Контуры образа будущего: социоструктурный аспект

В последнее время активно обсуждаются тенденции будущего страны, а также перспективы ее развития [3]. При этом на официальном уровне практически отсутствует программа-модель будущего страны, которая бы отражала совокупность идей, целей, которые общество должно достигнуть в ближайшей или отдаленной перспективе. Видимо, сказывается привычка властей решать проблемы в режиме ручного управления, что не позволяет ставить авангардные цели, формировать образ будущего, реализовывать способность к инновационности, эффективности от желаемого.

Представляется, что актуализация в России проблематики будущего связана с тем, что в ближайшее время на первые места выдвинется поколение, родившееся уже в новой России, что скорее всего изменит политическую ситуацию в стране. Многими исследователями отмечается более высокий уровень социальной активности молодежи, то, что она в целом более про-демократически настроена. В этом смысле молодое поколение способно выступить движущей силой социальных изменений, поскольку через 5—10 лет его менталитету уже не будет соответствовать та институциональная модель, которая сложилась у нас в стране. С другой стороны, трудно сказать, не изменятся ли их взгляды, когда им станет на 15 лет больше [3, с. 32].

Прогнозируя будущее, следует учитывать тот факт, что сначала происходят изменения в практике, а потом появляются теории, описывающие эту практику и критикующие ее очевидные недостатки. Так возникло представление об индустриальном обществе, которое пришло на смену аграрному. А. Сен-Симон, О. Конт, Г. Спенсер и Э. Дюркгейм говорили о «промышленном обществе», К. Маркс и М. Вебер о «капиталистическом обществе» тогда, когда эти общества уже возникли в ходе промышленной и буржуазной революций [11, с. 35].

Ныне обобщающим понятием, принятым в западной социологии для описания структурных перемен в современных развитых обществах, является концепт постиндустриального (информационного)

общества. В философско-социологическом плане он вырос из изменения триадического принципа классификации социальных явлений к истории человечества. Это позволило выделить три основных типа общества: доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное (по Д. Беллу), или «первую», «вторую» и «третью» волны цивилизации (по О. Тоффлеру) [5, с. 41].

Переход от индустриальной к постиндустриальной стадии связан с развитием материальнотехнической базы, усложнением и развитием технологий. При этом в процессе трудовой деятельности все большую роль начинают играть знания, умения, квалификация работника. Такие виды ресурсов в настоящее время рассматриваются как особый вид капитала. Разные авторы называют его по-разному: человеческий капитал, трудовой капитал, интеллектуальный капитал.

В связи с этим в условиях лавинообразно возрастающего объема информации в современной жизни и повышения роли образования в профессиональном труде, умения быстро обучаться и переобучаться по мере необходимости работникам физического труда порой приходится трудно: их число все более сокращается и они все хуже ощущают себя в обществе, так как постоянно подвергаются угрозе увольнения или сокращения из-за своей негибкости, которая не позволяет им приспособиться к переменам. Работникам «общего типа», по выражению М. Кастельса, не остается никаких ролей в глобализованном капитализме, потому что они не обучены, у них нет необходимых ресурсов и навыков. В долгосрочной перспективе может возникнуть проблема «труда общего типа» из-за потенциальной возможности слиться с деклассированным элементом, если работники не сумеют обрести достаточной гибкости, чтобы удовлетворить новые запросы экономики, а общество не найдет способы защитить и поддержать их [10, с. 40].

Сегодня глобальный капитализм исчерпал экстенсивные, в том числе географические, факторы извлечения прибыли, связанные с освоением новых рынков сбыта и взаимовыгодным обменом между регионами, имеющими конкурентные преимущества в производстве разных товаров. Постоянный рост производительности труда позволяет удовлетворить практически любой потенциальный спрос. В данной ситуации на горизонте будущего возникает (анти-)утопия нового общества, где развитие перестает быть тождественно экономическому росту, традиционно определяемому трудом и капиталом. Оно все больше будет определяться такими факторами, как социальные противоречия и экономические неравенства, которые будут естественным образом нарастать, нуждаясь в усилении политических механизмов справедливости, выравнивания и нерыночной регуляции для предотвращения новых революций [4, с. 143].

