Китайское божество Цэ-шэнь: генезис образа

В народной религии Китая, о названии и определении которой уже почти два столетия спорят западные исследователи, существует целый ряд божеств, популярность которых несомненна. Однако вариативность культа и сложности в определении истоков образа этих божеств зачастую не дают возможности однозначно воссоздать генезис и доказательно соотнести их с другими объектами поклонения.

Одним из такого рода божеств является и дух отхожего места Цэ-шэнь （ 廁神 ）. Вместе с тем, если обратиться к известным исследованиям по истории простонародной религии, может возникнуть впечатление, что никаких неясностей относительно Цэ-шэня нет, и история возникновения культа предельно открыта и понятна. Краткое изложение существующего положения дел выглядит примерно так.

Цэ-шэнь – антропоморфное женское божество, чаще всего одиночное （хотя в этой роли может выступать и целая группа духов）, в поздней традиции обычно называемое Цзы-гу （ 紫 姑 ）. Различные легенды описывают злоключения несчастной наложницы, которую невзлюбила хозяйка и измыслила тайно убить в отхожем месте. Свой коварный план она осуществила на Праздник Фонарей, т. е. 15-го числа 1-й луны, поэтому в этот день Цзы-гу делают подношения и призывают для гаданий.

Такого рода объяснения можно встретить как в современных исследованиях [Ма Шу-тянь, 1997. С. 275–282], так и в цинских, и даже более ранних бытописательных текстах и сводах историй о необычайном. При этом многие подобные свидетельства однозначно связывают культ Цзы-гу （или вообще божества отхожего места, потому как присваиваемые данной

Сторожук А. Г. Китайское божество Цэ-шэнь: генезис образа // Вестн. НГУ. Серия: История, филология. 2017. Т. 16, № 4: Востоковедение. С. 36–43.

ISSN 1818-7919

Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2017. Том 16, № 4: Востоковедение

сущности именования могут разниться при общем их генетическом родстве) с конкретным историческим персонажем – Ци-фужэнь ( 戚夫人 , 224–194 до н. э.), наложницей Гао-цзу ( 高 祖 ), т. е. Лю Бана ( 劉邦 , 256–195 до н. э.), основателя династии Хань ( 漢 , 206 до н. э. – 210 н. э.). Вдовствующая императрица Люй (Люй-тайхоу, 呂太后 , 241–180 до н. э.) возненавидела ее, и после смерти Лю Бана предала жутким мучениям, обезобразив и поместив доживать свой век в отхожем месте. Обожествленная наложница Ци и есть дух отхожего места, которой на протяжении уже двух тысячелетий и поклоняются китайцы; ее же и призывают на Праздник Фонарей для ответа на вопросы гадающих.

Перед нами вполне стройная и доказательная версия, не предполагающая дальнейших исканий и базирующаяся на широко распространенном логическом следствии: мученическая смерть может породить обожествление невинной жертвы в качестве небесного покровителя некоего места / рода деятельности / качества и пр., связанных с личностью обожествленного. Собственно китайская традиция дает бесконечное число подобных примеров, начиная с генерала Гуань Юя ( 關羽 , 160–220), казненного правителем царства У ( 東吳 ) Сунь Цюанем ( 孫權 , 182–252) и впоследствии почитавшегося как Небесный воевода, защитник, покровитель и даже один из важнейших богов богатства.

Тем не менее, в случае с Цэ-шэнем не все выглядит таким явственным, как могло бы показаться, и требует некоторого разъяснения. Например, отчего к богине отхожего места обращаются именно с гаданиями? Как связан этот обряд с Праздником Фонарей, и почему именно первое новолуние года, а не какая-либо историческая дата из биографии Ци-фужэнь выбрана для ее поминовения?

