Между Сциллой и Харибдой: проблема обретения социальной идентичности российским обществом

Владимир Фетисов профессор факультета социологии СПбГУ

Российское общество крайне разобщено. Поэтому в нем возникла настоятельная потребность в консолидации, укреплении единства, без чего трудно рассчитывать на стабильность и тем более модернизацию — важнейшую задачу времени. Где же те ценности и принципы, цели и ориентиры, которые могут нас объединить и обозначить вехи дальнейшего движения? Они весьма туманны. Общество расколото. Одни его тянут вправо, другие — влево, третьи — назад, к далеким истокам. Идут дискуссии о том, какая модель развития — неолиберальная, социалистическая или консервативная больше подходит России.

От предвзятости к объективному анализу социальных систем

Со временем мы все больше удаляемся от современного общества. Однако многие политики, теоретики и журналисты продолжают неистово сражаться с, казалось бы, навсегда поверженным строем, пытаясь вновь и вновь показать его несостоятельность и обвинить во всех смертных грехах. Сбрасываются с пьедесталов прежние герои и на их место возводятся новые, радикально переоцениваются события советского времени. Весьма показательна идущая в течение нескольких месяцев телевизионная передача "Суд времени", которая рельефно высветила наличие двух диаметрально противоположных взглядов на советское прошлое. Сторонники одного пытаются разобраться в нем, видят его плюсы и минусы, достоинства и недостатки, приверженцы второго дают ему резко негативную оценку, не приемлют социализм, явно и недвусмысленно тем самым защищая другой общественный строй. Однако в действительности не всё так однозначно как они пытаются показать. Многие россияне, в том числе и молодые, о чем говорят результаты голосования, как в этой передаче, так и социологических опросов, не разделяют подобные взгляды.

Отношение ко "второму изданию капитализма" претерпело заметную эволюцию. Если вначале на него возлагались большие надежды, то вскоре эйфория стала уступать место более объективной и трезвой его оценке. Причем, сопоставляя различные социально-экономические системы, люди все больше оценивают их, так сказать, не идеологически, а с точки зрения своей непосредственной жизни. На первый план здесь выходит безработица — явная и латентная, порожденная приватизацией и деиндустриализацией, резким сокращением производства и его сырьевой направленностью. Особенно болезненно она сказывается на градообразующих предприятиях и, следовательно, на уровне жизни населения моногородов и сельских жителей. Другой социальный недуг — чрезмерное расслоение общества, огромный разрыв в уровне и качестве жизни различных слоев. Децильный коэффициент как показатель социаль- ного расслоения по официальной статистике равняется 16 (по мнению независимых экспертов он намного выше), в то время как в Скандинавских странах 3-4, в Евросоюзе 5-6, Южной, Восточной Азии, Японии и Северной Африке — 4-6, в США — 9, в Южной Африке — 10, в Латинской Америке — 12 (1, с.3-4).

Среди других черт жизни — постоянное повышение тарифов на услуги, рост цен, инфляция, мизерный прожиточный минимум, низкие доходы, несмотря на увеличения зарплаты и пенсий, небывалый размах преступности, непродуманные реформы различных сфер, неуверенность людей в завтрашнем дне. Удручающее впечатление производят вымирающие деревни, зарастающие мелколесьем поля и пашни, хищническая вырубка лесов… Мировой кризис в результате сырьевой направленности экономики обернулся наибольшим падением производства среди стран "большой двадцатки". Россия за последние два десятилетия не только не нарастила свой потенциал, но и утратила многое из того, что было достигнуто в результате труда нескольких поколений советских людей. Она превратилась в периферийную страну, в которой растет лишь количество долларовых миллиардеров. Только за один прошедший, причем кризисный год, оно увеличилось с 49 до 77, что иначе, как чудом российского капитализма не назовешь. В то же время около двух третей населения принадлежит к бедным и малообеспеченным слоям. Они имеют весьма скромные доходы, вынуждены на всем экономить, для них затруднен доступ к образованию и качественной медицинской помощи, ко многим другим благам. О бедственном положении населения свидетельствует устанавливаемый на основе федерального закона прожиточный минимум, сориентированный лишь на выживание (в Санкт-Петербурге во втором квартале текущего года он составил 5559 руб. 60коп.). Масштабы бедности в стране, что вынуждены признать политики, сильно занижены. Доходы россиян растут, но в основном за счет богатых, которые и поднимают планку. Поэтому назрела необходимость перехода от прожиточного минимума, обеспечивающего лишь выживание к социальным стандартам (2).

Для большинства россиян характерны не оптимизм и уверенность, а озабоченность сегодняшним днем, недоверие к институтам власти, тревожность и страх, вызванные постоянно происходящими авариями, катастрофами, терактами, убийствами, всепроникающей и непобедимой коррупцией. Недавние события в станице Кущевской и Гусь-Хрустальном показали, к какому беспределу приводит сращивание криминала с властью. По данным печати, ежедневно только в дорожнотранспортных происшествиях погибает 66 человек, количество убийств составляет 22 человека в год на 100 тыс. жителей, что в 20 раз больше, чем на Западе. Ежегодно пропадает без вести около 120 тыс. человек. Сегодня шанс умереть молодым со- ставляет 32%, в Европе в три раза меньше. По уровню смертности Россия занимает 22-е, а по продолжительности жизни 157е место в мире. Показательно, что А. Солженицын, которого трудно заподозрить в симпатиях к социализму главной проблемой постсоветской России считал сбережение народа. Глубокое социальное расслоение привело к пространственному разделению общества. Верхи создают свой благополучный и заботливо ухоженный, тщательно отгороженный от низов мир. В результате непомерно растет количество разных охранников, сторожей, прислужников, ведущее к растрате человеческих ресурсов.

