Кузнечный культ бурят: историко-культурные истоки

В традиционной культуре бурят-шаманистов в конце ХIХ – начале ХХ вв. функционировала сложная многоуровневая система кузнечного культа. Его структура составляла комплекс, включающий мифы о происхождении кузнечества и металла с неба; воззрения на кузнеца как жреца и лекаря, обряды поклонения божествам-покровителям кузнечного ремесла и духам-предкам кузнечных родов; сакрализацию кузницы и кузнечных инструментов.

Кузнечные культы, как правило, носили семейно-родовой характер и передавались по наследству, которое называлось «кузнечное происхождение». У таких групп человек, не имевший кузнечной наследственности, не мог заниматься ремеслом. С наполнением рынка промышленными изделиями за потомками кузнечных родов сохранялись жреческие и, связанные с ним, лечебные функции.

Семейно-родовые коллективы с кузнечным происхождением свою наследственность производили от предков кузнецов как по отцовской, так и материнской линии родства. В отдельных родословных в этой роли выступали духи кузнецов, бывших «крестными отцами» при посвящении [21, с. 94]. Лица, обладавшие кузнечной и шаманской наследственностью, при посвящении наделялись статусом шамана-кузнеца.

В исследуемый период у бурят существовало два типа кузниц. Кузницы первого типа – непосредственные производственные мастерские, второй тип представляли культовые строения, в которых проводили кузнечные обряды и хранились инструменты, доставшиеся семье от предков. Во времена, когда каждый человек, получивший кузнечное посвящение, реально занимался ремеслом, обряды устраивали в действующих мастерских.

При общей структурной основе, различия, выраженные в содержании мифов о происхождении кузнецов и металла, пантеоне божеств-покровителей ремесла, правилах проведения обрядов, свидетельствуют об особенностях кузнечного культа у племени Эхирит и локально-территориальных групп племени Булагат . Кудинский комплекс кузнечного культа имел распространение среди родов, проживавших в долине правого притока Ангары – реки

Куды. По этническому составу большая часть его населения относится к коренным родам племени Булагат . Совместно с ними проживают отдельные группы эхиритов и потомки родов-мигрантов, прибывших с Южного Алтая и Западной Монголии в период халхасско-джунгарских войн.

Комплекс кузнечного культа бурятских родов, проживавших в долине реки Унги и называвшихся как «унгинские», «нукутские» и «балаганские» булагаты, был распространен на левобережье Ангары вплоть до Балаганска в ее устье.

В конце XIX – начале XX вв. кузнечный культ хоринских родов в Забайкалье, распавшийся под влиянием буддизма в тибетской форме ламаизма, не составлял цельного комплекса и нами он не рассматривается.

Наличие отличительных особенностей культа в рамках этнической традиции было обусловлено двумя взаимосвязанными факторами. Первый – сложность формирования культуры металла на территории Центральной Азии и Сибири, второй – сложность этно- и куль-турогенеза бурятского этноса, представляющего собой конгломерат различных по происхождению этнокультурных напластований. Вместе с тем, несмотря на отличительные особенности родоплеменных традиций, в кузнечном культе разных групп бурят достаточно четко проявляются следы бытования двух исходных архетипов, обусловленных двумя хозяйственно-культурными типами (далее ХКТ). Это ХКТ кочевников с табунным разведением коней и ХКТ оседлых и полуоседлых скотоводов с разведением крупного рогатого скота и земледелием. По отношению к территории Предбайкалья, где происходил процесс формирования бурятского этноса, они образуют два исторически сложившихся вектора направления культурных связей его населения, соотнесенных с двумя древнейшими центрами железоделательной металлургии в регионе – Амуром и Южной Сибирью (конец I-го тыс. до н. э. – начало I тыс. н. э.) [14, с. 167]. Говоря о железоделательной металлургии, мы, прежде всего, имеем в виду способ горячей обработки металла, когда нужная форма предмету придается посредством его многократной проковки. Технически, горячая ковка в истории культуры появилась только с освоением железа.

В исследуемый период у локальных групп бурят оба архетипа четко не выделялись и в перспективе задача исследователя состоит в их реконструкции, которая позволит более объективно представить процесс этно- и культурогенеза, этнической и культурной истории как отдельных родо-племенных сообществ бурят, так и всего этноса в целом.

В поисках историко-культурных истоков формирования кузнечного культа бурят, прежде всего, обратимся к материалам этнолингвистики – пограничной области двух наук.

В бурятском языке понятие «кузнец» передается термином дархан , означающим также «мастер, ист. вольный – не связанный податями» [39, с. 206]. Что касается его происхождения у монголоязычных народов, то, по всей вероятности, он был воспринят ими от тюрков. В тюркской этнокультурной среде тархан являлся титулом властвующей родовой аристократии. В частности, в самых архаических пластах мифологии тюркоязычных народов – нартов-ском эпосе карачаевцев данный термин присутствует в именах родоначальников карачаевских кланов как Гилас-Тырхан и Ырач-Тырхан [13, с. 8], возможно, имеющих прямые генеалогические связи с кочевыми народами Евразийских степей, говоривших на одном из индоевропейских языков.

