Концептуальные основания познавательных программ в философии

Эпистемологическое исследование формулирует четкие представления о том, каким образом реализуется познавательный процесс в той или иной области знания. О специфических особенностях познавательной деятельности в той или иной области мы говорим, поскольку объект познания и, часто, особое к нему отношение со стороны субъекта определяют особенности гносеологического отношения [1]. Данную специфику необходимо учитывать в эпистемологических исследованиях – это позволяет составить четкую картину познавательной деятельности, выявить те факторы, которые мешают получению объективного знания.

Особые характеристики познавательной деятельности в области гуманитарных дисциплин возникают в связи со спецификой объекта и методологии исследования. Следует подчеркнуть, что особенный характер методологии гуманитарного познания связан не столько с использованием «уникальных» методов, сколько с тем, что в гуманитаристике одни методы применяются чаще, чем другие.

Объектом гуманитарного познания служит особый феномен, формирующийся и формирующий специфически человеческий способ бытия. В. Г. Кузнецов называет такой объект «гуманитарным явлением», подчеркивая тем самым его связь с человеческой культурой [2]. Определение и оценка того или иного гуманитарного явления зависят от исторических социальных условий его появления и существования, от оценок этого явления со стороны общества, от идеологических и философских предпосылок ученого-гуманитария, его изучающего. Обнаружение зависимости оценки гуманитарного явления от множества факторов приводит к заключению о контекстной и ценностной нагруженности познавательной деятельности [3].

Изменение исторических и идеологических контекстов, вариативность ценностей становятся причиной полиинтерпретируемости гуманитарного явления и, следовательно, плюрализма гуманитарного знания в целом. Следует подчеркнуть, что такое положение дел в гуманитарных дисциплинах не ведет ни к субъективизму, ни к релятивизму. Ученый-гуманитарий опирается на научные методы познания, в исследованиях разрабатывает рациональные модели объяснения гуманитарных явлений, формулирует теории, в гуманитарных дисциплинах действуют свойственные научному знанию процедуры критической проверки результатов познания. Вариативность знания ученых-гуманитариев говорит не о субъективизме в анализе гуманитарных явлений, но об альтернативности познавательных программ, которыми пользуются в гуманитарных дисциплинах.

Эпистемология гуманитарного знания, помимо прочего, стремится обнаружить содержательные и методологические основания познавательных программ, обнаружить их источники, условия, при которых они сохраняют свой «легитимный статус» в научном сообществе. В самом общем смысле познавательной программой называют совокупность содержательных предпосылок исследования и методологических принципов (или методик), определяющих способ и процесс получения знания . Познавательная программа в любой гуманитарной дисциплине носит интерсубъективный характер, это означает, что она используется довольно значительной группой ученых-гуманитариев, объединенных одной познавательной традицией или подходом к гуманитарному явлению.

В данной статье мы на примере философии как гуманитарной дисциплины попытаемся определить, какие именно концептуальные (содержательные и методологические) моменты формируют познавательную программу. В философии познавательная программа является неотъемлемой частью философской традиции, направления, учения или философской системы. Организация познания в рамках определенной программы объединяет философов в сторонников одной философской традиции

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

или подхода. Единообразие процесса познания имеет организационное значение. Последователи философской традиции стремятся к сотрудничеству, образуя сообщества (кружки, союзы, школы, сообщества, образованные подобно «невидимым колледжам»). Поэтому нижеследующая схема познавательной программы позволит показать, чем определяется специфика философского подхода или философской традиции к той или иной проблеме.

Для познавательной программы прежде всего важным оказывается единство профессионального языка , то есть такой категориальный аппарат, в котором каждая категория обозначает явление, или признак, или отношение, значимое для всех философов вне зависимости от того, как отдельный мыслитель к нему относится или как часто использует.

