К вопросу о происхождении раннескифских шатровых погребальных конструкций на Северном Кавказе

• ¹    Статья подготовлена при выполнения темы НИОКТР № 122011200269-4.

появились и бытовали на фоне гораздо более широко распространенных древностей «классического» новочеркасского типа, что иллюстрирует недавно открытый комплекс к. 3 Дышского могильника в Адыгее ( Маслов и др ., 2020б. С. 322, 323).

Обе группы древностей можно связывать с киммерийским вторжением в Закавказье, которое теперь, очевидно, известно не только по письменным источникам. Так, на поселении Цискарант-гора в Кахетии в слое разрушения и пожара обнаружено несколько жаботинских наконечников стрел, причем один из них находился среди останков убитого им младенца. Для этого памятника имеются данные радиоуглеродных анализов, которые позволили датировать данный слой в пределах последней трети VIII в. до н. э. – первой трети VII в. до н. э. На другом кахетинском поселении, Нонаме-гора, представительная серия жаботинских наконечников также была найдена в горизонте, связанном с военным набегом ( Furtwangler et al. , 1998. S. 317, 352–354. Abb. 3; Дараган , 2011. C. 568–570. Pис. V.35: 1 – 6, 23 – 40 ). Вместе с ними здесь была обнаружена урартская бронзовая панцирная пластина, аналогичная пластинам панциря царя Аргишти I из помещения № 36 Тейшебаини ( Furtwängler et al. , 1999. Abb. 25: 2 ; 27; Дараган , 2011. Pис. V.37: 5 – 8 ). Подобные наконечники найдены также в слое разрушения и связанном с ним п. 5 на Сержень-Юрт-ском поселении в Чечне, видимо, синхронном событиям в Закавказье ( Козен-кова , 2001. С. 77, 82, 83. Рис. 86: 12, 13 ).

На Северном Кавказе наконечники стрел жаботинской группы были обнаружены вместе с первыми изображениями в скифском «звериным стиле»: в п. 39 протомеотского могильника у хут. Кубанский ( Вальчак и др. , 2016. С. 65, 73, 74. Рис. 69: 4 ; 70: 8 ) и в колесничном комплекте из п. у хут. Алексеевского ( Ми наева , 1956. С. 331. Рис. 2: 1, 7 ; Прокопенко , 2018. Рис. 1: 1 – 7 ). В обоих случаях в эти же комплексы входили предметы, связанные с новочеркасской уздой ( Минаева , 1956. Рис. 2: 6, 4 ; Прокопенко , 2018. Рис. 1: 8 ; 2: 1 ; Вальчак и др. , 2016: С. 74. Рис. 69: 5 ).

Из-за малочисленности материалов предполагаемая раннескифская культура, – РСК-1 по периодизации Г. Коссака – И. Н. Медведской ( Медведская , 1992. С. 86–88), которая соответствует жаботинском древностям, пока выглядит фантомом. На Северном Кавказе разрозненные предметы скифского типа так или иначе интегрированы в протомеотскую и западнокобанскую культуры, на фоне доминирования новочеркасских древностей. Основу данной периодизации окончательно разрушили новейшие исследования такого ключевого памятника РСК-1, как к. 524 у с. Жаботин в Поднепровье, как будто позволившие его значительно омолодить ( Скорый и др. , 2020. С. 318–321).

Справедливости ради следует подчеркнуть, что и гораздо более многочисленные новочеркасские древности, также никогда не рассматривались как археологическая культура. А ряд новочеркасских комплексов содержит вещи скифских типов ( Эрлих , 1994. С. 99, 100; Ковпаненко, Скорый , 2005. С. 286).

В целом, в интерпретации финальных предскифских древностей никаких существенных подвижек за последние 50 лет не произошло: сохраняется дилемма скифы и/или киммерийцы, однако все предположения носят умозрительный характер ввиду отсутствия надежных письменных источников.