Нельзя отрицать некоторые позитивные сдвиги, игнорировать попытки власти изменить ситуацию к лучшему. Однако продвижение в этом направлении крайне незначительно по сравнению с возможностями, которыми обладает страна. Решаются, как правило, частные, несвязанные друг с другом вопросы. Утрачивается понимание главных, ключевых проблем общественного развития, сопряженных с потребностями и интересами большинства. Политики, характеризуя общество, оперируют отдельными показателями: ростом ВВП, количеством инвестиций, курсом валют и т.д., порой превращая их в фетиши. Население же судит о нем более конкретно и целостно: насколько стали доступны продукты питания, необходимые для жизни товары и жилье, качественная медицинская помощь и образование, в какой мере обеспечивается занятость и безопасность людей. В данном отношении представляет интерес разработанный экспертами ООН интегральный показатель зрелости общества — Индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), по которому за последние два десятилетия Россия резко опустилась вниз — в седьмой десяток стран.

Почему же тогда ведется "война" с советским прошлым, люди и события которого получают противоположную по сравнению с прежней оценку? Нам объясняют: "исключительно ради объективности". Действительно, многое тогда замалчивалось, порой героизировалось то, что не имело оснований и, наоборот, наказывались люди, достойные общественного признания. Но это вовсе не означает, что теперь во всем нужно менять плюсы на минусы, изображать другую сторону не иначе, как в виде грубой толпы, возглавляемой кучкой людей в кожаных куртках. Выходит — там и тогда чуть ли не повсюду царил злой умысел. "А здесь и теперь?" "Здесь и теперь,— отвечают нам,— хотели как лучше…"

Нередко высказывается мысль об ущербности, неполноценности, рабской психологии советских людей, о чем говорит запущенный в обиход термин "совки". Весьма настойчиво это положение повторялось участниками команды Л. Млечина в передаче "Суд времени", заявившими о том, что в советское время произошла антропологическая катастрофа. Однако, если все так было ужасно, то как справедливо отметили их оппоненты, откуда появилось столько умных, образованных людей, профессионалов во всех сферах, ученых, писателей, художников, актеров…?

Рабы могли построить египетские пирамиды, но им было не под силу осуществить те грандиозные преобразования, которые совершили советские люди, несмотря на все выпавшие на их долю лишения и трагедии. Речь идет о превращении за короткий исторический срок отсталой, крестьянской страны в индустриальную державу, одолевшую злейшего врага человечества — фашистскую Германию, о быстром восстановлении разрушенного войной хозяйства, покорении атома и освоении космоса, о достижениях в науке, образовании и здравоохранении, культуре и искусстве. Советский проект, говоря современным языком, обладал творческим потенциалом, который проявлялся вопреки произволу и репрессиям власти. Игнорирование данного факта означает предвзятый и односторонний взгляд на советское общество, изображающий его чуть ли не сплошным ГУЛАГом, а живших и работающих в нем людей конформистами и манкуртами. Показательно, что в названной выше передаче на вопросы: "Советский человек: идеологический миф или историческое достижение?" Люди проголосовали в пользу последнего: зал — 47% и 53%, а телевизионная аудитория — 6% и 94%.

Основная причина тотально негативного отношения к советскому прошлому — резкая смена строя, приведшая к социальной поляризации общества. Победители — олигархи, крупные собственники, их идеологи и адепты по-своему перекраивают историю, хотя, как заметил еще Аристотель, даже боги не могут её изменить. Они рассматривают своё восхождение к общественному богатству и власти как результат закономерного процесса. Советский период, по их мнению, — отклонение от магистрального пути развития человечества, которое два десятилетия назад закончилось возвращением "блудного сына" в лоно капитализма. Отсюда торжество нынешних хозяев, проявляющееся в хвастливой демонстрации богатства, в не знающем меры и границ потребительстве, в полной вседозволенности, нередко переходящей в глумление над историей. Один из примеров — пьянка, устроенная олигархом Михаилом Прохоровым на борту, крейсера "Аврора" с участием представителей власти. Что касается положения большинства населения, то здесь "выручает" уже упоминавшаяся знаменитая фраза "хотели как лучше, а получилось, как всегда".

