Культура памяти и некоторые модели памяти о геноциде армян в современном армянском обществе

Проблема «коллективной памяти», или памяти о краеугольных исторических событиях и фактах, определивших дальнейший ход истории для той или иной нации и институционализированных государственными и общественными организациями в формате праздников и дней траура, слоганов и памятных дат, элементов национальной идентичности и инструментов национального единства, является одной из наиболее актуальных в современных гуманитарных науках. Как замечает, в частности, Д.С. Жуков, «понятие "историческая память" довольно часто отождествляется в зарубежной литературе с "социальной памятью" и "коллективной памятью". Несмотря на частое употребление этих терминов в качестве синонимов, можно отметить, что функционируют они, как правило, в разных исследовательских дискурсах. Это обусловлено тем фактом, что феномен исторической памяти исследуется в разных методологических пространствах. Социальные психологи предпочитают употреблять понятие коллективной памяти, подразумевая свойство не только больших (например, этнических) коллективов, но и любых групп безотносительно к их размеру и критерию выделения. Социологи довольно часто оперируют понятием "социальная память", подразумевая и память о недавних, непосредственно наблюдаемых событиях, и память об историческом прошлом. Представители социокультурной антропологии часто оперируют термином "историческая память"» [1, с. 7].

Институционализация коллективной памяти и обеспечение ее предметности является частью государственной политики всех без исключения стран, а также этнических групп, претен- 46 - дующих на становление и развитие в качестве самостоятельных политических единиц. Можно сказать, что коллективная память имеет инструментальное значение в качестве одного из средств определения границ между «своими» и «другими» / «чужими», а также между историческими этапами побед и неудач. Так, День памяти Холокоста и героизма (‘‘Memorial Day for the Holocaust and the Heroism’’) объединяет в себе «"слабое", "пассивное" и диаспоральное поведение большинства жертв, выраженное термином "Холокост", с храбростью действий сопротивления некоторых жертв – "сионистов", выраженных термином "героизм"» [2, c. 460].

В современных обществах историческая коллективная память людей нередко вытесняется прагматикой бытового мышления, нацеленностью на получение всевозможных благ, на развлечения и потребление (логика потребительского общества), тогда как память о памятных событиях (нередко трагичных) не очень-то и вписывается в систему потребительских преференций современного человека. Иными словами, сегодня меньше, чем раньше, человек готов встраиваться в традиционные формы и императивы социального бытия и предпочитает не ограничивать свое индивидуальное (нередко – индивидуалистическое в значении эгоизма) бытие рамками коллективной скорби или гордости, не имеющих конкретных ощутимых плюсов.

С другой стороны, межкультурные и межцивилизационные конфликты, нередко возникающие на базе массовых бытовых столкновений (по примеру накаляющейся сегодня в западноевропейских странах обстановки вокруг потока беженцев из арабских стран, вызванной войной в Сирии и дестабилизацией обстановки на Ближнем Востоке и демонстрирующей несовместимость новоприбывших миллионов мигрантов-мусульман с бытовой культурой местных жителей-европейцев), возрождают инструментально-прикладной характер коллективной памяти, мобилизующей на восстановление не столько правовых, сколько поведенческо-культурных границ между «своими» и «чужими». В подобных случаях сложившийся в современных потребительских обществах некий бытовой комфорт может быть существенно отодвинут преференциями бытовой безопасности и даже трансформирован в возрождение национально-политических идеологий (причем не следует отождествлять национальную и националистическую идеологии).

В долгой и сложной истории Армении было много событий и этапов, имевших для армянского народа экзистенциальное значение, а также существенно трансформировавших не только территориальные, но и ментальные рамки бытия и мировоззрения армян. Геноцид армян в Османской империи и ситуация с его непризнанием современной Турцией как прямой наследницей Османской империи является одной из крупнейших трагедий мирового масштаба XX века, а также основным элементом современной коллективной памяти армян.

Какие последствия или значение может иметь для последующих поколений армян продолжение в коллективной памяти физического истребления народа-нации на протяжении всех прошедших с тех пор 100 лет? Может ли память об ужасах Геноцида, как на то надеялся Рафаэль Лемкин [3], и наказание за них предостеречь другие народы от подобных преступлений, предотвратить повторение Геноцида и Холокоста?