На индоевропейские языковые корни термина у тюркоязычных народов указывает персонаж русского фольклора, известный как Тарх Тархович. В сказках он наделяется функциями громовника: прилетает с неба в образе змееподобного существа, появление которого сопровождается грохотом грома, извержением огня и дыма. В кельтской мифологии его образу соответствует бог грома и небесного огня Таранис, имя которого образовано от латинского слова tarann со значением «гром» [41, с. 495]. К этому же ряду относится имя скандинавского бога-громовника эпохи бронзы – Тора, имеющего генетическую связь с балто-славянским громовником [18]. У древнейших индоевропейцев – хеттов Тархунт (Tarhunt) – «могущественный» был эпитетом бога грозы Пирва [10, с. 591], образ которого многие исследователи связывают со славянским Перуном и литовским Перкунасом.

В историю культуры бурят и монголов эпитет древнейшего индоевропейского бога грозы, кроме как титульное имя кузнецов, вошел в качестве этнонима рода-племени, соционима страты «свободных», сословия «вольных от податей» членов общества. Конституциональной основой сословного статуса всегда оставалась их мифологическая генеалогия, возводимая к небесным кузнецам, наделенных функциями громовника.

Оружие богов-громовников . На всем пространстве Евразии универсальным оружием богов-громовников представлялись молнии, которые он метал с неба, защищая людей и всех полезных животных от вредоносных духов. В прошлом буряты в качестве вещественных проявлений молний в их связи с небесным кузнечеством, воспринимали метеоритное железо; различные изделия из меди и бронзы, находимые в земле, представляли как громовой камень, громовая стрела, топор или молот бога-громовника. В этих воззрениях кузнец выступал как профессиональный «воин» бога-громовника – могущественного защитника людей, борющегося со злыми духами. Земным аналогом небесной молнии представлялись искры, рассыпавшиеся при ковке железа молотом на наковальне, которое в отличие от других металлов, обрабатывается только в горячем состоянии.

Монголоязычные народы для передачи понятия «молния» используют лексему сахил-гаан , образованную от корня сах с суффиксом деяния ган. В шаманизме бурят к этому корню восходят имена духов-хозяев огня Сахяадай-убугуна и его жены Сахала-хатан, в текстах их призываний они уподобляются кузнецу:

Серый слой – твоя доха,

Булатное железо – твоя оттяжка,

Черный слой – твоя доха, Черное железо – твоя оттяжка. [22, с. 91].

Этимология корня сах в именах духов-хозяев огня в связи с кузнечеством обнаруживается в значении лексемы шакъ у тюркоязычных народов Северного Кавказа. Так карачаевское название молнии шаккай , состоящее из лексем шакъ со значением «кувалда», и къай – «небеса», передает понятие «молот небес», или «ударяющий» [13, с. 87]. От корня къай в шаманском пантеоне бурят, монголов и тюркских народов Саяно-Алтая образовывается имя божества Хайрхан/Къайракан/Кайракан , одним из функций которого является покровительство кузнечеству. В эпоху средневековых монголов Хайрхан-тэнгри почитался как божество-покровитель тюркских родов хиргис и уйгур [5, с. 105]. В структуре теонима лексемы кай (къай) со значением «небеса» и кан , означающая неограниченную верховную власть, передают понятие «властелин небес». Вместе с тем в мифологической картине мира бурят Хайрха-ном называют и Эрлика – повелителя мира мертвых. По этим своим функциям тюрко-монгольский Кайракан/Хайрхан выступает как типичный индоевропейский бог-громовник, наподобие хеттского Пирвы, сочетавшего в себе функции бога грома и смерти.

В свете индоевропейских истоков основных терминов кузнечества тюрко-монгольских народов интересно отметить наличие в хеттских клинописных текстах выражения E habalki («Дом железа») [9, с. 95]. В эпоху существования Хеттского царства (ХIII-XIV вв. до н.э.), а также и до нее, в период хаттов-протохеттов, hapalki называлось железо, выплавленное из руды [6, с. 252]. Возможно, к этому термину восходит название железной крицы как болого в якутском языке, а тюрко-монгольское балта может иметь конкретное значение как топор/молот из железа, выплавленного из руды.

В классической культуре Ближнего Востока железные молоты-топоры были предметами культовыми, ритуальными, атрибутами земной и небесной власти и идеи жертвенной смерти [23]. В этом качестве молот фигурирует в генеалогическом мифе племени Булагат . По его сюжету светоносное божество Шаргай-нойон с молотом в руке спускается на быке с неба на землю, чтобы научить людей кузнечеству. На земле бык погибает от удара этого молота, но его смерть не окончательна. В результате ряда перипетий бык небесного бога-кузнеца становится тотемным прародителем племени Булагат и источником плодородия небесных и земных стад крупного рогатого скота [35, с. 20-24].

Семантическая контаминация мотиву ритуального убийства быка в мифологии бурят-булагатов обнаруживается в кузнечных традициях якутов. У якутов посвящаемый в кузнецы должен был разбить ударом молота на наковальне сердце жертвенного быка. Суть ритуала -большое количество мелких кусочков, на которые оно разбивалось, обеспечивало большую магическую силу кузнецу.

Таким образом, в мифологических воззрениях бурят и якутов, кузнец, по своим сакральным функциям отождествлялся с богом-кузнецом, а его главный атрибут - молот - выступал как символ его жреческих функций.