О раннескифской культуре на Северном Кавказе можно рассуждать лишь после появления примерно во второй четверти – середине VII в. до н. э. серии элитарных подкурганных захоронений сразу в нескольких могильниках ( Петренко , 2006. С. 108–114). С этими памятниками связано начало нового этапа курганного строительства, которое после более чем тысячелетнего перерыва велось, как правило, в хорошо обозримых, ландшафтно значимых точках, там, где уже существовали курганы эпохи ранней – средней бронзы, в заселенных очагах лесостепи и предгорьях. Первые элитные раннескифские захоронения под большими насыпями связаны с распространением совершенно новой социальной модели, основанной на многоступенчатой системе взаимоотношений внутри военизированных вождеств.

Появление скифских памятников повсеместно сопровождалось революционным изменением всех культурных кодов. Так, для Северного Кавказа еще Е. И. Крупнов отметил эпохальное переоформление кобанской культуры ( Крупнов , 1960. С. 108), начиная со второй половины VII в. до н. э. превратившуюся в смешанную «скифо-кобанскую» культуру ( Ковалевская , 2005. С. 50–66).

Никогда позднее скифская культура не демонстрирует такого внутреннего единства, как в эпоху архаики во второй половине – конце VII – начале VI в. до н. э. Набор погребального инвентаря из ранних комплексов, в том числе набор предметов, входящих в состав скифской триады, в целом един на огромной территории от Предкавказья до Прикарпатья. Большинство предметов из вещевого набора раннескифских древностей появились на востоке Евразии. К ним можно отнести: двулопастные наконечники стрел «жаботинского» типа и их развитие; стремечковидные удила, шлемы «кубанского» типа, бронзовые котлы и зеркала; шумящие навершия, очевидно, знаменитые акинаки, клевцы, набор основных образов «звериного стиля» – летящий олень, кошачьи хищники в разных позах и др. ( Тереножкин , 1971. С. 22, 23; Алексеев , 2003. С. 38–55). Однако окончательное оформление скифская культура, сложившаяся на востоке Евразии, очевидно, получает в Передней Азии. Возможно, в северо-западном Иране, в районе близ озера Урмия, и лишь потом несколькими волнами, она попадает на Северный Кавказ через Закавказье. Вероятно, находки предметов раннескифских типов в Закавказье маркируют не маршруты передвижения отрядов скифов из Предкавказья через Главный Кавказский хребет ( Погребова, Раевский , 1992. С. 197), а скифскую военную и культурную экспансию в Закавказье, в ходе крушения Урарту. Очевидно, на этом этапе скифские предметы вооружения вместе с урартскими появляются и в могильниках колхидской низменности ( Папуашви-ли , 2011. Табл. III: 14, 16, 17 ). В Тлийском могильнике были найдены акинаки «келермесского» типа, ножны которых были украшены бутеролями типа «Майкоп» (по Д. А. Топалу) с изображениями свернувшегося хищника ( Техов , 1980. Рис. 12: 2, 6 ; 14: 1 ). В п. 216 Тлийского могильника акинак «келермесского» типа с бутеролью был найден вместе с урартским бронзовым поясом ( Техов , 1980. Рис. 14: 16 ; Маслов и др. , 2020а. С. 191).

Модель распространения акинаков этого типа можно проецировать на гораздо более широкий круг раннескифских древностей. Наиболее ранние находки происходят из памятников на территории Урарту и могут быть датированы в интервале от правления царя Аргишти II до времени падения Тейшебаини – т. е. примерно 700–640 гг. до н. э. (Подобед, Дараган, 2021. С. 41, 42, 45, 46; Топал, 2021. С. 113, 115). Картографированная Д. А. Топалом сводка находок акинаков «келермесского» типа и связанных с ними бутеролей, показывает маршруты по которому из Закавказья они попадают на Северный Кавказ и Под-непровье – основные центры раннескифской культуры (Топал, 2021. Рис. 33; 34). «Облако» находок акинаков этого типа, встреченных как в захоронениях, так и в виде случайных находок, отмечает границы масштабной скифской военной экспансии. Причем можно отметить две волны перемещений: из Закавказья и, видимо, вторичную, вдоль лесостепного пояса.