Как же следует вспоминать о чем-то и помнить нечто, вызывающее коллективную травму и вместе с тем являющееся объективно и исторически навязанной армянам всего мира частью национальной идентичности?

О «моделях памяти», или о ситуациях, когда народ коллективно приходит (нередко – через общенациональный дискурс или профессиональные подходы ученых) к той или иной вариации воспоминаний о трагических событиях в своей истории, сегодня рассуждает все больше специалистов в области философии, социологии, политологии, социальной психологии и истории. Вместе с тем на бытовом уровне, в качестве своеобразной защитной реакции на травмирующее сознание событие или явление, система стратегий памяти в той или иной степени и форме была и есть частью ментальности переживших массовые репрессии народов, в том числе армян и евреев.

Интересно привести воспоминания современного израильского философа Авишай Маргалита о том, как его родители во время Второй мировой войны говорили о необходимости помнить то, что происходило тогда с евреями в фашистской Германии и оккупированной ими Европе:

« Мать: Евреи были безнадежно уничтожены. Все, что от них осталось, – жалкая горстка великого еврейского народа (под которым она понимала европейских евреев). Единственной почетной ролью для оставшихся в живых евреев является создание сообществ памяти, дабы служить в качестве "духовных свечей" наподобие тех ритуальных свечей, которые зажигают в память об умерших».

«Отец: “Мы, оставшиеся в живых евреи, люди, не свечи. Жить ради того, чтобы хранить память об умерших, является ужасной перспективой для любого. Это то, что армяне избрали для себя в качестве варианта. И они совершили ужасную ошибку. Мы должны любым путем избежать этого. Предпочтительнее этого создание общин, которые будут преимущественно ду- мать о будущем и отвечать требованиям настоящего, а не общин, которыми будут управлять из массовых захоронений”» [4, c. VIII ].

Из данной цитаты можно видеть различие между как минимум двумя подходами к коллективной памяти о геноциде, приписываемыми армянам и евреям. Данные подходы, безусловно, имеют различное (возможно – противоположное) значение для их носителей; в первом случае, в ситуации, когда народ воспринимает свою трагедию национального масштаба как причину для вечной скорби и нацеленности на прошлое, возможна потеря ориентиров в настоящем и будущем, жизнь в перманентном образе жертвы и сфокусированности на травме. Если говорить о подобном подходе, скажем, у спортсменов, то их сфокусированность на поражении, нанесенном им соперниками, и на полученных травмах может не позволить им восстановить физические и моральные силы для следующего рывка. Аналогичным образом, зафиксирован-ность нации на своем прошлом может лишить ее будущего .

По сравнению с данным подходом целеустремленность и воля к победе, основанные на прошлых поражениях и описываемые А. Маргалитом в качестве преимущественной для евреев модели памяти, имеют инструментальный характер и способны мобилизовать коллективные силы для преодоления коллективной травмы (что не означает забвение прежних утрат) и не только восстановления утерянных позиций, но и новых достижений. И действительно, современное государство Израиль демонстрирует непреодолимое стремление вперед, несмотря на утерянную на протяжении истории государственность и Холокост евреев.

Инструментальность памяти о Холокосте определяется также современными реалиями и стратегией развития государства. Израильское общество едва ли перестанет “вспоминать о Холокосте” в ближайшие десятилетия. Религиозный спад и снижение популярности религиозного сионизма, который мог бы послужить объединяющей силой для большого количества израильтян; снижение роли призывников в армию и тем более резервистов в системе национальной идентичности и памяти; отсутствие консенсуса относительно важных внутриполитических вопросов и, прежде всего, идея двух государств; продолжающийся процесс распутывания других направляющих и тем не менее неопределенных и запутанных по своей сути идей типа создания “показательного общества”, своей роли в качестве “избранного народа” и “просветительской миссии для других наций” в светском значении, ‒ все эти идеи появились после ухода БенГуриона в отставку в 1963 году в качестве призывов отставить в сторону “ношу революции” в пользу “нормализации” и самоутверждения. Со всем этим набором идей, изначально принятых в качестве связующих звеньев, объединяющих сил, а впоследствии истощенных и недостаточных, память о Холокосте, несмотря на всю свою изогнутость, пестроту и лоскутность, станет своего рода связующим звеном, объединяющей силой в израильском обществе, хоть каждый кому не лень и будет продолжать пытаться переделать ее на свое усмотрение» [5, c. 64-65].