Чтобы попытаться ответить на эти вопросы, обратимся к генезису образа Цэ-шэня и начнем с дошедших до нас сведений о самой Ци-фужэнь. Ци-фужэнь, наложница Лю Бана, была матерью его сына Лю Жу-и ( 流如意 , 208–194), также после смерти императора умерщвленного по приказу Люй-тайхоу. Саму же Ци-фужэнь ждала страшная участь: вдовствующая императрица после различных унижений и издевательств велела отрезать ей руки и ноги, выколоть глаза, сжечь уши, напоить зельем, вызывающим немоту, и оставить доживать в отхожем месте, называя ее теперь «человек-свинья» ( А^ жэнь-чжи ) ¹ [Сыма Цянь, 2004. Т. 1. С. 144].

Об этом же, но более подробно, говорится в «Истории Хань» ² [Бань Гу, 2004. Т. 1. С. 634], а также в цз. 97 (67-й раздел биографий ( 列傳 «Ле чжуань») ³ [Бань Гу, 2004. Т. 3. С. 1972– 1973]. Кстати, там местом заточения Ци-фужэнь называется не выгребная яма, а некое место ^М цзюй юй (букв. «площадка для игры в мяч»), которую поздние комментаторы объясняли как подземное узилище. В любом случае никаких прямых ассоциаций с ассенизаторской тематикой, постулируемой у Сыма Цяня, здесь нет. Кстати сказать, ни один текст не говорит и о самой смерти Ци-фужэнь: предполагается, что она скончалась после перенесенных увечий, но время и обстоятельства этого никак не зафиксированы.

Участь несчастной наложницы Ци произвела на современников невероятно сильное и тяжелое впечатление: сын вдовствующей императрицы Люй, император Хуй-ди ( 惠帝 , 211– 188 до н. э.), по приглашению матери созерцавший «человека-свинью», зарыдал, около двух дней пролежал больным и затем объявил Ци-тайхоу: «Так не [должно] поступать [среди] людей. Я ваш сын, императрица, никогда не смогу теперь больше управлять Поднебесной!» ⁴ [Бань Гу, 2004. Т. 3. С. 1973]. После этого он начал вести беспорядочную жизнь, не возвращался к монаршим обязанностям и через семь лет скончался [Там же].

Говоря об опасности для бывших фавориток, которая может исходить от вдовствующей императрицы, вспоминают о «человеке-свинье» и после восстановления порядка в стране, уже в пору 5-го ханьского императора Вэнь-ди ( 文帝 , 203–157 до н. э.) ⁵ [Сыма Цянь, 2004.

Т. 2. С. 1235]. Имеются и более поздние отсылки к истории смерти Ци-фужэнь, вплоть до танского времени.

Однако же в народных верованиях последующих эпох, вплоть до времени Тан включительно, история Ци-тайхоу впрямую никак не отражена. Бог отхожего места описывается по-разному, часто в зооморфной ипостаси; если же в антропоморфной – то отнюдь не только в женском воплощении, но и в мужском, например, как строгий сановник с присными.

Так, во фрагменте собрания «Сад диковин» （ 異苑 «И юань»） литератора V в. Лю Цзин-шу （ 劉敬叔 ） дух отхожего места, явившийся некоему Тао Каню, – вельможа в пурпурной одежде, окруженный пышной свитой. В руках у него печать, оставляющая оттиск 公 гун （«князь»）; называет он сам себя Хоу-ди （ 後帝 , букв. «Задний государь»） ⁶ [И юань, 1996. С. 42].

В танских текстах ⁷ Цэ-шэнь может являться как значительному числу очевидцев, так и непосредственно герою повествования. Так, в рассказе «Дяо Мянь» （ 刁緬 ） дух отхожего места показывается колоссальному числу людей （в тексте говорится, что таковых было более тысячи） в виде огромной свиньи, исполненной глаз по всему телу ⁸ [Тайпин гуан цзи, 1959. Т. 4. С. 2648].