Наиболее ранними образцами скифских ножен, оканчивающихся выступающими бутеролями, являются составные золотые обкладки парадных мечей из Мельгуновского кургана и кургана 1/Ш Келермесского могильника, изготовленные примерно во второй трети VII в. до н. э. урартскими торевтами для скифских вождей царского ранга ( Галанина , 1997. С. 222. Табл. 7; 9; Кисель , 2003. С. 28–30, 123, 124. Кат. 1; 4). Бутероли типов «Зивие» и «Майкоп» (по Д. А. Топалу), использованные в оформлении ножен, – инновация, которая пока не встречена на востоке Евразии. Серийные бутероли типа «Майкоп» относительно короткое время бытовали в раннескифской культуре, однако они сохраняются в Передней Азии и в ахеменидский период ( Маслов и др. , 2020а. С. 188, 189; Топал , 2021. Рис. 32; 33; 41).

Наступление новой – раннескифской эпохи сопровождается распространением изделий из золота в погребениях новой знати. С этого времени привозное золото как символ сакральной власти вместе с большими комплектами смертоносного вооружения и захоронениями взнузданных коней становится важнейшим социальным маркером в новой системе общественных отношений. В пред-скифский период в протомеотской и западнокобанской культурах на Северном Кавказе отсутствует традиция ювелирной обработки драгоценных металлов, включающая широкое использование пайки, тиснения по матрицам, применение техник зерни и скани, кастовых вставок. Лишь изредка в этом обширном регионе встречаются предметы, плакированные золотой фольгой, и импортные изделия ( Эрлих , 1994. С. 28. Табл. 5: 28 – 36 ), однако эти находки не идут ни в какое сравнение с раннескифскими комплексами, где сияющий золотом декор одежды погребенных, а иногда и их коней, очевидно, следовал канонам передневосточной дворцовой моды ( Маслов , 2012а; Маслов, Петренко , 2021).

Вполне закономерно, что на фоне появления на Северном Кавказе раннескифской культуры келермесско-краснознаменского типа практически не заметно ее взаимодействие с жаботинской группой памятников (кург. 9 Краснознаменского могильника ?), но отчетливо прослеживается новочеркасский шлейф, отмеченный различными исследователями. Он проявляется в присутствии отдельных предметов новочеркасской узды и их дериватов (Тереножкин, 1971. С. 22; Эрлих, 1994. С. 104–110). Возможно, воспроизведением новочеркасских погребальных моделей колесничных упряжек являются захоронения с четверками лошадей в Краснознаменском и Нартанском могильниках (Петренко, 2006. С. 69). Следует особо отметить серию изображений с тиснеными солярными знаками – четырехлучевой звездой и крестообразными фигурами на округлых накладках-аппликациях из золотой фольги (Маслов, 2012б). Они цитируют по- пулярную новочеркасскую символику, которая встречается и в жаботинских комплексах, очевидно, восходящую к переднеазиатским изобразительным мотивам и композициям. Сами золотые накладки, очевидно, также восходят к дворцово-храмовым переднеазиатским прототипам и, весьма вероятно, были изготовлены в Передней Азии, либо следует предположить, что в обозах скифских вождей были переднеазиатские ювелиры. Следует подчеркнуть, что подобные накладки-аппликации найдены пока только в северокавказском ареале раннескифской культуры. Таким образом, налицо прямые контакты скифов и новочеркасского населения на Северном Кавказе, в котором многие исследователи по-прежнему видят исторических киммерийцев, что противоречит концепции А. И. Иванчика о единой киммерийско-скифской культуре (Иванчик, 2001; Ма-хортых, 2005. С. 308, 309; Петренко, 2006. С. 119, 120). Но в любом случае это взаимодействие было очень коротким эпизодом, который не выходит за рамки второй – третьей четверти VII в. до н. э.

