Модификация потребления населения в условиях маргинализации общества

Е- С. Земскова, кандидат экономических наук

Трансформация институтов российского общества серьезно сказалась и на его социальной структуре. Бедность, безработица, экономическая и социальная нестабильность интенсифицируют процесс маргинализации населения, смены его ценностных ориентиров.

Современную социальную структуру российского общества нельзя рассматривать как стабильное, устойчивое явление. Продолжаются радикальные изменения в отношениях собственности, распределения, общественной организации труда, в тенденциях и направлениях социальной мобильности. Трансформационные процессы привели к возникновению новых социальных общностей, их взаимосвязей, иерархии. Наиболее тяжелое последствие экономических преобразований в России — глубокая поляризация благосостояния населения и дезинтеграция общества. Нет сомнения, что в условиях рынка существует и не может не существовать дифференциация доходов и потребления населения. Это не требует аргументации и наблюдается во всех развитых странах, но в разных масштабах.

Маргинализация населения в процессе его интенсивной нисходящей мобильности особо остро ставит проблему анализа и рассмотрения сложившейся ситуации. Следует учитывать существующую в России значительную специфику, а именно — практически одномоментное обнищание огромного количества людей, с одной стороны, и столь же стремительное обогащение небольшой кучки околовласт-ных чиновников и бизнесменов — с другой, произошедшие в предельно короткие исторические сроки. Если в тех же Соединенных Штатах накопление имущества происходило в ходе жизни не одного поколения известных фамилий, то в нашей стране накопление гигантских доходов было осуществлено в течение, примерно десяти пореформенных лет, о чем наглядно свидетельствует динамика коэффициента дифференциации доходов и индекса Джини (рис.) [8, с. 175].

Основными причинами такой ситуации явились сокращение заработной платы и особенности российского рынка труда.

Ежегодные темпы снижения уровня заработной платы в реальном выражении составили более 60 % и примерно в полтора раза превысили темпы падения ВВП. При этом безработица, рассчитываемая даже по методике МОТ, долгое время была неадекватно низкой для условий столь глубокого спада. Прогнозы широкомасштабной безработицы не оправдались. Лишь в 1998 г. уровень безработицы достиг почти 10 % (по методике МОТ) при уровне экономического спада, близком к 40 %. Политике массовой занятости любой ценой способствовала и вся социальная политика государства. В большинстве своем меры социальной защиты населения сводились к сохранению рабочих мест на существующих предприятиях.

Таким образом, одной из особенностей российской пореформенной экономики стало то, что на спад производства отечественный рынок труда отреагировал не снижением откры-

•4- Коэффициент Джинни

— Коэффициент дифференциации доходов в разах

Рисунок

Динамика коэффициента дифференциации доходов и коэффициента Джини в России в 1992 — 2003 гг.

той занятости, а ее трансформацией в латентные формы. С одной стороны, мы наблюдаем квазизанятость (сокращение отработанного времени, вынужденные административные отпуска) в официальной экономике, с другой — рост производства и, соответственно, занятости в альтернативной экономике, особенно в теневом ее секторе.

Жесткому варианту санации через банкротство нерентабельных предприятий государство предпочло поддержку неэффективных производств при сохранении формальной занятости. Вместе с тем известно, что высокой занятости в депрессивных секторах экономики и снижение издержек на рабочую силу можно достичь без уменьшения спроса на последнюю за счет резкого сокращения расходов на оплату труда. В результате вместо ожидаемой широкомасштабной безработицы мы получили широкомасштабную бедность занятых.