Причем главным противоречием грядущей эпохи, скорее всего, будет противоречие между собственниками ресурсов в самых разных их формах, на которые предъявляется повышенный спрос современным производством (от человеческого капитала до капитала финансового, включая бренды, ноу-хау, технологии и многое другое) и так называемыми «лишними» людьми [12, с. 286—287]. Попробуем конкретизировать эти линии нового социального разделения и вывить, какие факторы способствует нарастанию такого рода противоречий.

В условиях позднеиндустриального общества произошли изменения, которые привели к существенному сокращению доли производственных отраслей экономики — агарной и индустриальной. В результате этого произошел переход наемной рабочей силы из производственных отраслей — первичного (сельского хозяйства) и вторичного (промышленного) секторов — в третичный сектор (сферу услуг), где широко используются информационно ёмкие технологии (см. табл. 1).

При этом «переход от индустриальных к постиндустриальным экономикам сопровождался новым типом социальной поляризации в самых благополучных городах и возникновением крайне сегрегированного рынка труда: с одной стороны, хорошо оплачиваемых высокообразованных работников финансового сектора, недвижимости, страхования, хай-тек отраслей и, с другой стороны, работников малооплачиваемых, “гибких” (то есть без контракта и льгот) форм занятости в потребительском сервисе» [13, с. 245].

Согласно Р. Коллинзу, глобальные рынки капитализма исчерпали все запасные ниши на рынке труда, в которые могли бы мигрировать ставшие безработными в ходе нарастающей автоматизации сначала механического, а затем и интеллектуального производства. Поэтому рост ничем не компенсируемой структурной безработицы является ключевым вызовом капитализму: «как долго продержится капитализм, если средний класс образца ХХ века в следующем столетии будет превращаться из его массовой политической и экономической базы в массу обездоленного недовольства?» [2, с. 10].

Схлопывание вакансий расширяет такие скрытые формы безработицы, как неполный рабочий день или сокращенная трудовая неделя, вынужденные (административные) отпуска, поддерживает противозаконные занятия и воскрешает практики отходничества как сезонной деятельности, основанной преимущественно на личной трудовой инициативе и/или на доверии работодателя и работника [6]. Эти труд и доходы, теневые институты и практики не попадают в поле зрения государства, но при этом являются закономерным следствием кризиса сложившейся экономической модели общества. Рост безработицы наиболее резко обостряет проблемы бедного населения, расположенного на периферии всех общественных измерений — экономических, культурных, этнических и пр. Трудящиеся массово становятся лишними людьми, в отношении которых происходит стремительная дегуманизация властного дискурса. Они больше не могут доказать свою рыночную полезность, поэтому отношение к ним перепрограммируется как к социальной патологии, бросающей вызов трудовой морали. Политическая роль людей труда падает и потому, что происходит общее снижение доли/стоимости труда в товарном

Таблица 1

Отраслевая структура валового внутреннего продукта

Страна	Год	>s s Иди £ 5 и g a ® н et ч ^ © я д a M Й и	В том числе в отраслях
			© © © R и © - ® и © g « © ■© д   © R * « ® © s Una	R © В	© H 5 s © a и U	2 S 2 | « « h a 5   2 ©   U S Д ©  a H S' H	।    3 © © » a S а ч 8 2 ®   S s о a   H S^iSla 8 b j 5 | g s © g S 3 S S * S e н s er s	й s®”§- © S   S у >4 S R 2 © © а и s s	s s © К
Россия	2015 2016	100 100	4,6 4,8	26,4 26,2	6,4 6,2	25,0 24,5	21,2 21,7	14,1 14,3	1,7 1,7
Италия	2015	100	2,3	18,8	4,9	24,1	28,8	17,7	3,9
Германия	2015	100	0,5	25,7	4,7	20,4	26,3	18,3	4,1
Франция	2015	100	1,7	14,1	5,4	22,7	30,1	23,0	3,0
США	2013	100	1,4	16,6	3,9	21,9	30,4	22,6	3,2
Япония	2013	100	1,2	20,4	5,9	25,0	16,3	11,4	19,9

Источник : [7: с. 71]; [8, c. 85—86].

