Конечное и бесконечное в литературе переходного периода (памяти профессора Н.С.Лейтес)

15 января 2011 г. исполнилось 90 лет ученому-германисту, теоретику романа ХХ в., профессору кафедры зарубежной литературы ПГУ с 1963 по 1992 г. Наталье Самойловне Лейтес. Становление молодого филолога проходило в годы Второй мировой войны: в 1938 г. она поступила на западное отделение филологического факультета Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ), а в 1945 г. окончила с отличием уже МГУ, в состав которого влился МИФЛИ; в 1941–1943 гг. работала на строительстве оборонительных сооружений под Смоленском и была начальником клуба при эвакогоспитале. Поэтому за всеми «измами» литературных направлений ХХ столетия (реализм и модернизм, соцреализм и постмодернизм) главным для Н.С.Лейтес всегда оставалось соотношение «человек – мир».

Две бесспорные вершины, обозначившие переходные этапы в истории немецкой литературы нового времени, – И.В.Гете и Т.Манн. Оба осуществили в своем творчестве философское осмысление «стыка эпох». От Фауста и Гете начинается знакомство школьников с немецкой литературой «рубежа XVIII–XIX вв., когда, на переломе эпох, перед ней во всей своей масштабности встала проблема “человек и мир”» [Лейтес

1987: 9]. Томас Манн (1875–1955) через осмысление личности и творчества Гете в романах «Лотта в Веймаре» и «Доктор Фаустус» ставит проблему взаимоотношений художника и истории [там же: 158-164].

Кризис романа, особенно активно осмысляемый в 20-х гг. ХХ в. (см. об этом также: [Бочкарева, Суслова 2010: 8-10]), Т.Манн, «остро ощущавший переходный характер эпохи», связывал с общим кризисом искусств, «который порою грозит им гибелью, порою позволяет предчувствовать возможность рождения новых форм» (цит. по: [Лейтес 1975: 23]). Антитеза «жизнь – смерть»2, обозначая предельный уровень художественного обобщения, «заключает в себе и философское, и этическое, и эстетическое содержание» [Лейтес 1980: 38].

Самым значительным романом немецкой литературы 20-х гг. ХХ в. Н.С.Лейтес называет «Волшебную гору» Т.Манна, связывая антиномию «смерть – жизнь» со сложной диалектикой «состояния переходности» эпохи Первой мировой войны и революционных потрясений: «Для Томаса Манна оказывается необходимым этот эксперимент приостановки времени, так резко контрастирующий с тенденцией к стремительному ритму и темпу развития действия, харак- терной для литературы начала 20-х годов, для того чтобы пристальнее рассмотреть состояние переходности, его противоречия, все его колебания и извивы» [Лейтес 1975: 56, 57]. В результате конкретная ситуация (Ганс Кастроп в горном санатории в Давосе) получает философское осмысление, а каждый образ романа наделяется символическим значением: «Лейтмотивы движутся через характеры и судьбы, через авторские раздумья, через споры и размышления персонажей, живя в конкретных образах и ситуациях, но время от времени как бы освобождаясь от при-крепленности к ним» [там же: 62].

С «чистой формой» интеллектуального романа Т.Манна в первой части книги Н.С.Лейтес «Немецкий роман 1918-1945 гг. (эволюция жанра)» (1975) сближаются «экспериментальные произведения» австрийских писателей Р.Музиля «Человек без свойств» и Г.Броха «Лунатики» как «романы об эпохе»3 [Лейтес 1975: 63-70]. К экспериментальному построению тяготеют и романы Г.Гессе, которым, по мнению исследователя, «недостает эпической полноты жизни в ее конкретности, но есть ощущение переходности времени, новой сложности и драматизма отношения “человек – мир”»: «Писателя интересует не сама по себе психология данной конкретной личности с ее социальным обликом и индивидуальными особенностями, а возможности и перспективы человеческого в человеке, поставленные под вопрос эпохой кризиса и потрясений» [там же: 78].