Итак, высвобождения работников при сокращении производства не произошло, а падение потребительского спроса в силу снижения уровня оплаты труда в свою очередь препятствует развитию нормальных товарных рынков, замыкая порочный круг «экономики бедности». Более того, сложилась особая ее инфраструктура: нерегулируемые, стихийные рынки дешевых низкокачественных товаров, массовый оборот контрафактной продукции, нелегальные рынки труда, массовая вторичная занятость, скрытая от статистики самозанятость и повсеместное самообеспечение населения продукцией натурального хозяйства. Сюда же следует отнести и социальные секторы экономики: здравоохранение, образование и, конечно же, планово-убыточный жилищно-коммунальный комплекс, скованный неплатежами малоимущего населения и столь же «малоимущих» муниципальных бюджетов. Самым опасным является то, что все это воспроизводится, т. е. бедность, как мы далее увидим, генерирует самою себя в порочном круге «экономики бедности» [1, с. 54].

В настоящее время ученые, изучающие проблему социальной стратификации российского общества (Д. Львов, Н. Римашевская, Т. Заславская, 3. Голенкова и др.), выделяют ряд причин, обусловливающих неравенство в распределении дохода.

Если в советском обществе доминирующую позицию занимали административно-должностные ресурсы, связанные с местом работников в управлении экономикой и обществом, то теперь их заметно потеснили экономические ресурсы. Решающим фактором стратификации социальных групп и слоев стала дифференци- ация материального благосостояния — уровня доходов и масштабов собственности. В современной стратификации российского общества решающую роль играют богатство и власть, которые настолько тесно срослись, что практически образуют единую ось «власть — богатство», положение на которой служит универсальным критерием статуса и успеха. Таким образом, хотя стратификационное пространство изменилось, оно не стало более «объемным» и многомерным. Если в западных обществах фиксируется тенденция к повышению роли высших, постматериальных ценностей, связанных с профессионализмом и духовным развитием личности, то в России они пока вытесняются первичными и более примитивными ценностями, что, несомненно, характеризует российскую экономику как индустриальную. Социальные и особенно культурные ресурсы граждан (уровень образования и квалификации, творческое отношение к труду) играют намного меньшую роль в формировании социального статуса, чем собственность, доходы и должность. Однако в динамике роль культурных ресурсов имеет тенденцию к росту.

Изменилась общая стратификационная модель российского общества, определяемая распределением населения между верхними, средними и нижними слоями. В СССР она имела форму, близкую к современным западным обществам; относительно небольшая верхушка (номенклатура и ее окружение), массивный средний слой (интеллигенция, квалифицированные работники) и значительно меньший низший слой (работники без квалификации). Но в результате реформ и дефолта социальный статус большинства представителей среднего слоя существенно снизился, и стратификационная модель сильно «осела» вниз (3, с. 6].

В современном российском обществе, по мнению ведущих специалистов данной области знаний, просматриваются шесть иерархических слоев, или страт. Высший слой представлен господствующей и правящей элитами, относительное число которых в населении составляет доли процента, в то время как находящиеся в их распоряжении ресурсы сравнимы с ресурсами остальной части общества.

Нет прямой статистики относительно численности богатых и очень богатых групп населения; однако существуют различного рода оценки отдельных экспертов. Один из таких вариантов сводится к следующему; в России около 1,6 млн богатых людей — это главы семей, в которых доход свыше 3 000 долларов на душу в месяц; очень богатых — 0,9 млн, у которых соответствующий доход поднимается до 5 000 долларов, и богатых по мировым меркам —- около 0,4 млн человек с доходом свыше 10 ООО долларов (3, с. 12]. В то же время, по оценкам журнала «Форбс», в России 36 долларовых миллиардеров (по этому показателю РФ занимает 2-е место в мире). Любопытным фактом является также и то, что подавляющая часть наших миллиардеров и миллионеров, зафиксированных в списке «Форбс», свое состояние заработали на природных ресурсах РФ. Совокупный капитал российских миллиардеров составил 88 млрд долларов, что больше чем бюджет РФ на 2004 год [4].

Второе место принадлежит субэлите, или верхнему слою, состоящему из высших чиновников, генералитета, собственников и менедже- ■ ров крупных предприятий, банков и фирм, преуспевшей части культурной элиты. На его долю приходятся 5 % населения и такая же доля россиян, занятых в экономике.