Что касается армян и армянского общества, то однозначность модели памяти как сфокусированности лишь на трагичности и лишениях армян в истории (в частности, в XX в.) является спорной. Безусловно, любое поползновение в отношении территории и жизненно важных ценностей воспринимается в Армении и армянами всего мира как напоминание о совершенном Османской Турцией и не признанном сегодня Геноциде 1,5 миллиона армян. Вместе с тем армянский народ героически сражался в Великую Отечественную войну, всего лишь через двадцать с малым лет после самой большой трагедии в своей современной истории. Как свидетельствуют факты, «в 1920 г. население Армении составляло всего 700 тыс. чел. К началу войны оно выросло до 1,5 млн чел. Тем не менее республика оставалась самой малочисленной в составе Советского Союза (1,1% населения СССР). И все-таки в ряды Советской Армии с 1941 по 1945 г. ушло более 500 тыс. чел. Армения и армяне в Великой Отечественной войне понесли большие потери. Каждый второй не вернулся с фронта. Потери советских армян можно сравнить с потерями американской армии (более 300 тыс.). В начале войны (с июня 1941 по январь 1942 г.) в Советской Армии были образованы войсковые соединения по национальному признаку, еще более укрепившие ее боевую мощь. Из воинов-армян были сформированы 6 общевойсковых дивизий. Много армян воевало в рядах 31-й, 61-й и 320-й стрелковых дивизий, в 28-й и 38-й резервных бригадах и подразделениях. Руководство Армении укомплектовывало и снабжало эти войсковые части всем необходимым. Общевойсковые генералы-армяне составляли большую группу среди военачальников в Советской Армии. Но немало их было и по родам войск, принявших активное участие в Великой Отечественной. Назовем имена некоторых: генерал-полковник артиллерии М.А. Парсегов, генерал-лейтенант артиллерии А.С. Елоян, генерал-лейтенант танковых войск В.С. Темручи (Дамручан), генерал-лейтенант авиации С.А. Микоян, генерал-лейтенант медицинской службы А.И. Бурназян, генерал-полковник авиации С.А. Сардаров, генерал-полковник медицинской службы Л.А. Орбели, генерал-полковник сухопутных войск Х.М. Амбарян и многие другие, список этот можно продолжить. Более 60 военачальников-армян принимали непосредственное участие в руководстве военными операциями на всех ства и Диаспоры относительно единой культуры памяти. Данная особенность имеет как свои плюсы, так и минусы. Относительно единая позиция и системность стратегий и механизмов памяти о Холокосте обеспечивает оперативность, слаженность и взаимодополнение действий официальных политических институтов в Израиле, еврейских организаций Диаспоры и обывателей в отношении возможных угроз и вызовов национальной идентичности, гордости, целям и миссиям. С другой стороны, в случае с культурой памяти о Геноциде армян до сих пор присущая ей некоторая хаотичность и не до конца институционализированная системность подходов, стратегий, средств и усилий замедляет мобилизацию и консолидацию вокруг национальных целей и стратегий, снижает степень слаженности взаимодействий на уровне элит, политических и гражданских институтов Армении и армянской Диаспоры, однако позволяет продолжать и развивать поиск цементирующих скреп национальной идентичности, что требует постоянной мобилизации энергии и сил, соответственно, держит древнюю армянскую нацию в подвижном и нестареющем состоянии.