Ключевые памятники раннескифской культуры на Северном Кавказе – Ке-лермесский, Краснознаменский, Нартанский, Новозаведенский могильники нельзя рассматривать как подтверждение существования своеобразного плацдарма для постоянных походов в Закавказье и Переднюю Азию. Появление этих памятников очень близко во времени, и они обозначают завоевание новой «родины» и расселение скифских племен в ключевых точках покоренных территорий. Связи с Передней Азией могли сохраняться некоторое время, но основные усилия дружинной элиты были направлены на освоение новых территорий и создание системы протяженных коммуникаций с выходом к черноморскому побережью, о чем свидетельствуют находки греческой доколонизационной керамики в глубине варварских территорий начиная с третьей четверти VII в. до н. э. ( Шевченко , 2013; Маслов, Петренко , 2021. С. 85. Прим.; Рябкова , 2022).

Вновь прибывшие племенные группы определенно были новым населением, хотя, очевидно, среди предскифских дружинных элит у них были близкие или дальние родственники. Поэтому весьма вероятно, что в вышеперечисленных скифских могильниках изначально были погребены люди, родившиеся вне северокавказского региона. Они появились с уже сложившейся социально стратифицированной и предельно милитаризованной культурой, мифологизированная идеология которой прокламировалась системой образов «звериного стиля». Такой взгляд противоречит знаменитому рассказу Геродота об уходе и возвращении скифов, однако многочисленные интерпретации повествования «отца истории», только мешают объективному ходу исследований, опирающихся на археологические источники.

Погребальный обряд элитарных скифских могильников эпохи архаики на Северном Кавказе также является инновационным. К сожалению, число комплексов, где сохранились и были зафиксированы важные детали, очень невелико.

Скрупулезно исследованные В. Г. Петренко погребальные сооружения 9 курганов Краснознаменского могильника сильно пострадали в ходе ограбления.

Развернутый обзор сложных каменных наземных конструкций Краснознаменского могильника невозможен в данной статье, поэтому ограничусь несколькими ремарками. В. Г. Петренко, в целом, совершенно справедливо указала на восточный вектор происхождения этих сооружений, сопоставив их с со- оружениями дандыбай-бегазинской культуры и Северного Тагискена Казахстана (Петренко, 2006. С. 51, 52, 117). Причем следует отметить, что наибольшее сходство с бегазинскими мавзолеями имеет так называемый храм огня, не имеющий проходов (Петренко, 2006. Табл. 7; Маргулан, 1998. Рис. 61). Однако следует учитывать значительное удревнение дандыбай-бегозинской культуры, а также мавзолеев Северного Тагискена и нижней датировки самой сакской культуры (Бейсенов и др., 2014. С. 166–172).

Представляется, что для центрального дромосного погребения царского к. 1 и наземных гробниц с дромосами в к. 4 и 8 не менее важны прямые параллели с сакскими памятниками Восточного Казахстана: Чиликтинский к. 5 ( Черников , 1965. C. 13–21. Табл. II–VI) и кург. Байгетабе в могильнике Шиликты-3 ( Толеу-баев , 2018. С. 121–216, 488), к. 4 могильника Елеке сазы ( Самашев , 2018. С. 109, 110. Рис. 1) и др.

В к. 2, 3, 6, 7 Краснознаменского вокруг могильных камер на уровне погребенной почвы были зафиксированы тростниковые настилы, заходившие на склоны кольцевых валиков, и в ряде случаев встреченного в заполнении над могильными камерами со столбовыми ямами на дне. Однако под валиками выброса нигде не было зафиксировано нижнего слоя тростника, который обычно связан с надмогильным перекрытием. Также ни в одном случае не были зафиксированы бревенчатые накаты над могильными камерами, только следы жердей, а иногда каменная наброска ( Петренко , 2006. С. 47. Табл. 21; 23; 31; 34). Наиболее сохранившуюся конструкцию в к. 6 предложено рассматривать как шатровую, которую можно сопоставлять с погребальными сооружениями могильника Новозаведенное-II (Там же. С. 50, 51).