Советский период действительно есть за что критиковать. В ущерб гражданскому обществу в нем чрезмерно высокой была роль государства и партии, сформировалась административно — командная система, ограничивались права и свободы граждан, в 30-годы проводились широкие репрессии, представляющие собой незаживающую рану нашей исторической памяти. Социальное выравнивание порой оборачивалось уравнительностью, снижавшей трудовую мотивацию и активность людей. Всё это так. Однако нельзя забывать: ни один общественный строй не рождался сразу в "чистом" виде. Критики советского строя, как правило, вырывают из контекста отдельные стороны и явления, предавая забвению его главные свойства. Многие из них отвлекаются от конкретных условий, в которых тогда находилась страна. О людях и событиях того времени судят по меркам сегодняшнего дня. Один из примеров — гневные обвинения в адрес советского руководства, выдвинутые в 8090-ые годы и периодически повторяемые в связи с пактом Молотова — Риббентропа. Сейчас доказано: тогда, когда крупнейшие европейские государства потворствовали Гитлеру, а нередко и прямо шли на сговор с ним, заключение данного соглашения явилось оправданным шагом с точки зрения безопасности страны. Продолжаются дискуссии и относительно индустриализации, когда интересы общества были поставлены выше интересов отдельных слоев. Оправданность подобных шагов в чрезвычайных ситуациях отмечалась ещё в начале XVI в. Н. Макиавелли.

Что касается административно-командной системы, то она была порождена необходимостью решения в кратчайшие сроки сложных задач. Во многом благодаря ей удалось за одно десятилетие осуществить индустриализацию страны, одержать победу над фашистской Германией, создать атомное оружие и тем самым предотвратить новую войну. Далеко не все в этих процессах подлежит оправданию, если вообще применим такой подход к истории, но понять можно многое.

Ряд критиков советского прошлого, в том числе и участники передачи "Суд времени" как бы пытаются сказать людям: "Вы недовольны своим нынешним положением, а при социализме всё было намного хуже и страшнее". При этом, скажем, репрессии 30-х годов распространяются на весь советский период. Число репрессированных постоянно возрастает. Так, в своё время В.А. Медведев называл 40 млн. человек. Однако скоро это перестало удовлетворять "растущие потребности" определенных политических сил в очернении отечественной истории советского периода. Стали утверждать, что в СССР от террора и репрессий погибло 50-60 млн. человек. Затем появилось сообщение о потерях от социалистического строя 110 млн. человек… На самом деле, как показано В.Н. Земсковым на основе тщательного анализа статистики и различных документов, здесь явная фальсификация. Количество репрессированных увеличено в несколько десятков раз (3).

В результате таких подходов критика прошлого превращается в средство оправдания существующего состояния общества — его поляризации, огромного разрыва в уровне доходов верхов и низов, вопиющей социальной несправедливости, разгула криминала и коррупции, вместо того, чтобы способствовать его развитию. Однако эту функцию она может выполнить при объективном и дифференцированном анализе истории, при котором "зерна отделяются от плевел". Без этого нет преемственности, а без неё вряд ли можно двигаться дальше. Таким образом, оценивая советский период, важно не впасть ни в его идеализацию, ни в огульное отрицание. Следует отделить то, что было обусловлено особенностями страны и времени, от выражающих специфику нового строя процессов, которые отражали объективные тенденции общественного развития и поэтому приобретали мировое значение.

Социализм по своей сути в отличии от капитализма был сориентирован на удовлетворение потребностей и развитие широких масс. Другое дело, в отсталой стране, какой была Россия, вначале приходилось создавать необходимые для этого предпосылки, условия и средства, что нередко превращалось в самоцель. Тем не менее, курс на социальное выравнивание, повышение уровня и качества жизни большинства, на приобщение людей к культуре был возведен в ранг государственной политики. Поэтому многие страны в целях собственного сохранения вынуждены были использовать советский опыт. Достаточно вспомнить "новый курс" Рузвельта, направленный на выход из "великой депрессии" посредством радикальных мер социального и экономического характера, усиления роли государства. В мерах, предпринимаемых сегодня многими государствами по выходу из финансово-экономического кризиса, нельзя не видеть влияние социализма, который у нас пытаются предать анафеме и забвению. Известный экономист Р.С. Гринберг справедливо отмечает: "Даже США, всегда слывшие оплотом либеральной экономики, стали активно применять в экономике методы, напоминающие советские: пошли на государственные интервенции в экономику и национализировали обанкротившихся или оказавшихся близкими к краху банков и корпораций (4, с.55-56). И в благополучные времена, и особенно в периоды потрясений капитализм прибегает к опыту социализма. Следовательно, последний выражал объективные закономерности истории и даже в своей далеко несовершенной форме внес немалый вклад в развитие современной цивилизации своими успехами в социальной и экономической сфере, образовании и здравоохранении, науке и культуре. Он придал обществу реально и потенциально новое социальное качество.

Гуманистическая роль социализма ярко проявилась в решающем вкладе СССР в победу над фашистской Германией, означающей спасение многих народов от уничтожения и порабощения. Победа в Великой отечественной войне была одержана новым строем, не просто русским, а советским народом, что старательно затушевывается в последнее время.