В другом рассказе – «Ван У-ю» （ 王無有 ） – Цэ-шэнь – это человек с глубоко посаженными глазами, огромным носом, тигриной пастью и птичьими когтями ⁹ [Там же. С. 2648–2649]. В рассказе «Ван Шэн» （ 王昇 ） дух выгребной ямы – существо с огромными ушами, впалыми глазами, тигриным носом, кабаньими клыками и лиловым рябым лицом ¹⁰ [Там же. С. 2649]. В рассказе «Цянь Фан-и» из сборника «Продолжение записей о таинственном и удивительном» （ 續玄怪錄 «Сюй Сюаньгуай лу»） Ли Фу-яня （ 李復言 , VIII–IX вв.） божество туалета описывается как человечек ростом в чи ¹¹ со встрепанными волосами, одетый в темное [Сюань гуай лу, 1982. Цз. 3. С. 173].

При этом и поведение, и свойства божества описываются совершенно по-разному. В рассказе «Дяо Мянь» никто из видевших духа нимало не пострадал, а главный герой, поднеся Цэ-шэню дары и совершив моление, получает существенное повышение в должности, и с этой поры карьера его неизменно идет в гору [Тайпин гуан цзи, 1959, Т. 4. С. 2648–2649]. В рассказах «Ван У-ю» и «Ван Шэн» дела обстоят противоположно: встреча с духом отхожего места истолковывается Ван У-ю как дурное предзнаменование и говорит о скорой его кончине. Действительно, проходит чуть более ста дней, и герой рассказа умирает [Тайпин гуан цзи, 1959, Т. 4. С. 2649]. В случае с Ван Шэном смерть настигает героя еще быстрее, поскольку «нет такого, кто немедля бы не умер, увидев Цэ-шэня» [Там же]. Для Цянь Фан-и беседа с божеством отхожего места проходит без особых потерь только потому, что герой сам очень силен духом, и потому, что Цэ-шэнь советует ему, как избежать пагубных последствий их общения и быстро восстановить силы, но для других подобная встреча грозит стать фатальной [Сюань гуай лу, 1982. Цз. 3. С. 174].

Все это вместе свидетельствует об особой роли Цэ-шэня как предвестника скорой гибели, а значит, и как своеобразного связующего звена между миром живых и миром мертвых. Роль подобного медиатора, очевидно, неразрывно связана с символикой отхожего места в традиционной китайской культуре вообще. Увиденное и услышанное в туалете или связанное с туалетом истолковывается как значимое и вещее событие. Услышать пение кукушки в туалете – к несчастью [И юань, 1996. Цз. 3. С. 15]; увидеть сон, в котором фигурирует отхожее место, – получить знак судьбы （именно такой сон растолковывают Шэнь Цин-чжи （沈慶之） как предопределенность к успеху, но не скорому, ибо «Задний государь», дух туалета, – намек на то, что все случится «после» 12） [И юань, 1996. Цз. 7. С. 72].

В этом же контексте, вероятно, следует рассматривать и интерпретацию истории Цзы-гу （см. рисунок）. В «Саду диковин» говорится о том, что предания о Цзы-гу идут из древности: когда она вышла замуж, старшая жена возненавидела ее, заставляла делать грязную работу, и бедная девушка «от душевного волнения» умерла как раз в 15-й день Нового года. Поэтому в этот день люди делают ее изображение и призывают ночью возле отхожего места или свинарника, говоря «Цзы-сюя дома нет» （Цзы-сюй – имя ее мужа）, «Госпожа Цао уехала к родным» （Цао звали старшую жену）, «барышня может показаться». Здесь же совершают прино- шения и гадают: если нарочно сделанная фигурка божества вдруг шевельнется, значит, дух явился и ответит на вопросы [И юань, 1996. Цз. 5. С. 44–45].

Нужно отметить, что этот текст с небольшими изменениями повторяется во фрагменте из «Описания годового календаря празднеств и обрядов в Цзинчу» ¹³ [Цзинчу суйши цзи, 1987. С. 25–27]. Ни имени, ни места рождения, ни других подробностей Цзы-гу в тексте не указывается. В поздних редакциях такие сведения появляются с отсылкой к некоему своду «Записи, проясняющие диковинное» （ 顯異錄 «Сянь и лу»）. В частности, сообщается, что Цзы-гу родом из уезда Цайян （ 菜陽 ）, что фамилия ее – Хэ （ 何 ）, имя – Мэй （ 媚 ）, второе имя – Ли-цин （ 李 卿 ）, что вышла замуж она за Ли Цзина （ 李景 ）, а его первая жена из зависти тайно убила ее в 15-й день 1-й луны в отхожем месте. Небесный император посочувствовал несчастной и назначил божеством туалета ¹⁴ [Циндин гуцзинь…, 1934. Т. 492. С. 48 （96）].