Весьма вероятно, что к группе с шатровыми конструкциями относился и древнейший комплекс могильника – к. 9, но он настолько разрушен ограблением, что это не удалось зафиксировать. Нужно отметить, что могильная камера данного кургана имела небольшую глубину – всего 1,1 м, что характерно для элитарных захоронений предскифского этапа. Но вероятная находка фрагментов шлема все же позволяет отнести этот комплекс к раннескифским (Там же. С. 45, 147).

Наиболее полно шатровые2 надмогильные конструкции зафиксированы в могильнике скифской знати Новозаведенное-II. Это памятник, оставленный вновь прибывшими завоевателями, которые привезли с собой разнообразные трофеи. Он состоял из 15 насыпей высотой от 2 до 7 (первоначально, очевидно, даже до 10) метров, растянувшихся неровной цепочкой на расстояние около 3 км. Некогда они представляли собой величественное зрелище. Установлено, что на вершине некоторых насыпей были установлены стелы. Наиболее ранний комплекс могильника – к. 2 содержал редкие предметы упряжи, аналогии которым происходят из южной гробницы к. 1 Краснознаменского могильника (Петренко, 2006. С. 71. Рис. 2: 19, 27) и среди находок из Южной Сибири (Маслов, 2012б. С. 350. Рис.1: 1, 2). Он может быть датирован в пределах середины – третьей четверти VII в. до н. э. Однако основной массив курганов относится к несколь- ко более позднему времени – последней трети – концу VII в. до н. э., что подтверждается находками фрагментов ионийской керамики (Теос, Милет)3 в к. 16 (Маслов, Петренко, 2021. С. 85. Прим.). Могильник заканчивает свое существование в первой половине VI в. до н. э.

Из 15 исследованных курганов в 13 содержались шатровые конструкции, различающиеся только деталями. В к. 17 был даже зафиксирован двойной шатер: на уровне перекрытия, сооруженный из бревен, а поверх обваловки – из тростника и прутьев ( Петренко и др. , 2004а). В двух крупнейших курганах могильника – к. 2 и 7 был расчищен редкий вариант шатрообразных конструкций: здесь могильную камеру валики выброса обрамляли лишь с двух сторон. В них упирались ярусы наката над могильной камерой. Валики вместе с бревнами перекрытия, очевидно, образовывали курганообразное сооружение. Вся конструкция сверху и вокруг была перекрыта слоями тростника/рогоза ( Петренко и др ., 2004б. С. 181–183). Следует подчеркнуть, что, судя по толщине и площади слоев органики, при этом было использовано несколько тон растительности из речной поймы.

Главной особенностью шатровых конструкций является двухуровневое перекрытие (рис. 3: 4 ). Нижний уровень этого перекрытия был уложен на уровне древней погребенной почвы и непосредственно перекрывал бревенчатый накат над могильной камерой. Тростниковое покрытие всегда шире площади наката и выходит за его края. Сверху края наката, выступающие за пределы могильной ямы, перекрывались кольцевым валиком выброса, предварительно отодвинутым от краев могильной ямы. Верхний слой тростника полностью покрывал внешние склоны валика выброса, окружающего могилу и центральную часть подкурганной площадки. В большинстве случаев под ним залегал хворост или кора, реже жерди. Оба слоя камыша сливались у краев могильной ямы в результате обрушения конструкций в погребальную камеру ( Петренко и др ., 2009. С. 225, 226. Рис. 2) (рис. 3: 1 , 3 , 4 ).