Кузнец-жрец . В бурятской мифологии воззрения о происхождении кузнечества с неба, кузнеце, как сакральном члене коллектива и жреце бога-громовника, оформлены в сюжеты, отражающие индоевропейскую модель мира с трехсложной структурой вертикальной схемы трех локальных уровней. В соответствующей им картине мира верхний уровень отводится небесным кузнецам, средний - их детям с функциями культурных героев, нижний -земным кузнецам. Коммуникативные функции между сакральным верхом и профанным низом осуществляет кузнец - жрец огня и железа (металла). Так, по одному из сюжетов кузнечной мифологии балаганских булагатов, искусство ковки железа на землю принес небесный кузнец Божинтой , спустившийся от «Светоносного бога-кузнеца» (Дархан-Сагаан-тэнгэри ). В варианте мифа Божинтой , научив людей кузнечному ремеслу, вернулся на небо, а его сыновья, женившиеся на земных девушках, стали основоположниками кузнечных родов. Не имея такого происхождения, никто не может стать кузнецом, а имея эту наследственность, никто не может отказаться от потомственного ремесла, иначе будет наказан предками [32, с. 102-103].

По другой версии мифа, сам Божинтой никогда не спускался на землю, ремеслу людей обучили его сыновья, которые затем вновь поднялись на небо, а их первые ученики стали родоначальниками кузнечных родов.

Эти сюжеты, как и ряд других, имеющих место в мифологии бурят, показывают, что, как правило, кузнечные божества представляются сыновьями богов-громовников с функциями создателей и покровителей кузнечного ремесла. Разница между ними состоит в том, что первые выполняют функции защитников своих земных потомков - кузнецов и членов кузнечных родов, возводящих к ним свою мифологическую генеалогию, а вторые выступают вообще как защитники людей от черных божеств и духов. Общим для них является то, что все они обладают функциями культурных героев, научивших людей горячей обработке железа. Данное обстоятельство позволяет отнести процесс формирования их образов на территории Центральной Азии и Южной Сибири рубежом конца I-го тысячелетия до н.э. и началом I-го тысячелетия н.э.

В истории культуры монголоязычных народов трифункциональная система в иерархии кузнечного культа, соотнесенная с индоевропейской моделью мира, находит отражение в трехсложной структуре сообщества кузнецов у средневековых монголов. На верхней ступени этой структуры стоял земной аналог бога-кузнеца - хан-кузнец Чингис-хан, олицетворявший в своем лице санкционированную небом земную власть. Среднюю ступень занимали кузнецы - вольные мастера, они ковали из железа оружие для воинов и культовые атрибуты для шаманов. На нижней ступени кузнечной иерархии стояли кузнецы-плавильщики, в пространственной семантике связанные с хтоническим низом - добычей и плавкой железной руды. Предметной метафорой, связующей все три уровня, являлся молот - главнейший инструмент кузнеца и символ его жреческих функций.

Культ кузни и обряды кузнецов . Кузница у бурят это не только мастерская, в которой изготавливаются культовые предметы, оружие, орудия труда и предметы бытового назначения. Это пространство резидентов кузнечных богов и духов-покровителей ремесла. Буряты верили, что злые духи боятся приблизиться к кузнице, из которой, якобы, постоянно на все четыре стороны мечут искры от раскаленного железа во время его ковки, хотя в кузнице никого нет [22, с. 69 ; 36, с. 395-396].

Сакральный центр кузницы - горн - особое пространство, выполняющее медиативные функции в установке связей с сакральным верхом. Через огонь горна приносили жертвы ду- хам-предкам кузнечных родов и кузнечным божествам-покровителям. По поверьям бурят, сила огня горна настолько велика, что в горн не могли проникнуть даже другие божества [22, с. 69].

У бурят существовала традиция совершать жертвенные кропления инструментам кузнеца - молота, горна, клещей и др., которые отождествлялись с их духами-хозяевами. Эти обряды бурятских кузнецов сопоставимы со скифским и сарматским обычаем поклонения богу войны в облике меча, поклонением хеттов богу топора и богу меча.

В бурятском обществе еще в начале ХХ в. одной из важнейших функций кузнеца была обязанность возглавлять специальный обряд жертвоприношений кузнечным предкам. Такие обряды являлись центральным действом в родовых общественных праздниках тайлган и индивидуальных обрядах, устраиваемых отдельной семьей с кузнечной наследственностью. Для выполнения обрядового действа кузнец раздувал на горне огонь мехом из шкуры быка и раскалял докрасна железо, стучали молотком по железу, вытягивая ее в полосу. В процессе обряда совершали жертвенное кропление молочной водкой на лемехе сохи, топоре, полоске железа [32, с. 103-104].

По своей функции это обряд семантического «начала», в его основе лежит тот же архетип, что и в обряде Нового года у средневековых монголов, где обрядовый акт плавки железа как моделирование исхода, находится в семантическом единстве с понятием «рождение». В генеалогических мифах монголов сообщается, что их предки, убегая от врагов, оказались в горно-таежной котловине в верховьях Амура (Эргунэ-кун) , откуда не было выхода . По прошествии многих лет, когда численность населения в этой местности умножилась настолько, что перестала вмещать всех, монголы, по совету одного кузнеца, раздув огонь мехами из бычьих шкур, расплавили горный склон и вышли на просторы степей. Согласно сведениям Рашид-ад-дина, в благодарность за свое освобождение у рода Чингисхана существует обычай в ночь начала Нового года приготовлять кузнечные меха, горн и уголь и, раскалив немного железа, кладут на наковальню и бьют его молотком, вытягивая в полосу [30, т. 1, кн. 1, с. 77, 78, 152-154].