Между верхними и нижними слоями располагается не очень массивный и социально гетерогенный средний слой, на долю которого приходится 11 % всех россиян и 14 % занятых в экономике (против 30 — 35 % интеллигенции, которую принято было считать средним классом советского общества). К современному среднему слою России относятся: среднее звено государственных служащих, высшие и средние офицеры, мелкие и средние предприниматели, директора небольших государственных предприятий, менеджеры частного сектора, высококвалифицированная и востребованная часть профессионалов (интеллектуалов). С качественной точки зрения эти социальные группы отличаются значительно большей инициативой, самостоятельностью и дееспособностью по сравнению как с советской интеллигенцией, так и с нижестоящими слоями российского общества. Сравнительно высокий ресурсный потенциал позволяет их представителям успешно адаптироваться к социально-экономической ситуации. Но до того, как средний слой российского общества сможет выполнять социальные функции, свойственные средним классам Запада, предстоит еще долгий путь [2, с. 9].

Слой, расположенный ниже среднего, является самым массовым: к нему относятся 50 % всех граждан и 68 % занятых в экономике В структуре западных обществ подобное место занимают средние классы, однако, российский —■ самый массовый слой — начисто лишен свойственных этим классам признаков, поэтому называть его средним — абсолютно некорректно. Этот слой представляет интересы большинства россиян и составляет социальную базу общества, поэтому его можно назвать базовым. Здесь сосредоточено подавляющее большинство рядовых специалистов массовых профессий (инженеров, учителей, врачей и др,), клерков, индустриальных рабочих, фермеров, работников торговли и сферы обслуживания и др.

К более узкому и маловлиятельному нижнему слою относятся менее квалифицированная часть рабочих и служащих, значительная часть крестьян, лица без профессий, хронически безработные, а также большинство пенсионеров и инвалидов, располагающих минимальными средствами к жизни. Здесь сосредоточено примерно 30 % населения, но только 12 % занятых в экономике.

Замыкает стратификационную шкалу России обширное социальное дно, представители которого составляют примерно 5 % населения. Это люди, фактически исключенные из общества, — алкоголики, наркоманы (до 3 млн), нищие, бомжи, бродяги, проститутки, беспризорные дети и подростки (около 2 млн), воры-карманники и пр. Они живут по собственным нормам и правилам, во многом противоречащим общепринятой морали и праву.

Количественное соотношение слоев российского общества является довольно устойчивым. Если в 1993 г. соотношение верхнего, среднего, базового и нижнего слоев занятого населения России можно было условно выразить пропорцией 6 : 13 : 73 : 8, то в 2000 г. та же пропорция выглядела так: 5 : 15 : 68 : 12 [3, с. 17].

Итак, мы можем с уверенностью утверждать, что в целом структура российского общества претерпела заметные изменения по сравнению с советским временем, но вместе с тем сохраняет многие прежние черты. Для ее существенной трансформации необходимо системное преобразование институтов собственности и власти, которое займет многие годы. Тем временем стратификация общества будет и далее терять жесткость и однозначность. Границы между группами и слоями станут еще более размытыми, возникнет множество маргинальных групп с неопределенным или противоречивым статусом. На первый взгляд, эта тенденция напоминает размывание социально-классовой структуры, наблюдаемое в современных западных обществах, но, скорее всего, это сходство формально. Дело в том, что возникновение относительно однородных ♦обществ среднего класса» характерно для постиндустриализма. Россия же не только не переросла индустриальной стадии развития, но и переживает тяжелейший кризис, отбросивший ее экономику далеко назад [5, гл. 8].