О шатровой конструкции позволяет рассуждать направление древесных остатков под верхним камышовым слоем, которые расположены радиально по отношению к центру могилы, что сближает данные сооружения с большей частью подобных деревянных надмогильных конструкций (рис. 3: 1, 2 ). При этом тростник во всех случаях перекрывал древесные слои. Нет сомнения, что верхняя часть перекрытия, какой бы она ни была – уплощенной вровень с валами выброса или даже имитировавшей шатер-купол, – снаружи опиралась на вал выброса, а снизу, так или иначе, – на бревенчатый накат перекрытия могилы, который часто был уложен на несущие балки и снизу подпирался столбами, закрепленными в ямах на дне могильных камер. В любом случае – шатровая часть конструкции, в отличие от наката, являвшегося потолком могильной камеры, не была утилитарным сооружением, хотя ее возведение требовало значительных дополнительных трудозатрат.

Новозаведенские конструкции не уникальны, аналогии им имеются в памятниках скифской архаики как на Северном Кавказе – курган близ г. Новопавловск

( Канторович и др. , 2007), курган у хут. Пегушин ( Канторович и др. , 2011), близ Азова – Красноговка III ( Парусимов , 2007. С. 37. Рис. 1: 1 ), так и в Поднепровье ( Ковпаненко , 1984) (рис. 3: 3 ). Хотя исследование насыпей курганов Нартанско-го могильника плохо документировано, наличие там комплексов с шатровым перекрытием более чем вероятно, учитывая опубликованные данные ( Батчаев , 1985. С. 33, 36. Табл. 34; 40). Определенная вероятность существования таких конструкций есть и для Келермесского могильника: Н. И. Веселовский представил в своем отчете данные о деревянных конструкциях, опиравшихся на столбы (ОАК 1904 г. С. 85–97. Рис. 134, 151). В ходе последующих исследований в к. 31 (кургане 2/В) была зафиксирована круговая обваловка из выброса и перекрывавший ее травяной слой. Однако Л. К. Галанина, издавшая материалы могильника, отрицала не только наличие шатрообразных конструкций над келермесскими гробницами, но и наличие у могильных камер какого-либо перекрытия, с чем невозможно согласиться ( Галанина , 1997. С. 68).

Традиционно шатровые конструкции раннескифского времени связывают с памятниками эпохи поздней бронзы степной и лесостепной зон Северного Причерноморья, прежде всего белозерскими ( Петренко , 2006. С. 50, 51). Действительно, универсальность идеи шатровых конструкций, очевидно, восходит к общей этнокультурной традиции, сформировавшейся в эпоху поздней бронзы.

Она пунктирно прослеживается на территории от Поволжья до Приднестровья. Наиболее ранним и выразительным является покровский комплекс в кургане у с. Комаровки в Среднем Поволжье, где сочетались такие важнейшие компоненты погребального обряда, находящие параллели в раннескифской культуре, как насыпь перекрытая шатром, со следами горения, захоронение в камере, уложенные около нее взнузданные лошади колесничной упряжки ( Алихова , 1955. С. 91–99. Рис. 34; 35) (рис. 1: 1 ). Шатровые конструкции известны в могильниках срубной культуры Поволжья ( Мерперт , 1958. C. 90–92. Рис. 5а; 7) (рис. 1: 4 ), Подонья ( Синюк, Погорелов , 1986. С. 146, 148. Рис. 1: 1 ; Пряхин, Матвеев , 1988. С. 84. Рис. 3) (рис. 1: 2 ) и Поднепровья ( Ковалева , 1981. С. 257). Наиболее поздние шатровые комплексы выявлены в белозерской культуре Северо-Западного Причерноморья: основное погребение к. 7 могильника Казаклия ( Agulnikov , 1996. Р. 19, 20. Fig. 3) (рис. 1: 3 ) и п. 1 к. 3 у с. Хаджиллар ( Агульников и др ., 2001. С. 95, 98. Рис. 2; 3).

