Категория враждебности как единство социокогнитивного и коммуникативного измерений

Бесплатный доступ

В статье рассматривается категория враждебности, или интолерантности, как бинарное единство ее социокогнитивного и коммуникативного измерений. Приводится характеристика коммуникативных категорий как наиболее общих понятий, упорядочивающих знания человека об общении и нормах его осуществления. Уделяется внимание коммуникативной категории толерантности, которая по своим характеристикам (антиконфликтность, некатегоричность и неимпозитивность) сближается с категорией вежливости. Подчеркивается, что коммуникативная вежливость и коммуникативная толерантность нетождественны. На основании исследования О. А. Михайловой охарактеризованы когнитивные, этические и прагматические основания категории толерантности. Установлено, что категория враждебности базируется на тех же когнитивных основаниях, что и категория толерантности, а именно на категории чуждости и категории идентичности, представленных в сознании говорящего оппозицией свой - чужой (мы - они) и играющих важнейшую роль в определении человеком своего места в мире. Этическими основаниями категории враждебности выступают категории добро и зло, а также хорошо и плохо, которые носят не только этический, но и когнитивный характер: знание добра используется человеком для обоснования тех или иных ценностных позиций. Прагматическим основанием категории враждебности является мотивация субъектов, напрямую связанная с установкой. Именно мотивация субъекта позволяет подробнее изучить социокогнитивное измерение категории враждебности и, как следствие, ее коммуникативный аспект.

Еще

Враждебность, интолерантность, толерантность, вежливость, коммуникативная категория

Короткий адрес: https://sciup.org/147237556

IDR: 147237556

Текст научной статьи Категория враждебности как единство социокогнитивного и коммуникативного измерений

Коммуникативные категории как объект лингвистического изучения. Коммуникативные категории, ввиду своего общего и даже размытого характера, не получили однозначного определения в современной лингвистике. Анализируя различные трактовки коммуникативных категорий, О. А. Михайлова делает вывод о том, что всеми исследователями признаются следующие их характеристики: выполнение регулятивной функции, обусловленность национальной специ- фикой, наличие нежесткой структуры и достаточно размытого содержания [Михайлова 2004: 16].

В нашем исследовании, вслед за И. А. Стерниным и К. М. Шилихиной, под коммуникативной категорией понимаются «самые общие коммуникативные понятия, упорядочивающие знания человека об общении и нормах его осуществления» [Стернин, Шилихина 2001: 34]. Коммуникативные категории организуют и/или регулируют коммуникативный процесс, имеют

определенную структуру и содержание, выражаемое разноуровневыми языковыми и речевыми средствами [Захарова 2000: 13].

Совокупность ментальных коммуникативных категорий образует коммуникативное сознание. Так, для русского коммуникативного сознания, по утверждению И. А. Стернина и К. М. Шили-хиной, релевантны такие коммуникативные категории, как собственно категория общение, категории вежливость, грубость, коммуникабельность, коммуникативная ответственность, эмоциональность, коммуникативная оценоч-ность, коммуникативное давление и др. [Стернин, Шилихина 2001: 34].

Толерантность как коммуникативная категория. Одной из коммуникативных категорий является категория толерантности, основными установками которой выступают антиконфликтность, некатегоричность и неимпозитивность [Стернин 2004: 133]. Как следует из перечисленных характеристик, категория толерантности сближается с категорией вежливости. Однако нельзя утверждать, что коммуникативная вежливость и коммуникативная толерантность тождественны.

О. П. Ермакова разграничивает категории вежливости и толерантности по признаку ин-теракциональности: «вежливость проявляется непосредственно в общении и относится к собеседнику или к лицу присутствующему (лишь некоторые правила речевого этикета предписывают вежливое упоминание отсутствующих старших: не называть их он, она и т. п.). Толерантность же распространяется и на лицо отсутствующее. Ведь сплошь и рядом человек, отрицательно относящийся к чьим-то убеждениям, чужим национальным традициям, особенностям, не высказывает своего отношения “в глаза” – это было бы невежливо. Но в отсутствие носителя чуждых ему убеждений он нередко выражается резко, может быть, даже грубо. В таких случаях человек явно проявляет нетерпимость, нетолерант-ность в самом истинном смысле этого слова, но вряд ли можно назвать это невежливостью» [Ермакова 2004: 70].

