Коллективная и личная ответственность в обществе

С оциально-психологический аспект функционирования групповой и личной ответственности в обществе, как и другие феномены общественной психологии, всегда в большей мере интересовал практическую политику, нежели теорию. Обращение к социально-психологическому пласту общественной истории не претендует, конечно, на проникновение в индивидуальные человеческие головы, во внутренний мир конкретной личности, где рождаются мотивы человеческих поступков. Речь идет о том, что происходящее на индивидуально-психологическом уровне имеет своим основанием нечто более глубокое и первичное, а именно – пласт социально-психологических явлений, сконцентрированных в социальном характере, черты которого, будучи типическими для группы в целом, составляют важную часть и основу индивидуальных характеристик личности. Без учета этого социальнопсихологического уровня, выступающего посредствующим звеном между объективными условиями жизнедеятельности и индивидуальным миром человека, возникает ложное представление о том, что интересы автоматически трансформируются в мотивы, а социальная среда непосредственно определяет индивидуальные характеристики людей. Этот уровень крайне неоднороден и представлен как сравнительно устойчивыми элементами психического склада, характеризующего групповое сознание, так и изменчивыми, порой трудноуловимыми коллективными настроениями и чувствами.

Феномен коллективной и личной ответственности как важнейший атрибут социальной и индивидуальной жизни человека, их диалектика, механизмы реализации поразительным образом оказываются в «слепом пятне» для социальной теории и практики. Всестороннее осмысление ответственности в деонто-логических этических концепциях мало приблизило общество к использованию ее социального потенциала, даже несмотря на появление теорий, придавших ответственности глобальный, универсальный характер. Так, Ж. Бодрийяр связал с появлением взаимоответственности и заботой рождение социальности как таковой, а Ж.-П. Сартр, Г. Йонас и К.-О. Апель придали ответственности предельную форму «ответственности за себя и за мир»1. Однако это не только не прояснило вопрос о том, как же функционирует ответственность в современном обществе и как противостоять ее распылению (диффузии), но и создало дополнительные трудности, связанные с невозможностью определить субъект этой глобальной ответственности и объяснить, каким образом индивид может испытывать чувство ответственности за то, к чему он не причастен в качестве субъекта действия.

Коллективная и личная ответственность – есть особая разновидность сознательности, связанная с самоограничением. Это готовность добровольно и осознанно принимать на себя обязательства в отношении других членов общества, проявлять заботу о них, предотвращать риски, минимизировать ущерб от социальных действий и таким образом заботиться о социальном благополучии.

Поиск теоретических оснований коллективной и личной ответственности остается камнем преткновения для социальных теорий: все учения, рассматривающие человека как продукт социальной среды (независимо от того, обусловлена ли сама «среда» рациональными законами истории или представлена органицистски понятой исторической традицией), плохо согласуются с идеей человека как свободного существа; они не только, как писал П.Б. Струве, «превосходно мирятся» с отрицанием личной ответственности, личного подвига, личного творчества, но буквально «враждебны» идее личной ответственности человека за свои поступки и за свой образ мысли2.

Поиск оснований как коллективной, так и личной ответственности оказывается, таким образом, непростым делом. Никакое чисто теоретическое обоснование не может быть признано удовлетворительным, если оно не дополняется психологическим обоснованием, связывающим социально ответственное поведение коллектива и личности с социальнопсихологическим укладом, настроениями, чувствами и переживаниями. Это касается, в частности, религиозных вариантов обоснования (в частности, в протестантизме, где сформулирована идея автономии субъекта и «личной годности», послужившая базой для политической программы либерализма), а также этического обоснования ответственности в рамках «этики долга», «этики убеждения», «этики ответственности».

Ответственность формируется и функционирует именно через психологические составляющие – готовность к определенному типу поведения, его мотивацию, черты социального и индивидуального характера, складывающегося под влиянием интериоризированных норм и ценностей, настроения и чувства (сострадание, альтруизм, сопереживание и т.п.). Таким образом, от идеи личной ответственности, которая вырастает из признания автономии субъекта, нужно отличать переживаемое чувство ответственности, которое вырастает из особого состояния духа или способности к эмпатии.