Белозерские черты просматриваются в погребальном воинском захоронении с колесничным комплектом в кургане III близ Слободзеи, что косвенно подтверждает его раннюю дату: очевидно, не позднее середины VIII в. до н. э. ( Яровой и др. , 2002. С. 302–326. Рис. 3; 5). Культурная принадлежность данного комплекса неясна, в нем есть и черногоровские, и гальштатские предметы. Можно согласиться с тем, что сооружение в Слободзее предшествует шатровым сооружениям позднейшего предскифского периода в Поднепровье: в Квитках, и Константиновке, а также в к. 1 могильника Уашхиту I в Адыгее, где было открыто деревянное шатровое надмогильное сооружение над обширной, даже по меркам раннескифского времени, могильной камерой размерами 12 × 7 м ( Эрлих , 1994. С. 21–25. Табл. 1). До сих пор эта конструкция для Северного Кавказа остается уникальным памятником. Связь материалов из Уашхиту с новочеркасским культурным комплексом несомненна. При этом «однорядно-прямоугольный» декор

Рис. 1. «Шатровые» погребальные конструкции эпохи поздней бронзы

1 - к. у с. Комаровки (по: Алихова , 1955); 2 - п. 3 к. 4 Митрофановской группы (по: Пряхин, Матвеев , 1988); 3 - к. 7 могильника Казаклия (по: Agulnikov , 1996); 4 - к. 11 у с. Кайбелы (по: Мерперт , 1958)

псалиев из этого комплекса имеет параллели как в восточных, так и в жаботин-ских комплексах ( Вальчак , 2004. С. 43. Рис. 2; 5: 2, 4 ; 6: 3 )⁴.

Следует также учитывать, что в рамках новочеркасского горизонта древностей, очевидно, существует связь колесничных комплексов из Ушхиту и «княжеского» погребения с шатровой конструкцией в Квитках в Поднепровье. При этом, в колчанном наборе в Квитках присутствуют наконечники стрел скифских типов. Кроме того, найденная здесь накладка из золотой фольги очевидно является деталью ножен для кинжала с широким, скругленным перекрестием – аки-нака (?), а копья относятся к раннескифским типам ( Ковпаненко, Гупало , 1984. С. 50, 52. Рис. 9: 1, 2, 42, 43 ; 11: 6 ).

Являются ли погребальные конструкции в Уашхиту и Квитках непосредственными прототипами раннескифских шатровых конструкций? Полагаю, что нет. Слишком велики отличия новочеркасских и раннескифских захоронений в составе набора престижных вещей воинского комплекса ( Тереножкин , 1971. С. 22, 23; Вальчак , 2021. С. 33. Рис. 1; 2). Скорее можно предполагать наличие некой общей основы культурных традиций, связанной с предскифскими восточными импульсами.

Если обратиться к памятникам сакской культуры Приаралья, то выяснится, что шатрообразные конструкции здесь были хорошо известны. С. А. Скорый в качестве иллюстрации азиатских шатровых конструкций привел сожженное наземное каркасно-столбовое сооружение в к. 66 могильника Уйгарак ( Скорий , 1987. С. 40. Рис. 2: 5 ). Однако его скорее следует сопоставлять с уникальной столбовой конструкцией со следами горения в «княжеском» киммерийском погребении в Ольшанах в Поднепровье, которое имеет и другие прямые аналогии в комплексах Уйгарака и Южного Тагискена в Приаралье ( Ковпаненко, Скорый , 2005. С. 266–268. Рис. 1; Вишневская , 1973. Рис. 2; 3; 22; 24; 27; 29; Итина, Яблонский , 1997. Рис. 4).

