территорию Южного Приуралья иноэтничных и инокультурных групп населения.

Отмечались также связи кочевников, оставивших могильник Филипповка 1, со скифами Северного Причерноморья, населением Северного Кавказа и Подонья, которые могут быть обозначены условно как западное направление. Эти контакты прослеживаются преимущественно по предметам вооружения, конского снаряжения, быта, керамической посуде и украшениям [Васильев, 2004, с. 155– 157; Переводчикова, 2006; Мещеряков, Яблонский, 2007; Канторович, Яблонский, 2009; Яблонский и др., 2011, с. 73–99; Прокопенко, 2014, с. 28–29; Мышкин, 2019а; 2019б, с. 65; Сиротин, 2018; 2019; и др.]. Определение характера фиксируемого взаимодействия – дело дальнейших исследований. В настоящее время наиболее вероятной представляется версия о попадании большинства таких вещей из указанных регионов Евразии в степи Южного Приуралья в результате торговли. Возможно, некоторые из находок, в частности комплекс конского снаряжения из кургана 3 могильника Филипповка 1, являлись даром, преподнесенным представителям социальной элиты кочевников Южного Приуралья при жизни или в процессе совершения погребальных церемоний. В основе этого предположения лежит представление о некрополе Филипповка 1 как о крупном культовом центре Южного Приуралья, важном не только для соседних территорий, но и для Прикубанья [Переводчикова, 2006, с. 110–111].

Восточное направление связей по материалам могильника Филипповка 1 отчетливо фиксируется по предметам, выполненным в «зверином» стиле [Королькова, 2006, с. 45, 48– 51, 58–59, 104; Переводчикова, Таиров, 2010, с. 201]. Аналогии филипповским изображениям животных имеются в основном среди памятников искусства Казахстана, Южной Сибири, Алтая, Тувы, Ордоса [Королькова, 2006, с. 45, 48–51, 58–59, 104]. При этом среди материалов из кургана 1 могильника Филиппов-ка 1 редко встречаются типы изображений, характерные для Южного Урала более раннего времени, укладывающегося в рамки VII – третьей четверти V в. до н.э. [Перевод-чикова, Таиров, 2010, с. 198–200]. Специфические филипповские варианты изображений имеют аналогии, прежде всего, в синхронных или более ранних памятниках кочевников, культура которых представлена в курганах могильника Пазырык и других погребальных комплексах этого типа [Переводчикова, Таиров, 2010, с. 200]. Это сходство в ряде работ объясняется появлением в степях Южного Приура- лья новых групп кочевников, основу которых составили выходцы из Северо-Западного Китая (Восточного Туркестана), носители традиций «пазырыкского» искусства звериного стиля. Их появление, по мнению А.Д. Таирова, фиксируется также благодаря инновациям в погребальном обряде: широкому распространению могил с подбоями и южной ориентировкой погребенных, больших ям с выделенными входами-дромосами и некоторых других, а также изменениям облика таких категорий вещей, как мечи и зеркала. Возможно, это были богатые и знатные кланы, которые заняли господствующее положение на Южном Урале [Таиров, 2006б, с. 135; 2009, с. 137–144]. Появление этих групп привело к изменению культурных традиций южноуральских номадов, в том числе и в искусстве.

В этой связи анализ антропологических материалов, происходящих из элитных захоронений могильников Филипповка 1, 2, при сравнении их с краниологическими сериями из могильников других регионов Евразии позволит получить дополнительную аргументацию pro или contra существующих миграционных гипотез, а также выявить возможные связи приуральских кочевников в IV в. до н.э.

