Легенды о племени хонгодор в интерпретации бурятских писателей

Самое известная легенда о хонгодорах – это легенда о приходе их на нынешнюю бурятскую землю из Монголии. Она бытует в разных вариантах, отличающихся друг от друга и содержанием, и художественными деталями –в зависимости от места жительства родов. А. Бальбуров в романе «Поющие стрелы» обратился к аларской версии, в которой говорится о трудном переходе через степи и горы, о людских и материальных потерях. В легенде воспевается долг сына перед отцом, каждого члена перед родным племенем, личности перед обществом, когда сам вождь отдает приказ казнить себя за то, что настоял освободиться в трудном походе от стариков: «Двенадцать поющих стрел попали в сердце вождя». В новеллу-легенду рассказчик вставляет фрагмент и от себя: «Говорят, есть в Саянах такое глухое ущелье, откуда до сих пор несутся крики и проклятия. Говорят, даже вечный грохот водопада в том ущелье не может заглушить стонов и криков несчастных. Так говорят хонгодоры» [Бальбуров, с. 250]. Вождь, таким образом, понес наказание пострашнее смерти – проклятие умервщленных по его приказу старейшин рода.

Поучительный смысл легенды, усиленный художественным замыслом писателя, можно рассмотреть на примере существующей в Тунке легенды «О старухе донгайдке», которую можно услышать у знатоков старины села Амаргол Тун-кинского района. Характерно то, что содержание этой легенды видоизменялось в зависимости от рода и племени, к которому относил себя тот или иной рассказчик. Данная легенда переработана Владимиром Тулаевым [Тулаев].

Одна старуха-донгайдка была брошена на произвол судьбы своими сородичами-донгайдцами на середине длинного и томительного пути их кочевья. Ее нашли два хонгодора, приютили, вылечили, поставили на ноги. Она была бесконечно благодарна им и произнесла вещее благопожелание: «Хоёрхон хонгоодорни хорин түмэн болооройт» («Пусть два мои хонгодора размножаются и расплодятся до двухсот тысяч человек»). Поскольку старуха была в страшном гневе по отношению к своим сородичам, она вымолвила проклятие в их адрес: «Долоон түмэн донгойдуудни долоон зу-ундаа орогты» («Пусть семьдесят тысяч моих донгайдцев сократятся, уменьшатся до семисот человек»). Знатоки Тункинской долины вспоминали, что, действительно, после таких слов старухи хонгодоры стали быстро умножать свою численность, а донгайдцы, опомнившись и поумнев, попросили прощения – милости у своего предка-матери, стали молиться ей, что помогло племени в дальнейшем жить и преумножаться, как прежде [Тулаев, с. 56].

С приходом хонгодоров в Оку связана этимология топонима «Аха», обозначающего как реку, так и сам край. До этих мест дошли два брата. На второй день доехали до озера, от которого брала свое начало эта река. У озера братья устроили ночлег. Наутро младший брат Тархай, обращаясь к старшему, вдруг изрек: «Не назвать ли, дорогой Ахай, это безымянное озеро в честь тебя и нашего ночлега на берегу озера?». Задумался Бу-ранхан. Разумеется, велика была честь. И он, тяжело вздохнув, сказал: «Да, слишком высоко доверие и огромна миссия – нести на своих плечах столь сказочное имя, но пусть будет по-твоему. Да будет так впредь, на веки вечные; пусть так называют наши потомки это озеро, эту реку, этот край – Аха» [Тулаев, с. 54].

К следующей группе легенд о хонгодорах относятся генеалогические. Примечательно, что они обработаны также В. Тулаевым. Одну из них – легенду о Баасаане – использует в своей поэме «Баатарай соло» («Жамбал Тулаев») Шагдар Байминов [Байминов, с. 300]. Герой Советского Союза Жамбал Тулаев, которому посвящена поэма, относится к 12-му поколению хонгодоров, а само генеалогическое древо составил один из летописцев Тагархая Лопсон-Доржа Аюшеевич Гунсенов. Родословная его такая: Хонгодор – Ашхай – Хитад – Муу – Саган Моёотой – Баа саан – Андараан – Боохолой – Туулай – Даша – Еша – Жамбал. Предки Жамбала Тулаева в основном занимались охотой, были неплохими стрелками. Об одном из них – Баасаане – сохранилась легенда, использованная Ш. Байминовым.

Однажды охотники взяли с собой в тайгу 9летнего Баасаана. Добравшись до места охоты, они оставили мальчика в балагане и сказали ему, что он еще мал для охоты, пусть научится охранять стоянку, еду готовить и т.д. И еще предупредили, чтобы далеко он никуда не ходил, особенно на большую черную гору, которая находилась на западной стороне от балагана. Баасаан, оставшись один, быстро собрал сухой валежник, развел костер, сварил чай и стал ждать старших. Но вскоре ему стало невтерпеж сидеть без дела целый день. Он начал думать, почему ему запретили ходить на черную гору. И любопытный мальчик все-таки решил сходить туда незаметно и посмотреть, что там есть. Взял с собой кремневку (ружье, стреляющее при помощи кремня) и направился к горе. Поднявшись тихо на гору, Баасаан увидел на поляне огромного медведя с белым пятном на лбу, который, ничего не замечая, спокойно жевал траву. Мальчик бесшумно подкрался к нему поближе и, прицелившись прямо в белое пятно, спустил курок кремневки. Медведь страшно заревел, прыгнул высоко вверх и упал с таким грохотом, что земля задрожала. Как только была убита эта громадина, со всех сторон побежали без оглядки десятки медведей. Видимо, они охраняли своего медведя-царя.