Современные дискуссии вокруг моделей памяти в восприятии истории различными народами и нациями нередко сводятся к двум вариантам ‒ конфронтационности и, наоборот, взаимодополняемости подходов к памяти. Так, может показаться, что, как пишет известный специалист в области вопросов исторической памяти и автор теории «полинаправленной памяти» (Multidirectional memory) Майкл Ротберг [9], распространение убежденности о Холокосте как преступлении века и формулирование соответствующей модели исторической памяти нивелирует память о других аналогичных и отличных от Холокоста трагедий. Соответственно, с точки зрения стратегий институционализации памяти о Холокосте подобные шаги в отношении иных трагедий мирового масштаба могут показаться угрожающими уникальности трагедии Холокоста как предмета коллективной памяти. М. Ротберг убежден, что такая позиция в формулировании стратегий памяти ошибочна; в современном мире ничто не ново, включая трагедии и преступления против человечества. Соответственно, претензии той или иной модели памяти на уникальность являются необоснованными и в действительности основываются на подходах, выработанных в иные исторические периоды и имеющие схожие основания, причины, схожие предпосылки, сопутствующие факторы, имеющие под собой аналогичный тип преступления. Несмотря на это, как указывает автор, в современных дискурсах касательно исторических аналогий представление различных исторических событий как аналогий (например, Холокоста и современных действий Израиля в отношении Палестины) нередко основано на подмене понятий, нивелировании различия в предусловиях, причинах, типах событий [10].

Известный ученый в области исследований коллективной памяти, профессор Университета Констанц в Германии Алейда Ассман предложила четыре модели памяти о Холокосте, которые в той или иной степени проявляются как в армянском, так и в еврейском обществах, а также армянских и еврейских общинах за пределами Армении и Израиля [11, c. 14-22]. А. Ас-сман предлагает следующие модели памяти:

• 1.    «Диалогическое забывание» (Dialogic forgetting) . Согласно данной модели, двое или несколько участников трагичного и травматичного исторического события (будь то государства, народы, этнические группы), одинаково виновные в произошедшем, договариваются о том, чтобы не напоминать друг другу о взаимной вражде и ненависти, с тем чтобы начать выстраивать общее будущее. Так, после гражданских войн стороны конфликта, будучи представителями одного общества, должны преодолеть травматическую историческую память и начать забывать, дабы строить единое государство.

• 2.    «Помнить, чтобы избежать забвения» (Remembering in order to prevent forgetting) . Данная модель определяет взаимоотношения между преступником и жертвой преступления, когда преступник признается в содеянном и, раскаиваясь, проявляет уважение к памяти жертв. Как считает А. Ассман, коллективная травматическая память может быть преодолена проявлением уважения по отношению к ней: «Целью подобного договора между преступником и жертвой является трансформация ассиметричного проявления насилия в симметричную форму памяти… Фатальная поляризованность между преступником и жертвой никогда не может быть примирима, но может быть преодолена разделенной памятью, основанной на сочувствии по отношению к жертве и моральном признании памяти жертв. Установление такого “пакта памяти” между немцами как преемниками совершивших преступление и евреями как преемниками жертв был исторически новым и уникальным ответом на исторически беспрецедентное преступление Холокоста» [11, c. 16-17]. Мы считаем, что, предшествуя Холокосту евреев, Геноцид армян может иметь аналогичное место в системе коллективной памяти в случае возможности подобного «пакта памяти» между армянами и турками. Однако современная Турция – не Германия и на официальном уровне (в отличие от множества случаев выступлений турецкой интеллигенции) не проявляет эмпатии по отношению к жертвам содеянного. Что касается Армении и армянского общества, то инструментальный характер памяти о Геноциде в

• 3.    «Помнить, чтобы забыть» ( Remembering in order to forget ). По мнению А. Ас-сман, невозможно забыть причиненный жертве массового преступления урон и ущерб, если жертва не будет продолжать помнить свою историю, включая компонент жертвенности, и вместе с тем невозможно забыть, если виновный в преступлении не раскаялся. Так, конечно же, сегодня в постсоветских обществах и в обществах Восточной Европы больше не считают современную Германию и немцев «нацистами» и «фашистами» благодаря официальному признанию и извинению за преступления фашизма со стороны Германии, хотя о фашистской Германии эпохи Гитлера пишется во всех учебниках по истории, об этом снимают фильмы и т.д. В случае с Израилем и еврейским народом данная модель памяти может быть наиболее приемлемой, когда как перед Арменией и армянским народом Турция не извинилась и, соответственно, помня о геноциде, армяне не могут себе позволить его забыть.