Что касается ритуальных кроплений на лемехе сохи, топоре или полоске железа, то культурные параллели обычаям бурятских кузнецов обнаруживаются у ряда народов Северного Кавказа. В канун Нового года в кузне кропили на железный лемех и топор абхазы и адыги в специальных обрядах, посвященных богу-кузнецу. В этой связи В. Г. Ардзинба не исключает вероятность бытования в прошлом обрядовой ковки железа в новогоднем ритуале у абхазов. Космогоническая функция обряда представлена в обычаях тех же абхазов, которые для ритуальных действий изготавливали специальные хлебцы в форме круга и полумесяца. Г. Ф. Чурсин, интерпретируя их как символы Солнца и Луны, усматривал связь между их культами и культом кузни [1, с. 294-295].

Кузнечные обряды бурят, абхазов и адыгов в какой-то степени проявляют общность со скифским календарным обрядом приносить ежегодные жертвы трем предметам. Драматургической основой указанного обряда является известный в записи Геродота скифский миф, гласящий о том, что во времена их первого царя Таргитая с неба упали три золотых предмета: плуг с ярмом, секира и чаша. При попытке приблизиться к ним двух старших сыновей царя они начинали гореть. Лишь когда Колаксай - младший из трех сыновей Таргитая - подошел к ним, то жар погас, и все три предмета достались ему [8, с. 132-133 ; 28, с. 446].

Наряду с существующими интерпретациями мифа, изложенными в работе Ж. Дюме-зиля, мы предлагаем еще одно объяснение его сюжета. На наш взгляд, в мифе содержатся сведения о происхождении кузнечества в связи с культом Солнца. Эта идея претворена в мотиве нерасторжимости трех золотых предметов, которые достаются только Колаксаю, его имя в первой части этимологизируется от иранского «Солнце», а второй элемент означает «царь, владыка» [28, с. 447]. Эту связь можно усмотреть и в мотиве падающих с неба горящих металлических изделий, покоряющихся только Колаксаю, в образе которого можно видеть кузнеца - жреца огня и металла. На небесное кузнечество указывает и имя его отца, от корневой основы которого в мифологии индоевропейских народов образуются имена бо-гов-громовников, наделенных функциями небесных кузнецов (Таранис, Тор).

Бог Айаа. В пантеоне локальных групп бурят ряд небесных богов с функциями покровителей кузнечества имеют индоевропейскую форму имени. Общим для всех групп является образ тюрко-монгольского бога Айаа, культ которого через индоиранцев попал в алтайскую языковую и культурную среду. Название божества восходит к древнейшему индоевропейскому глаголу «создатель», «творец», который обнаруживается в ныне уже мертвых индоевропейских языках: хеттском, лувийском и тохарском [7, с. 267-268]. Семантическая связь божества с кузнечеством как ремеслом, связанном с обработкой железа, проявляется в значении термина ajah в древнеиранском языке как «металл» и «железо». В абхазском языке, заим- ствовавшем его из древнеиранского, значения термина конкретизируются понятием «железо» и «топор» [1, с. 267]. Данные сведения указывают на эпоху металла как время и Древний Иран как место формирования индоевропейского по истокам образа бога-громовника Айаа, атрибутом которого являлся топор.

В пантеоне ряда тюркских народов бог-громовник носит имя Ай-балта. В тюркских языках лексемы ай и балта имеют общие значения как «Луна» и «топор». У монголоязыч- ных народов в этом значении они выступают в качестве тюркизма только в калмыцком языке [29, с. 81]. У бурят балта – большой молот – один из самых почитаемых инструментов кузнеца. В историческом прошлом у тюрко-монгольских народов данным термином обозначались и топор, и молот, что свидетельствует о единстве их ранней формы и функций. В ХIХ в. такими топорами-молотами под названием «монгольский топор» пользовались якуты [33, с. 370].

В бурятском шаманизме Айаа – творец душ людей, бог плодородия и производительности. Через удар грома он оплодотворяет Мать-Землю и все сущее на ней, он защитник людей и всех полезных животных, созданных им, от козней злых духов, которых поражает своей «громовой стрелой». Его ближайшим помощником является небесный кузнец Божинтой . В якутском шаманизме бог Айаа носит название Урун Айыы тойон , а основатель кузнечества Кудай бахсы представляется его третьим сыном.

Эквивалентами единого бога-громовника у разных групп бурят являются Ай/Ээ, Хайр-хан, Заяан Сагаан тэнгэри. В шаманизме монголов ХIII века Заяагачи-тэнгри (Дзаягачи) входит в число высших божеств пантеона, отличающихся слабой дифференцированностью функций. По своим основным признакам как обладание «ни с чем не сравнимым великим светом», «молниевым телом» он близок к описанию Митры бога Солнца в

–

восточноиранской традиции.

Обряд, посвященный Заяагачи-тэнгри , свидетельствует о связи его образа с хозяйственной деятельностью кочевников с табунным разведением лошадей и доением кобыл. Во времена Чингис-хана обычай почитания божества, призывавшегося вместе с неперсофициро-ванными богами Неба и Земли – Хүхэ-Мүнхэ-тэнгри и Этуген эхэ , посредством Великого возлияния кобыльего молока, приобрел статус государственного [5, с. 99].

У кудинских бурят Предбайкалья Заяан-Сагаан-тэнгэри непосредственно называется «Кузнец-Белый-тэнгэри» ( Дархан-Сагаан-тэнгэри ). Контаминация образов двух божеств осуществляется через образ Бухэ-Муя (Бохо-Муя) , который, по одной версии кудинского мифа о происхождении кузнечества, указывается как сын Заяан-Сагаан-тэнгэри [36, с. 291293], а по другой – сын Дархан-Сагаан-тэнгэри [22, с. 57-58].

