Кочевники раннего железного века (IX-VII и VI-IV вв. до н. э.): сравнительный анализ по данным палеопатологии

DOI:

Цитирование. Перерва Е. В. Кочевники раннего железного века (IX–VII и VI–IV вв. до н. э.): сравнительный анализ по данным палеопатологии // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2022. – Т. 27, № 5. – С. 6–26. – DOI: 10.15688/jvolsu4.2022.5.1

Введение. В конце бронзового – начале раннего железного века в Нижнем Поволжье происходят социально-культурные изменения, связанные с появлением нового населения. Видимо, новации в металлургии и изменения климатических условий, связанные с процессом обширной аридизации, определили облик хозяйственно-экономического развития исторических общностей и культур Нижневолжского региона IX–VII вв. до н. э. [30, с. 84]. Исследователи до сих пор затрудняются ответить на вопрос, какой народ или племена жили на территории Нижнего Поволжья в начале раннего железного века, поэтому данный исторический этап принято обозначать обобщающим термином «предсавроматский период» [22].

Работ, посвященных изучению антропологии населения предсавроматского времени с территории южнорусских степей, крайне мало. Прежде всего, это исследования М.А. Балабановой [3, с. 167–168] и Е.Ф. Батиевой [5, с. 22].

Общее представление о кочевниках VI – первой половины IV в. до н. э., известных как савроматы, можно получить из письменных источников. По их данным савроматы кочевали восточнее скифов за рекой Танаисом [12, IV, гл. 21].

Антропологические материалы по кочевникам VI – первой половины IV в. до н. э. Ниж- него Поволжья более репрезентативны. Исследования были начаты еще в XX веке. Несмотря на это, только работа Б.В. Фирш-тейн [31] дает представление об антропологическом типе данного населения, так как в других материалах встречается лишь публикация отдельных черепов.

Более полное представление о населении савроматского времени Нижнего Поволжья дают работы М.А. Балабановой [2; 4], которая характеризует их как носителей типа древних восточных европеоидов и отмечает внутригрупповую неоднородность.

Кроме определения антропологического типа, в разное время осуществлялись исследования, касающиеся патологического состояния костяков населения предсавроматского и савроматского этапов [23; 27]. В представленном же ниже исследовании впервые предпринимается попытка проведения сравнительного анализа этих двух групп ранних кочевников Нижнего Поволжья, основанного на фиксации патологических отклонений на костных останках, оценка которых позволит уточнить особенности образа жизни ранних кочевников железного века.

Методы и материалы. В процессе работы с антропологическим материалом применялась стандартная программа оценки встречаемости патологических состояний на костях посткраниального скелета и черепа [10]. Расчет половозрастных характеристик проводился на основании построения таблиц, разбитых на 10-летние когорты. Возрастная шкала ограничена интервалом 56+ и более лет. При отнесении индивидов в возрастные группы применялся интервальный подход, а также принцип простой скользящей средней, разработанный и апробированный Д. Богатенковым [7].

Статистические расчеты осуществлялись в оболочке StatSoft, Inc. (2011) STATISTICA (data analysis software system), version 10 (, с использованием критерия χ2 (хи квадрат) Пирсона для сопоставления частот встречаемости маркеров стресса и патологических отклонений.

Материалом исследования послужили серии, полученные из погребений двух хронологических периодов: IX–VII вв. до н. э. – 14 индивидов и VI – первой половины IV в. до н. э. – 20 индивидов. Группы представляют собой случайные и малочисленные выборки, состоящие из костных останков, полученных в результате археологических раскопок курганных захоронений с территории Волгоградской области (см. рис. 1).

Анализ. Сравнительный анализ проводился на основе таблиц, в которых представлена цифровая информация по основным патологическим состояниям (см. табл. 1–3).

Прежде чем перейти к сравнительному анализу хронологических групп по данным демографии следует отметить, что невозможно полноценно провести этот процесс, так как обе серии крайне малочисленные и носят случайный характер. В связи с этим будут указаны лишь общие тенденции. Так, в обеих группах наблюдается отсутствие детей, превалирование мужской части населения над женской. В серии предсавроматско-го времени соотношение по полу составляет 64,3 : 35,7 %, а савроматское – 88,2 : 11,8 %. Обе группы имеют достаточно близкие показатели среднего возраста смерти у мужчин – 36,4–35,2 года.