Анализ небольшой антропологической выборки из курганов могильника Филиппов-ка 1, раскопанных А.Х. Пшеничнюком, представленный в работе Р.М. Юсупова и А.И. Нечвалоды, показал следующее. Физический тип погребенных в филипповских курганах не является однородным. Его сложение происходило при участии двух компонентов: первый был близок к срубно-андроновскому варианту протоевропейской расы, второй обнаруживает аналогии среди кочевников VI– V вв. до н.э. Приаралья и Семиречья. Близость строения черепов и лицевого скелета кочевников из Филипповских курганов с кочевниками савроматского времени, хоронившими в Альмухаметовском могильнике на территории Зауралья, и ранними сарматами Южного Приуралья (оставившими могильники Ново-Мурапталово, Старые Киишки) позволяет говорить о единстве их расогенеза, связанного с сако-массагетскими племенами Приаралья и Семиречья VII–II вв. до н.э. На филипповских черепах фиксируется некоторая монголоидная примесь, которая, скорее всего, алтай- ского происхождения [Юсупов, 2006; Юсупов, Нечвалода, 2012, с. 262].

Некоторые результаты изучения краниологических материалов из погребений памятников Филипповка 1, 2, раскопанных Л.Т. Яблонским, были изложены автором в заключительной монографии [Яблонский, 2017] 2. В числе основных выводов автора следует отметить следующие положения. По мнению исследователя, отсутствие отчетливого сходства между краниологическими сериями из Филипповки Южного Приуралья, с одной стороны, и могильника Аржан-2 на Алтае и скифских курганов Северного Причерноморья, с другой, предполагает их независимое друг от друга генетическое развитие. Кроме того, Л.Т. Яблонский отметил наличие в составе ранних сарматов Южного Приуралья европеоидного (зауральского) и в меньшей степени низколицего монголоидного (южносибирского) компонентов [Яблонский, 2017, с. 227]. При исследовании генезиса раннесарматского населения Южного Приуралья автор рассматривает две теории. По одной из них развитие про-хоровских традиций в Приуралье происходит на местной культурно-генетической основе, под которой подразумеваются кочевники, населявшие этот регион с V в. до н.э., но при импульсе элитарных групп зауральских скотоводов. По другой – учитывает возможность прихода приаральских групп саков.

Сравнительный анализ краниологической серии могильников Филипповка 1, 2 с материалами степной и лесостепной зон Евразии эпохи раннего железа

Суммарная краниологическая серия могильников Филипповка 1, 2 составляет 22 черепа (9 мужских и 13 женских). В целом мужская выборка характеризуется отчетливой бра-хикранией, высоким сводом (от порионов), крупным, умеренно профилированным лицевым скелетом, в том числе по степени выступания носовых костей (табл. 1). Женская выборка несильно отличается от мужской. Общая серия неоднородная, при очевидном доминировании черепов с европеоидными чертами.

Был выполнен межгрупповой анализ 35 мужских краниологических серий (включая филипповскую), происходящих из могильников степной и лесостепной зон Евразии эпохи раннего железа. Сравнение осуществлялось по 14 основным признакам по методу канонического анализа с использованием программы Multican [Гончаров, Гончарова, 2016] и Statistica 12 . Серии суммированы по регионам и хронологическим периодам (табл. 2). Также произведена статистическая оценка межгруппового сходства путем вычисления квадратов расстояния Махаланобиса с поправкой на численность (числовые значения приведены в скобках). Все расчеты выполнялись с учетом стандартной матрицы внутригрупповых корреляций, рассчитанных И.Г. Широбоковым (неопубликованные данные), а также стандартных значений среднеквадратических отклонений признаков [Алексеев, Дебец, 1964].

Результаты канонического анализа представлены на графике (рис. 1), построенном по координатам I и II векторов. Поле графика в плоскости положительных значений по I КВ концентрирует краниологические серии с короткой и широкой черепной коробкой, малой высотой носа, по II КВ в верхней части графика находятся серии с большой шириной лба и малым выступанием носовых костей (табл. 3).