Действительная история философии показывает, что даже на одном историческом отрезке философам трудно формировать единообразное использование профессиональных философских терминов. Разница в значениях философских понятий и категорий особенно заметна, когда речь идет о «национальных» философских традициях, что четко прослеживается в переводах. Д. Г. Лахути отмечает, что проблема перевода профессиональной философской терминологии появляется «…в ситуациях, когда в двух языках имеется разное число близких, но не тождественных по смыслу слов, описывающих в общем одну и ту же группу явлений, и эти слова – особенно в философии – начинают употребляться как термины. В этом случае не очень определенные поначалу различия их смысла проявляют тенденцию расширяться и ужесточаться, а то обстоятельство, что этих слов – разное число, сильно затрудняет поддержание последовательной системы соответствий между ними» [4, с. 34]. Эти проблемы вызваны тем, что один и тот же термин в одном языке указывает на одну совокупность значений, а в другом языке – на близкий, но все же другой набор значений. Д. Г. Лахути приводит в качестве примера спектр значений английского mind в работах К. Поппера и выделяет следующие варианты перевода в зависимости от контекста: сознание, дух, разум, идеи в объективном смысле [4, с. 34–36]. В пределах одной «национальной» философской традиции эти различия фактически не имеют значения, поскольку причастные к ней философы вполне четко представляют себе, как в каждом конкретном случае использовать понятие. Для представителей другой философской традиции требуются дополнительные усилия в декодировке точного значения.

В. Янцен, анализируя переводы немецкой философии на русский язык, пишет:

«Переводы иноязычной философской лексики наглядно показывают, что большинство философских понятий не являются «терминами» с точки зрения лингвистики и логики, а зафиксированное в них содержание неизменным и тем более – «вечным», как принято еще иногда говорить о специфике философских проблем. За «вечными» философскими проблемами, фиксированными в более или менее константной лексике, скрывается история не только не тождественных, но и совершенно разных в своей конкретно-исторической и национальной постановке проблем» [5]. Профессиональная философская терминология, тем самым, привязана к историческому контексту.

Терминологические традиции имеют тенденцию меняться. Наглядно иллюстрирует эту мысль история отечественной философии. Н. С. Автономова указывает, что крушение марксистской идеологии привнесло в современную русскую философию множество неопределенных, «лапидарных» философских понятий, значение которых остается неясным. Их неопределенность во многом связана с потерей традиции: марксистская концептуальная схематика полагала разработанную систему понятий и позволяла достаточно строго рассуждать о целом ряде предметов (например, об «идеальном» и «конкретном», об «абстрактном», о «превращенном»). В современной ситуации, где четких концептуальных каркасов фактически нет, философы используют нечеткие, неоднозначные термины (например, «душа», «дух», «культура») [6]. Такая неопределенность возникла, поскольку не найдена новая традиция, философы не определились со своими приоритетами, основными принципами и классиками.

Другим важным концептуальным моментом познавательной программы является представление о значимых философских системах и философских текстах . В. В. Бибихин отмечает: «На верности мудрой системе возвышенной мысли всегда стояла община философов. Без людей, преданных букве Книги, у нас бы не было книги» [7].

Класс выдающихся философов, особо значимых для философии фигур и концепций определен, однако в случае каждой познавательной программы, связанной с определенной философской традицией, этот класс видоизменяется и дополняется. А. В. Родин, указывая на разницу в организации философского познания в России и в США, пишет: «Одна из особенностей американской философии, по моим наблюдениям, состоит в том, что философия и история философии здесь довольно четко отделены друг от друга. Первичный для Европы и России герменевтический подход, когда философ для выражения своих собствен- ных мыслей широко использует классические философские тексты, цитируя их, комментируя и интерпретируя, в Америке распространен в гораздо меньшей степени. Утрируя реальное положение дел, можно сказать, что для среднего американского философа мнение коллеги из соседнего университета по данному вопросу важнее мнения любого классика» [8]. Это означает, что круг значимых философов для двух традиций кардинально отличен, однако он всегда присутствует.

Учитывая «долговечность» познавательных программ в философии, особое значение получают письменные философские тексты. Анализируя особенности деятельности языковой личности, Ю. Н. Караулов указывает, что для каждой личности существует определенная группа так называемых «прецедентных» текстов. «Прецедентным» можно назвать текст, который (1) значим для той или иной личности в познавательном или эмоциональном отношении; (2) хорошо известен окружению данной личности, включая ее предшественников и современников; и такой, (3) обращение к которому возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности [9]. Следуя методологии автора, в отношении познавательных программ в философии можно указать класс «прецедентных» философских текстов. «Прецедентный» философский текст: 1) имеет статус «классического», образцового для представителей определенного философского подхода и философской традиции, 2) хорошо известен каждому из представителей данного подхода или традиции и 3) требует постоянного обращения в нему в процессе познания.