Новый строй продемонстрировал миру свою способность к радикальному изменению общества, перераспределению совокупного продукта в интересах большинства, к выживанию в экстремальных условиях и экстенсивному развитию. Однако в позднесоветский период он стал терять способность к дальнейшему движению. Его "ахиллесова пята" — невосприимчивость к достижениям новой технологической революции, к интенсивному способу развития в целом. Чрезмерная роль государства и партии, оправданная в экстремальных условиях, порождала жесткую регламентацию всех сторон жизни людей, сковывала их инициативу и деятельность, препятствуя тем самым процессу индивидуализации, новому типу развития. Осо- бенно явно это сказывалось на интеллигенции, среди которой стали распространяться оппозиционные настроения. Сложившиеся на предыдущих этапах институты, прежде всего политические, становились тормозом развития общества в новых условиях. Представления руководства о неуклонном и бескризисном развитии страны расходились с действительностью и толкали на приписки и фальсификации. В результате искажалось реальное состояние. Не случайно, в начале 80-х годов Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов заявил о том, что мы не знаем общество, в котором живем.

Утрата обществом способности к развитию несла в себе угрозу и его сохранению. В современных условиях последнее становится все более возможным через развитие. Подобно тому, как человек не может не двигаясь, удержаться на велосипеде, так и общество теряет стабильность, если не движется вперед, что объясняется рядом причин. Во-первых, объективной динамикой потребностей людей, которые нельзя удовлетворить иначе, как посредством постоянного обновления всех сфер и, прежде всего, — экономики. Во-вторых, поддержанием на должном уровне конкурентоспособности национальной экономики, без которой она обречена на неэквивалентный обмен. В-третьих, необходимостью обеспечения безопасности государства.

Там, где замедляется, а тем более прекращается поступательное движение, начинаются процессы деградации: чрезмерная формализация и бюрократизация общественной жизни, её дезорганизация, монополизация со стороны отдельных структур и т.д. Всякая же остановка, "окостенение", в свою очередь, чреваты откатом назад. Здесь кроется основная, но не единственная причина крушения советского общества. Вместо действительного его обновления в результате горбачевской перестройки и ельцинских реформ оно было переведено на рельсы "дикого капитализма". Об этом свидетельствует курс преобразований, сориентированный на интересы меньшинства — олигархов, крупных собственников, части политиков и чиновников; содержание и структура производства, подчиненные их интересам; социальная поляризация общества; господство рынка не только в экономике, но и во всех других сферах; хроническое сокращение населения, его физическая и духовная деградация; небывалый размах преступности и явное доминирование процессов дезинтеграции над интеграцией.

"Второе издание капитализма" оказалось ничем иным как откатом назад. Не потому ли так трудно идет модернизация страны, по существу застывая на уровне призывов и декларации? Новейшая история России, следовательно, ставит под сомнение тезис о капитализме как магистральном пути развития человечества. Усиливают это сомнение, что весьма существенно, и процессы, протекающие в странах зрелого капитализма. Именно в недрах последних, как известно, зародился очередной финансово-экономический кризис, вызвавший падение производства во многих странах и, следовательно, резкое снижение занятости, уровня и качества жизни многих миллионов людей. Вряд ли можно считать высшим благом и созданное в них "общество потребления" с навязанными извне потребительскими стандартами и жесткой кредитной зависимостью, финансовыми "пирамидами" и спекуляциями, с узким прагматизмом и духовной ограниченностью. Протекающий под эгидой этих стран процесс глобализации не без основания оценивается рядом теоретиков как "новый колониализм".

От анализа к синтезу и конвергенции социальных систем

И капитализм, и социализм в их конкретных формах односторонние социальные системы. Первый по своей сути сориентирован на реализацию интересов меньшинства, во втором, несмотря на все его изъяны, доминантой являлись потребности и нужды большинства. В условиях социализма основным механизмом, регулирующим общественную жизнь, выступало государство, при капитализме — рынок. Каждый из этих институтов по своей внутренней природе предрасположен к выполнению разных функций: государство — к интеграции и сохранению общества, рынок — к его дифференциации и развитию.

Как справедливо отмечает директор Института социальноэкономических проблем народонаселения РАН А.Ю. Шевяков, цели и задачи государства значительно шире чисто экономических. Государство призвано совершенствовать институциональную и социальную структуру общества, руководствуясь ценностями, выработанными человечеством путем проб и ошибок. Эти ценности ограничивают текущие предпочтения и позволяют обеспечить сохранение общества (5). Рынок же сориентирован в первую очередь на получение собственниками прибыли посредством удовлетворения сегодняшних потребностей. Вместе с тем рыночная экономика с её конкуренцией заставляет производителей снижать затраты, внедрять различные новшества, использовать передовую технику и технологии, совершенствовать организацию производства, улучшать качество продукции. В результате она способствует экономическому развитию общества.

Поскольку каждая из систем ставила во главу угла и более того — абсолютизировала один из институтов, то, двигаясь по соответствующей траектории, они со временем приходили к исчерпанию своих возможностей. Поэтому вскоре после их обособленного существования положение начинает меняться. Почти весь XX век прошел под знаком борьбы капитализма и социализма, в результате которой образовались две мировые системы. Разлом прошел по целому ряду стран (Германия, Китай, Вьетнам, Корея). Однако ни тот, ни другой уже не смогли существовать в своем "чистом" виде. Каждый из них пытался, хотя и в разной мере, "встроить" в свое содержание "чуждые" элементы и механизм с тем, чтобы сохранить себя. Об этом свидетельствует НЭП в советской России, "Новый курс" Рузвельта в США, ряд преобразований в европейских и азиатских странах, особенно в Китае, реформы 60-х годов в СССР, которые, не успев набрать силу, угасли в силу консервативности руководства. И капитализм, и социализм, попав в мощное поле действия объективных законов, вынуждены были взаимно корректировать свои первоначальные траектории и тем самым двигаться на встречу друг другу.

