К вопросу о важности экспериментального метода для лингвистического исследования

THE FUNCTIONAL LOAD OF PHYSIOLOGICAL METAPHORSIN POLITICAL DISCOURSE

It deals with the physiological metaphors which are taken as the linguistic representation mode of metaphorical frame, which, in its turn, is based within the «human body» concept. It is also pointed out thefunctional characteristics of the physiological metaphors and definec their structural varieties.

УЦК 802.0-73

O.B. Маштакова

К ВОПРОСУ О ВАЖНОСТИ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО МЕТОДА ДЛЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Представленыразмышления автора о ценности и необходимости экспериментального метода влингвисти-ческом исследовании. Приводятся мнения ученых-лингвистов, цитаты, краткое описание постановки эксперимента в фонетике, морфологии, синтаксисе и стилистике.

B современном языкознании не прекращаются споры о необходимости применения экспериментального метода в лингвистике, а также его ценности для лингвистических исследований. Эти споры обусловлены тем, что термин «экспериментальный метод» все еще четко не определен, и об эксперименте говорится там, где имеет место метод наблюдения над текстами. Как отмечает Р. М. Фрумкина, «...когда в трудах лингвистов без особых комментариев используются слова эксперимент, наблюдение, гипотеза, проверяемость, это вовсе не значит, что авторы вкладывают в соответствующие понятия четкий смысл, то есть пользуются ими как терминами. Более того, при ближайшем рассмотрении оказывается, что разные ученые понимают содержание этих процедур чуть ли не противоположным образом» [10].

Необходимо сказать, что попытки определить сущность и границы эксперимента в лингвистике предпринимались неоднократно. А. Мустайоки рассматривает понятие «лингвистический эксперимент» с точки зрения трех требований, предъявляемых к любому научному эксперименту:

• 1)    эксперимент часто связывают с использованием специальной аппаратуры;

• 2)    под экспериментом можно понимать использование информантов, ответы которых являются «материалом» исследования;

• 3)    анализируемому языковому материалу свойственна определенная искусственность.

Анализируя эксперимент в языкознании, А. Мустай-оки приходит к выводу, что сам термин «эксперимент» принимает разное значение в разных типах лингвистических экспериментов. Всего же он выделяет четыре типа лингвистических экспериментов по аналогии с экспериментами в других науках.

Естественно-научный эксперимент . Для данного типа эксперимента характерно использование приборов и лабораторная обстановка (т. е. выполнение первого требования). Типичным инструментальным лингвистическим экспериментом можно считать изучение звучащей речи с помощью фонетической аппаратуры.

Социологический эксперимент . Данный вид эксперимента предполагает наличие информантов для выяснения их отношения к какому-либо обстоятельству (выполнение второго требования). Типичным для лингвистического эксперимента будет исследование языка представителей разных социальных групп, когда лингвист обращается к информантам, представляющим рассматриваемые группы или определение границ нормы языка, что также связано с анкетированием.

Психологический эксперимент . В психолингвистических исследованиях ученого интересуют не столько мнения людей, сколько их реакции. В лингвистике эксперимент, при котором используется методика «стимул => реакция», заимствованная из психологии, выясняет ассоциативные реакции людей. В данном случае также необходима работа с информантами (второе требование) и возможно использование специальных приборов (первое требование).

«Лингвистический эксперимент» , названный условно, предполагает работу с языком, а точнее интроспекцию, т. е. лингвистический эксперимент, объектом которого является сам исследователь, сам создающий фрагменты языка и тестирующий их на самом себе. В данном случае предполагается выполнение лишь третьего требования, поэтому «.. .употребление слова „эксперимент" в этом значении, имея в виду только третье из отмеченных требований, менее очевидно, чем в таких случаях, в которых использование эксперимента напоминает методику других наук».

Но, по мнению автора, традиционное понимание термина «эксперимент» изменяется еще больше, если исследуется «отрицательный языковой материал», который мы обсудим чуть позже. Таким образом, автор приходит к выводу что «.. .разные типы лингвистических экспери ментов можно представить в виде шкалы, показывающей их прототипичность. Когда мы идем вниз по этой шкале (рисунок), употребление слова „эксперимент" становится все более условным» [4].