Развивая концепцию интеллектуального романа, обозначенную в работах российских исследователей на материале немецкой литературы первой половины ХХ в.⁴, Н.С.Лейтес определяет роман прямого изображения , в котором форма выступает в своей непосредственной предметносодержательной функции, и роман непрямого изображения , в котором условная форма выражает отношение авторской мысли к действительности, «испытание идеи» (выражение М.Бахтина): «Роман ХХ века, воплощающий действительность на историческом переломе, часто тянется к иносказанию, к условности как к дистанционной форме, позволяющей обозреть более широкое пространство, выделить основные проблемы с большей наглядностью, выразить общий смысл эпохи и человеческого бытия, как он понят художником» [Лейтес 1975: 222; Лейтес 1980: 70-72]. Обе типологические разновидности романа убедительно анализируются на материале немецкой литературы 1933-1945 гг. во второй части вышеуказанной книги и в докторской диссертации Натальи Самойловны, защищенной в феврале 1973 г. [Лейтес 1972].

Сопоставляя разные значения слова «поэтика» во введении к учебному пособию «Черты поэтики немецкой литературы нового времени» (1980), Н.С.Лейтес под поэтикой понимает «особенности поэтического видения мира, складывающиеся в целостную систему образных представлений и способов их выражения. Такая система существует на разных уровнях: в рамках отдельного произведения, жанра, национальной литературы, литературного направления» [Лейтес 1980: 4]. Эволюция взаимосвязи конкретного и обобщенно-поэтического начал, особенно значимая для национальной немецкой традиции, прослеживается от XIX к ХХ столетию, от новеллы к роману через сказочный мотив «заколдованной принцессы», антиномии «жизнь – смерть», «порядок – беспорядок».

Теоретические размышления над поэтикой романа в его жанровой целостности и исторической динамике нашли отражение в обобщающем и лаконичном пособии Н.С.Лейтес «Роман как художественная система» (1985). В «исторически переходные периоды», когда «возникает потребность в переоценке ценностей, подведении исторических итогов, осмыслении исторических перспектив», роман «осмысляет новые явления действительности и обновляет свою художественную структуру» [Лейтес 1985: 3]. Экскурс в историю теоретического изучения романа предваряет разговор о «романном содержании», определяющем особенности его объектной и субъектной организации. Последовательное обоснование основных категорий романного целого (конфликт, сюжет, герой, хронотоп, композиция, ритм, формы речи и др.) сопровождается представлением широкого спектра работ отечественных исследователей (М.М.Бахтин, Г.Н.Поспелов, Д.В.Затонский, Г.Д.Гачев, Н.Т.Рымарь, Л.Я.Гинзбург, Ю.М.Лотман, М.М.Гиршман, А.В.Чичерин, В.Б.Шкловский, Б.В.Томашевский, В.Д.Днепров, Б.О.Корман, А.В.Михайлов, В.Е.Хализев, В.В.Кожинов, Е.М.Мелетинский, Н.Д.Лейдерман и др.). В.Г.Белинский⁵ цитируется в контексте высказываний А.С.Пушкина и Л.Н.Толстого. С опорой на Гегеля формулируется диалектика содержания и формы романа: «Бесконечное, универсальное преломляются в романе через конечное, индивидуальное…» [Лейтес 1985: 34].

«Конечное и бесконечное» (1992) – последнее пособие Н.С.Лейтес, содержащее размышления автора о литературе ХХ в. и освещающее проблемы исторической поэтики на разнонациональном литературном материале. С одной стороны, оно может рассматриваться как вторая часть, завершающая теоретическую поэтику ро- мана и подводящая итоги истории романа ХХ в. С другой стороны, размышления автора принципиально устремлены в будущее, в XXI в.

В отличие от ряда ученых, «напуганных» перспективами постмодернизма, Наталья Самойловна вдумчиво осмысляет свидетельства очередного кризиса культуры («гибели мира») и пытается разглядеть приметы нового («рождения мира»), опираясь на предшествующий опыт: «…расшатывание канонов и травестирование традиций, открыто проявляющиеся в постмодернизме, могут быть и выражением нигилизма, и предвестием новых форм познания меняющейся жизни. Полагаю, что мы имеем дело с искусством переломного периода. В подобные периоды и в прошлом казалось, что литературе приходит конец. И раньше были у нее могильщики, причем весьма авторитетные (Гегель, например). Но типологически близкие этапы обнаруживают не только взаимное сходство. Каждый такой этап несет в себе и новое, только ему присущее. Нынешний отмечен и новым художественным мышлением, и новыми раздумьями относительно конца истории, сконцентрированными вокруг таких аспектов, как соотношение исторически конкретного и вечного, цивилизации и культуры, способности и неспособности человека влиять на объективный ход вещей» [Лейтес 1992: 7-8].