«Прецедентные» тексты в философском сообществе могут выступать в качестве «третейского» судьи в разного рода спорах, в качестве авторитета, обращение к которому гарантирует подтверждение или опровержение некоторых идей; могут быть методологическими образцами познавательной деятельности; отправными точками познания, отталкиваясь от которых философы создают свои философские системы, и пр.

В. Е. Семенков и А. Н. Исаков, обращая внимание на значимость выдающихся философов и их работ для философии, отмечают: «Очевидно, что философское сообщество как сообщество в целом не может существовать без знания философии того же Канта. Но в то же время оно не может продуктивно развивать себя (осуществлять акт «расширенного воспроизводства») без способности к творческому решению философских проблем независимо от философии Канта» [10]. Однако это творческое решение в конечном счете всегда будет представлять собой творческий «шаг» внутри уже определенного целого философской традиции, познание в которой определено нормами.

Опора на определенные философские системы и «прецедентные» философские тексты определяет еще одну важную концептуальную составляющую – совокупность норм познания, основанных на принципиально важных идеях и принципах, представлении о способах философствования .

В отношении определения понятия нормы весьма интересными представляются идеи Г. Д. Левина. Автор связывает понятие нормы с понятием меры: мера – это интервал, в границах которого предмет, изменяясь количественно, сохраняет свое качество; подобным образом действует и норма, представляющая собой интервал, внутри которого познание признается эффективным, соответствующим некоторым выведенным идеалам. «Норма обычно выражается специфицированной переменной, то есть переменной с фиксированной областью значений, а идеал – константой, выражающей одно из значений переменной» [11]. Такое определение четко показывает, каким образом действует норма.

Анализ процесса формирования норм познавательной деятельности требует учитывать два принципиально важных процесса – формирование предпосылок и формирование методов. Философы, ориентирующиеся на «классические», образцовые философские системы и «прецедентные» философские тексты, проявляют к ним особый интерес. В частности, особое внимание уделяется выявлению основных идей и принципов этих философских систем и текстов, служащих последователям данной познавательной программы предпосылками собственных исследований. Подобно аксиомам в математике, эти идеи и принципы воспринимаются нерефлексивно, определяя то, что будет очевидным для познающего. Например, для религиозного философа не существует выбора между материалистической и идеалистической позицией, поскольку принципиально важная идея заранее предопределена.

Принципы и идеи, как правило, принимаются в сформированном виде, однако их набор может варьироваться. Например, история неокантианства воспроизводит всегда идеи И. Канта, однако каждая из школ – баденская или марбургская – в качестве самой важной и существенной рассматривает лишь одну. Исходя из того, что категорический императив не факт, а долженствование, неокантианцы баденской школы, прежде всего Г. Риккерт, создавали свое учение о ценностях, которое получило дальнейшее развитие у Э. Гуссерля, в его учении о смыслах. Последователи марбургской школы создали метафизику природы, которая у И. Канта была только едва намечена [12].

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

Не менее важно для последователя определенной познавательной программы осмыслить методологию получения знания. В данном случае интерес представляют не столько идеи и принципы, сформулированные в «классической», образцовой философской системе или «прецедентном» философском тексте, сколько способы их получения (выведения).

Наличие нормы не ограничивает возможности познавательной деятельности, а регулирует ее. Кроме того, следование нормам в значительной степени гарантирует приемлемость результата познания всеми последователями познавательной программы: общепринятость норм предписывает им принять результат познавательной операции, регулируемой этой нормой.

Нормативность в деятельности философов обнаруживает себя в функционировании четко оформленных философских сообществ. Иллюстративным примером может служить советское сообщество философов, фактически единодушно поддерживавших марксистскую программу познания. Историки указывают, что в советской философии были прецеденты «отклонения» от общей идеологической программы марксизма, но это не были прецеденты отклонения от марксизма как такового. В частности, В. А. Бажанов показывает, что экстерна-листский подход к истории науки являлся закономерным выводом из марксистского принципа понимания практики как основы возникновения любой теории [13]. На этом основании можно утверждать, что увлечение советских философов постпозитивистскими исследованиями в области философии науки представляло собой «легитимный» творческий шаг, имевший в своей основе марксистские положения.