Вторая причина, по мнению О. Н. Селиверстова, связана «.. .с трудностью постановки эксперимента в лингвистике и отсутствием традиций экспериментальной работы» [8].

Также некоторые ученые-языковеды вслед за Ф. де Соссюром [9] склонны сводить язык к понятию нормы, а это ведет к представлению, что язык не может существовать в конкретном акте речи, который относится к определенной точке в пространстве и времени. Тем не менее, большинство современных лингвистов опровергают это мнение, указывая на то, что высказывания строятся из языковых единиц и включают их в себя, а следовательно, язык существует в речи.

Таким образом, каково бы ни было отношение к эксперименту ученых-лингвистов, нельзя не сказать, что при установлении истинности лингвистической гипотезы, при выявлении статуса вводимого утверждения или при изучении живого языка эксперимент необходим в той же степени, а что касается последнего, то и в большей степени, чем другие методы. О необходимости различного подхода к изучению мертвых и живых языков говорил еще И. А. Бодуэн де Куртенэ, в чем его горячо поддержал Л. В. Щерба, который утверждал, что наблюдение над текстами не может и не должно быть применено к изучению живых языков: «Большинство лингвистов обыкновенно и к живым языкам подходит, однако, так же, как к мертвым, т. е. накопляет языковой материал, иначе говоря - записывает тексты, а потом их обрабатывает по принципам мертвых языков. Я утверждаю, что при этом получаются мертвые словари и грамматики. Исследователь живых языков должен поступать иначе. Конечно, он тоже должен исходить из так или иначе понятого языкового материала. Но, построив из фактов этого материала некую отвлеченную систему необходимо проверять ее на новых фактах, т. е. смотреть, отвечают ли выводимые из нее факты действительности. Таким образом, в языкознание вводится принцип эксперимента» [11]. Л.В. Щерба настаивает на применении эксперимента при изучении живых языков, отмечая, что при этом одинаково важны как положительный, так и отрицательный результаты. Положительный результат, прежде всего, подтверждает гипотезу, выдвинутую ученым, а кроме этого дает ему чувство удовлетворения достигнутым. Важность же отрицательного результата Щерба видит в том, что он указывает на неверность постулируемого правила или на необходимость его ограничения или на его отсутствие в современном языке. Более того, Щерба отмечает, что при собственно эксперимент 1 эксперимент естественно-научного типа

1 эксперимент психологического типа

1 эксперимент социологического типа

1 эксперимент лингвистического типа

1 изучение отрицательного языкового материала не эксперимент изучение языкового материала

Рисунок

изучении текстов (наблюдении) лингвисты сознательно исключают неудачные высказывания или, как он их называет, «отрицательный языковой материал», что не дает полной языковой картины.

Возвращаясь к вопросам нормы, необходимо отметить, что Щерба считал важным изучение трудов писателей и поэтов для выявления нормы языка, но не для получения целостной языковой картины, ввиду отсутствия в литературном языке «отрицательного языкового материала». Приведем цитату из его работы «О трояком аспекте языковых явлений и эксперименте в языкознании»: «.лингвистически изучая сочинения писателя (или устные высказывания любого человека), мы можем исследовать его речевую деятельность как таковую - получится то, что обыкновенно неправильно называют „языком писателя", но что вовсе не является языковой системой. Конечно, картина будет неполная из-за недостаточности материала, и, прежде всего из-за отсутствия отрицательного языкового материала.» [11].

При этом Щерба замечает, что не стоит опасаться того, что экспериментальный метод позволит изучать лишь «индивидуальную речевую систему», а не языковую систему в целом, так как индивидуальная речевая система является конкретным проявлением языковой системы и изучение первой необходимо для познания второй: «В конце концов лингвисты, исследующие тексты, не поступают иначе. Готский язык не считается специально языком Ульфилы, ибо справедливо предполагают, что его письменная речевая деятельность была предназначена для понимания широких социальных групп. Говорящий тоже говорит не для себя, а для окружения. Разница, конечно, та, что в первом случае мы имеем дело с литературной речевой деятельностью., имеющей очень широкую базу потребителей и характеризующейся, между прочим, сознательным избеганием „неправильных высказываний", а во втором - с групповой речевой деятельностью диалогического характера» [11].