Интересно, что вся эта развернутая картина существует исключительно в отсылках к «Записям, проясняющим диковинное», но сам текст, определяемый в отсылках как «танский», нигде не нали-

Божество отхожего места Цзы-гу из Собрания божеств Трех религий （ 三 教搜神大全 ）

чествует. Неясно даже, существовал ли он вообще, поскольку не упоминается ни в одном имеющемся своде или каталоге. В то же время по ошибке его называют иногда «Записями, проясняющими диковинное и разъяснениями тайн совершенных людей» （體玄真人顯異錄

«Тисюань чжэньжэнь сянь и лу»）, собранием даосских рассказов, составленных примерно в XIII в. учениками Ван Чу-и （ 王處一 , 1142–1217）, где нет ни слова или намека на Цзы-гу ¹⁵

[Чжунхуа Дао Цзан, 2004. Т. 47. С. 107–112].

Вполне возможно, что здесь закралась такая же ошибка, как в отсылке к «Каталогу гор и морей» （ 山海經 «Шань хай цзин»） при упоминании чудовища У Чжи-ци （ 無支祁 ）, кочующая из одного классического свода в другой и часто без проверки цитируемая в современных изданиях ¹⁶. Это могло бы объяснить тот факт, что Цзы-гу, назначенная Нефритовым императором на должность божества отхожего места, и в самом «Саде диковин», и в различных танских бицзи упоминается лишь как одна в ряду многих других, отличающихся по своему облику и поведению Цэ-шэней.

В любом случае, вне зависимости от воплощения Цэ-шэня, мы можем наблюдать одну отмеченную выше весьма характерную деталь: божество отхожего места играет роль своеобразного медиатора между миром живых и миром мертвых, и отсюда и характерные черты его функционала, в частности, способность предсказывать будущее, и привязка к первому полнолунию года. Многогранность символики проводимого в это полнолуние Праздника Фонарей описана неоднократно и подробно; нас здесь, в первую очередь, интересует вера в открытие путей между миром живых и миром мертвых, освещаемых в эту ночь бесчисленными лампами 17. Не случаен и способ гадания: это так называемое «прямое гадание», т. е. призывание духа вселиться в оракула или какой-либо предмет в его руках 18, а не мантические действия отвлеченного характера. Таким образом, функционально мы видим здесь вполне близкий аналог поклонению духу бани в русских суевериях и связанных с банником рождественских гаданиях, также «прямых» и сопряженных с риском непосредственной встречи с духом [Власова, 1998. С. 29–36; Зеленин, 1991. С. 285, 404; Славянская мифология, 1995. С. 39–40].

Последующее бытование верований в Цэ-шэня только подкрепляет эту аналогию: дух отхожего места примерно с сунского времени становится преимущественно божеством женским, к поклонению которому мужчины не допускаются ¹⁹ [Цин цзя лу, 1999. С. 38]. Сам же дух также персонифицируется исключительно в виде женского божества, именуемого Цзы-гу （или сходно, в зависимости от диалектных вариантов, – Ци-гу （ 七姑 ）, Сань-гу （ 三姑 ）; в ряде местностей считают, что это имя соответствует семи или трем отдельным духам туалета соответственно）. Именования также могут быть производными от местных названий уборной ²⁰.

Таким образом, можно однозначно заключить, что привязка образа Цэ-шэня к личности ханьской Ци-фужэнь существенна для именования божества и некоторых других особенностей его позднего осмысления, но функционал этого духа связан исключительно с особой ролью, отводимой восприятию отхожего места в китайской традиционной культуре. Бытование сходных мифологических представлений прослеживается также и на примере простонародных верований других стран.