Стало привычным думать, что психология масс представляет исключительно практический интерес для власти и элит, использующих безотчетные общественные настроения в манипулятивных целях с тем, чтобы избежать ответственности и подотчетности структурам гражданского общества, навязывать гражданам свою волю посредством психологических механизмов заражения, подражания, внушения, симпатии, антипатии и т.п. Интересно, однако, что подобный взгляд на взаимоотношения общества и власти многие современные исследователи считают не отвечающим сути общества постмодерна. Например, Ж. Бодрийяр и

З. Бауман настаивают на том, что современная социальность тем и замечательна, что массами давно никто не манипулирует, напротив, сами массы предельно приблизились к полюсу «бессознательного прилаживания», которое стало их естественным состоянием, и именно это представляет главную угрозу для социальности, в этом они видят корень взаимной безответственности власти, элит и массы, которая практически поглотила социальные коллективы и индивидов.

К. Поппер полагал, что подобное радикальное изменение социальности обусловлено тем, что, в отличие от традиционного общества органического типа, объединяющего своих членов на основе личных связей, в современном обществе основой для объединения его членов выступают абстрактные социальные отношения (разделение труда, кооперация, товарный обмен и т.д.). В результате большинство социальных групп оказываются суррогатными, в них отсутствуют действительные социальные связи, а потому нет условий для общественной жизни и ответственного поведения. В результате социальные группы в обществе многочисленны и разнородны, но они не обладают никакой реальной функцией в жизни общества в целом1. А поскольку подобные абстрактные отношения не могут удовлетворить социальные и эмоциональные потребности людей, последние всегда образуют те или иные реальные группы на основе социально-психологических взаимодействий. Однако социология, привыкшая рассматривать социальные общности институционального типа как реально функционирующие, продолжает приписывать суррогатным группам статус действующих и, соответственно, полагает их субъектами социальной ответственности. Сообщества же, сложившиеся под влиянием реальных социальнопсихологических взаимодействий, в силу их текучести и статусной неопределенности зачастую просто игнорируются.

На наш взгляд, совершенно недостаточно рассматривать социальные общности только с точки зрения социологических характеристик, которые далеко не всегда совпадают с социальнопсихологическими характеристиками или подкрепляются ими. Например, благополучная семья в социологическом смысле и благополучная семья в психологическом смысле – это часто не совпадающие вещи: достаток и успешность членов семьи не обеспечивают автоматически благоприятный психологический климат, например, для нормального воспитания детей. Бывает, что люди составляют группу лишь в статистическом смысле, а демонстрируемая общность образа мышления и поведения порождена сходными общественными условиями. Ни о каком полноценном субъекте ответственности, системных эффектах ответственности в этом случае говорить не приходится. Напротив, в полноценном коллективе реакция индивида в массе изменяется не только в смысле интенсивности, но и качественно. Поэтому в группе за счет системного эффекта коллективная ответственность оказывается больше суммы составляющих ее индивидуальных проявлений ответственности. Группа действует как коллективный субъект, связи и отношения внутри которого многократно усиливают его возможности. Дело здесь, следовательно, в качественных характеристиках самих социальных общностей, уровне их социально-психологической консолидации, от которых и зависит способность последних «гасить» эффекты распыления ответственности, поддерживать чувство личной ответственности, взаимоответ-ственности и т.п.

В современном российском обществе в период после 1991 г. произошла как раз подобная метаморфоза: для большинства социальных общностей «мы» перестало быть универсальной психологической формой самосознания людей. Общности, с которыми идентифицировал себя чело век, превратились в пустые социологиче ские категории. В результате проявился эффект, который М. Хайдеггер назвал «уродством субъективизма в смысле индивидуализма»1, когда индивиды пре -вратились в «диффузных индивидов», и из них уже никак не получалось восстановить или составить то «мы», которое совпадало бы с российским обществом в целом.

Аморфным в большинстве своем явля ется пока и население России, и сообще-ства граждан, которые плохо ориентиро ваны в социальном пространстве и слабо осознают собственные интересы. Поэтому ни внутри самих этих групп, ни в их отно шениях с властью и элитами не присут ствует взаимная ответственность.

В особую группу аморфных социально психологических общностей следует выде -лить виртуальные сообщества в интернет пространстве. Виртуальные сообщества — пример общностей, объединенных преимущественно тем или иным настроем в отношении идей, лиц или событий. Люди, входящие в них, не принадлежат к какой либо социологической общно сти. Но они и не составляют чисто ста -тистическую общность, потому что хотя и приобщаются к данному виртуальному сообществу не независимо друг от друга по каким либо одинаковым причинам, но, попав данную группу случайно или по частной причине, они затем перенимают друг у друга этот настрой, заражаются им в процессе виртуальной коммуникации. В этом случае также не складываются устойчивые социально психологические характеристики, которые закрепились бы в форме обычаев, привычек, жизненного уклада, консолидирующих общественные слои. Связывающие членов виртуального сообщества общие психические «сдвиги» формируют только относительно подвиж ные, сиюминутные настроения.