Можно наметить несколько условных концентраций. В одной из них располагается филипповская серия (№ 1; крайнее положение в верхнем правом секторе). В этом круге оказались: одна серия Чжаосу из Синьцзяна (№ 34), четыре савромато-сарматские Нижнего Поволжья, Приуралья – Западного Казахстана (№ 2–5) и одна – ранних кочевников Нижнего Дона (№ 7). Близость некоторых из них к филипповской подкрепляется минимальными расстояниями Махаланобиса: кочевники Приуралья – Западного Казахстана VI–IV вв. и IV–III вв. до н.э. (5,0 / 6,6 3); Нижнего Поволжья IV–III вв. и VI–IV вв. до н.э. (5,0 / 8,0). Это объясняется территориальным, культурным и, по-видимому, генетическим единством савромато-сарматской группы. Максимальная близость на графике с филипповской серией группы Чжаосу Синьцзяна (Китай) не подкрепляется расстояниями Махаланобиса (11,6).

Ниже круг в составе ряда серий Центральной Азии и прилегающих областей Южной Сибири. Среди них близкие с филипповской связи по расстояниям Махаланобиса демонстрируют тасмолинцы Центрального Казахстана (5,3), саки Приаралья (6,7), Притянь-шанья (8,8), Восточного Казахстана (9,2) и также каменской (8,0) и саргатской (8,4) культур. Большинство из этих краниологических серий представляют смешанные в физическом отношении популяции, формировавшиеся при взаимодействии западносибирских лесостепных оседлых и степных кочевых групп населения [Китов, Мамедов, 2014], европеоидного и монголоидного облика.

Максимальное разнообразие демонстрируют сакские группы. Наиболее отдалены от филипповки, как на графике, так и по расстояниям Махаланобиса серии, происходящие с территории Северо-Западного Китая (Чауху, Алагоу, Янбулак) (23,1 / 18,5 / 28,5), Юго-Восточного Памира (30,3) и Алая (14,5). С учетом рассмотрения возможной связи по всем данным краниологии между носителями, оставившими памятники Филипповка 1, 2 и сак-ского круга, без рассуждения о направлениях распространения их носителей, отметим, что пока наиболее отчетливо фиксируется связь первых именно с саками Приаралья (6,7). Серия из Чжаосу здесь, что было показано и ранее [Китов и др., 2019, с. 132], обнаруживает тесные связи с саками Притяньшанья и Восточного Казахстана.

Альтернативное положение на графике блоку кочевников савроматского времени и ранним сарматам Южного Приуралья и Поволжья занимают скифские группы Причерноморья, Николаевки, Никополя (23,1 / 18,5 / 28,5), которые и в морфологическом отношении, как было показано еще в ранних работах антропологов [Зиневич, 1967; Кондукторова, 1972; Великанова, 1975], представляют краниологический комплекс европеоидов, отличный от свойственного населению савроматского и раннесарматского времени восточного ареала распространения кочевнических культур. Это обстоятельство, при наличии в могильниках савроматского и раннесарматского времени Южного Приуралья вещевых комплексов западного происхождения, скорее всего, отражает факт существования, в первую очередь, товарно-торговых отношений.

Отдалены от серий кочевников савромат-ского и раннесарматского времени выборки лесостепных культур Приуралья (кара-абыз-ская и ананьинская), Тувы (Аймырлыг XXX, Аржан-2, Догээ-Баары II) и Алтая (пазырык-ская культура). Это следует учитывать в контексте их собственной генетической линии развития.

Заключение

В заключение следует отметить, что результаты анализа краниологических материалов эпохи раннего железа Евразии во многом подтверждают те морфологические тренды, которые были обозначены в более ранних работах антропологов [Юсупов, 2006; Юсупов, Нечвалода, 2012; Яблонский, 2010; 2017; Балабанова, 2000; 2013; Китов, Мамедов, 2014; Китов и др., 2019; и др.] относительно направлений связей ранних кочевников Южного Приуралья и западных районов Центральной Азии.

Однако представляется возможным внести некоторые уточнения в выводы, изложенные в работах указанных исследователей. По своему физическому облику индивиды, погребенные в филипповских курганах, максимально близки к кочевникам Южного Приуралья и Нижнего Поволжья савроматс-кого (VI–V/IV вв. до н.э.) и раннесарматского (IV–III вв. до н.э.) времени. Группа людей, захороненных в филипповских курганах, скорее местного происхождения, в частности, формировалась на основе населения предшествующего, савроматского времени.