производстве при росте значения капитала и знания. Например, в США доля трудовых доходов граждан в их общем объеме снизилась с 66 % в 1947 г. до 58 % в 2011 г., а в России — с 76,4 % в 1990 г. до 65,6 % в 2015 г. Следует особо отметить, что последняя цифра включает вменённый гражданам объем скрытой заработной платы, который составляет около 20—23 % от общих доходов населения [4, с. 143—144].

В новом капитализме, который все более обретает контуры общества без традиционного труда, будет расти роль доступа граждан к различным рентам как условиям их выживания. И наиболее вероятно, что эти ренты будут предоставляться, прежде всего, не глобально исчерпанным рынком, а государством. Острой проблемой становится тот факт, что государство не может компенсировать масштабные потери рабочих мест, которые наблюдаются в частном, рыночном секторе. Вынужденное раздувание численности бюрократических структур и бюджетников ложится дополнительной налоговой нагрузкой на рыночной сектор. Возникает ложный круг решения проблемы занятости, который все более превращает рыночное общество в рентное: рынок перестает создавать новые рабочие места, а экономическая роль государства, которое специализируется на гарантии определенных благ и услуг — безопасность, здравоохранение, обучение, управление — продолжает разрастаться [4, с. 145].

По мнению О. И. Шкаратана, «основное социальное разделение в обществе позднего индустриализма проходит между теми, кто приобретает возможности удовлетворять свои потребности через рынок, и теми, кто всецело зависит от государственного дохода и прямой государственной помощи» [14, с. 196]. В условиях такого разделения государство объективно заинтересовано не только в сохранении круга аутсайдеров, или «лишних людей». В воспроизводстве этого социального слоя государство находит оправдание своей редистибутивной политике. В этом одна из причин того, почему государству выгодны ограничения, налагаемые на доступ к рынку труда сокращением рабочих мест, небольшим объемом неэкономического капитала, заинтересованностью работодателей в росте производительности труда. Ослабление позиций наемного труда отвечает интересам государства благосостояния [5, с. 68].

Ответ на вопрос, как само работающее население воспринимает свою социальную принадлежность, дают данные проведенного автором в 2007—2009 гг. на крупных и средних предприятиях базовых отраслей промышленности Челябинской области исследования1. Оно основывалось на субъективном методе социального группирования, в соответствии с которым статус работника, понимаемый как позиция, занимаемая им в структуре социальной организации, измерялся на основе ответов респондентов на вопрос: «Если бы наше общество можно было представить в виде пирамиды, то в какую ее часть Вы бы себя поместили?».

По данным исследования, средний коэффициент социального статуса (Ксс)2 по выборке составил 1,80, что говорит об определенном смещении в сторону низших страт. Несмотря на то, что бόльшая часть работников относит себя к «среднему» классу (63,0 %), наблюдаются некоторые различия между социально-профессиональными группами. Так, 14,4 % руководителей поместили себя в высшую часть условной пирамиды общества. Среди специалистов и рабочих таких 8,5 % и 6,7 % соответственно. В «средней» страте преобладают специалисты — 67,3 %. За ними следуют с небольшим отставанием руководители и рабочие (63,6 % и 60,3 % соответственно). Наконец, в нижнем слое больше всего рабочих: так оценил свое положение в социальной иерархии общества каждый третий из них. Среди специалистов придерживаются такой точки зрения каждый четвертый, а среди руководителей — почти каждый пятый (22 %).

В другом исследовании3 было установлено, что в сознании респондентов водораздел проходит не по признаку принадлежности к собственникам и лицам наемного труда, а по линии принадлежности к среднему классу и рабочему классу. Поскольку средний класс включает в себя кроме собственников, и другие слои, в том числе самозанятых, лиц свободных профессий, то можно сказать, что респонденты лишь отчасти идентифицируют себя с наемными работниками. Крайне низка степень самоидентификации респондентов с нижним и верхними социальными слоями. Подавляющее большинство респондентов дистанцируется как от высших, так и от низших классов, т. е. от тех слоев, с которыми обычно ассоциируется классовое противостояние. В сознании респондентов эта форма социального разделения вытеснена его медиационной формой, где социальные различия лишены острой конфронтации (см. табл. 2).

