Как праздник Казанской иконы Божией Матери приобрел общегосударственный статус

В память избавления Москвы от поляков, по повелению царя Михаила Федоровича и благословению отца его, митрополита — впоследствии патриарха — Филарета, Церковью было установлено ежегодно 22-го октября (ныне 4 ноября по новому стилю) совершать в Москве особое празднование Казанской иконе Божией Матери с крестным ходом2. Сначала это празднование совершалось лишь в Москве, а с 1649 г., по повелению царя Алексея Михайловича, местные празднования — казанское 8/21 июля и московское 22 окт/4 ноября — стали общероссийскими3.

При Петре Первом, основавшем в 1703 году новую столицу на берегах Невы, один из списков Казанской иконы Божией Матери, доставленный вскоре из Москвы в Санкт-Петербург, пользовался особым всенародным почитанием как знак продолжающейся помощи Божией в разрешении исторического вопроса: быть или не быть России 4. Однако при дворе в XVIII веке постепенно стало не принято праздновать Богородичным иконам, в силу последствий некоторых преобразований и деяний Петра I, приведших к дворцовым переворотам и засилию во властных структурах иностранцев.

Поэтому и в календарях-месяцесловах, печатавшихся в Академии наук, этих праздников было не найти. И вместо Казанской осенней, например, там значился день св. Аверкия, вместо «летней» — св. Прокопия и т. п. И храм на Невском проспекте, давно уже в народе (да и в некоторых официальных документах) именовавшийся Казанским по имени находящейся там с 1737 года привезенной особо почитаемой в С.-Петербурге Казанской иконы Божией Матери, по-прежнему оставался освященным в честь Рождества Пресвятой Богородицы и не имел ни одного «Казанского» придела5.

В правление Павла I (6 ноября 1796 — 12 марта 1801), отношение к осеннему празднику Казанской иконы Божией Матери коренным образом меняется, он приобрел в 1798 г. общегосударственный статус6. 24 октября 1798 г. Святейший Правительствующий Синод получил высочайший указ, подписанный императором Павлом Петровичем, в котором было сказано: «В знак достодолжного уважения дня празднества Пресвятыя Богородицы Казанския, октября 22 числа повелеваем включить оный день в число годовых табельных дней, и о том по части духовной повестить в Империи нашей»7.

Во исполнение этого указа, Святейший Правительствующий Синод приказал разослать известия о нем в Сенат, Академию наук и во все подчиненные Синоду места, в том числе — в Московскую типографскую контору, «с тем, чтоб в печатаемых впредь месяцесловах против оного числа ставлен был крест, каковым прочие праздники ознаменовыва-ются»8. Иначе говоря, 22 октября (а ныне по новому стилю — 4 ноября), отныне был объявлен «неприсутственным» то есть, нерабочим днем, в который, по прежним узаконениям, не было присутствия в Сенате и других судебных местах, не производилось учение во всех училищах Империи и даже запрещался всякий торг, кроме съестных припасов и конских кормов, да и этим торговать можно было после окончания праздничной литургии.

Что побудило государя принять такое решение? Такое решение, неожиданное для современников, как представляется, было тогда в духе обширных осуществляемых и задуманных, порою двойственных, реформ Павла I, когда в переломной ситуации рубежа двух столетий решение некоторых внешне- и внутриполитических задач требовало и интуитивных шагов, в том числе и в области церковной политики9 .

Известно, что 22 октября того же года Павел I впервые решил побывать на праздничной литургии в храме Рождества Пресвятой Богородицы (т. н. Казанском соборе) на «Невской першпективе» (т. е. на Невском проспекте) . В половине 11 часа он, в сопровождении всей семьи и свиты, выехал верхом из Зимнего двора. На паперти его уже ждал митрополит С.-Петербургский и Новгородский Гавриил (Петров-Шапошников). Приложившись к кресту, государь встал на царское место. А по окончании литургии «начался Казанской Богоматери молебен, после которого его величество и их высочества приложились к иконе Казанской Пресвятой Богородицы», как писали в камер-фурьерском журнале¹⁰ (т. е. — в поден ной записке об основных событ иях в жизни государя).

В книге же для записи церковных церемоний, которую вело придворное духовенство 22 октября 1798 г. была сделана следующая запись: «Государь император со всею высочайшею фамилиею соизволил быть у литургии, в Казанском соборе, которую совершал преосвященный Гавриил митрополит, да отец духовник с протодиаконом. После которой отправлен был молебен Божией Матери, на котором по неведению запевов не было; а как 23 дня Государь император соизволил повелеть преосвященному митрополиту тако: впредь, дабы богослужение отправляемо было по уставу церковному». И далее: «1798-го года октября 24-го дня словесное именное Его императорского величества повеление, чрез преосвященного Гавриила митрополита новгородского11 в придворной церкви по совершении литургии, воспоследовало, чтобы везде, всякое священное служение исправлялось по церковному чиноположению, без всякого упущения»12.