Отражением этих процессов можно считать теорию конвергенции (сближения) двух социальных систем. Принято считать, что она зародилась на Западе. В действительности, как показано в литературе, ещё В.И. Ленин исходил из неизбежности углубления взаимосвязей, взаимообучения, своеобразного синтеза социализма и капитализма (6). Особую трактовку теория конвергенции получила в 50-70-ые годы XX века в трудах крупных социологов и экономистов П. Сорокина, Дж. Гэлбрейта, У. Ростоу, Я. Тинбергена. Суть этой концепции: различия между капитализмом и социализмом постепенно стираются, что, в конечном счете, ведет к их синтезу. Процесс их сближения, как отмечал П. Сорокин, приобретает все более интенсивный характер по мере удаления Советской России от Октябрьской революции и других экстремальных условий. Последние, по его мнению, — основная причина установления в России тоталитарного режима, который постепенно трансформируется в демократическом направлении. Западные страны также меняются все более приближаясь к обществу смешанного типа (7). Схожих позиций придерживались и некоторые российские мыслители (А. Сахаров, В. Белоцерковский, Ю. Батурин). Новую социальную направленность сближению различных систем задает современность. В XXI веке, как отмечалось, сохранение общества все более зависит от его развития, последнее же предполагает довольно высокий уровень и качество жизни подавляющего большинства населения. В прежние времена эти процессы, как правило, были оторваны друг от друга. Один осуществлялся в ущерб другому. Так, история России полна примеров того, как развитие происходило за счет сохранения, что подрывало её силы, вело к контрреформам, к утрате и обесцениванию достигнутого на предыдущем этапе. Достаточно вспомнить в этом плане преобразования Петра I, индустриализацию страны в советское время, реформы 1990-х годов. Последние привели к значительному сокращению рождаемости, резкому возрастанию смертности, к нравственному и духовному упадку нации.

В прошлом наших стран имелось немало и противоположных примеров. Один из них — 60-70-е годы прошлого века ("брежневский" период), когда стагнация распространилась на все сферы, что привело к осознанию обществом необходимости кардинальных перемен. Каким образом они были осмыслены и проведены — это уже другой вопрос.

В настоящее время каждая социальная система вынуждена выполнять обе функции и, следовательно, трансформировать в соответствующем направлении свои институты, прежде всего — государство и экономику. Однако возможно ли органическое соединение процессов сохранения и развития общества, осуществление, так сказать, внутренней конвергенции, не напоминает ли оно желание гоголевской Агафьи Тихоновны соединить несоединимое?

Давая положительный ответ, следует подчеркнуть сложный характер решения проблемы. Сочетание процессов сохранения и развития общества — объективная тенденция, которая все настойчивее дает о себе знать. Однако мера её реализации зависит от зрелости различных институтов и степени их вовлеченности в сознательную деятельность людей в качестве её предпосылок, условий и средств. Включаясь в неё, они приобретают новые свойства. Так, государство превращается в социальное государство, экономика — в социально ориентированное ведение хозяйства, предпринимательство — в социально ответственную деятельность, частная собственность — в средство удовлетворения интересов не только её владельцев, но и общества в целом.

Социализация общества — сложный и противоречивый процесс: её вспышки на одном этапе могут сменяться угасанием на другом. Так, полвека назад наблюдалась эйфория относительно трансформации государства в социальном направлении. Однако сейчас ясно: государство, прежде всего, стоит на страже интересов определенных слоев. Не является здесь исключением и Россия. Хотя по Конституции она — социальное государство, но является ли оно таковым в действительности? Закрепленное в Конституции право граждан на жизнь, труд и отдых постоянно нарушается. Происходит отмеченный в печати дефолт — отказ государства от социальных обязательств, перекладывание их на плечи региональных властей, многим из которых они не под силу. Наблюдается исходящее от олигархов и отдельных губернаторов ужесточение трудового законодательства, замена бессрочных соглашений краткосрочными договорами, что чревато произволом собственников по отношению к работникам. Государство уходит из социальной сферы, уступая место коммерческим структурам. Известно, к чему привело "упование на рынок" в системе образования и здравоохранения, культуры и искусства. Неоднократные призывы руководства страны к бизнесу быть социально ответственным, увы, не находят должного отклика. Между тем, мировой опыт показывает: только квалифицированный, высокооплачиваемый и социально защищенный работник может трудиться производительно и быть заинтересованным в инновациях.