Поскольку познавательная программа существует внутри более сложной системы – в ситуации сосуществования с другими познавательными программами – последователи определенной традиции вырабатывают способы противопоставления себя другим. Г. Н. Васильев, Р. А. Зобов, В. Н. Келасьев показывают, что этот концептуальный момент имеет отношение к психологическим характеристикам коллективного субъекта познания: для того чтобы сохранить свою целостность, коллективный субъект вынужден ограждать себя от проникновения «чуждых» идей, традиций и стереотипов, представляющих опасность для самого его существования [14]. В действительности такие проникновения постоянно происходят, однако коллективный субъект ассимилирует новые для себя идеи, всегда приспосабливая их, «переводя» в свой язык, с тем чтобы новое содержание гармонично сочеталось со старым, сохраняя концептуальную целостность. Таким образом, противопоставление одних философов другим носит чаще демонстративный характер.

Как правило, способы противопоставления имеют отношение к ценностям и основанным на них оценкам. Механизм формирования ценностей связан опять же с ориентацией на идеалы и нормы: «классические», образцовые философские системы и «прецедентные» философские тексты как идеалы и основанные на них нормы познавательной деятельности выступают в качестве стандартов, являющихся абсолютной ценностью для последователей определенной познавательной программы. Всю познавательную деятельность философы оценивает сообразно этим стандартам: наибольшее приближение к этим стандартам предполагает наиболее высокую оценку, наибольшее удаление от них – низкую.

Показательно в этом плане рецензирование: в пределах познавательной программы оно выстраивается по строго определенной системе критериев. Например, в советском философском сообществе авторы рецензий обращали внимание на следующие характеристики: структуру работы, методологическую разработанность подхода, определение всех понятий, введение категориального аппарата, выработку общего определения, используемого в работе, при необходимости – разработку классификаций, типов, уровней и т. д., актуальность подхода к проблеме, ясное изложение материала, последовательность, логичность, практическую полезность не только для специалистов по философии, но и для специалистов других наук, экскурс в историю вопроса, привлечение диалектико-материалистического подхода, при необходимости – критику «буржуазного» подхода к проблеме [15, с. 106]. Эти параметры указывали на основные ценности познавательной деятельности, прежде всего на стремление к научности, сближению и сотрудничеству философов и естественников, применению диалектического метода, идеологических оценок и пр.

Эти ценностные ориентиры не только определяли систему оценок в отношении деятельности представителей познавательных программ, но и диктовали схемы критики деятельности других философов. В частности, критика советским философским сообществом других философских сообществ была неоднородной и зависела прежде всего от того, насколько близко другие философские сообщества приблизились к результатам познавательной деятельности советского сообщества. Если критика западно-марксистских философских систем была более умеренной и носила в основном поучительный характер, то критика западных немарксистских направлений становилась демонстрацией враждебности [15, с. 109–100].

Учитывая, что философия в конечном счете не смогла выработать общего для всех представления о своих задачах и объекте исследования, концептуальным моментом познавательной программы можно назвать понимание философии как системы знания, ее основных задач, проблемных вопросов .

Наибольшее значение в выборе проблемных вопросов имеет исторический и социальный контекст философии в целом, требование общества в отношении осмысления тех или иных проблемных вопросов. Существует тенденция понимать философию как рациональный, рефлексивный способ выражения мировоззрения конкретно-исторического типа общества. Такая позиция наметилась еще в марксизме, где идеология господствующего класса рассматривалась в качестве регулятива мировоззрения и даже узкопрофессиональных способов познания (К. Мангейм).

Эту позицию унаследовал советский марксизм, который довольно часто пользовался в характеристиках какого-либо учения маркерами «буржуазный», «мелкобуржуазный» и пр. Близкие идеи разделяют последователи постструктурализма и постмодернизма. В частности, М. Фуко полагает, что философия конструирует себя в качества образа, определяющего эпоху, а сама эпоха является формой осуществления этой философии. «Оказалось возможным прочитать философию на языке черт, присущих той эпохе, когда эта философия появляется, прочитать ее как связанное выражение, систематизацию и рефлексивную форму существования этой эпохи» [16]. Такая позиция в понимании философии получает широкий отклик, в том числе отечественных специалистов [17]. Однако сведение задач философии к выражению существующего мировоззрения не позволяет объяснить многовариантность познавательных программ.