Бухэ-Муя в качестве сына Заяан-Сагаан-тэнгэри выступает как культурный герой, изобретший технологию ковкого железа, а в образе сына Дархан-Сагаан-тэнгэри участвует в мироустройстве с функциями небесного мастера-кузнеца. Эти его функции изложены в тексте шаманского призывания кудинских бурят, где говорится:

Унан байhан тенгрийи Олон тулгаар тулгадлай, Хэлтеен байhан тенгрийи Хэлгэн тулгаар тулгадлай. [22, с. 58].

Небо, которое падало, Многими подпорками подпер, Небо, которое кренилось, Сотворенными подпорками подпер.

В Центральной Азии культ светоносного бога-творца становится известным, начиная с эпохи поздней бронзы, по основному культурному признаку определяемой как «эпоха колесниц». На петроглифах Монголии именно этим периодом датируются сюжеты с колесницами и фигурами воинов в широкополых грибовидных высоких шляпах, с топорами-чеканами за поясом и с подчеркнутым признаком пола. Такие рисунки, в большом количестве открытые в среднем течении р. Чулуут в Северной Монголии (Чулуут-I и Чулуут-IV), в горах Монгольского Алтая и др., датируются эпохой развитой бронзы [24, с. 104-105, 143, 159].

Мужские фигуры с боевыми топорами, в головных уборах с широкими полями, напоминающих своей формой полумесяц, обнаружены на скалах северного берега Байкала [26, с. 97]. Наличие единой мифологической идеи на всем пространстве их распространения не вызывает сомнений. Особая форма головного убора, подчеркнутый признак пола и атрибут топор передавали образ индоевропейского по истокам светоносного бога-творца с функциями громовника, подателя плодородия и плодовитости.

Типологическую параллель его образу представляют индоевропейские боги с обязательным атрибутом в виде молота или боевого топора, а их имена восходят к понятию «гром». В частности, древнерусский бог грома Перун - «молотобоец», а его имя-титул представляется как «оберегающий свет» [40, с. 61]. В литовской мифологии с молотом или боевым топором в руке преследует своего противника на небесной колеснице Перкунас [12, с. 304].

Сцены сражений на колесницах в большом количестве изображены на петроглифах урочища Тамгалы в Казахстане. Среди них встречаются «солнцеголовые существа», иногда с лучами, расходящимися радиально, иногда просто в виде диска. Солнцеголовые - это Митра-Солнце и божество-Луна, имеется и изображение Митры на спине золоторогого быка. Это культура полукочевых скотоводов, разводивших крупный рогатый скот, овец, лошадей, знавших верховую езду и занимавшихся примитивным земледелием. Распространившаяся в восточной части евразийских степей с середины II-го тысячелетия до н.э., в археологии она известна как карасукская культура. В ее орбиту входили Прибайкалье, Забайкалье, Западная Монголия, Северный Китай, Южная Сибирь, Восточный Туркестан. Путь продвижения носителей карасукской культуры в Евразии отмечают изображения боевых колесниц с впряженными в них конями на петроглифах Монголии, Алтая, Тувы, Киргизии, Казахстана, Средней Азии, Памира. Родиной же боевых колесниц является Ближний Восток [24, с. 104105, 120, 121, 126, 140, 148].

Народом, продвигавшимся на восток на колесницах, были арии. В арийской мифологии кони, колесница - атрибуты бога-громовника. В «Авесте» Митра - небесный колесничий, его везут по небу белые кони, его оружие боевой топор, «отлитый из желтого металла» [3, с. 18].

Главным «прорывом» века бронзы - из мира авестийских ариев - в железный век, в век обитателей степей - скифо-сакских племен, было сложение кочевого скотоводческого хозяйства, создание войска конных лучников. В истории Центральной Азии это «эпоха ранних кочевников», «скифская эпоха», которая сохраняет общий с ариями культ Митры [15].

Гужир-тэнгэри. В текстах средневековых монгольских обрядников, сохраняющих связь с ранним шаманизмом, иранский бог Хормусда приобретает то же значение, что и Небо ( Тэнгри ). В пантеоне вместе с Хормусдою появляется божество с функциями покровителя кузнецов и кузнечного ремесла - Гужир-тэнгри , образ которого представляется персонификацией кузнечных функций Заяагачи-тэнгри [5, с. 94-95].

У кудинских бурят-булагатов бог-покровитель кузнецов и кузнечества Гужир-Сага-ан-тэнгэри посылает богатство конным скотом и наделяет человека множеством потомков. Хоринские буряты Забайкалья Гужир-Баян-тэнгэри почитали как божество, подающее счастье и богатство в разных видах скота. Другое положение это божество занимает в шаманизме населения левобережья Ангары. В пантеоне балаганских булагатов Гужир-Бомо-тэнгэри , в варианте Гужир-Домо-тэнгэри , относится к сонму восточных черных божеств [36, с. 412]. Исключение составляют лишь отдельные группы - выходцы из Монголии.

Смена статуса и функций божества-покровителя кузнецов средневековых монголов и кудинских булагатов у балаганских булагатов производится путем добавления к теониму Гу-жир-тэнгэри бурятского названия сибирской язвы «бомо». Данное положение однозначно характеризует его как вредоносное для крупного рогатого скота божество. В источниках отсутствуют указания на его кузнечные функции у булагатов этой группы.