В ряде курганов могильников Уйгарак, Южный Тагискен и Сакар-Чага 6 имелись шатровые наземные погребальные конструкции, аналогичные новоза-веденским ( Вишневская , 1973. Рис. 8; 18; 30; 33; 39; Итина, Яблонский , 1997. Рис. 8; 61) (рис. 2: 1, 2 ). Все эти сооружения объединяет наличие кольцевого вала выброса вокруг прямоугольных могильных ям, иногда имевших значительную площадь, и наличие двухуровнего древесно-тростникового перекрытия могил. При этом нижний слой из растительности непосредственно перекрывал заклад устья могильной камеры, а верхний – валики выброса и участок подкурганной площадки за ними. Толщина слоя растительной органики достигала 20 см ( Вишневская , 1973. С. 64). Все эти конструкции можно проследить лишь по опубликованным профилям. Тем не менее существует очевидное сходство, которое тем более велико, что на дне погребальных камер находились каркасно-решетчатые погребальные ложа, иногда на столбиках-ножках, иногда дополненные вотивными угловыми ямками ( Вишневская , 1973. С. 63. Рис. 32; 33; Итина, Яблонский , 1997. Рис. 26; 46). В погребальных камерах к. 12, 14 Но-возаведского могильника были зафиксированы погребальные ложа на ножках,

Рис. 2. «Шатровые» погребальные конструкции сакских могильников Приаралья

1 – Уйгарак кург. 61 (по: Вишневская , 1973): А – профиль насыпи; В – просевшее перекрытие; С – погребальное ложе; 2 – Южный Тагискен кург. 29 (по: Итина, Яблонский , 1997): А – профиль; В – план кургана; 3 – Уйгарак кург. 44 погребальное ложе (по: Вишневская , 1973)

Рис. 3. «Шатровые» погребальные конструкции скифских памятников

1 - к. 13 могильника Новозаведенное-II - отпечатки веток на обваловке из выброса; 2 - то же, деталь; 3 - кург. у с. Флярковка, обожженный деревянный «шатер» (по: Ковпанен-ко , 1984); 4 - разрез надмогильной конструкции в кург. 10 могильника Новозаведенное-II;

5 – погребальное ложе в кург. 14 могильника Новозаведенное-II по устройству очень близкие к погребальным ложам могильников из Приаралья (рис. 3: 5)5.

Хотя среднеазиатские курганные насыпи значительно уступают новозаве-денским по размерам, но среди могильных ям под ними встречаются камеры, не уступающие раннескифским, имевшие шатровые надмогильные конструкции⁶. Так, в к. 50 могильника Сакар-Чага 6 была открыта могильная яма площадью 7 × 4,3 м, в к. 7 – 6,5 × 3,5 м, в к. 20 – 5,4 × 4 м, при глубине 1,5–2,5 м. Следуют отметить, что в двух из этих трех разграбленных курганов с шатровыми надмогильными конструкциями, были найдены кости лошади, предметы вооружения и вещи, возможно, имевшие ритуальный контекст, а сами насыпи составляли на могильнике с необычайно пестрым погребальным обрядом компактную группу элитных захоронений ( Яблонский , 1996. С. 118, 120, 124, 141. Рис. 11).

В итоге, на сегодняшний день нельзя отрицать того, что распространение шатрообразных конструкций, связанных с появлением раннескифской культуры на Северном Кавказе, могло быть инновацией, не связанной непосредственно с местными степными ритуалами предскифского времени, а было привнесено извне вместе с новыми обрядами и вещами.

Сложилась устойчивая традиция, что шатровые конструкции рассматривают как воспроизведение каркасного жилища ( Смирнов , 1964. C. 89; Скорий , 1987. C. 39: Петренко , 2006. С. 117). Сравнительно недавно было выдвинуто принципиально новое предположение, которое позволяет рассматривать шатровые погребальные сооружения скифского времени как отражение модели мироздания, которая могла сочетаться с идеей Мирового дерева ( Березуцкий , 2011. С. 147–151). Поскольку обобщенной моделью жилища была, безусловно, погребальная камера, справедливость такого подхода, кажется достаточно обоснованной. Настил же вокруг центра кургана с погребальной камерой – обиталищем умершего – мог символизировать земной круг.