Таким образом, с одной стороны, существует объективная необходимость социализации государства, рыночной экономики, бизнеса и т.д., с другой, — видим сопротивление данной тенденции, отстаивание частных и корпоративных интересов. Поэтому социализация, направленная на синтез сохранения и развития общества и, следовательно, на повышение уровня и качества жизни всех его слоев, требует теоретически обоснованной стратегии и целенаправленных усилий по её реализа- ции. Особая роль здесь принадлежит элите — политической, экономической и культурной — как "мотору" преобразований и вместе с тем хранителю традиции и преемственности. Выполнение ею своего назначения предполагает диалог и конкуренцию между её ветвями, наличие конструктивно мыслящей и эффективно действующей оппозиции, в том числе левых партий, которым принадлежит важная роль в предотвращении движения страны по тупиковому пути фундаментального либерализма.

Что касается современной правящей элиты, то для неё характерен узкий прагматизм. В стране, как отмечает известный экономист М.Г. Делягин, полностью и всецело властвуют бухгалтеры — от министра здравоохранения до министра обороны. В результате за "деревьями" теряется историческая перспектива, происходит утрата понимания ключевых направлений развития. Сходные мысли высказывает и А.В. Кива: "Ставить на первое место престижные проекты в ущерб развитию тех сфер, которые в XXI веке определяют лицо страны, — такую политику ответственной назвать нельзя" (8).

Отмечая важную роль элиты в жизни обществ, нельзя впадать в её преувеличение, тем более, если речь идет о бюрократии, которая по своей сути является лишь инструментом власти. В этой связи следует отметить: одни теоретики считают, что модернизацию российской экономики можно осуществить при помощи технократов — государственников, когда все надежды возлагаются на управленцев и экспертов. Примеры такого решения проблем действительно имели место в истории XX века (Южная Корея в 60-х, Бразилия в 70-х, Китай в 80-х годах…). Тем не менее, более правильной в настоящее время представляется другая концепция, согласно которой модернизация экономики и общества возможна на основе демократизации политической системы, радикального повышения участия граждан в управлении на всех уровнях, налаживания диалога и партнерства власти, бизнеса и населения.

Сегодня становится все более очевидным: оптимальное осуществление социализации общества происходит тогда, когда она приобретает эволюционный характер. Он позволяет обеспечить преемственность между различными этапами, произвести отбор наиболее эффективных способов и средств её реализации и главное — привлечь к ней широкие слои населения. Трудно рассчитывать на результативность преобразований, если люди в своём большинстве не понимают их смысла и не участвуют в решении конкретных задач. Между тем именно такая ситуация наблюдается в российском обществе. Происходит не столько приобщение различных слоев к сознательной деятельности общества, сколько вытеснение из неё. Об этом говорит огромное количество безработных (заниженное официальной статистикой), малый удельный вес средних слоев — наиболее активной и дееспособной силы, увеличение числа "лишних людей" на празднике жизни верхов, бомжей и других групп, оказавшихся на обочине жизни. Налицо широкая маргинализация социума, сопровождающаяся падением образованности и культуры, мракобесием, правовым нигилизмом и преступностью. Левада-центр зафиксировал низкое чувство ответственности за происходящие процессы, характерное для подавляющего большинства россиян — 82% (39% ощущают "малую" и "крайне малую" ответственность, не чувствуют её вовсе 43%). Отсюда делается вывод о том, что россияне смирились с ситуацией, когда все решения принимаются независимо от их мнения. Результат такой отчужденности — растущая политическая и социальная апатия. Действительно, многие группы и общности не способны даже инициировать обсуждение проблем, затрагивающих их интересы, не говоря уже о возможности бороться за них. Происходит утрата жизненной активности значительной части населения.

Существенную роль в приобщении людей к решению ключевых проблем общества играет реализация, естественно относительная, принципов социальной справедливости. Речь идет об осознании большинством населения факта того, что возможности повышения уровня и качества жизни через перераспределение исчерпаны. Следовательно, задача заключается в качественном обновлении производства и сферы услуг. Однако такой поворот в общественном сознании зависит от ликвидации огромного разрыва между верхами и низами, социальной поляризации общества. Способы если не радикального решения данной проблемы, то, по крайней мере, её "смягчения" существуют. Они широко применяются в цивилизованных странах. Речь идет, прежде всего, о введении прогрессивной шкалы налогов. Как известно, западная социал-демократия уже давно акцент в социализации перенесла из области производства в область распределения. Как отмечал еще Э. Бернштейн, обобществление средств производства — менее важное дело, чем обобществление результатов производства. В настоящее время в России социализация не происходит ни по первой, ни по второй линиям. Идет коммерциализация бюджетной сферы, происходит подспудная приватизация под разными предлогами даже школ и больниц. Выдвинутый недавно закон, меняющий статус бюджетных учреждений, как отмечает О. Дмитриева, противоречит мировой практике — тенденции к бесплатности в сфере образования и здравоохранения и приданию бюджетникам статуса государственных служащих.

Какая заинтересованность, скажем, в модернизации может быть у людей ведущих борьбу за выживание? Здесь, как говорится, "не до жира, быть бы живу". А таких в России, по данным института социологии РАН около двух третей. В тоже время количество долларовых миллионеров и миллиардеров растет как ни в одной стране мира.