О. Н. Селиверстова также подчеркивает необходимость эксперимента в лингвистическом исследовании. Селиверстова считает, что лингвистика, в том числе и современная, могла бы развиваться с большей динамикой, если бы этому не препятствовало отсутствие четкого различия между гипотезой и доказанным положением, что приводит к тому, что без исчерпывающего объяснения выдвинутые положения нуждаются в дальнейшей доработке, чем и приходится заниматься следующему поколению лингвистов.

Так же она отмечает, что отсутствие различия между гипотезой и доказанной теорией, а также гипотезой и доказанным результатом ведет к восприятию лингвистики как науки, в которой отсутствуют достоверные теории и результаты. Поэтому «принципиальная важность введения эксперимента в лингвистику заключается, прежде всего, в том, что эксперимент позволяет проверять лингвистические гипотезы» и «.именно эксперимент позволяет установить истинность и полноту полученных результатов» [8].

Таким образом, можно отметить, что ученые-лингвисты сегодня осознают важность лингвистического эксперимента, чем и обусловлено частое обращение к ста рым и появление все новых научных трудов на тему постановки эксперимента в той или иной области языкознания. Для подтверждения всего сказанного выше приведем примеры экспериментов.

Эксперимент в фонетике . А. Мустайоки приводит пример фонетического эксперимента с применением специальной аппаратуры для выяснения фактического произношения [ш] в словах типа чешский. Гипотезой является предположение о том, что произношение согласного [ш] в положении перед [ск] не «чистое», а вместе с ним появляется неотмеченный на письме призвук [4]. Л. В. Щерба приводит следующий пример эксперимента в фонетике. Если взять русское сочетание сел = s’е1 и попробовать подставить разные гласные, то мы получим возможные для произношения варианты: сял, сюл и т. д. Однако при попытке подставить № из слова сели = s’el’i мы понимаем, что такого сочетания в русском языке нет и что произнести его нефонетисту просто невозможно [11].

Эксперимент в морфологии . Вновь приведем пример Л. В. Щербы: «Допустим, что иностранный исследователь общерусского языка запишет такие формы 3 л. ед. ч., как несет, везет, ., ткет, жгет, жжот. Он решит, очевидно, что форма 3 л. ед. ч. определенного типа глаголов образуется путем смягчения последнего согласного основы и прибавления окончания -ет (точнее, -от) и что форма жжот является пережитком или диалектизмом. Только дальнейшая проверка на фактах (эксперимент) поможет ему ввести в правило ограничение, состоящее в том, что к, г основы не смягчаются, а меняются на ч, ж. Тогда жжот станет у него нормальной формой, а ткет, жгет - диалектизмами.» [ 11].

Эксперимент в синтаксисе . Обратимся к Л. В. Щер-бе: «.возьмем фразу Никакой торговли не было в городе. Эта фраза переводится так: „торговля отсутствовала в городе". Попробуем переставлять слова в городе. Получим, во-первых, никакой торговли в городе не было и, спросив себя, что это будет значить, переведем так: „торговля в городе отсутствовала".; во-вторых, получим никакой в городе торговли не было, что, прежде всего, будет значить: „торговля в городе отсутствовала вовсе".; в-третьих, получим в городе не было никакой торговли, что будит значить: „город не имел никакой торговли"; наконец, можно получить никакой торговли не в городе было, что ничего не значит, ибо так сказать нельзя, т. е. получился отрицательный языковой материал...» [11].

Эксперимент в семантике . О. Н. Селиверстова приводит пример исследования глаголов блестеть, сверкать, мигать, мерцать путем постановки эксперимента, в котором при помощи вращающегося диска, имеющего одну или более щелей, а так же источника света изменялись то частота появления светового импульса, то его интенсивность, то скорость изменения освещенности сетчатки глаза. В результате такого эксперимента было установлено, что информанты выбирали глагол мерцать или мигать в зависимости от частоты появления светового импульса [6].