Значимость общественных настроений обусловлена тем, что, в отличие от более статичных явлений, таких как националь ный характер, психический склад или строй мышления, в настроении всегда более явно выражена негативная сторона: «Настроения всегда активно направлены не только к чему либо, но еще более про тив чего-либо»2.

В результате у индивидов утрачивается способность к социальной идентифика ции посредством нормативной и инсти туциональной базы, т.к. существующие социальные институты и структуры, взаи модействие между которыми регулируется установленными нормами, не отличаются эффективностью. Это, в свою очередь, затрудняет процессы социальной инте грации; в общественных оценках начи-нает превалировать размежевание на «мы» и «они» в самых разных вариантах (ком мунисты и демократы, богатые и бедные, русские и кавказцы и т.д.).

Некоторые общественные процессы и тенденции особенно повышают значи мость социально психологических свя зей в обществе. К ним можно отнести клерикализацию и возрождение тради ций. Господство традиций предполагает «добровольное подчинение», когда субъ ект помимо своей воли оказывается при вязанным к образу мыслей и действий, не оставляющих ему выбора. В отсутствие выбора ответственность утрачивает раци ональный характер (хотя при этом может стать более жесткой).

Подобной социально психологической порабощенности индивидов в рамках тра диционного общества либерализм проти вопосталяет идеал открытого, свободного общества, главным признаком которого К. Поппер называет существование постоянно расширяющейся области личных решений, которые члены общества принимают, исходя из рациональных и критических оснований, опираясь на оценку возможных последствий своих действий и на сознательное предпочтение тех из них, за которые они несут рациональную личную ответственность1. Однако либеральные идеи всегда деструктивны в том смысле, что они враждебны историческому началу любой культуры, любой страны, любого народа. В этом смысле либерализм предлагает универсальную, внекультурную модель. Провозглашая целью «земное благоустроение», он требует для человека автономности (отсюда настойчивое требование политических свобод), компетентности (отсюда требование гуманизации общественной жизни, предоставления максимальных возможностей для саморазвития, образования, творчества), отрицания любых ограничений (отсюда требование гражданских, юридических и др. прав). Либерализм не является злонамеренным разрушителем религиозной или традиционной морали (в конце концов он сам является детищем Реформации), но в своем стремлении освободить человека он не может опираться ни на традиционные идеи, ни на традиционный социально-психологический склад человека. Идеология либерализма – это идеология свободы в форме вольнодумства; она не приемлет никаких ограничений, а потому религиозные и традиционные ценности в ее глазах – не более чем анахронизм. Однако общество не может жить без ограничений, и либерализму необходимо найти новое основание для социально ответственного поведения и личной ответственности человека. Это основание обнаруживается в психологии.

В основе либеральной идеологии лежит убеждение, что не среда, а стремление быть успешным (пользоваться всеми правами и свободами, самореализоваться, достигать поставленных целей, делать карьеру, иметь семью и престижную работу и т.п.) создает социально-психологический фон и мотивацию для того, чтобы человек стал законопослушным, социально ответственным, толерантным и компетентным. На этой социально-психологической основе полагается возможным и достижение социального благополучия, и повышение уровня социального доверия в обществе.

Однако никакие социально-психологические механизмы не работают в режиме «автоматического созидания». Личность нужно воспитывать, элиту – взращивать на идее служения, власть – контролировать, гражданское общество – кропотливо формировать. И опять, и снова: взращивать, воспитывать, контролировать, формировать. Нужно воспитывать патриотические чувства, правосознание, чувство ответственности; нужно учить, культурно и нравственно развивать подрастающее поколение; нужн о держать под контролем националистические настроения; нужно ограничивать насилие. За всем этим стоят люди, их индивидуальная и коллективная воля и готовность делать жизненный выбор и решимость отвечать за него, поскольку этот выбор никогда не бывает ни простым, ни очевидным. Только так можно реально заложить (а не просто декларировать) начала свободы как основания жизнедеятельности.