В связи со сказанным встает вопрос о ценностях и их роли в деятельности людей. Существует мнение: ценности — основной регулятор общественной жизни. Поэтому особенность менталитета россиян, где, якобы доминируют традиции, главное препятствие модернизации страны. Не отрицая значимости ценностей и их относительной самостоятельности, следует признать: они — переменные величины. Как таковые, ценности зависят от других свойств, во многом определяются институтами, нормами и санкциями, содержанием и характером жизнедеятельности общества в целом. Следовательно, их нельзя рассматривать изолированно от потребностей, интересов и целей индивидов. "Вырванные" из системы они утрачивают связь с реальностью, "повисают в воздухе", становясь вневременными абстракциями. И, наоборот, помещение в контекст других свойств человека, позволяет раскрыть их роль как одного из важных регуляторов жизнедеятельности. Особое значение приобретает связь ценностей с целями, поскольку через последние происходит взаимодействие личности с ближним и дальним окружением. Поэтому трудно согласиться с утверждениями иерархов Русской православной церкви о том, что все высшие ценности идут от Бога. Религиозная вера, по их мнению, универсальное средство сохранения нравственных устоев, защиты от засилья технократизма, принципов рыночной экономики и психологии потребительства. Светская же жизнь в принципе не может порождать высокую нравственность и духовность. Однако увеличение приходов и церквей, епархий и монастырей, возросшее за последние 20 лет в десятки раз, активное вторжение религии в СМИ, проникновение её в систему образования, армию и т.д., не привели к укреплению нравственности и справедливости, к смягчению социального неравенства и сокращению преступлений.

Действительно, сегодняшняя реальность вряд ли способна генерировать ценности, содействующие сохранению и развитию личности и общества. Однако это вовсе не означает, что данную функцию может выполнять церковь. Имеющий место союз государства и церкви скорее следует считать вынужденной мерой. Рассматривать же его как стратегическую линию — значит делать шаг назад от современной цивилизации. На Западе ни католическая, ни протестантская церковь уже давно не играют той роли, которая принадлежала им прежде.

Гуманистические нормы и ценности распространяются в результате не эфемерного, а реального приобщения людей к деятельности общества. Проблема состоит в нахождении приемлемых для разных слоев способов их вовлечения в неё. Рыночная экономика в данном плане создает широкие возможности. Однако их реализация предполагает обеспечение государством баланса интересов различных групп населения. Наполненность индивидуальной деятельности общественным смыслом происходит тогда, когда цели общества сопрягаются с потребностями и интересами индивидов. К сожалению, сейчас их сближение весьма проблематично. Так, создание нанотехнологий, возглавляемое А. Чубайсом, проект "Сколково" под патронажем А. Вексельберга, сочинская олимпиада и даже модернизации экономики пока находят весьма слабый отклик в душах россиян.

Вовлеченность в деятельность общества предохраняет людей от двух крайностей. С одной стороны, от индивидуализма и его проявлений в виде потребительства, гедонизма, нарциссизма и т.д., от разрыва связей с ближним и дальним окружением, с другой — от социального конформизма, пассивности, иждивенческих настроений, от безликого растворения личности в массе.

Общество, реализующее цели сохранения и развития, как самого себя, так и составляющих его индивидов, — основа, на которой формируется целостный внутренний мир человека, в котором ценностям действительно принадлежит особая роль. В нем происходит взаимодействие различных ценностей, их взаимное обогащение и ограничение. И, наоборот, если взят явный курс либо на уравнительность, либо на свободу, то происходит одностороннее формирование ценностей большинства его членов. Так, например, господство неолиберальных идей возводит свободу в ранг единственной и высшей добродетели, которая сама по себе мораль и судья, несдерживаемая ни кем и ни чем. Но свобода человека, взятая в отрыве от ответственности, от принципов социальной справедливости, ведет к индивидуализму, к нарушению контактов с миром, к опустошению и одностороннему развитию. Скажем, когда молодые люди во имя личной свободы и гедонизма отказываются от семейной жизни и детей, то обрекают себя на одиночество, прерывание рода и, следовательно, на нереализованность в качестве супругов и родителей.

Если взять другую ценность — толерантность, то и её абсолютизация ведет к негативу — равнодушному отношению к людям и к миру в целом. Более того, она угрожает чувству собственного достоинства человека и как справедливо отмечается, "пожирает идентичность общества, без которой начинается неконтролируемый его распад" (Г. Сунягин, "СПб ведомости", 27.04.2010). Нечто аналогичное происходит и с адаптацией, столь необходимой в постоянно изменяющихся условиях, характерных для современности. Взятая сама по себе, в отрыве от других ценностей, её реализация оборачивается конформизмом личности и консервацией общества.

В результате движения общества по пути интеграции разных начал — сохранения и развития — происходит как бы его возвращение назад, к ценностям, давно провозглашенным гуманистами прошлого, в том числе и в рамках христианства. Однако теперь под воздействием реальных потребностей, интересов и целей они способны превращаться из общих абстрактных пожеланий в конкретные принципы деятельности.