Разные функции божества с теонимом Гужир у кудинских и балаганских булагатов демонстрируют противопоставленность шаманского пантеона населения правобережья и левобережья Ангары, обусловленных разными типами их хозяйственного комплекса. У первых светоносное божество Гужир-Сагаан-тэнгэри по типу совершаемого в честь него обряда жертвоприношения связано с ХКТ кочевников с табунным разведением коней. У вторых это восточное черное божество, наделенное враждебными функциями по отношению к ХКТ оседлых и полуоседлых скотоводов с разведением крупного рогатого скота. Указанные обстоятельства свидетельствуют об историко-культурных истоках формирования культа Гу-жир-тэнгэри как бога-покровителя кузнецов и кузнечного ремесла в среде степных кочевников с культом коня, образ которого сопрягался с культом Солнца.

В контексте кузнечных функций божеств с названием Гужир у монголов и кудинских бурят полагаем, что данный теоним имеет генетическую общность с термином ижьи , посредством которого в абхазских нартовских сказаниях обозначается ремесло кузнеца [1, с. 276]. Вариации этого термина в форме ужи/онжи/ожи лежат в основе собственных имен богов-кузнецов бурятской мифологии – Донжи, Хожир, Божинтой .

В значении лексем, образующих имена богов-кузнецов у монголов и бурят, по всей очевидности, представлена связь их образов со светоносными божествами, имеющими индоевропейские культурные истоки. Структурно теонимы Гужир, Хожир (Гужар/Хожар) состоят из двух, предположительно, индоевропейских лексем. Первая из них указывает на ремесло кузнеца, а вторая - элемент ир/ар , описывает индоевропейского по истокам бога-кузнеца с функциями защитника Света. Такие функции божества находят отражение в тексте обрядника, составленного в период первого знакомства монгольских ханов и сановников двора с ламаистской верой. В его текстах Махагала Дархан Гужир-тэнгри представляется Высшим божеством пантеона, возглавляющим 99 тэнгри [5, с. 99]. В данном статусе божество-покровитель кузнецов и кузнечного ремесла средневековых монголов проявляет аналогии с высшим божеством шаманского пантеона бурят Предбайкалья Эсэгэ-Малаан тэнгэри (Эсэ-гэ-Ялаан тэнгэри) , который у кудинских бурят почитался как глава передних (южных) 99 тэнгри , восседающий на дне, «пупе» ХYхэ-МYнхэ-тэнгэри [22, с. 61]. Название же бурятского божества, занимавшего в пантеоне кудинских булагатов верховное положение космического плана, этимологизируется как «Отец Света».

По мнению Т.М. Михайлова, Эсэгэ Малаан в пантеоне бурят Предбайкалья и верховное божество с функциями творца в пантеоне якутов Юрюнг-айыы - ипостаси одного и того же божества [21, с. 150], культ которого восходит к образу светоносного бога-творца Айаа.

Наряду с богами-громовниками, наделенных кузнечными функциями, в шаманизме бурят выступает особый класс собственно кузнечных божеств ( дархан-тэнгэри ), которые также делятся на западных – светлых и восточных – черных. К числу таких богов относятся Асаранги-арбан гурбан-тэнгэри - могущественные покровители всех черных шаманов и кузнецов. О связи этой группы с древнеиндийской мифологией свидетельствует их классификационное имя. Древнеиндийское Asura, букв. «обладающий жизненной силой», но в более поздние времена в «Ахтарваведе» под асура понимаются только демоны (изредка выступающие и как враги людей) [34, с. 118].

Среди Асаранги-арбан гурбан-тэнгэри непосредственно с кузнечеством связан Борон-Хара-тэнгэри - покровитель всех черных кузнецов (Харан-дархаhи-т■)нг]^и) . Как гласит миф, он по приказанию восточных божеств первым из людей научил кузнечеству Хожир-Хара-дархана, семеро сыновей которого все стали черными кузнецами [36, с. 406, 412, 413].

Наряду с общими с монголами божествами с функциями небесных кузнецов, у бурят Предбайкалья выявляются три общих для пантеона эхиритов и булагатов персонифицированных богов-громовников. Каждый из них, производя молнии разного цвета – желтую, бе- лую и синюю, явно представлялся небесным мастером-кузнецом, специализировавшимся в работе с конкретным металлом. Все три божества перечислены в списке девяти Западных тэнгриев - сыновей Оер-Монхын-тэнгри [36, с. 293]. Отсутствие персонификации верховного небесного божества, выступающего с функциями творца, свидетельствует о раннем характере данного пантеона.

• 1.    Яшил - сагаан-тэнгри (Яшил-белый-тэнгри), в варианте - Ясал-Сагаан-тэнгэри са-хилгата будал (Ясал-Белый-тэнгри, спускающийся (на землю) молнией). Другое его имя Яшили-Бумал-тэнгэри . У балаганских бурят Ясал-Сагаан-тэнгэри - главный среди громов-ников западных божеств, от него падают особые камни – яшил и спускается урак – первое молоко отелившейся коровы [36, с. 416].

• 2.    Сарь-сагаан тэнгри Сахилгаата Буудал - «Небо, низводящее белую молнию». Сарь – какой-то белый металл, который также находили в земле [36, с. 293-294]. В бурятском языке сарь – латунь. Отсюда буквальный перевод теонима – «Латунь-белый тэнгэри, спускающийся ударом молнии».

