К вопросу о необходимости института правосубъектности искусственного интеллекта на современном этапе развития правового государства

Статья подготовлена по результатам исследований, выполненных за счет бюджетных средств по государственному заданию ФГОБУ ВО «Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации»

Для определения места роботов, объектов роботехники или искусственного интеллекта в современном правовом пространстве необходимо ответить на вопрос, могут ли данные системы самостоятельно принимать решения в зависимости от полученной в ходе самообучения информации или их действия представляют только определенный алгоритм, заложенный человеком? Известно, что по аналогии с трактовкой человека как биосоциального существа, в котором сознание (идеальное) и тело (материальное) представляют собой неразрывную дихотомию, в науке и практике предпринимаются попытки создания единого виртуального «человека» (интеллектуальной системы), в котором искусственный интеллект будет помещен в тело робота или отдельный объект робототехники. Главным его качеством становится процесс самообучения, поэтому задача скорейшего правового регулирования ИИ ставится во главу угла практически во всех экономически развитых странах мира начиная уже с 2010-х гг. и особенно в период 2015–2017 гг., когда практически во всех технологически развитых странах мира можно было наблюдать развитие технологий ИИ, свидетельствующее о наступлении шестого технологического уклада в развитии человеческой цивилизации.

Период 2017–2019 гг. стал периодом принятия целого ряда юридических документов, определяющих не только сферы применения различных видов роботов, роботизированных и киберфизических систем, основанных на искусственном интеллекте, самого ИИ, но и необходимости их правового регулирования. В Российской Федерации определение ИИ дано в «Стратегии развития искусственного интеллекта до 2030 года», утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 10.10.2019

№ 490 1 , который определяется как «комплекс технологических решений», способных имитировать определенный ряд свойств человека и, прежде всего, такого свойства естественного разума, как способность к самообучению. Такая способность является основополагающей и актуализирует вопросы определения места искусственного интеллекта в системе как уже сложившихся общественных отношений, так и складывающихся в недалеком будущем в целях обеспечения благосостояния всех людей, национальной безопасности и экономического развития в современных условиях государственно-правового развития.

Исходя из такой трактовки ИИ, можно сделать вывод, что на современном этапе технологического развития следует однозначно говорить о реальном существовании слабого узкого назначения ИИ (Narrow AI) и сильного общего назначения ИИ (General AI), в то время как сверхсильный интеллект (Super AI) пока даже не обозначен, хотя его развитие в будущем не просто предполагается, а научно прогнозируется [13]. Это важно для определения его правосубъектности, ведь Narrow AI(NAI) работает в полной зависимости от созданного человеком алгоритма, в результате которого такой ИИ способен получать информацию только из того набора данных, который прямо указан в алгоритме, т. е. «помогать» людям в решении конкретной задачи. Такой вид ИИ напрямую соотносится с определением его как системы специальных средств и приемов, используя которые, компьютер на основе уже накопленной информации может отвечать на заданные ему вопросы, делая на базе этого экспертные выводы [11, c. 130]. Не обладая подобием естественного разума, работая в заранее заданном диапазоне, такой слабый ИИ, безусловно, не может даже, в самых смелых мечтах, приблизиться к естественному интеллекту, поэтому, исходя из его внутренних свойств, не может считаться субъектом отношений.

В отличие от слабого ИИ (Narrow AI) General AI (GAI) обладает развитым интеллектом сравнимым с человеческим по определенным характеристикам. Сам термин ввел в научный обиход Джон Серл, по мнению которого основной задачей сильного интеллекта должна стать его способность «обходить» текст Тьюринга на основе алгоритма «китайской комнаты». Обрабатывая данные со скоростью, превышающей человеческую мысль в десятки, если не в сотни раз, сильный интеллект на основе созданной программы «с правильными входами и выходами» станет аналогом естественного разума (в том смысле, в котором мы сегодня определяем человеческое сознание), а следовательно, уже не будет исключи- тельно объектом в сложившихся отношениях при взаимодействии ИИ между собой и человеком [12]. Если до 2015 г. создание сильного интеллекта представлялось уделом далекого будущего, то с появлением «взрывного роста» технологий это уже реальность.