Таблица 2

Распределение ответов населения разных стран на вопрос: «К какому слою в обществе Вы, скорее всего, отнесли бы себя?»

Варианты ответов	3 и	№ О w У Н ч у м «	* 5 es S у 5 я S гл U	К S а н ^	н
К высшему	2	1	1	2	2
К среднему	52	52	71	59	63
К рабочему	41	44	26	38	34
К низшему	5	3	2	1	3

Источник: [9, c. 10].

Примечательно, что в США и Великобритании больше респондентов, которые идентифицируют себя с рабочим классом, а в Германии меньше всего респондентов, считающим себя рабочими. Во всех указанных в таблице 2 странах больше тех, кто относит себя к среднему классу. Однако в США и Великобритании отнесли себя к среднему классу меньше респондентов, чем в других странах [5, с. 69].

В России так же, как и в Германии, крайне низка степень идентификации работающего населения с рабочим классом. И это несмотря на то, что индустриальные квалифицированные рабочие в России, в отличие от стран западной Европы, составляют значительную часть населения, как и рабочие низкой квалификации. В совокупности это почти 32 %, что в 2—3 раза больше, чем в развитых странах Запада. Соответственно меньше в России и занятость в сфере обслуживания, которая также относится к постиндустриальному сектору экономики и еще недостаточно развита в стране [1, c. 51—52].

Такое положение вещей скорее всего объясняется тем, что когда у рабочих возникли новые возможности для работы и заработка, прежде всего, в сфере услуг, возникшей как главная часть среднего и малого бизнеса, произошло падение социального престижа «синих воротничков». Исполнительная должность в этой сфере может теперь приносить доход, сравнимый с доходом рабочего в советский период. Поэтому зачастую на производстве возникает проблема нехватки кадров, но новые рабочие места некем заполнить, так как молодежь не хочет идти работать в промышленность.

Попытки правительства искусственно поднять престиж «рабочих профессий» за счет более высокой оплаты труда, чем, скажем, у руководителей предприятий, имеют, на наш взгляд, дисфункциональный характер. Труд инженера и руководителя является более сложным по своему характеру и содержанию, соответственно этому должно быть и вознаграждение. В России же социальный статус (престиж) руководителей и экспертов пока не очень высок, что в значительной мере противоречит общепринятым в мировой практике критериям среднего класса. С одной стороны, его представители располагают значительным объемом символического, социального и культурного капитала. С другой стороны, в существующих условиях им часто не удается конвертировать эти виды ресурсов в экономический капитал.

Согласно Л. А. Беляевой, население России показывает в последние годы довольно заметную динамику в материальной дифференциации при устойчивости своей социальной стратификации. Но даже при росте материального достатка и перемещении в более высокие материальные слои социальный статус большинства населения (60—70 %) остается на прежнем уровне, что говорит о слабой социальной мобильности и консервации социального расслоения. Ресурсы большинства населения не позволяют перемещаться в более высокие слои общества. Нельзя не учитывать близкие и отдаленные последствия такого состояния социальной стратификации для общества в целом и для судеб людей из этих слоев [1, с. 45].

Таким образом, для перехода к постиндустриальному развитию Россия должна будет решать проблему изменения профессиональной структуры населения. Между тем, эта структура развивается с большой степенью инертности, к тому же в последние годы усиливаются тенденции ее межпоколенного воспроизводства, в том числе и посредством системы образования. Система образования плохо выполняет свои функции в восходящей социальной мобильности нижних социальных слоев. При накопленном формальном культурном капитале (высокая доля специалистов с высшим и средним специальным образованием) России, если она намерена осуществить модернизацию свой экономики и придать ей современные постиндустриальные черты, предстоит так изменить профессиональную структуру населения, чтобы решалась задача замещения физического труда преимущественно интеллектуальным и осуществлялся переход к высокотехнологичной и информационной экономике, т.е. формировалась социальная структура общества с большой долей среднего класса. Кроме того, важно, чтобы механизмы социальной мобильности работали в направлении обеспечения общества равных возможностей и воздаяния в соответствии с индивидуальными заслугами, пропорционально личной эффективности.