Трудно предположить, что государь разбирался в тонкостях богослужебной практики лучше, чем маститый старец-митрополит. Так что замечание его об отсутствии «запевов» при молебне, как казалось на первый взгляд, это лишь эмоциональный порыв, столь свойственный натуре государя, всего просто некоторая придирка. Однако надо полагать, это не так. Государь сделал это намеренно, зная заранее, что служить будет митрополит, от которого он тогда уже задумал избавиться. Действительно, государь добился, чего хотел — митрополит Гавриил был удален в Новгород, а на столичную кафедру был назначен Казанский архиепископ Амвросий (Подобедов), который «вписывался» в русло за думанных Павлом преобразован ий и в церковной сфере¹³.

Однако, в следующем, 1799 году государь уже не соизволил посетить собор, чтобы еще раз приложиться к полюбившемуся ему образу. 22 октября этого года он предпочел слушать литургию в Гатчинской дворцовой церкви, куда ради этого были вызваны члены Синода. И в их числе — вновь назначенный на место Гавриила — архиепископ Амвро-сий14. В следующем же, 1800 г. государь и вовсе никак не отметил праздник, который сам же 2 года назад назвал «достославным» и в ка-мер-фурьерском журнале за 22 октября этого года записано, что «кроме обыкновенного присутствия Его величества у развода, а потом императорских верховых выездов, особенного ничего не происходило»15.

Такого же рода записи находим мы в аналогичных журналах, которые велись в первые годы царствования его сына и наследника императора Александра I: 22 октября 1801 г. «равно как прошедшего дня около полудни их императорские величества соблаговолили проезжаться по городу, а потом в обычное время соизволили иметь обеденный стол… после полудня особливого ничего не происходило»¹⁶ — то есть проехали с супругой по городу, скорее всего и мимо собора, а зайти не соблаговолили. В 1803 году — 22 октября государь Александр Павлович навещал императрицу-мать в Гатчине, а после полудня выехал в Таврический дворец, опять не удосужившись побывать на службе¹⁷. Некоторое объяснение этому может быть дано из-за того, что рядом с храмом Рождества Пресвятой Богородицы в связи с закладкой нового Казанского собора вся окружающая территория надолго превратилась в огромную строительную площадку (собор строился с начала весны 1801 до сентября 1811) ¹⁸ .

А потом и вовсе вычеркнули этот день из числа табельных, то есть, выходных. Которых, как заявил министр народного просвещения набиралось слишком много — в год до 30, отчего в учении происходит помеха. И хотя ликвидировались (помимо осенней Казанской) такие церковные праздники, как Покров, зимний и вешний Никола, Усекновение Главы Иоанна Предтечи, день ап. Иоанна Богослова, однако, с «духовной стороны», как заявил государю митрополит Амвросий, препятствий ни оказалось, хотя мнения «духовной стороны» — то есть своих коллег по Синоду, он предварительно и не спрашивал, а лишь поставил их перед свершившимся фактом 14 ноября 1804 г19.

В январе следующего года та же мера была распространена и на судебное ведомство, которое, по словам министра юстиции, не справлялось с накопившимися делами, почему семь церковных праздников были вычеркнуты из числа неприсутственных дней для всех государственных учреждений Империи. И тут уже мнения «духовной стороны» даже не запрашивали (правда, исключение было сделано для служащих синодального ведомства, поскольку заседавшим в Синоде и местных консисториях духовным персонам надо было все-таки в эти дни служить литургии)20.

Однако через несколько лет, ведомство это само о себе напомнило. После Бородинского сражения и сдачи 14 сентября 1812 года Москвы войскам Наполеона, среди которых были и поляки, вновь со всей остротой встал тот же, что и в 1612 году, вопрос — быть или не быть Отечеству. 21 октября 1812 г. Синодальный обер-прокурор, князь Александр Николаевич Голицын просил государя вернуть в число табельных семь церковных праздников — в том числе и день Казанской иконы Божией Матери — 22 октября. И государь, очевидно разделяя чувства Голицына, который явно хотел отблагодарить Бога за помощь в одолении врагов, в эти именно дни обратившихся в бегство (19 октября 1812 года Наполеон покинул Москву) , начертал на всеподданнейшем докладе обер-прокурора: «Быть по сему»²¹.

Так день Казанской иконы Божией Матери — 22 октября/4 ноября вновь приобрел статус праздничного, нерабочего, каковой сохранялся за ним вплоть до большевистской революции. А поскольку революция 1917 г. случилась через три дня после этого праздника, постольку в 2004 году именно этот день — 4 ноября, как альтернатива седьмому ноября, был объявлен Днем народного единства и, таким образом, Казанская осенняя промыслом Божиим еще раз стала государственным праздником.