Ложное сообщение о преступлении как уголовно-правовой феномен

Феномен ложного сообщения о преступлении — один из малоизученных в отечественной уголовно-правовой доктрине, возможно, ввиду того, что по своей природе он более близок к категориям психологии и других социогумани-тарных наук. В частности, это касается и вопроса о том, что следует считать ложным сообщением о преступлении не по сути, а по содержанию. В теории уголовного права на него нет однозначного ответа. Чаще всего в литературе данное словосочетание используется без анализа его содержания и описывается весьма поверхностно. В тех случаях, когда на нем заостряется внимание, ученые не могут сойтись во мнении, к какой конкретно части сообщения о преступлении следует относить признак «ложный».

Если исходить из понятия лжи как информации, не соответствующей действительности, которая сознательно подается как истинная в процессе общения, то под ложным сообщением о преступлении прежде всего следует также понимать сведения о преступлении, которые не соответствуют реальному положению вещей [6, с. 125]. Но преступление — довольно слож- ное явление, представляющее собой совокупность объективных и субъективных признаков человеческого поведения. Поэтому искажение информации о преступлении может касаться не только его целиком, но и отдельных его элементов. Отсюда и в литературе ложное сообщение о преступлении рассматривается двояко, либо 1) как информация о преступлении, которое не имело места в объективной действительности [3, с. 316], либо 2) как информация, искажающая отдельные обстоятельства совершения преступления [4, с. 406].

Первая точка зрения кажется нам более предпочтительной. Учитывая, что определение «ложное сообщение о преступлении» не содержит каких-либо элементов детализации термина «преступление», то оно, судя по всему, относится к преступлению в целом. Иначе говоря, по логике вещей в нем идет речь о самом факте совершения преступления или его подготовки, а не о каких-либо отдельных признаках того или иного преступного посягательства. Если было бы наоборот, рассматриваемое выражение должно было бы иметь более расширенный, пространный вид. Как минимум, оно должно быть растянуто до формулировки «ложное сообщение об обстоятельствах совершения преступления».

В пользу приведенного высказывания выступает и еще один важный аргумент. Если в сообщении о преступлении искажаются только отдельные признаки его совершения, но само преступление имеет место в объективной действительности, то эту информацию уже нельзя назвать абсолютной ложью. В ней присутствует элемент правды, причем в соотношении с наличествующей ложью он гораздо более существенен, поскольку касается момента, имеющего, несомненно, более важное социально-правовое значение, то есть самого факта совершения преступления. По отношению к нему в целом при наличии названного выше обстоятельства уже нельзя сказать, что данная информация является ложной.

Конечно, ложь в отношении некоторых сторон преступления, каких-то его признаков тоже способна влиять на его социальную значимость в целом [5, с. 56]. Тем не менее она лишь детализирует общую оценку сообщения о преступлении, меняя ее не по вертикальной шкале ценностных ориентиров, а по горизонтали, так сказать, в одной плоскости, находящейся на фиксированной высоте, которую установил сам факт совершения преступления. Данное выражение следует считать образным, поскольку те или иные обстоятельства совершения преступления, как известно, могут влиять не только на степень общественной опасности посягательства, но и на ее характер со всеми вытекающими отсюда последствиями. С помощью этого примера мы хотели лишь показать различие в категориальном статусе самого факта совершения преступления и отдельных его признаков как части и целого.

Резюмируя сказанное, позволительно сделать следующий вывод. При установлении признака ложности сообщения о преступлении необходимо, по нашему мнению, прежде всего ответить на вопрос о том, имело ли место само преступление в объективной действительности, безотносительно того, насколько правдива информация о тех или иных его конструктивных признаках.

Между тем и этот, как может показаться, простой и понятный вопрос с точки зрения обывателя не всегда предполагает однозначный ответ на него специалиста. Причина тому также лежит в плоскости права. Как мы уже говорили, употребление термина «преступление» в праве имеет специфические особенности. Оно может повлечь существенные социальные и правовые последствия и, как правило, всегда затрагивает важнейшие права и законные интересы лиц, которых касается. Поэтому его использование допустимо только при строгом соблюдении ряда юридических условий.