Когда Баасаан вернулся на стоянку, старшие уже ждали его. Увидев мальчика, стали его расспрашивать, куда он ходил, что делал. Пришлось Баасаану рассказать о случившемся. Но бывалые охотники не поверили ему, ведь с той горы никто из охотников не возвращался живым. На следующее утро охотники все-таки решили сходить на гору. Поднявшись и увидев мертвым огромного медведя, сначала глазам не поверили. Им ничего не оставалось делать, как снять шкуру с убитого медведя. Длина шкуры была около трех саженей, а толщина пуленепробиваемой. Убить его можно было, оказывается, попав только в белое пятно на лбу. В берлоге медведя-царя охотники нашли более двадцати кремневок, столько же человеческих черепов. А шкуру отдали соседям-сойотам в обмен на сорок шкур обычных медведей. Сойоты, в свою очередь, подарили эту необычную шкуру русскому царю, за что потом имели большую привилегию на охотничьи угодья.

С тех пор Баасаан стал легендарным охотником. Если вдруг в тайге медведь нападал на человека, надо было кричать: «Стой! Я из рода Баасаана». И любой медведь, услышав эти слова, в какой-то миг замирал. В этот момент охотник успевал выстрелить в него и уложить наповал [Тулаев, с. 57].

К генеалогическим мы относим легенду об эхиритах, булагатах и Эреэдэе, который был, согласно легенде, родоначальником тункинских бурят. Мотивы легенды присутствует в повести Балдана Ябжанова «Саяанай домог» («Саянский сказ»), одним из героев которой является Жам-бал Тулаев.

Если легенду о Баасаане относим к героической охотничьей группе, то маленькая поэма Ш. Байминова «Хонгоодор» – героическо-бранная. Она основана на лирико-воинственной легенде о воине, мечтающем о мирном бытии. Он возвращается в родные края через десятки лет, подъезжает к юрте, поет песню своей молодости, с трепетом сердца надеясь, что выбежит навстречу молоденькой его красавица-жена. А вышла из юрты согбенная, дряхлая старушка, только глаза ее горели с прежней любовью…

Еще одна группа легенд и преданий, ставших достоянием художественной литературы, – это топонимические, одновременно относящиеся к генеалогическим, этномифологическим. Например, легенды, записанные в Закамне среди ен-горбойцев Хандажапом и Лупсаном Цыреновы-ми [Цыренов Х., Цыренов Л., с. 57].

Особо выделяются легенды о хонгиратах, которых в последнее время в научных исследованиях склонны отождествлять с хонгодорами, вернее, хонгодоры исторически восходят к хон-гиратам, как и племя хори – к горлосам // курала-сам. Хонгираты, горлосы, икиресы (эхириты) в своем единстве упоминаются в «Сокровенном сказании монголов», «Собрании сочинений Рашид-ад-дина», в сочинении Абуль-гази [Ангар-хаев, 2013; 2005; 2003].

В пятитомном романе-мозаике Ардана Ангар-хаева изображены представители племени хон-годор // хонгират [Ангархаев, 2009]. Ярко обрисован образ предводителя хонгиратских племен Дэй-Сэцэна. Также приводится предание о братьях из местности Золотая чаша (Алтан Сугсэ) – Зур-луг Мэргэн (родоначальник хонгиратов), Ху-байшира (родоначальник олхонутов и икиресов), Тусубодо (родоначальник хонгиратов, горлосов, харанутов) и другие главы родов , всего 6, по Абуль-Гази, Сайшияла, что подтверждает единство бурятских племен – хори, хонгодор, эхирит, булагат.

На единство племен прямо указывает единство языка (h-акающий говор), мифоэпических традиций (легенды о Буха ноёне, о лебедице-прародительнице имеются у хори и хонгодоров). О лебедице-прародительнице записано С.П. Бал-даевым у эхирит-булагатов, также отдельные записи сделаны в Оке и Тунке. У аларских хон-годоров в их легенде говорится, что Хоредой Мэргэн жил на одном из островов Ангары (Ангара, низовья Иркута считается первичной родиной хонгодоров) и небесной супругой его стала лебедица на озере Оса-нур.

В творчестве А. Ангархаева широко представлен хонгодорский мир. Он освещается в кон- тексте всего монгольского мира, в котором пра-буряты играли важную роль, что находит подтверждение в легенде о выходе монголов из прародины – Эргэнэ-хүн.

Роман-мозаика «Небо и Земля», написанный в целом на документальной и исторически-литературной основе, при обращении к легендам и преданиям, мифологическим образам в связи с мифопоэтическим характером изложения обретает своеобразный стиль, соединенный с поэтикой устного народного творчества, что можно назвать романтико-историческим реализмом. Нам кажется, как пример можно привести главы о выходе монголов из Эргэнэ-хон, разведывательный поход Буртэ-Чоно и Гуа-Марал к Бур-хан-Халдунну, реке Хэрлэн, к тому священному месту монгольского мира, где было заложено начало эпохи Чингисхана.

На наш взгляд, легенды, предания, мифы хон-годоров еще недостаточно изучены, особенно в их литературно-художественном отражении.