Относительно серии предсавроматского времени сравнительных материалов по данным палеодемографии немного. Можно лишь указать на работу М.А. Балабановой, которая изучила серию предскифского времени восточноевропейских степей, состоявшую из 24 индивидов – 20 мужчин и 4 женщин. Детские костные останки исследователем не изучались [3].

Е.Ф. Батиевой удалось оценить палеоде-мографические особенности населения Нижнего Дона в киммерийское время. Она отметила отсутствие младенческих погребений, а частота встречаемости детей достигает 18,7 %. Соотношение по полу также в пользу преобладания мужчин (45,8 %) над женщинами (16,7 %). Продолжительность жизни у женщин ниже 28 лет, а у мужчин находится на уровне 34,2 года [5, с. 19]. Таким образом, можно сказать, что нижневолжская группа IX– VII вв. до н. э. по половозрастным показателям близка известным в настоящий момент изученным ранее синхронным сериям.

По серии савроматского времени Нижнего Поволжья имеется больше сравнительных данных с синхронными древними группами. Так, известно, что в курганном могильнике Казыбаба с территории Юго-Западного Приаралья чаще погребались мужчины (47), чем женщины (34 индивида), юношеских захоронений так же мало, всего 10 костяков, что составляет 12,3 % от общей численности сав-роматских захоронений [1, с. 78–79].

Суммарная серия савроматского времени из Доно-Волго-Уральского междуречья, изученная М.А. Балабановой, насчитывала 64 черепа, из них 46 мужских и только 18 женских. Материал этого автора также сборный, и так как она изучала краниологию данного населения, то нет данных по детским костякам [2].

Еще одна серия савроматского времени, где указывается половозрастной состав погребенных, происходит из Волго-Уральского региона. Ее изучала группа исследователей под руководством М. Барнабей [6]. В результате удалось установить, что в группе из уральских могильников на 113 мужских захоронений приходится 97 женских и 19 детских. Половозрастная структура по могильникам Волго-Донского региона состоит из 78 мужских, 28 женских и только 22 детских захоронений [6, с. 165–171].

Практически во всех синхронных курганных могильниках скифского времени с территории Воронежской области (Терновое-Колбино),

Ставропольского края (могильник Новозаведенное II), могильников Нижнего Дона (кочевнические погребения, Елизаветовский могильник) и степей Украины (могильники Фронтовое I, Толстая могила) в погребениях преобладают мужчины над женщинами, а процент встречаемости детских захоронений низкий [5; 17; 19; 21].

Таким образом, преобладание мужских захоронений у ранних кочевников Нижнего Поволжья может указывать на доминирование патрилинейной системы родства, которая характерна и для большей части современных кочевых сообществ [41].

Относительно незначительного количества детей в погребениях савроматского времени в научной литературе писали мало. Эта же проблема, как мы видим, существует и для скифских могильников VII–IV вв. до н. э. До сих пор этот вопрос однозначно не решен. С.И. Круц высказала мнение, что, возможно, скифские дети погребались по иному обряду [19].

М.В. Добровольская указала, что низкое количество детей в скифском могильнике Тер-новое-Колбино может быть следствием как культурных традиций кочевых обществ раннего железного века, так и результатом воздействия биологических факторов, связанных с развитием гормональных нарушений у кочевого населения, которые могут воздействовать и на репродуктивную систему, в особенности у мужчин [17, с. 47].

Теперь обратимся к патологическим признакам, зафиксированным на костных останках ранних кочевников IX–IV вв. до н. э. Прежде всего следует отметить, что сравнительный анализ не выявил ни одного признака патологического состояния с достоверно значимым различием, поэтому ниже рассматриваются общие показатели встречаемости патологических отклонений и маркеров стресса в исследуемых сериях ранних кочевников Нижнего Поволжья.

Сравнительные данные по зубочелюстным патологиям в обеих диахронных группах показывают отсутствие кариеса, а также для них характерны низкие частоты встречаемости абсцессов и в связи с этим средние значения прижизненной утраты зубов. В то же время следует указать, что для обеих групп свойственны высокие показате- ли зубного камня и заболеваний пародонта в виде пародонтита.

Практически все болезни зубочелюстной системы: абсцессы, пародонтиты, а также такие состояния, как прижизненная утрата зубов и сколы эмали имеют четкую возрастную зависимость в обеих группах.