В последние 6–7 лет стали создаваться специальные программы по изучению человеческого мозга для создания аппаратного и программного обеспечения, например: Human Brain Project (HBP) (Швейцария) или Американский проект Brain Activity Map Project («Карта активности мозга», 2013 г.), которые должны быть завершены к 2023 г.; программа BlueBrain по изучению ассамблей нейронов, проект «Банк кодов Земли» Amazon Third Way и т. д. [1]. Super AI (SAI), по определению Ника Бострома, превзойдет естественный интеллект по когнитивным способностям в несколько раз во всех возможных сферах социальной жизни [2]. Именно такая перспектива больше всего вызывает озабоченность у большинства, ведь такой ИИ неподконтролен человеку, моральных или правовых ограничений пока по отношению к нему нет, а следовательно, сверхсильный интеллект будет действовать не только помимо человека, быстрее его принимать решения, но и сможет доминировать над ним 2 .

Определение ИИ, роботов, объектов робототехники в качестве объекта или субъекта правовых отношений связано с тем, что современные технологии могут совершать юридически значимые действия, при этом зачастую оставаясь механизмом, лишенным признаков социализации. Нахождение человечества на стадии шестого технологического уклада свидетельствует о внедрении в нашу жизнь по меньшей мере пяти факторов, способных полностью изменить не только материальную, но и духовно-нравственную составляющую цивилизационного развития. К их числу должны быть, безусловно, отнесены: базы данных, различного рода алгоритмы, нейронные сети, многообразные облачные технологии [6, c. 86], социальные сети (Facebook, YouTube, Twitter, LinkedIn, Instagram) [7, c. 17] и системы «экспоненциального улучшения аппаратного обеспе-чения» 3 . Все перечисленные технологии свидетельствуют о новом этапе взаимодействия человека и окружающего его мира технических вещей, основанном на массовом использовании различного рода киберфизиче-ских систем, в том числе и слабом ИИ (NAI) и сильном ИИ (GAI).

В юридической научной литературе принято различать киберфизи-ческие системы и искусственные когнитивные системы (ИИ), причем если первые – это совокупность взаимодействующих друг с другом различного рода физических объектов специального программного обеспечения и коммуникационных сетей, то вторые – «компьютерный алгоритм, способный воспринимать окружающую среду, анализировать полученную из нее информацию и на этой основе принимать рациональные решения с разной степенью автономности» [6, c. 87]. Таким образом, главным различием между ними выступает способность автономно действовать вне зависимости от воли человека. При определении возможности быть субъектом права, во-первых, необходимо определить степень такой автономности, а во-вторых, что выступает «оболочкой» таких систем – определенный тип технического средства или внеаппаратная среда по аналогии с естественным сознанием. В первом случае вопрос о соотнесении с объектом правоотношений для роботов, объектов робототехники и киберфизических систем будет в определенной степени очевиден. Ведь движимые и недвижимые материальные объекты, используемые «как оборудование, необходимое для улучшения производственных процессов», и решения практических задач обладают свойствами объекта права [3, c. 219].

В случае использования в таких технических средствах ИИ вопрос об отнесении их исключительно к объектам права уже не так однозначен. Степень автономности киберфизических и когнитивных систем от воли человека (заложенных в них точек входа и выхода, того или иного алгоритма, дающего техническому средству права на самообучение и т. д.) напрямую влияет на использование по отношению к ним определений «объект права», «субъект права», «участник правоотношений» и др. Итак, если автономность в принятии решения зависит исключительно от заложенного человеком алгоритма, то она не будет иметь значения для характеристики в правовом плане такой системы, т. к. действия элемента «умного дома» не являются юридическими фактами, а следовательно, не порождают, изменяют или прекращают правоотношения. Если же система на основе ИИ становится участником общественных отношений, то, по мнению Т.Я. Хабриева и Н.Н. Черногор, необходимо уже определять его как «новую цифровую личность», что, в свою очередь, свидетельствует о необходимости изменения юридических подходов к определению группы участников правоотношений [14].