По всей видимости, между мировоззрением общества и философией постоянно происходит взаимообмен: с одной стороны, социальный заказ задает тематику философии; с другой стороны, философия как область знания оказывает концептуальное влияние на облик общества. З. М. Оруджев полагает, что общество всегда координируется определенным способом мышления. «И вот когда способ мышления начинает изменяться в результате появления в его структуре новой логической категории или связи, тем более идеи, тогда и происходит буря открытий и нововведений в культуре и вообще в жизни общества, создаются «новый опыт», новая эпоха. В последние столетия до Рождества Христова и в первые столетия после него произошла серия огромных переворотов, сдвигов в мышлении и этике, так же как в эпоху Возрождения и Реформации – в искусстве, литературе и этике. То же самое произошло в XIX веке в логике, науке, особенно социальной, хотя, конечно, те или иные открытия и нововведения продолжались и потом» [18]. Эта особенность иллюстрирует идею о том, что знание, в том числе философское, оказывает значительное влияние на мировоззрение общества. При учете такого взаимовлияния необходимо заключить, что в определенной степени основные задачи и проблемные вопросы философии формулируются в рамках самой философии, а точнее, в рамках философских традиций.

Понимание основных задач и проблемных вопросов философии создает облик философии как системы знания, транслируемой в той или иной философской познавательной программе. Четкость в понимании философии как системы знания выражается в статусе философских дисциплин: в одних познавательных программах наиболее важными и приоритетными являются одни философские дисциплины, в других – другие. Иллюстрируют подобного рода различия в понимании философии сравнительные характеристики. Например, В. Р. Россман и Я. Ш. Шрамко, дискутируя о различиях континентальной и аналитической традиции в философии, выявляют различия не только идейного и методологического планов, но и задач философии в целом. «С точки зрения континентальной традиции философия является чуть ли не оправданием самой истории и мира. У Гегеля она оказывается целью и смыслом истории, у Маркса – ее важнейшей движущей силой, у Ницше – стержнем всей системы ценностей, а у Хайдеггера – даже судьбой самого бытия. В самом скромном случае она является царицей всех наук... С точки зрения аналитиков цель философии гораздо скромнее: речь идет всего лишь об уточнении высказываний и анализе языка» [19]. При этом аналитическая философия ограничивается лишь некоторыми областями знания, как правило, игнорируя вопросы этики, философии религии и пр., континентальная философия стремится построить идейные предпосылки и методологию исследования всех возможных объектов. Такая разница в тематике определяет разницу представлений о месте философии в культуре.

Кардинальность различий в представлении о философии и значимых для нее проблемах характерна не только для далеких друг от друга познавательных программ, подобные характеристики могут присутствовать внутри одной традиции. Например, И. Л. Сиротина указывает на три возможных способа описания

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 1(1). 2012

русской философии, каждый из которых координируется тем или иным пониманием задач философии. «Первый подход берет свое начало во взглядах славянофилов и рассматривает философию в качестве выражения народного духа. Представителями этой части отечественной мысли можно назвать А. Ф. Замалеева, М. А. Маслина, А. И. Новикова, Л. П. Полякова, С. С. Хоружего, Л. З. Шапошникова». Сторонники второго подхода считают философию профессией, которая возможна в условиях общества с высоким уровнем развития культуры и науки. «Предмет, метод и содержание русской философии сходны с любой другой философией, различаясь лишь в «количественном» соотношении». Представляют эту позицию Г. Г. Шпет, Б. В. Яковенко. Третья ориентация не отрицает связи философии с жизнью, но и не абсолютизирует ее. Представителями этой позиции можно назвать А. А. Галактионова, З. А. Каменского, М. К. Мамардашвили, В. Ф. Пу-старникова, З. В. Смирнову [20]. Каждый из подходов в истории философии опирается на определенную школу-традицию, и различия в значимых фактах, оценках оказываются значительными.

Всеобщее согласие членов философского сообщества относительно того или иного облика философии является фактом концептуального единства познавательной программы, позволяющего сохранять общее направление исследований.