Эксперимент в стилистике. Прежде всего, необходимо сказать, что о важности стилистического эксперимента говорил не один ученый-лингвист. А. М. Пешков-ский отмечает: «Я должен сказать несколько слов об одном приеме, который я считаю необходимейшим ору- днем всякого стилистического анализа. Дело идет о стилистическом эксперименте...». «Так как всякий художественный текст представляет собой систему определенным образом соотносящихся между собой фактов, то всякое смещение этих соотношений, всякое изменение какого-либо отдельного факта ощущается обычно чрезвычайно резко и помогает оценить и определить роль элемента, подвергшегося изменению». Об эксперименте в стилистике говорит и Щерба: «Особенно плодотворен метод экспериментирования в синтаксисе и лексикографии и, конечно, в стилистике. Не ожидая того, что какой-либо писатель употребит тот или иной оборот, то или иное сочетание, можно произвольно сочетать слова и, систематически заменяя одно другим, меняя их порядок, интонацию и т. п., наблюдать получающиеся при этом смысловые различия, что мы постоянно и делаем, когда что-либо пишем. Я бы сказал, что без эксперимента почти невозможно заниматься этими отраслями языкознания» [11].

В сущности, экспериментами подобного рода постоянно занимались и занимаются поэты и писатели, примером чему может являться статья В.В. Маяковского «Как делать стихи?», где он на примере создания стихотворения «Сергею Есенину» размышляет о том, как тяжело дается поэту осмысление и выбор языковых средств:

«Начинаю подбирать слова.

Вы ушли, Сережа, в мир в иной.

Вы ушли бесповоротно в мир в иной.

Вы ушли, Есенин, в мир в иной.

Какая из этих строчек лучше?

Все дрянь! Почему?»

Первая строка фальшива из-за слова «Сережа». Я никогда так амикошонски не обращался к Есенину и это слово недопустимо и сейчас, так как оно поведет за собой массу других фальшивых, несвойственных мне и нашим отношениям словечек: «ты», «милый», «брат» и т. д. Вторая строка плоха потому, что слово «бесповоротно» в ней необязательно, случайно, вставлено только для размера: оно не только не помогает, ничего не объясняет, оно просто мешает... Третья строка не годится своей полной серьезностью (целевая установка постепенно вбивает в голову, что это недостаток всех трех строк). Почему эта серьезность недопустима? Потому, что она дает повод приписать мне веру в существование загробной жизни в евангельских тонах, чего у меня нет, - это раз, а во-вторых, эта серьезность делает стих просто погребальным, а не тенденциозным - затемняет целевую установку Поэтому я ввожу слова „как говорится". „Вы ушли, как говорится, в мир иной". Строка сделана: „как говорится", не будучи прямой насмешкой, только снижает патетику стиха и одновременно устраняет всяческие подозрения по поводу веры автора во все загробные ахинеи...».

Обобщая все сказанное, отметим, что споры по поводу применения эксперимента в языкознании все еще продолжаются и как пишет О. Н. Селиверстова: «...до настоящего времени высказываются сомнения относительно возможности применения эксперимента в лингвистике вообще». Тем не менее, опираясь на мнение опытных ученых-лингвистов и на примеры удач ного применения лингвистического эксперимента, можно заключить, что эксперимент в языкознании необходим, так как позволяет исследователю изучать живой язык, выдвигая предположения и гипотезы и затем проверяя их опытным путем, не занимаясь громоздкой работой по сбору и переработке фактов, как это необходимо при изучении мертвых языков. При этом лингвист может сам стать объектом эксперимента (в этом случае принято говорить об интроспекции), либо такими объектами могут быть информанты, т. е. носители языка, порождающие или воспринимающие тексты. Необходимо отметить, что сегодня существует множество нерешенных или мало освещенных вопросов в сфере применения эксперимента, как например четкое определение термина «экспериментальный метод» и других терминов, используемых лингвистами в работах, посвященных проведению эксперимента в языкознании, отличие эксперимента от метода наблюдения, условия применения эксперимента, работа с информантами, оптимальный процесс сбора данных и т. д. Однако, осознавая, что эксперимент в языкознании важен, что он имеет право на существование и приносит ценные сведения и, не подвергая этот вывод сомнению, мы можем постепенно накапливать знания и опыт, что позволит в дальнейшем найти ответы на многие вопросы и значительно укрепить позиции эксперимента в лингвистической науке.