• 4.    «Диалогическая память» (Dialogic remembering). Как пишет А. Ассман, данная модель описывает «политику памяти двух и более государств, которые одинаково ответственны за причинившее коллективную травму насилие. Оба государства, имеющие общую историю коллективного насилия по отношению друг к другу, включаются в диалог о том, что помнят и признают свою вину в причиненных друг другу страданиях, а также выражают сочувствие» [11, c. 19]. Так, в ситуации с Евросоюзом, враждовавшие на протяжении всей своей истории европейские государства пришли к необходимости объединения под эгидой «общеевропейской семьи», на базе которой стал выстраиваться ЕС. Представляется, что данная модель не приемлема в случаях с Геноцидом или Холокостом, так как в данных событиях одна из сторон представляла собой преступника, другая – жертву. Тем не менее в случае с Геноцидом армян периодически появляются попытки использования данной модели со стороны официальной Турции, которая апеллирует к Первой мировой войне, в которой «все убивали всех» и, соответственно, уничтожение армян якобы является частью войны, точно так же, как армяне убивали турок. Естественно, что данный аргумент безоснователен, так как, говоря о Геноциде, речь идет не об участии армянских и турецких военных в армиях противоборствующих стран времен Первой мировой войны, а о спланированном и реализованном турецкими властями уничтожении армян на территории Османской империи, включая мирное население.

рамках модели «Помнить, чтобы избежать забвения» выражается в желании и готовности не допустить подобных преступлений в будущем не только над собой, но и над другими народами по принципу «Никогда больше».

Таким образом, анализ подходов к культуре памяти делает вероятным использование того или иного подхода в соответствии со спецификой исторических событий, ролью народа в данных событиях, их восприятием на уровне элит и масс, а также травматичностью данных событий и воспоминаний о них для последующих поколений.

Можно выделить три уровня воспроизводства культуры памяти и подходов к коллективной памяти о Геноциде в Армении и армянском обществе (включая Диаспору):

• 1.    Институциональный уровень , включающий официальную политику Армении по лоббированию признания Геноцида армян во всем мире и, в частности, в Турции как государстве-преемнице Османской империи. Признание Геноцида является одним из основных направлений внешней политики Армении, работы с Диаспорой, частью Стратегии национальной безопасности. Памяти жертв Геноцида 1915 г. официально посвящен в Армении день 24 апреля, когда граждане страны и зарубежья возлагают цветы к мемориалу Геноцида в Ереване, а также к памятникам жертвам Геноцида армян во многих странах мира.

  
  
  

• 2.    Коллективный уровень , воспроизводящий память о Геноциде через участие в массовых мероприятиях и их организацию (на уровне политических партий, НПО, молодежных организаций), проведение выставок, презентацию документальных и художественных фильмов по данной тематике и т.д. Важным элементом культуры памяти о Геноциде армян являются семейные архивы и истории очевидцев, задокументированные или запечатленные в семейных архивах и фотоальбомах, передаваемые от дедушек и бабушек, уцелевших от Геноцида в раннем возрасте, своим детям, внукам и правнукам в Армении и других странах.

• 3.    Индивидуальный уровень – рефлексия каждого отдельного человека об исторических событиях, связанных с Геноцидом, а также саморефлексия относительно своей роли в

государстве и обществе как потомка жертв Геноцида. В этом смысле возможно как приятие, так и отрицание человеком своей связи с жертвами и, соответственно, самоидентификация себя как жертвы, мстителя, прощающего виновных, или отстраняющегося от коллективной травмы и пытающегося не идентифицировать себя с данными событиями. Естественно, что институциональный, коллективный и индивидуальный уровни культуры памяти постоянно пересекаются и дополняют друг друга.

Следует отметить, что если на институциональном и коллективном уровнях память о Геноциде и ее опосредованность системой современных ценностно-целевых установок является преимущественно мобилизующей и объединяющей во имя общих достижений и преодоления очередных сложностей, то на индивидуальном уровне мотивация как мобилизующего, так и негативно-пассивного восприятия событий, связанных с Геноцидом, сегодня является предметом дискуссий преимущественно на уровне обыденного сознания.

Индивидуальные мотивационные подходы к восприятию коллективной травмы через преодоление образа жертвы на индивидуальном уровне, как правило, основываются на следующих аргументах:

• 1.      Мы прошли через одно из самых

• 2.      Наши дети должны знать о том, что с

страшных испытаний во всей истории человечества и выстояли, сохранив национальную гордость, идентичность, остались верны христианской религии, традициям, языку и культуре и смогли передать это нашим поколениям. Соответственно, следует гордиться тем, что мы – армяне.