Сформулированные выше концептуальные моменты дают возможность более четко определить, что представляет собой познавательная программа в философии. Единство познавательной программы реализуется в нескольких моментах: 1) категориальном аппарате; 2) значимых философских системах и «прецедентных» философских текстах; 3) нормах познания, основанных на принципиально важных идеях и принципах, методологии исследования; 4) способах противопоставления другим, основанных на ценностях, оценках, критике; 5) понимании философии как системы знания, основных философских проблем. Для последователя определенной философской традиции познавательная программа не вполне осознанна – он двигается в познании уже «проторенной дорогой». Для эпистемологических исследований приведенная схема позволяет четко анализировать принципы философской традиции и, как принято в гуманитарном знании, ее понимать.

• 1.    Общепринято считать, что гносеологическим отношением называется связь, которая устанавливается между субъектом и объектом в процессе познания.

• 2.    См.: Кузнецов В. Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991. C. 145.

• 3.    Следует различать два случая, которые обозначаются как «ценностная нагруженность» познавательной деятельности. В первом случае речь идет о том, что гуманитарное бытие невозможно вне ценностей, и, следовательно, ученый-гуманитарий, ставящий в центр внимания гуманитарное явление, не может игнорировать ценностное отношение к нему со стороны общества. В этом случае ценность становится объектом исследования. Во втором случае под «ценностной нагруженностью» понимается методологическая характеристика исследования, которая определяет ценностное отношение ученого-гуманитария к гуманитарному явлению, его оценку с определенной точки зрения. В этом случае ценность становится частью методологии исследования. Философские дискуссии вокруг проблемы аксиологической нагруженности гуманитарного знания возникают тогда, когда ценности становятся частью методологии. Дело в том, что научное познание предполагает беспристрастное исследование и получение объективного знания о мире. В случае ценностной определенности оценки незыблемость этого правила «размывается».

• 4.    Лахути Д. Г. О некоторых проблемах перевода англоязычной философской, логической историко-математической терминологии на русский язык // Вопр. философии. 1999. № 11.

• 5.    Янцен В. Заметки о лексике переводов русской и немецкой философской литературы // Вопр. философии. 2007. № 11. С. 162.

• 6.    Автономова Н. С. Впечатления из Бостона // Вопр. философии. 1999. № 5. С. 58–59.

• 7.    Бибихин В. В. Язык философии. 3-е изд., стер. СПб., 2007. С. 100.

• 8.    Родин А. В. Философский конгресс как общение // Вопр. философии. 1999. № 5. С. 52.

• 9.    См.: Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность М., 1987. С. 216.

• 10.    Семенков В. Е., Исаков А. Н. Философское творчество: между Сциллой традиции и Харибдой авангарда // Вопр. философии. 2004. № 4. С. 50.

• 11.    Левин Г. Д. В споре рождается истина? // Вопр. философии. 2002. № 11. С. 55.

• 12.    См.: Митрохин Л. Н. Из бесед с академиком Ойзерманом // Вопросы философии. 2004. № 5. С. 65–66.

• 13.    См.: Бажанов В. А. Социальный климат и история науки. Парадоксы марксистской теории и практики // Эпистемология и философия науки. 2007. № 1. С. 152.

• 14.    См.: Васильев Г. Н., Зобов Р. А., Келась-ев В. Н. Проблемы индивидуального и коллективного разума. СПб., 1998. С. 123.

• 15.    См. об этом: Кудряшова Е. В. Образ философского сообщества 70-х годов: реконструкция по материалам журнала «Вопросы философии» // Философское сообщество в России: проблемы исследования. Ульяновск, 2007.

• 16.    Фуко М. Жизнь: опыт и наука // Вопр. философии. 1993. № 5. С. 45.

• 17.    См., напр.: Микешина Л. А., Опенков М. Ю. Новые образы познания и реальности. М., 1997. С. 127; Торосян В. Г. Ценность философии // Вопр. философии. 1993. № 9. С. 96; Ойзер-ман Т. И. Исторические судьбы плюрализма

  философских учений // Вопр. философии. 1991. № 12. С. 10.

• 18.    Оруджев З. М. Способ мышления эпохи и принцип априоризма // Вопр. философии. 2006. № 5. С. 23.

• 19.    О философии континентальной и аналитической и об интеллектуальной многоукладности. Беседа В. Р. Россмана с Я. Ш. Шрамко // Вопр. философии. 2002. № 11. С. 110.

• 20.    См.: Сиротина И. Л. Отечественный тип философствования в мемуарах русской интеллигенции от XIX к XXI веку. Саранск, 2002. С. 10–11.