Аналогичный специфический комплекс патологий зубочелюстной системы, характеризующийся высокими частотами встречаемости минерализованных отложений, заболеваний пародонта, сколов эмали и в то же время низкими показателями кариеса и абсцессов, был определен и у кочевников сарматских культур IV–I вв. до н. э., I–II вв. н. э. и II–IV вв. н. э. и скотоводов эпохи ранней и средней бронзы Нижнего Поволжья, а также у кочевников эпохи средневековья XIII–XIV вв. [25; 26].

В исследованных сериях, в особенности в группе предсавроматского времени, обнаружены очень высокие показатели встречаемости такого маркера стресса, как эмалевая гипоплазия (табл. 3). Нарушение формирования эмали происходит на ранних этапах постнатального онтогенеза человека [11, с. 52]. Возникнув единожды, эмалевая гипоплазия на зубах не пропадает, а остается на всю жизнь, поэтому и является наиболее точным индикатором детского стресса. В подавляющем большинстве случаев наиболее вероятными факторами, вызывающими такие состояния организма, могут быть: инфекции, глистные инвазии, общие отравления, заболевания желудочно-кишечного тракта у детей, голод [37, p. 503].

При оценке распространения данного маркера стресса следует обратить внимание на то обстоятельство, что, несмотря на малочисленность серий, в обоих случаях наблюдается общая тенденция, связанная с тем фактом, что задержка в развитии эмали на зубах характерна для молодых индивидов в возрасте до 35 лет (см. табл. 3). Таким образом, периоды тяжелого стресса в детском возрасте переносило более половины всех кочевников предсавро-матского времени и четверть населения сав-роматской эпохи, что существенным образом оказывало влияние на возможность дожить до старческого возраста. Данный факт подтверждает предположение С. Ятаутиса с соавторами о существенном влиянии уровня детско- го здоровья на возможность выживаемости взрослых в древности [39, p. 63].

Несмотря на то что сравнение серий предсавроматского и савроматского времени не выявило значимых различий и по индикаторам стресса (табл. 3), различия имеются. В наибольшей степени они наблюдаются по такому признаку, как «cibra orbitalia», поскольку в группе взрослых савроматского времени данное отклонение не обнаружено, то различие немного не доходит до уровня статистической достоверности. В то же время следует обратить внимание на то обстоятельство, что «cribra orbitalia» все-таки зафиксирована в группе савроматского времени, правда, только у неполовозрелых индивидов. В связи с тем, что гиперостоз орбит и гиперостоз костей свода черепа возникает в детском или подростковом возрасте, то наличие его следов на костях взрослых людей является результатом неполного восстановления костной ткани после перенесенного специфического заболевания в детстве [8, с. 230; 48, p. 119]. Эти данные подтверждаются изучением костных аномалий у больных анемией, показывая, что формирование поротического гиперостоза не происходит у половозрелых индивидов [44, p. 257–263], поэтому можно сказать, что и по характеру распространения данного признака серии очень близки.

Отдельно следует отметить, что в сериях ранних кочевников Нижнего Поволжья частоты встречаемости маркера стресса, связанного с развитием анемий, в виде пороти-ческого гиперостоза орбит или костей свода черепа крайне низки (табл. 4). Аналогичные тенденции характерны и для таких показателей, как воспалительные процессы и маркеры нехватки микроэлементов в организме в виде пористости костей свода черепа. Данные отклонения проявляются в основном на материалах неполовозрелых индивидов, в группе савроматского времени.

В обеих хронологических группах в единичных случаях отмечаются, но все же ярко выражены, следы внутреннего лобного гиперостоза (далее – ВЛГ). В целом показатели не высокие, но оба раза патология присутствует на черепах мужчин, что заслуживает отдельного внимания. Этиология лобного гиперостоза до сих пор точно не установлена.

Появление данного состояния исследователи связывают с разными причинами: расстройством половой системы, диабетом, гиперпаратиреоидизмом [38, p. 322–323]. На эндокринную природу данного синдрома указывали И. Гершкович с соавторами [38], Х. Май [42], Ф. Атанасио [35] и другие. Существует предположение о генетической предрасположенности к развитию ВЛГ [40, p. 1078]. Есть мнение, что недостаток женского полового гормона у женщин и избыток его у мужчин может стимулировать проявление изменений на лобной кости [9, с. 36–37].