нами было, и помнить, что необходимо быть бдительными, не расслабляться, не позволять себе того, что могут себе позволить граждане других стран. Нужно постоянно помнить о том, что преступник, с которым мы продолжаем жить по-соседству, все еще не признал своей вины. Нужно становиться сильнее, мудрее, обеспечивать свою безопасность собственными усилиями. Имея союзников, в конечном счете следует рассчитывать лишь на собственные силы, как показала история.

Следует также обратиться к вопросу о так называемой «контр-памяти» (Counter-memory), или вариантам коллективной рефлексии, которая оспаривает не сами исторические факты, во- круг которых строится коллективная память, а причинноследственные связи, принятые на институциональном уровне коллективной памяти об основных событиях-объектах [12, c. 150]. В случае в Геноцидом армян в Османской Турции сегодня существует ряд альтернативных интерпретаций относительно того, что послужило причиной Геноцида и возможно ли было его избежать. Исключая из них те варианты интерпретаций со стороны современных властей Турции, которые приводят либо к преступному отрицанию Геноцида, либо к попыткам перекинуть ответственность на других и о которых уже было сказано выше, здесь имеется в виду индивидуальная и коллективная рефлексия в современном армянском обществе относительно того, чем была обусловлена недальновидность и неподготовленность армян Османской империи к подобному развитию событий. В частности, обсуждается роль Российской империи, которая, по-существу, не гарантировала безопасность армянскому населению Западной Армении и защищенность исторических армянских территорий в обмен на участие армян на стороне России в Первой миро-

вой войне. Кроме того, нередко поднимается вопрос об уровне сплоченности армянских общин Западной Армении, их организованности и консолидированности вокруг армянской интеллигенции, о роли армянских политических партий и конфликтов между ними в качестве факторов, сопутствовавших Геноциду. Тем не менее, контр-память о Геноциде вписывается в систему коллективных взглядов и убеждений, консолидирующих нацию вокруг необходимости борьбы за признание Геноцида армян во всем мире и прежде всего в современной Турции.

Что касается индивидуальных восприятий Геноцида в рамках нежелания воспроизводить культуру памяти как таковую или же в той ее форме, которая принята на институциональном и коллективном уровнях с поисками новых (маргинальных) форм, то причиной такого отношения, как правило, является тяжесть коллективной травмы и психологическая нагрузка идентификации себя с жертвой. Обычно на эмоциональном уровне человек не всегда готов быть частью коллективного поведения, включающего коммуникацию с использованием травмирующих сознание документов и фотографий как свидетельств о Геноциде и зверствах против армян. Негативная реакция может выражаться в форме: «Я не могу это больше видеть и слышать!». Вместе с тем тяжесть исторической памяти как коллективной травмы в армянском обществе и диаспорах нередко проявляется в обратной форме, а именно: в качестве протеста не только против воспроизводства материалов, свидетельствующих о фактах надругательств над человеческой плотью, памятниками армянской национальной культуры, религии и т.д., но и против забвения и непризнания тех причин, по которым это случилось.

Другой формой отказа на индивидуальном уровне от культуры памяти в ее институционально-коллективной форме может быть аргумент о том, что «Сегодня и без того все сложно, да еще и это!». В частности, актуальные в Армении социально-экономические проблемы – безработица, эмиграция, низкое доверие институтам власти и их представителям, неуверенность в завтрашнем дне и т.д. ‒ могут быть причиной менее активного воспроизводства культуры памяти о Геноциде на индивидуальном уровне.

Следует отметить, что некая отстраненность от институциональных форм памяти о Геноциде, а также протестность в отношении тех форм коллективной памяти, которые на сегодняшний день являются наиболее собирательными как в армянском обществе, так и за его пределами, носят маргинализированный характер и проявляются лишь в единичных случаях.

Вместе с тем, будучи составляющей коллективной идентичности, память о Геноциде армян является одним из объединяющих факторов, функциональным как в Армении, так и на диаспоральном уровне. Армяне всего мира, будь то граждане Армении, представители Диаспоры или трудовые мигранты, временно проживающие на территории других стран, чтят и помнят жертв Геноцида и воспринимают себя как их прямых потомков.