Такая трактовка природы толерантности и вежливости в обыденном представлении является интуитивно понятной. Однако полагаем, что толерантность и вежливость являются категориями смежными, а не взаимоисключающими или взаимодополняющими: поведение, в том числе речевое, может быть не только одновременно толерантным и вежливым или нетолерантным и невежливым, но и только толерантным или только вежливым. Так, высказывание «Полагаю, что женщины по своей природе склонны заниматься домом, а не строить карьеру» является вежли- вым, но не толерантным, а высказывание «К черту все эти разделения обязанностей по половому признаку» – толерантным, но, очевидно, невежливым. Другими словами, вежливость может выступать своего рода формой для (ин)толе-рантного содержания.

Тем не менее важно еще раз подчеркнуть, что вежливость, помимо своего прагматического характера, носит еще и нравственный, этический характер, чем сближается с коммуникативной толерантностью, представляющей собой проявление более общей социокогнитивной категории толерантности. Н. И. Формановская пишет: «Толерантность и вежливость – как бы две стороны одной медали: “в общении не делай плохого другому, делай ему хорошее”» [Формановская 2005: 353].

По мнению О. А. Михайловой, коммуникативная категория толерантности базируется на когнитивных, прагматических и этических основаниях. К когнитивным основаниям относятся категория чуждости и категория идентичности; к прагматическим – вступление в диалог субъектов, имеющих разногласия, и их мотивация; к этическим – категория вежливости [Михайлова 2004]. Учитывая характер взаимоотношений категорий толерантности и интолерантности, или враждебности (в исследовании эти термины используются как синонимичные, так как речь идет о конфликте социальных групп – см.: [Василенко 2021]), полагаем, что при описании категории враждебности можно исходить из тех же критериев.

Основания категории враждебности. Категория враждебности, как было упомянуто выше, рассматривается нами в бинарном единстве ее коммуникативного и социокогнитивного измерений (ср.: [Василенко 2019; Махина 2017; Ме-хонина 2015]) как базирующаяся на близких категории толерантности когнитивных, этических и прагматических основаниях.

Когнитивные основания категорий толерантности и враждебности совпадают и представлены категориями чуждости и идентичности. В качестве этических оснований категории враждебности мы рассматриваем категории добро и зло, а также хорошо и плохо (а не вежливость, которая, на наш взгляд, не выступает основанием враждебности, так как эти категории, как было сказано выше, находятся в отношениях пересечения), а в качестве прагматических – только мотивацию субъектов (см. ниже).

Когнитивные основания категории враждебности. Основополагающей категорией для категории враждебности, как и для категории толерантности, выступает категория чуждости, представленная в сознании говорящего противопоставлением свой – чужой (мы – они).

Оппозиция свой – чужой играет ключевую роль в определении человеком своего места, в связи с чем исследования феномена чуждости не принадлежат исключительно к домену социальной психологии («Поистине социальная психология становится наукой лишь с того момента, когда на место исходного психического явления ставит не “я и ты”, а “мы и они”, или “они и мы”, на место отношений двух личностей – отношения двух общностей» [Поршнев 1979: 81]), а являются важным объектом философского анализа: «В отношении чужого очевидно, что оно, составляя пару собственному, относится к актуальнейшим проблемам современного, пост- и гиперсовременного жизненного мира. При этом, однако, не следует сразу же говорить о моде. <…> Чужое не является всего лишь симптомом растущей мульти- и межкультуральности. Феноменологи могут указать и на то, что опыт чужого относится к основным проблемам феноменологического мышления уже длительное время, начиная с Гуссерля, Хайдеггера и Шюца и кончая Сартром, Мерло-Понти, Левинасом и Деррида» [Вальденфельс 1999: 123].

Анализируя историю становления архетипической оппозиции мы – они от первобытного общества и подчеркивая ее важность для идентификации личности с определенной социальной группой, Б. Ф. Поршнев приходит к важнейшей идее: «Прошли долгие тысячелетия, прежде чем впервые пробудилась мысль, что “мы” может совпадать со всем человечеством и, следовательно, не противостоять никакому “они”» [Поршнев 1979: 84]. На наш взгляд, это описание в полной мере характеризует суть социальной толерантности. Однако, несмотря на все большее распространение принципов недискриминации и равенства, идеи превосходства «своей» социокультурной группы над «чужой» продолжают транслироваться (и, возможно, даже учащаются) в повседневной коммуникации.