Ряд исследователей указали, что ВЛГ является половозрастным феноменом, так как признаки данного отклонения клинические врачи и палеопатологи чаще встречают у зрелых женщин [36, p. 703] в постменопаузальный период [40, p. 1078; 47, p. 17]. В то же время синдром отмечается и у мужчин [45, p. 250].

Различными исследователями подчеркивается связь между возникновением ВЛГ и нарушениями обмена веществ, такими как дисфункция метаболизма глюкозы (сахарный диабет 2-го типа) [34], нарушениями функции гипоталамуса, где располагаются центры голода и насыщения [46]. Сегодня в палеопатологии этот признак используется как индикатор нарушений общего обмена веществ, в контексте с другими источниками используется для анализа биологического родства и реконструкции специфической диеты с завышенной долей жиров и углеводов [10].

Если рассматривать синхронные выборки, то ВЛГ обнаружен у скифского населения из могильника Терновое-Колбино [9]. На фоне же групп раннего железного века Волги и Дона исследуемые серии ранних кочевников особо не выделяются, и даже близки группам сарматского времени с территории Нижнего Поволжья не только по процентному соотношению, но и по половой направленности, встречаясь чаще в мужских выборках [24] (см. рис. 5).

Частота встречаемости внутреннего лобного гиперостоза в предсавроматской и савроматской группах несколько выше величин на материалах Западной Европы [10, с. 87]. Вероятно, близкие значения с сарматскими группами и наличие общей тенденции распространения ВЛГ среди мужчин кочевников яв- ляются отражением влияния на гормональный статус и обмен веществ специфического образа жизни, которую вело население раннего железного века. Об этом же свидетельствуют и индикаторы воздействия на организм низких температур в виде васкуляризации костной ткани по типу «апельсиновой корки», которые широко распространены в сериях ранних кочевников, так же, как и у скотоводческих и кочевых групп Нижнего Поволжья эпохи бронзы и раннего железного века (см. рис. 6). Причем васкулярная реакция, доминируя у мужчин, присутствует и у женщин, указывая на то, что население в независимости от пола и возраста достаточно длительное время своей жизни проводило на открытом воздухе.

Необходимо обратить внимание на пока единственный случай трепанации у населения савроматского времени, обнаруженный у мужчины 30–35 лет из погребения 4 кургана 13 могильника Быково (рис. 4, 2 ). Наряду с данной трепанацией, которая нами уже подробно описана [28], на материалах савромато-сар-матских культур с территории Нижнего Поволжья известна еще одна трепанация терапевтического характера, изученная Д.Г. Рохлиным [29]. Прижизненные манипуляции на синхронных материалах сопредельной территории, завершившиеся удачно и имеющие терапевтическое значение, были описаны ранее в научной литературе. Так, Э. Мерфи исследовала случай трепанации черепа женщины из могильника Аймырлыг Тувы [43]. Т.А. Чи-кишева вместе с соавторами описала три операции терапевтического назначения на черепах из погребений пазырыкской культуры IV–III вв. до н. э. (могильники Бике III, Ка-зыл-Джар IV и Казыл-Джар V), с территории Горного Алтая [18, с. 132–139].

Е.П. Китов и А.З. Бейсенов исследовали трепанацию у женщины из кургана 25 могильника Бирлик, относящейся к тасмолинс-кой культуре VII–V вв. до н. э., территории Республики Казахстан [15].

Еще несколько случаев хирургических трепанаций описано Е.П. Китовым с соавторами на материалах сакских культур Притянь-шанья – могильники Джель-арык и Чалчик-Булак [16, с. 181–182].

Все эти случаи объединены тем, что манипуляции имели медицинское назначение, а индивиды после проведенных трепанаций выжили. О медицинских знаниях и практиках савроматов и скифов известно очень мало. В письменных источниках есть упоминания о скифских врачах асклепиадах, которые очень высоко ценились у древних греков [20, с. 302]. В связи с этим, вероятно, следует поддержать предположение Т.А. Чикишевой с соавторами о том, что проникновение медицинских навыков на территорию Волго-Уральского региона и Центральной Азии связано с активным взаимодействием греческого и кочевого – варварского мира [18].

Что касается показателей встречаемости травматических повреждений, то эти дефекты были зафиксированы и на черепе, и на костях посткраниального скелета. Чаще всего разнообразного рода переломы выявляются на останках мужчин. Только у одной женщины из могильника Веселый, курган 8, погребение 3, датирующегося IX–VII вв. до н. э., зафиксирован травматический дефект, явно насильственного характера.