• 3.    Общим у всех групп бурят является громовник Хүхэдэй Мэргэн . Знаком связи божества с кузнечеством по железу является его атрибут «железно-синий конь».

М.Н. Хангалов его функции описывает следующим образом: «Этот тэнгри специально заведует громом и молнией; он защищает земных людей от нечистых духов, против которых гремит во время грозы» [36, с. 409, 411, 416]. Это один из древнейших персонифицированных богов-громовников у бурят. О древности образа божества в связи с металлом и кузнечеством говорит его имя. Буряты словом яшил называют бронзовые вещи, «упавшие с неба» [36, с. 293]. Как известно, бронза – первый металл, освоенный человеком, является производной от меди, отсюда название божества можно сопоставить с алтайским jas «медь» и коман-ским (половецким) jas «желтая медь». Несомненное сходство с ними имеют бурятское название меди – зэд ; монгольское – жис , як. – дьэс [2, с. 90].

Технология изготовления железа . В фольклорных текстах бурят фигурирует несколько терминов, связанных с железом разного качества, что свидетельствует о развитой технологии его изготовления. Это помимо түмэр – «железо», хүхэ түмэр – «синее железо» и хара түмэр – «черное железо».

Китайские источники свидетельствуют о существовании у тюркоязычных кыргызов, проживавших на сопредельной с Предбайкальем территории в период его истории, названной в археологии как «культура курыканских кузнецов», воззрений о железе как небесном металле. «Ван-хуйту», говоря о енисейских кыргызах, сообщает: «их государство имеет железо небесного дождя, его собирают, чтобы делать ножи и мечи, (оно) отличается от обычного. … (оно) отборно и остро. При этом каждый раз, как вслед за небесным дождем люди собирают (это железо), непременно случаются пораженные (ушибленные) и убитые» [16, с. 1819].

Сообщение китайских источников о наличии у кыргызов «железа небесного дождя» описывает технологию его изготовления с использованием метеоритов, их обломки добавляли в железо, восстановленное из смеси болотной, озерной и речной руды и древесного угля. Именно из этого железа, доведенного кузнецами посредством многократной проковки до качества булата, можно изготавливать крайне острое оружие [38, с. 46-47].

Цзя Дань сообщает о кыргызах: «Обычно производят хорошее железо, называют его цзяша» (от «Kja-sa»). «Это и есть то самое (железо)» [16, с. 19].

Название железа у кыргызов VIII-IX вв. имеет общий лексический исток с бурятским термином хяhа со значениями: 1) кузнечный горн; горнило; түмэрэй хяhа – шлак от железа; 2) уст. оборудование кузницы [39, с. 634]. В монгольском языке хясаа , хяс – горн [31, с. 94]. Материалы лингвистики свидетельствуют о бытовании в традиционной культуре бурят технологии изготовления железа путем накаливания крицы в горне с последующей ее многократной проковкой, в результате которой получалась «булатная сталь» (синее железо).

Что касается технологии плавки железной руды, из которой получалась высококачественная по своей ковкости крица, то она излагается в мифе кудинских булагатов о борьбе сыновей двух небесных божеств за кузницу.

По мифу, устройство первокузни принадлежит Бохо-Тэли - среднему сыну восточного Хамхир-Богдо-тэнгэри . Построив кузницу, он освоил плавку железа из руды. Но железо у него получалось плохое, оно крошилось под ударом молота. Бохо-Муя - средний сын западного Заяан-Сагаан-тэнгэри (Дархан-Сагаан-тэнгэри ), увидев неудачную попытку Бохо-Тэли , напросился к нему в помощники. Получив согласие, он бросил в печь горный песок ( хадайн хайр ) и железо сделалось ковким. Тогда Бохо-Муя отнял у сына восточного тэнгри кузницу, а Бохо-Тэли построил себе новую кузницу [36, с. 302-303].

Миф описывает технологию плавки руды у населения Предбайкалья с пространственным кодом «восток», производившейся без применения флюсов. При этом способе плавки кузнец не имеет возможности управлять процессом получения железа нужной крепости. В то время как при использовании в процессе плавки руды в качестве флюсов белого кварцевого песка получается железо, которое посредством проковки молотом на наковальне кузнецы доводят до нужной крепости.

В контексте тюркского периода в истории Предбайкалья, интересно отметить, что в исследуемый период использование флюсов не было известно якутским мастерам [33, с. 368], считающихся наследниками «культуры курумчинских кузнецов».

Мифы о происхождении кузнечества в локальных традициях бурят . В Предбайкалье культура населения с кочевым типом хозяйства, основанного на табунном коневодстве, имеет историко-культурные связи с Восточной Монголией, тюрками Орхона, в то время как культура населения с скотоводческо-земледельческим типом хозяйства имеет общность с культурой населения Южной Сибири, Средней Азии, а через них с культурой Древнего Ирана. В Предбайкалье население с иранским типом культуры проживало на территории, составляющим изолированный, замкнутый ареал в бассейне Оки, главным образом, ее притока -Ии и Уды (Чуны) [20, с. 42]. В устье Унги - левого притока Ангары А.П. Окладниковым было исследовано поселение согдийцев-колонистов, проживавших здесь в эпоху орхонских тюрков, особенно в уйгурское время [27].