Таким образом, неразрывно связанной с категорией чуждости оказывается категория идентичности, предполагающая признание себя частью общности. Коллективная идентичность выступает «средством объединения с одними и дистанцирования от других» [Рябов 2001: 34]. О. В. Рябов выделяет в идентичности «позитивные» и «негативные» элементы. Позитивный аспект «характеризует соотнесение себя с определенным объектом, группой и принятие присущих ему ценностей в качестве своих», негативный аспект связан «с неприятием того или иного социального объекта идентичности и стремлением исключить приписываемые ему черты из собственного “Я”» [там же]. Такое понимание идентичности очевидным образом базируется на эти- ческих категориях «добро и зло» и «хорошо и плохо».

Этические основания категории враждебности . Важность категорий добро и зло, а также хорошо и плохо для человеческого самосознания сложно переоценить: «в смысловом пространстве “добро – зло” отражается система ценностей, которая организует жизнь людей, вследствие чего понимание различий между добром и злом, разграничение этих понятий является одним из главных условий устойчивости общества, а в наше время – и существования человечества» [Долгополова 2019: 192].

Отметим обусловленность данных категорий культурным контекстом: «в прикладных аспектах добро-и-зло в социальном действии, а также хорошо-и-плохо в нравственных суждениях, выступают культурными производными от правил общественной кооперации и норм морального согласия» [Согомонов 2013: 51].

Важным для нашего исследования представляется и тот факт, что категории «добро и зло» и «хорошо и плохо» носят не только этический, но и когнитивный характер. В моральном сознании сложно разграничить собственно познавательное и собственно ценностное: как и в случае с другого рода знаниями, знание добра используется человеком для обоснования тех или иных ценностных позиций [Максимов 2008: 17].

Прагматические основания категории враждебности. Прагматическими основаниями категории толерантности, по мнению О. А. Михайловой, являются вступление в диалог субъектов, имеющих разногласия, и их мотивация [Михайлова 2004]. Лингвист отмечает, что толерантность выполняет регулирующую функцию и служит конституирующим признаком успешного диалога, понимаемого как любое социально значимое взаимодействие: «именно для такого социального диалога коммуникативная категория толерантности является едва ли не самым значимым признаком» [Михайлова 2004: 22].

Именно в этом аспекте видится основное различие категорий толерантности и враждебности: ни социокогнитивное, ни коммуникативное измерение враждебности не предполагает обязательного вступления субъектов в диалог (как в узком, так и в широком понимании): в социоко-гнитивном измерении – враждебность как ориентация личности [Ильин 2009: 254] – не обязательно непосредственное присутствие или контакт с субъектом, на которого направлена враждебность; в коммуникативном измерении враждебность раскрывается не только при коммуникативном взаимодействии двух или более субъектов, но и может манифестироваться в монологических высказываниях, не предполагающих

(или предполагающих лишь косвенно) интеракцию с адресатом – «мишенью» враждебности.

Ключевым аспектом при этом является наличие определенной мотивации и коммуникативной интенции говорящего, обусловливающих выбор субъектом стратегий и тактик его поведения, в том числе речевого: «Деятельность общения обязательно включает в себя определенную мотивацию или, вернее, потребность в общении, формирующуюся у коммуникатора благодаря тем или иным внекоммуникативным факторам и – в процессе ориентировки в проблемной ситуации – преображающуюся в мотив деятельности общения. Одновременно формируется “смутное желание” (Л.С. Выготский), т. е. коммуникативное намерение (коммуникативная интенция), вычленяется коммуникативная задача. Затем осуществляется ориентировка в условиях этой задачи, благодаря чему становится в дальнейшем возможным планирование речевых (и вообще коммуникативных) действий. Это планирование (программирование), происходящее при помощи внутреннего (субъективного) кода, делает возможным переход к следующему этапу – конкретной семантико-грамматической реализации плана (программы, замысла) высказывания и т. д.» [Леонтьев 1997: 143–144]. Мотивы при этом всегда личностно окрашены: «мотивы <…> придают личностный смысл целям, действиям, их содержанию»; «сфера смыслов – это и есть сфера, как философ бы сказал, этик – ценностей человеческих, личностных ценностей» [Леонтьев 2000: 450–451].

В коммуникативном ракурсе различие между категориями толерантности и враждебности можно описать следующим образом: толерантное речевое поведение предполагает установку на предотвращение или профилактику конфликтов и споров, установку на стратегию компромисса в урегулировании споров и установку на сохранение лица собеседника в споре [Стернин 2004: 133–134] (в скобках отметим, что последняя установка очевидным образом связывает категории толерантности и вежливости); в то время как «установка на конфликт, конфронтацию характеризует выбор поведения с активным воздействием на партнера по коммуникации, с доминированием роли говорящего, с использованием негативных средств речевого общения, с нарушением коммуникативных норм» [Купина, Михайлова 2002: 23].