Осознание необходимости внутренней конвергенции капитализма и социализма подрывает веру сторонников первого в вечное торжество рынка, в универсальность действия его законов, в силу "невидимой руки", приверженцев второго — в безграничные возможности государства, патернализма, в способность "сверху" регламентировать все стороны жизни. И государство, и рынок в процессе социализирующей интеграции систем превращаются из самодовлеющих институтов, выража- ющих интересы отдельных слоев в средства сохранения и развития всего общества. И тот, и другой ставятся в определенные рамки, обусловленные потребностями и интересами гражданского общества. Следовательно, явления, которые были неизбежными спутниками их абсолютизации (уравнительность, жесткая регламентация, насилие и т.д. с одной стороны, и стихийность, безудержная коммерциализация всех сфер, вседозволенность крупных собственников, власть денег, — с другой), как представляется, будут постепенно перемещаться на периферию общественной жизни.

Что касается нынешних взглядов на капитализм и социализм, то они, как отмечалось, неоднозначны. Одни связывают будущее с первым, другие видят перспективы во втором. При этом наблюдаются маятниковые колебания массового сознания — отказ от одного строя в пользу другого в зависимости от исторической ситуации. Так, с крушением советского общества и мировой системы социализма, выросло количество сторонников капитализма. Однако под воздействием происходящих в нем процессов и особенно мирового финансово— экономического кризиса "стрелка весов" вновь качнулась в другую сторону. Капитализм во многих странах стал терять свою привлекательность, о чём свидетельствуют опросы населения.

Ностальгия по социализму, которую констатируют исследователи, есть не что иное, как тоска по утраченным социальным благам и гарантиям, которые он давал людям. В этом отношении характерна позиция немцев, которые считали: учится выгоднее в ГДР, работать — в ФРГ, а жить на пенсии — снова в ГДР. Социальная обеспеченность и защищенность — свойства, способствующие сохранению общества и укреплению его целостности, были наглядно продемонстрированы новым строем. Утрата социальных завоеваний при реставрации капитализма, естественно, вызывает желание людей вновь их приобрести. Здесь уместно вспомнить строки Твардовского, сказанные, правда, по другому поводу:

"Срок придет, назад вернемся Что отдали — все возьмем".

Речь идет, конечно, не о возврате к советскому прошлому. Он не возможен по многим причинам ("в одну и ту же реку нельзя войти дважды") и, прежде всего, — в силу нежелания значительной части населения. Проблема состоит в том, чтобы сберечь и приумножить завоеванное многими поколениями социальное качество общества. В этой связи следует отметить: наиболее трезвые политики либерального толка вынуждены снижать жесткое давление рынка на средние и особенно на низшие, наиболее уязвимые слои населения. В свою очередь широко мыслящие левые руководители понимают: их курс не будет эффективен без учета либеральных и консервативных доктрин. В данном плане показательна эволюция взглядов политических лидеров Великобритании. Если Тони Блэр, как отмечают обозреватели, провозгласив теорию "нового лейборизма", переместил партию с левого фланга в центр, то Кэмерон, нынешний премьер, позаимствовав многие положения лейбористов, привел консерваторов в тот же центр, но справа. Подобные метаморфозы происходят и в других странах. Они отражают объективные тенденции общественного развития. Капитализм и социализм, тем самым, соотносятся с ценностями современной эпохи, суть которой заключается в переходе от естественноисторического к социально-историческому развитию, требующему расширения целерациональной деятельности как на макро-, так и на микроуровне.

Конвергенция различных систем и цивилизаций, в конечном счете, ведет не к смешанному обществу, а к созданию в нем нового социального качества, формированию его социальной идентичности. Предельное его проявление — постановка и реализация новых стратегических задач. При этом достигнутое не отбрасывается, а включается в новые связи и отношения, превращается в предпосылки, условия и средства сохранения и развития общества. Тем самым обеспечивается связь его раз- личных этапов и преемственность поколений. Поэтому наиболее адекватный способ постижения современности — диалог, в ходе которого осуществляется синтез представлений о различных системах как сторонах единого исторического процесса. Теории капитализма и социализма при этом не отрицаются, а включаются в новое видение мира как частные случаи. Такой взгляд открывает перспективы и поэтому содержит в себе заряд оптимизма, который угасает у сторонников "чистых" форм капитализма и социализма, ибо и тот, и другой показали свой исторически преходящий характер. Поэтому вызывают большое сомнение многочисленные статьи, призывающие Россию идти то вправо, то влево, то двигаться назад. В данном отношении показательно сочинение Н. Михалкова "Право и правда. Манифест просвещенного консерватизма", суть которого, по справедливому замечанию Б. Вишневского, проста: "законсервировать" существующий порядок вещей. Господа должны оставаться господами, слуги — слугами, потому что так установлено "от Бога". А кто хочет это положение изменить, будет наказан" (9).

Реализация тенденций к синтезу различных систем требует целерациональной деятельности, основанной не на мифах, а на научной теории и принципах действительного гуманизма. Осознание необходимости движения современного общества в данном направлении, как представляется, будет способствовать минимизации противостояния различных слоев, прекращению "гражданской войны", сосредоточению сил на достижении баланса интересов и партнерства, на решении действительно жизненных проблем. В противном случае возникает опасность превращения различных институтов в средства ре- ализации интересов узких групп и слоев. Последствия такой трансформации государства и рыночной экономики хорошо известны: установление авторитарных и тоталитарных режимов в политике, кризисы и другие потрясения в экономике.