На наш взгляд, необходимо разделять всех действующих в правовом пространстве акторов на типичных субъектов права (поименованных в законодательстве как физические и юридические лица, государство, народ и т. д.) и участников общественных отношений (цифровых личностей) – беспилотный автомобиль; робот на высокотехнологичном производстве, осуществляющий сборку продукта без участия человека; антропоморфный робот, применяемый в сфере услуг; боевой беспилотный летательный аппарат, а также провайдеры, блогеры и т. д. [14, c. 87]. Данная точка зрения получила подтверждение в европейском законодательстве, определяющем правовой статус автопилотников по отношению к иным участникам дорожного движения 4, заключающееся в праве автопилотни-ков самостоятельно осуществлять важные для человеческой жизни действия, несмотря на то, что они по своей сути являются лишь сложными техническими средствами, управляемыми искусственной когнитивной системой, способной в непредсказуемых условиях самостоятельно выбирать одно из нескольких альтернативных решений» [6, c. 89], а также «умных роботов», используемых в социальной сфере 5.

Именно такие новые роботы и иные киберфизические системы в силу их свойств и способности влиять на общественные отношения позволяют говорить о появлении в теории права не только субъектов, но и квазисубъектов права [8; 9; 10], которые довольно часто в научной литературе называют социальными роботами [5], имея в виду возможность их социализации в первую очередь, а не использование в социальноэкономической сфере. К числу таких роботов с 2004 г. принято относить не только робота-аватара, но и робота – продолжение тела и социального партнера (sociable partner) [15]. Они обладают определенными признаками, позволяющими не относить их к объектам правоотношений, а определять как особых участников – socially interactive robot, обладающих «способностью выражать и/или воспринимать эмоции; вести (поддерживать) диалог высокого уровня сложности; запоминать/узнавать модели поведения других агентов; устанавливать/поддерживать социальные взаимоотношения; использовать естественные коммуникативные cигналы (взгляд, жесты и др.); демонстрировать заметно выраженные черты характера; обладать способностью тренировать (развивать) социальные компетенции [5, c. 305]. При этом наделение киберфизических систем внешностью человека или животного будет способствовать все большей их социализации в человеческом восприятии, а следовательно, и признанию за ними качеств социального субъекта [18].

Горизонты возможного воздействия технологий сверхразума (искусственного интеллекта) на природу человека в XXI в. действительно становятся все более и более необозримыми. Сегодня в отдельных странах искусственный интеллект, созданный на основе антропоморфных киберсистем, предлагается использовать для взаимодействия людей в целях достижения социально значимых целей. Поэтому в правовом пространст- ве 6 как основном объекте правовой онтологии особое место занимает пространство виртуальной реальности, которое, по мнению Г.А. Гаджиева, также как и развитие все новых и новых технических и технологических возможностей создает предпосылки для изменения всей системы права в целом и института правосубъектности в частности [4, c. 14]. Причиной этого могут служить пока неразрешенные законодательным путем вопросы: легальное определение каждой из интеллектуальных систем; отнесение искусственного интеллекта, интеллектуальных систем и иных объектов информационных технологий к субъектам или объектам правовых отношений; содержание вида и особенностей юридической ответственности за неверные решения или действия искусственного интеллекта; определение прав искусственного интеллекта, особенностей трудовых и налоговых правоотношений при условии использования его работодателями и т. д. Поэтому при определении за киберфизическими и когнитивными системами качеств субъекта права станет необходимым признание за ними и в полной мере юридической ответственности, что, на наш взгляд, на современном этапе развития технологического уклада является преждевременным.