Соответственно двум ХКТ у бурят Предбайкалья бытуют два разных мифологических сюжета о происхождении кузнечества - эхиритский и булагатский, которые условно можно обозначить как «орлиный» и «бычий».

В мифологии эхиритов в качестве первого кузнеца почитается дух-хозяин о. Ольхон в образе орла под именем Хан-кута-бабай . Кузнецом является и его брат Томорши-нойон [36, с. 454]. По другим сюжетам, орел наделяется функциями предковости как для кузнеца, так и для шамана [36, с. 364; 37, с. 141-142]. Известен сюжет, согласно которому орел был первым шаманом-кузнецом, он передал свое шаманское и кузнечное искусство женщине. Она на земле между людьми была первой шаманкой и первым кузнецом [37, с. 130].

Мотив функциональной общности орла в происхождении кузнечества и шаманства, присутствующий в мифах бурят, имеет прямую связь с представлениями якутов о том, что души кузнецов, как и шаманов, выращиваются орлом в верхнем мире на березе [42, с. 115]. Береза как мировой медиатор и орел как знак верхнего мира - коды индоевропейской картины мира, проникшей на территорию Центральной Азии и Сибири с кочевыми восточноиранскими племенами. Свидетельством формирования представлений о кузнечестве в связи с образом орла у бурят являются культовые плащи из орлиной кожи, которую снимали вместе с крыльями. Такие плащи шаманы надевали во время обряда [37, с. 183].

Функции орла в сюжетах бурятской мифологии позволяют видеть в нем древний и универсальный тип божества космического значения, по мнению М. Элиаде, предшествующий образам тотемных предков. Особая роль таких божеств состоит в посвящении шаманов и особой роли шаманов в медиации между небом и землей [19, с. 181].

В мифах эхиритов и якутов орел - маркер верхнего мира, Солнца, светлых божеств-творцов, выполняет цивилизаторские функции, он духовный отец кузнеца. Данное обстоятельство согласуется с предположением, что на начальном этапе «позднейшие ремесла входили в иную систему, связывающуюся, прежде всего с сакральными представлениями, и были соотнесены с общей космологической схемой» [11, с. 87].

В целом можно сказать, что, несмотря на мотивы «предковости» орла для шаманов и кузнецов, проявляющиеся в отдельных сюжетах кузнечного мифа, в воззрениях эхиритов на первый план в его образе выступают черты культурного героя, отчасти и демиурга, выполняющего медиативные функции между небесными божествами и земными людьми, которые затем переходят на шаманов-кузнецов.

В этническом плане один из сюжетов представляет кузнечество, как и шаманство, явлением, привнесенным в бурятскую среду извне - по женской линии родства. Кудинские буряты полагали, что женщина, которой орел передал свой шаманский дар, была тунгуской [37, с. 140-142].

По мифологическим представлениям балаганских бурят, мальчик, родившийся у тунгуски от орла, стал первым бурятским шаманом по имени Моргон-Хара [37, с. 142], т. е черным шаманом. По поверьям бурят, он мог оборачиваться в большого черного медведя.

Время формирования данных мифов непосредственно указано в их сюжетах как доша-манский период, соотнесенный с традицией экзогамных браков, заключавшихся между бурятскими и тунгусскими родами. В этих воззрениях медведь, образ которого сложился на основе представлений о зооморфных тотемах со стороны женского истока рода, в процессе социально-исторической трансформации тотемизма в шаманство в условиях отцовского рода становится духом-помощником черного шамана. В материализованном виде идея медиатив-ности кузнеца и шамана находит воплощение в железной подвеске на культовом плаще шамана у эвенков-орочонов. Она представляет собой симбиоз «орел-человек-медведь» и является символом Грозы [17, с. 14, рис. 6]. Изображение такой фигуры на петроглифах р. Зеи в бассейне Амура эвенки называли тюркским термином агды. Приамурские эвенки считали, что агды это железная птица, при полете которой гремит гром. На шаманских костюмах ее изображали с топором [17, с. 15, рис. 7] - универсальным атрибутом бога-громовника в мифологии индоевропейских народов.

Мифологические сюжеты булагатов о происхождении кузнецов можно объединить в «бычий цикл». Это сюжет о Шаргай-нойоне, который спускается с неба верхом на быке для обучения земных людей кузнечеству. Сюжет кудинских булагатов об изобретении кузницы и производстве плавки железа сыновьями двух тэнгэри , борющихся в образах быков. Все они, так или иначе, содержат отдельные мотивы, связанные с образом Буха-нойона - тотемного быка-предка племени Булагат . Иллюстрация отдельных событий генеалогического мифа булагатов представлена в наскальной графике Западной Монголии и Южной Сибири. Это второй вектор направления культурных связей населения Предбайкалья, имеющий общность с культурой оседлых и полуоседлых скотоводов и земледельцев Средней Азии - в хозяйстве, с иранским культом быка Гопат-шаха - в духовной культуре.

Итак, исследование структуры, функций и историко-культурных истоков кузнечного культа бурят свидетельствует не столько о его типологической, сколько его историко-генетической связи с кузнечными культами у широкого круга народов Евразии. Сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический анализ мифологических мотивов, являющихся идейной основой культа, образов божеств-покровителей ремесла, ритуально-обрядовых действ, места и времени устройства обрядов и, наконец, лингвистические параллели, обнаруживаемые в названии ключевых терминов этого культа у бурят с аналогичными явлениями в культуре народов Евразии, позволяют придти к выводу о его индоевропейских истоках.