Если следовать букве закона, то установление факта совершения преступления является прерогативой суда. На данный момент почти во всех цивилизованных странах на конституционном уровне закреплен принцип презумпции невиновности, согласно которому никто не вправе называть человека преступником, пока факт совершения им преступления не будет установлен в законном порядке [7, с. 239]. Поэтому, по мнению многих ученых, о преступлении как таковом позволительно говорить только при наличии соответствующего приговора суда, вступившего в законную силу [4, с. 217].

Данное выражение в какой-то мере справедливо, но, как нам кажется, только при использовании термина «преступление» в общении между людьми, сведущими в юриспруденции, в деятельности правоохранительных органов и т. д. Но и здесь подобное утверждение не выглядит безапелляционным, если, например, речь идет о деянии, которое еще находится в процессе расследования.

Надо сказать, что сам уголовный закон подходит к решению данного вопроса весьма неоднозначно. Так, ст. 14 УК трактует преступление как виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное УК под угрозой наказания. Как видно, в данном определении формальный момент, описанный выше, опускается. Вместе с тем в некоторых случаях, например, раскрывая положения необходимой обороны, законодатель говорит не о преступлении, а о посягательстве, то есть учитывает, что нападение на обороняющегося формально может и не представлять собой преступление.

Конечно, если ратовать за принципиальную чистоту и грамотность в юридическом смысле, то без наличия соответствующего приговора, вступившего в законную силу, говорить о преступлении неправильно, позволительно лишь о деянии или посягательстве, содержащем в себе признаки преступления, предусмотренного УК. Тем не менее даже в юридической лексике, на наш взгляд, не стоит столь строго относиться к использованию данного термина, поскольку в теории уголовного права этот вопрос до сих пор остается дискуссионным. Кроме того, очевидно, что названных тонкостей не знают лица, хотя и имеющие юридическое образование, но не вни- кающие в проблемы уголовно-правового регулирования общественных отношений. Не трудно представить, как тяжело будет разобраться во всех обозначенных тонкостях простому обывателю.

В данном контексте нельзя не учитывать и тот факт, что уголовная ответственность, по наиболее распространенному мнению, возникает с момента совершения деяния, содержащего в себе признаки преступления, и ее воздействие на лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступного посягательства, начинает ощущаться уже на самых первых шагах осуществления уголовного преследования [2, с. 41; 10, с. 23]. Поэтому для большинства людей то обстоятельство, что по поводу какого-либо деяния производится расследование, выступает основанием для понимания его как преступления.

Однако даже если не учитывать описанный выше формальный момент использования термина «преступление», есть в уголовном праве и другие спорные моменты, усложняющие понимание сущности ложного сообщения о преступлении. Так, диспозиции норм об ответственности за преступные посягательства во многих случаях содержат описание не только самого деяния, но и ряда обязательных признаков, отсутствие которых говорит об отсутствии оснований уголовной ответственности [9]. Многие деяния, хотя и представляют опасность для общества, не являются преступлениями, например, ввиду того, что в них отсутствует предусмотренная законом преступная цель (корыстная цель в хищении), мотив (в составах подмены ребенка или незаконного усыновления), последствия (при неоказании помощи больному) и т. д. В некоторых деяниях отсутствуют необходимые признаки субъекта ввиду того, что они совершаются невменяемыми лицами, не достигшими возраста уголовной ответственности, и т. п.

Отдельного внимания среди обозначенных обстоятельств заслуживают признаки, характеризующие внутреннюю сторону совершения преступления. С одной стороны, современное понимание преступления исходит из принципа субъективного вменения. Согласно его положениям, преступным можно назвать только виновно совершенное деяние. С другой стороны, во многих статьях Особенной части УК о вине не говорится. Признак виновности вытекает из общего понятия преступления, закрепленного в ст. 14 УК. Вместе с тем, в отличие от современной, уголовно-правовая доктрина прошлого допускала возможность признавать преступлением деяния и по одному признаку причинения вре- да, наступления общественно опасных последствий, что, надо сказать, в значительной степени отложилось и в сознании народа [10, с. 38].