Хотя анализируемый литературный материал не исчерпывается жанром романа, речь идет преимущественно о нем: «Почему же именно о романе, когда жанр этот, похоже, переживает сегодня кризис? Потому что в романе, как ни в каком другом жанре, раскрывается взаимодействие человека и истории, в нем находит свое отражение универсальность связи вещей и явлений» [Лейтес 1992: 3]. Тенденцию «универсализации художественного языка» Наталья Самойловна связывает с «утверждением приоритета общечеловеческих ценностей в эпоху, когда под вопрос поставлено само существование человечества. Она, как уже говорилось, представляется приметой переходного этапа истории культуры» [там же: 115].

Продуманная композиция пособия отражает поэтику литературы ХХ в., в частности романа, в синхронии и диахронии: образ «состояния мира»; время конкретное, вечное, целостное; убывание характера; психологизм и художественная структура; вечные образы; современное мирови-дение и травестирование традиций. Насыщенность каждой главы разнообразным конкретным литературным материалом демонстрирует бесконечное разнообразие поэтических форм. И каждый раз Наталья Самойловна емко и предельно точно обнаруживает общее в частном, сложное в простом, бесконечное в конечном. Приведем самый лаконичный пример характеристики романов английской писательницы А.Мердок «Дитя слова» (1975), «Море, море» (1978) и др.: «Герой каждого из них в прошлом пережил утрату женщины, которую он, как ему казалось, любил, и теперь единственным истинным представляется ему его чувство к ушедшей, а реальные связи с окружающими он считает мнимыми. Анализ этого психологического парадокса составляет основное содержание названных романов» [Лейтес 1992: 53]. Другой психологический парадокс обнаруживается в размышлениях Г.Гессе о природе человека: «…неповторимость личности состоит в неповторимом сочетании внеличностного» [там же: 52]. Так же лаконичны и точны приводимые цитаты из анализируемых произведений: «Мера человеческих возможностей, древняя эллинская мера не театральна <записывает в камере смертника герой повести румынского писателя П.Джорджеску «Перед молчанием» (1975)> в ней нет ничего устрашающего, ничего смертоносного, она кажется естественной и привычной, если не тривиальной, но стоит начать ее отрицать, как она вырывается на волю с поразительным упорством и силой, такой, что историки после не могут найти ей объяснения» [там же: 61].

В другой главе соотносятся индивидуализированный характер и вечный образ , отличные друг от друга, даже полярные, но вступающие в тесное взаимодействие: «При этом каждый раз рождается новый образ, возникает другая ситуация, иной жизненный и художественный контекст. В структуре сюжета, однако, сохраняются черты исходного мотива, архетип узнаваем. Подобно лейтмотивам, скрепляющим части большого произведения и тем подчеркивающим его целостность, повторения такого рода указывают на общность, но уже в масштабах национальной, региональной или даже мировой литературы, и не только в пределах данной эпохи, а порой и на всем протяжении ее истории» [Лейтес 1992: 80].

В последней главе Н.С.Лейтес непосредственно обращается к поэтике постмодернизма. Примечательно, что через двадцать лет не потеряло своей актуальности следующее наблюдение автора: «…пока рассуждения о чертах постмодернизма в литературе ведутся на общетеоретическом уровне, они кажутся логичными и доказательными. Но как только дело доходит до конкретных примеров, логика зачастую рушится, концы с концами не сходятся <…> Нет сомнения, что перед нами живое движение литературы, живые тенденции, сегодня активизировавшиеся, но не сегодня родившиеся» [Лейтес 1992: 103]. Заключительные слова пособия звучат се- годня оптимистическим завещанием: «Можно, во всяком случае, с уверенностью сказать, что литературе до конца еще далеко – потребность в защите человеческого в человеке, в защите самой жизни на земле не снижается, а возрастает. Так что литературе жить» [там же: 120].

Наталья Самойловна ушла из жизни 5 апреля 2011 г. в Соединенных Штатах Америки. Осмысляя роман ХХ в. от Анны Зегерс6 и Томаса Манна до Генри Миллера и Грэма Грина, она неизменно защищала «человеческое» в литературе. В конце 2011 г. наш журнал планирует посвятить серию статей, исследующих поэтику литературы ХХ-XXI вв., памяти профессора Н.С.Лейтес.