Вместе с тем представители этого кочевнического сообщества морфологически близки также сакам Приаралья и носителям тасмолинской культуры Центрального Казахстана. Связи кочевников Южного Приуралья и Восточного Приаралья фиксируются также по сходству ряда элементов погребальной обрядности и предметов материальной культуры (например: [Таиров, 2000; 2006а; Гуца-лов, 2004; Мышкин, 2014; 2022]). Можно согласиться с точкой зрения, согласно которой формирование скотоводческого населения двух регионов, Южного Приуралья и Приара-лья, происходило на единой антропологической основе [Яблонский, 2017; Китов, Мамедов, 2014]. Вероятно, эта основа связана с племенами кочевников Центрального Казахстана, в том числе носителями тасмолинской культуры, имевшими контакты с оседлыми группами Южной Сибири. В результате формировался особый тип населения, так называемых восточных европеоидов с небольшой монголоидной примесью, который затем распространился в южном приаральском и западном приуральском направлениях.

В специальной антропологической литературе в качестве субстрата кочевников Южного Приуралья савроматского времени и саков Центральной Азии неоднократно указывались популяции эпохи поздней бронзы, и в частности создатели срубной, алакульской и андроновской (федоровской) культур. В этой связи следует отметить два момента. Во-первых, периоды существования указанного населения двух эпох разделяет значительный хронологический хиатус. Во-вторых, носители бронзовых культур морфологически довольно разнообразны. В основе носителей срубной и алакульской культур преимущественно долихокранные, мезоморфные с резким профилем лица европеоиды. Исключение составляют популяции с матуризованным широколицым черепом, оставившие некоторые могильники на территориях Башкирии и Астраханской области [Шевченко, 1986], а также памятники смешанного срубно-ала-кульского культурного облика в Южном Зауралье [Китов, Хохлов, 2008]. Среди всех краниологических вариантов поздней бронзы отчетливо выделяется так называемый ан-дроновский тип, обоснованный еще Г.Ф. Дебецем [1948]. Он характеризуется мезокра-нией, широким и несильно профилированным лицом. Этот тип, представленный преимущественно в федоровских антропологических материалах Центрального Казахстана, ближе всего по строению к облику кочевников савроматского и раннесарматского времени. Именно его чаще отмечают в антропологических работах как древнейший компонент в составе ранних номадов раннего железного века поволжско-казахстанских степей [Тот, Фирштейн, 1970; Балабанова, 2000; и др.]. Между тем анализ одонтологического источника показывает наибольшую близость савромато-сарматских групп именно к срубно-алакульским сериям Волго-Уралья

[Китов, Мамедов, 2014, с. 209]. Это сходство отмечается и палеогенетическими исследованиями, где в основе становления кочевников приводятся гаплогруппы волго-уральских племен эпохи поздней бронзы, при незначительном участии скифских групп Алтая и Сибири [Gnecchi-Ruscone et al., 2021]. Это важные наблюдения, однако некоторые расхождения между результатами краниологических и генетических исследований не могут быть восприняты буквально в силу отсутствия масштабного изучения антропологических материалов, относящихся к множеству культур Евразии, которые могли играть роль участников в сложении ранних кочевых обществ эпохи раннего железа.

В силу своего подвижного уклада жизни номады Южного Приуралья, несомненно, контактировали с другими кочевническими сообществами эпохи раннего железа в ареале центральноазиатских степей, как минимум на основе торгово-хозяйственных связей, и определенно, если даже и не систематично на основе брачных отношений [Археология Волго-Уралья, 2021, с. 123–124]. На вероятность подобных контактов указывает наличие в характеристиках внешнего облика ранних кочевников Южного Урала разной доли уралоидной, европеоидной и монголоидной примеси.

Учитывая политические факторы, стимулирующие развитие разных форм коммуникабельности в кругу кочевых и окружающих их оседлых обществ Евразии, также и с более отдаленными регионами, версию существования брачных контактов между представителями социальных элит, в данном случае оставивших филипповские курганы, с людьми подобного статуса других культур, разумеется, исключить нельзя.