Однако коренным отличием современной социальной структуры российского общества от ее советского аналога является то, что показатели конечного потребления у крайних слоев отличаются многократно и надежда на нивелирование подобных различий минимальна: такова закономерность «экономики бедности». Бедные родители воспроизводят потенциально бедных детей, что определяется их здоровьем, образованием, полученной квалификацией. Социальные исследования устойчивости бедности подтвердили эту гипотезу и показали, что люди, «рождающиеся как постоянно бедные», остаются таковыми в течение всей жизни [6]. Вторая форма, намного реже встречающаяся, связана с тем, что бедные подчас предпринимают невероятные усилия и «выскакивают» из своего социального, фактически замкнутого круга, адаптируясь к новым условиям, отстаивая свое право на лучшую жизнь. Разумеется, что в таком «прыжке» существенную роль играют не только субъективные факторы, но и объективные условия, создаваемые государством и обществом.

Заметим, что показатели располагаемого дохода и фактического конечного потребления домашних хозяйств являются интегральными стоимостными показателями уровня жизни населения. Тогда, если принять за 100 % средний уровень денежных доходов экономически активных россиян, средний доход верхнего слоя составит 516 %, среднего — 144, базового — 75, а нижнего — 54 %. Уровень доходов среднего слоя в 3,5 ниже, чем верхнего, но вдвое выше, чем базового. Большинство его представителей живет на уровне относительного достатка.

Таблица

Виды услуа, использованные представителями различных слоев населения за счет собственных средств в 2001 — 2004 ее., в % [9, с. 272 — 274]

Виды услуг	Богатые	Бедные	Население в целом
Платные образовательные услуги для взрослых (вуз, курсы повышения квалификации или переквалификации, частные уроки)	58,7	10,7	22,8
Платные медицинские услуги	88,8	41,4	59,5
Платные оздоровительные услуги для взрослых (санатории, дома отдыха, клубы здоровья, спортивные и оздоровительные секции и другое)	57.8	3,7	13,0
Строительство или покупка жилья	61,4	5,1	10,8
Платные оздоровительные учреждения для детей (в том числе спортивные школы и лагеря отдыха)	33,7	4,5	10,0
Платные образовательные учреждения или услуги для детей (кружки, музыкальная школа, частные уроки, частные школы или детские сады и другое)	40,3	11,1	19,0
Туристические или образовательные поездки за рубеж для кого-то из членов семьи	46,9	1,0	5,7
Не пользовались ничем из вышеперечисленного	3,0	52,1	29,1

Наибольший удельный вес приходится на бедные и беднейшие слои населения. Очевидно, что верхний и средний слой не могут являться базой для роста потребительского спроса в стране, поскольку они пользуются преимущественно более качественными иностранными товарами. Следовательно, сегодня в условиях маргинализации общества определяющим в структуре спроса нужно считать не спрос «новых русских», и даже не спрос среднего слоя, а именно спрос категории населения, относящейся к базовому слою, спрос бедных, «новых бедных* и беднейших слоев Подобная ситуация обусловливает возникновение угроз в социальной сфере, в частности, нарастание бедности, невозможность удовлетворения растущих потребностей, деградация населения.

Олигархическая верхушка, составляющая 2 — 3 % населения страны, и примыкающие к ней слои хозяйственной и политико-административной элиты демонстрируют дальнейший рост обогащения. В сфере потребления это проявляется в расширении масштабов суперэлитного жилищного строительства, торговле изделиями роскоши, бурном развитии ресторанного дела (особенно в столицах, где и концентрируется основная масса «богатых»), своего рода «высокой кухни», где «обычный» ужин стоит порядка нескольких годичных доходов пенсионеров.

Специфика потребительского Поведения россиян фиксируется также и по мере потребления различного рода услуг (табл.).

Таким образом, бедность подавляющей части населения фиксирует отсталость страны на стратегически важных направлениях развития. Слабость институциональных механизмов российской трансформационной экономики вынуждает хозяйствующих субъектов приспосабливаться к бедности путем создания «инфраструктуры выживания», формирующей особую среду, в которой бедность консервируется и воспроизводится как атрибутивный фактор национальной экономики, сдерживающий ее экономический рост.