Несмотря на малочисленность групп, следует указать, что общие показатели встречаемости травматических повреждений в группах достаточно высоки: 30,8 % – в группе предсавроматского времени и 35,3 % – сав-роматского времени. На фоне известных выборок скифской культуры и сарматских серий раннего железного века это очень высокие значения, что, с одной стороны, может быть следствием случайности и малочисленности групп, а с другой – отражать объективную картину сложной социально-политической обстановки в Восточноевропейских степях и соответственно агрессивности кочевого населения первой половины I тыс. до н. э.

В обеих группах зафиксированы случаи непреднамеренной искусственной деформации теменно-затылочного типа. Такая модификация головы возникает при длительном лежании ребенка на спине. Объясняется это использованием колыбелей по типу «бешик». Распространение затылочной деформации, как и люльки «бешик», зафиксировано и в Старом, и Новом Свете [14, с. 37].

Черепа с колыбельной или теменно-затылочной деформацией ранее не описывались на материалах киммерийского или предскиф-ского времени, но такая деформация зафик- сирована исследователями на черепах из скифских памятников: на черепе из Алексан-дропольского кургана [32] и на черепе из Южной Гробницы № 4 с территории Северного Причерноморья [19, с. 130]. Аналогичная деформация черепа выявлена и на сакских материалах Восточного Приаралья в могильниках Южного Тагискена, Бабишмулы, Чирик-рабата [33, с. 38], на черепах из Приаральс-ких могильников Сакар-Чага I [13], а также на черепах саков Притяньшанья.

Все исследователи согласны с предположением о том, что появление такого типа деформации связано с использованием колы-бели-бешика, которая применялась для фиксации ребенка в качестве необходимости, в связи с подвижным образом жизни при перемещениях на большие расстояния [16, с. 169]. Вероятно, данный способ транспортировки детей грудного возраста был наиболее рационален и удобен для групп, ведущих кочевой образ жизни у сарматов.

Результаты. Подводя итоги вышепро-веденного анализа, следует выделить несколько моментов.

• 1.    Несмотря на малочисленность исследуемых серий, половозрастные показатели отражают общие тенденции, которые характерны для кочевых групп IX–VII вв. до н. э. и VI – первой половины IV в. до н. э. Для них свойственно доминирование в захоронениях мужчин над женщинами, низкая встречаемость детских и подростковых погребений, в особенности в предсавроматское время, что в целом типично для большей части кочевых групп восточноевропейских степей раннего железного века и эпохи средневековья.

• 2.    При сравнении исследованных серий не было зафиксировано случаев достоверно значимых различий во встречаемости патологических состояний и маркеров стресса. Это указывает на то, что группы вне зависимости от культурной принадлежности близки друг к другу по происхождению и вели схожий образ жизни, который обусловливался экологическими особенностями региона обитания.

• 3.    Для серий предсавроматского и сав-роматского времени характерен специфический патологический комплекс: низкие частоты встречаемости кариеса, абсцессов, признаков воспалительных процессов и инфекций, а также маркеров развития заболеваний, связанных с нехваткой микроэлементов в организме у взрослых людей, и высокие показатели встречаемости зубного камня, заболеваний пародонта, васкулярной реакции костной ткани по типу «апельсиновой корки», эмалевой гипоплазии, травм и внутреннего лобного гиперостоза, обнаруженного у мужчин.

• 4.    Выявленные показатели высокого уровня травматизма указывают на сложную социально-политическую обстановку в южнорусских степях, с которой пришлось столкнуться племенам, осваивающим новую для себя территорию сначала в IX–VII вв. до н. э., а затем в VI – первой половине IV в. до н. э.

• 5.    На пришлый характер носителей кочевых культур Нижнего Поволжья предсав-роматского и савроматского времени указывают не только данные краниологии, но и случаи фиксации черепов со следами непреднамеренной колыбельной деформации, истоки которой следует искать у населения Средней и Центральной Азии в первой половине I тыс. до н. э.

• 6.    На широкие культурные связи ранних кочевников Нижневолжского региона с цивилизационными центрами Северного Причерноморья может указывать пока единственный случай терапевтической операции на савро-матском черепе из могильника Быково.