Сказанное выше подводит нас к необходимости рассмотрения конфликта как неизбежной составляющей межгрупповой коммуникации, что позволит очертить социокогнитивное измерение категории враждебности и ее коммуникативный аспект с точки зрения мотивации противоборствующих сторон конфликта.

Заключение. Таким образом, категория враждебности, или интолерантности, представляет собой бинарное единство социокогнитивно-го и коммуникативного измерений и базируется на когнитивных основаниях категории чуждости и категории идентичности, представленных в сознании говорящего оппозицией свой – чужой (мы – они) и играющих важнейшую роль в определении человеком своего места в мире. Данные категории непосредственным образом связаны с категориями добро и зло, а также хорошо и плохо, выступающими этическими основаниями категории враждебности. Прагматическим основанием категории враждебности является мотивация субъектов, напрямую связанная с установкой. Именно мотивация субъекта, ориентированного на конфликт, позволяет подробнее изучить социокогнитивное измерение категории враждебности и, как следствие, ее коммуникативный аспект.

Список литературы Категория враждебности как единство социокогнитивного и коммуникативного измерений

  • Вальденфельс Б. Ответ чужому: основные черты респонзивной феноменологии // Мотив чужого: сб. / пер. с нем. Минск: Европ. гуманит. ун-т, 1999. С. 123-140.
  • Василенко Е. Н. «Язык вражды» как предмет научного анализа и как социальный феномен (теоретическое обоснование перспектив исследования) // Филология и человек. 2019. № 4. С. 136-145. doi: 10.14258ЛШсЬе1(2019)4-11.
  • Василенко Е. Н. «Язык вражды» как форма проявления конфликтов, основанных на стереотипах // Труды Белорусского государственного технологического университета. Серия 4. Принт-и медиатехнологии. 2021. №. 2 (249). С. 90-97.
  • Долгополова М. В. Смысловое пространство 'добро - зло' в русском языке: формирование и функционирование: дис. ... канд. филол. наук. Уфа, 2019. 252 с.
  • Ермакова О. П. Толерантность и проблемы коммуникации // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург: Урал. ун-т, 2004. С. 60-73.
  • Захарова Е. П. Типы коммуникативных категорий // Проблемы речевой коммуникации: сб. науч. тр. Саратов: Саратов. гос. ун-т, 2000. С.12-19.
  • Ильин Е. П. Психология общения и межличностных отношений. СПб.: Питер, 2009. 576 с.
  • Купина Н. А., Михайлова О. А. Лингвистические проблемы толерантности // Мир русского слова. 2002. № 5. С. 22-27.
  • Леонтьев А. А. Психология общения. 2-е изд., испр. и доп. М.: Смысл, 1997. 365 с.
  • Леонтьев А. Н. Лекции по общей психологии: учеб. пособие. М.: Смысл, 2000. 509 с.
  • Максимов Л. В. Когнитивный статус этики // Этическая мысль. 2008. Вып. 8. С. 3-20.
  • Махина Л. А. Вербальные и невербальные средства выражения коммуникативно-прагматической категории «враждебность» в конфлик-тогенных текстах (на материале современного немецкого языка): автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2017. 30 с.
  • Мехонина Е. Н. Коммуникативно-речевая категория враждебности // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия «Гуманитарные науки». 2015. № 18 (215). Вып. 27. С. 149-155.
  • Михайлова О. А. Толерантность в речевой коммуникации: когнитивные, прагматические и этические основания // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург: Урал. ун-т, 2004. С. 15-26.
  • Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. 2-е изд., доп. и испр. М.: Наука, 1979. 232 с.
  • Рябов О. В. «Матушка-Русь»: Опыт гендерного анализа поисков национальной идентичности России в отечественной и западной историософии. М.: Ладомир, 2001. 202 с.
  • Согомонов А. Ю. Моральная философия и прикладные этики (истоки деонтологического конфликта в современном мире) // Ведомости прикладной этики. 2013. Вып. 43. С. 44-54.
  • Стернин И. А. Проблемы формирования категории толерантности в русском коммуникативном сознании // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: колл. монография. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004. С.130-149.
  • Стернин И. А., Шилихина К. М. Коммуникативные аспекты толерантности. Воронеж: Воронеж. гос. ун-т, 2001. 135 с.
  • Формановская Н. И. Ритуалы вежливости и толерантность // Философские и лингвокульту-рологические проблемы толерантности. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. С. 337-354.
Еще
Статья научная