Молитва в свете межличностных отношений персонажей русских народных волшебных сказок Сибири и Дальнего Востока

Русское устное народное творчество по праву считается транслятором такого сложного явления, как двоеверие. Каждый из жанров в силу своей специфики в том или ином виде отражает его. Не стала исключением и волшебная сказка. Возникшая в языческие времена, развиваясь на протяжении столетий, она органично впитала и элементы Православия, к которым можно отнести православное мировоззрение сказочников (или отчасти усвоенное ими вместе с текстами), модели поведения персонажей, интерпретируемые в свете Православия, и вполне гармоничное внедрение в структуру сказки разнообразных православных мотивов. В данной статье речь пойдет об одном из таких мотивов – молитве в свете межличностных отношений персонажей. В качестве материала исследования выбраны русские народные волшебные сказки Сибири и Дальнего Востока, зафиксированные в конце XIX– ХХ вв.

Межличностными отношениями принято считать взаимодействие двух или более людей, осуществляющееся во время совместной деятельности; важный компонент обозначенного взаимодействия – субъективные переживания каждого человека, являющегося участником межличностных отношений. Межличностные отношения подразделяют на два типа: первичные (устанавливаются как необходимые сами по себе) и вторичные (появляются во время того или иного взаимодействия людей). Молитва – один из важных элементов православного образа жизни, приписываемых персонажам – может быть классифицирована как вторичный тип межличностных отношений. Обращение к Богу нашло свое отражение и в русской народной волшебной сказке Сибири и Дальнего Востока.

В каких же ситуациях и какие типы персонажей прибегают к молитве? Одна из ситуаций, в которых персонаж молится, следующая: он не может чего-либо достичь самостоятельно и просит Господа даровать это. Во-первых, молятся бездетные персонажи о даровании ребенка (в выявленных нами мотивах молит о даровании детей именно мужчина, имеющий высокий социальный статус). Молитве сопутствуют принятые в Православии действия: служба молебнов и пожертвование (денег в церковь или украшений на иконы), делается акцент на многократности производимого действия. При этом для молящегося не важен пол ребенка, важны функции, которые дитя будет выполнять (они идентичны и для сына, и для дочери). Так, богатый купец «…Бога просит, молебны служит и приклады прикладывает: “Подай, Бог, сына либо дочь – при старости на замену и при бладости на утеху, при смертном часу и на помин души”» ( 532 Незнайка , 300 1 Победитель змея и 318 Неверная жена ) [Матвеева, Леонова, с. 79]. Другой молящийся персонаж, бездетный царь, трижды прибегает к молитве о даровании ребенка: «Стал он молебны служить.

– Дай Бог мне сына или дочь, при младости – на утеху, при старости – на замену.

Бог дал ему девчонку» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 261]. Когда дочь исчезает, царь снова прибегает к известному ему способу получения детей: молит Бога о даровании другого ребенка, только в этой сказке во второй раз в молитве упоминается функция, предполагающая в русской традиции рождение сына: «Опять стал царь молитвы служить:

– Дай Бог мне сына или дочь, при младости – на утеху, при старости – на замену. Умру – на царство посажу.

Бог дал ему сына» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 261]. Также персонаж просит и третьего ребенка, когда и второе дитя не возвращается домой. Впрочем, функции, выполнение которых ожидаются от ребенка, могут и не обозначаться. Важно само появление ребенка на свет, причем в молитве царь просит о рождении ребенка пусть даже и внебрачного, пусть даже и от матери, имеющей низкий социальный статус: «Стал он молиться Богу, чтобы хоть стряпка родила ему сына» ( 400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 302 1 Смерть Кащея в яйце ) [Матвеева, 1981, с. 62]. Так и происходит, но при этом беременеет и царица, в результате рождаются два мальчика.