Таким образом, вопрос о характере сообщения о преступлении упирается в само понятие «преступление». Как же быть в том случае, когда общественно опасное деяние, предусмотренное УК, имеет место в объективной действительности, но ввиду тех или иных обстоятельств оно не является преступным? Будет ли ложным, не соответствующим действительности сообщение об указанном деянии как о преступлении?

На наш взгляд, при решении данного вопроса нужно учитывать два важнейших аспекта. При определении сущности понятия «ложное сообщение о преступлении» изначально нужно исходить из обыденного представления о преступном посягательстве простого человека, не имеющего специальных познаний в области уголовного права. Простому обывателю Уголовный кодекс не знаком во всех его подробностях [8, с. 187]. Поэтому понимание им преступления охватывает прежде всего само деяние, а не все конструктивные объективные и субъективные признаки состава преступного посягательства в деталях и тем более факторы юридического свойства, влияющие на квалификацию преступлений.

Немного сложнее обстоит дело с вопросом о необходимости включения в содержание исследуемого феномена субъективных признаков преступления, в первую очередь вины. Юридически, конечно, о преступлении без признаков вины говорить неправильно [1, с. 114; 11, с. 47]. Очевидно, что и общественная опасность деяния без вины находится под сомнением. Тем не менее нельзя не признать, что виновность — это неявный признак, который не всегда отчетливо проявляется в момент совершения того или иного поступка. Его нужно доказывать. Не случайно установление наличия вины в преступном посягательстве определяется судом.

По мнению психологов, с которыми, на наш взгляд, следует согласиться, первоначальная картина любого акта человеческого поведения определяется прежде всего по фактическому характеру, признакам внешней стороны совершения поступков, по их отображению в объективной действительности, по тому, какие признаки очевидны для воспринимающего. Установление содержания внутренней стороны деяний предполагает довольно сложную многоступенчатую мыслительную деятельность, которая требует точности восприятия деталей действия и зависит от множества факторов.

Представление о вине лица, совершившего общественно опасное деяние, может быть существенно искажено в сознании воспринимающего, особенно если за рамками его восприятия остаются важные детали совершения преступления. Надо сказать, что подробности совершения преступления, влияющие на его оценку, часто как раз и остаются за пределами тех сведений, которые распространяются в быту и средствах массовой информации, поскольку детали следствия, как известно, нельзя разглашать по закону, а детали приговора часто не запоминаются ввиду его объема и специфики юридической лексики, используемой в процессе его оглашения. Неудивительно, что многие подробности, неяркие с точки зрения простого слушателя, не имеющего юридического образования, зачастую остаются вне его внимания.

К тому же нельзя не учитывать, что виновность — это признак, который не имеет прямого выражения в объективной реальности. Он проявляется опосредованно, отражаясь в характере деяния, например, через способ его осуществления и т. д. Его определяют по тем или иным чертам деяния, по словам обвиняемого и т. д. О нем догадываются, его предполагают, но не видят, не ощущают напрямую. Отсюда и вопрос о виновности лица в момент совершения конкретного деяния, как правило, не имеет стопроцентного ответа.

В данной связи, определяя содержание понятия ложного сообщения о преступлении, следует, по нашему мнению, придерживаться такого описания, которое соответствует обыденному пониманию преступления, отражающему социальную значимость деяний, их общественную опасность и прежде всего сам факт совершения общественно опасного деяния, без учета юридических тонкостей его состава и указания его отдельных признаков.

Под ним, на наш взгляд, следует понимать умышленно используемые сведения, содержащие информацию о совершении общественно опасного деяния, запрещенного УК, его подготовке или участии в нем, не имевших места в объективной действительности, либо сведения, содержащие намеренное указание как на преступное деяние, которое в силу тех или иных фактических обстоятельств или юридических особенностей таковым не является. Их распространение, передача соответственно будут образовывать понятие ложного сообщения о преступлении как действия.