Материнская молитва со дня моря вынимает, как считают русские. В сказке на сюжет 706 Безручка представлена горячая молитва матери о детях, находящихся в смертельной опасности. В сказке повествуется о калеке, ставшей женой царского сына. Ее муж уезжает на службу, а Безручка в отсутствие супруга рождает двух чудесных сыновей. Именно несоответствие внешнего вида детей существующей норме (у одного во лбу месяц, а у другого – звезды) и становится причиной изгнания матери и ее младенцев из дому. Калека, мучимая жаждой, наклоняется над речкой, и дети, привязанные к ее спине, падают в воду. В безвыходной ситуации Безручка обращается в горячей молитве к Богу (больше помощи ждать не от кого), Господь слышит молитву и сразу же отвечает на нее: «Она говорит: “Ой, Господи, когда б руки были, я б их половила!” Дал ей Бог руки, половила она деток, взяла их за ручки, идут» [Свиридова, 1989, с. 35]. Следует обратить внимание на следующий момент: в молитве героиня просит дать ей только то, чего она лишена – руки. Спасение же детей от смерти мать возлагает не на Бога, а уже на саму себя (это отражено и в просьбе к Богу, и в выполненном затем Безручкой действии). Важно еще вот что: лишенная рук героиня просит их не тогда, когда их ей отрубили за несуществующую вину, не во время знакомства с царским сыном, а именно в тот момент, когда жизни дорогих для нее персонажей, беспомощных, угрожает опасность, и без наличия рук эта ситуация не может быть исправлена. При этом за рамками повествования оказывается благодарение Богу за исполненную просьбу: видимо, согласно представлениям восточных славян о взаимоотношениях Бога и человека, отраженных в народной волшебной сказке, молитва к Богу никогда не бывает без ответа, всегда получает только положительный результат.

Этот мотив – потеря матерью ребенка – несколько в ином ключе представлен в сказке с контаминацией сюжетов 706С Терпеливая Елена , 709 Мертвая царевна и 707 Чудесные дети . Антагонисты убивают ребенка у заснувшей героини, муж и его родители привязывают тело младенца за спину героини и выгоняют ее из дому. «Вот она идет, идет, пить захотела. Нашла ключ как-то. На коленки встала и попила и говорит:

- Господи, Господи! Вот у меня были бы руки развязаны и глаза развязаны, я бы хошь поела. А то продукты есь, а как?» [Зиновьев, с. 216]. Господь дает больше просимого: Он оживляет того, кто поможет героине получить желаемое, – ее дитя, при этом приводится мнение сказочника о Боге и о промысле Божием о каждом человеке: «Вдруг парнишка за спиной заговорил:

- Ой, мама, и я ись хочу! - Ожил ребенок!

- Ой, сынок, ты чё?

- А я ожил, мама. - Раньше все веровали, что так напрасно Бог смерть человеку не дает» [Зиновьев, с. 216]. Сын помогает матери развязать руки и глаза.

Второй тип молитвы в сказке связан с молитвой как необходимым действием в некой бытовой ситуации, где содержание просимого прочитывается из возникших обстоятельств. К такому типу молитвы в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока относится молитва, сопутствующая приветствию. Так молится персонаж, вошедший в чужой дом, даже и антагониста: «Иван-царевич Богу помолился, во все стороны поклонился» ( 313А, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 231]. Впрочем, молитва может быть заменена на приветствие, обращенное к Богу и к хозяину дома: «Здравствуйте Богу и хозяину!» ( 300А Бой на калиновом мосту , 301А, В Три подземных царства и 302 1 Смерть Кащея в яйце ) [Матвеева, Леонова, с. 63]. В этом случае молитва показывает героя как человека, выполняющего принятые в русской традиции нормы поведения.

Сказка отразила и молитву при отправлении в дорогу, перед началом важного дела, где особо необходимо Божие благословление. Как правило, молятся персонажи, которым предстоит долгое путешествие и/или выполнение трудной задачи. Эта молитва произносится дома. «Помолился Богу, попросил благословления у матери и отправился Ваня на могилку» ( 300А Победитель змея и 530А Сивко-Бурко ) [Матвеева, 1979, с. 149]. В этом случае молитва может быть и совместной: молятся все персонажи, отправляющиеся в дорогу, как, например, богатыри, решившие спасать царских дочерей: «Стали, Богу помолилис, и пашли путём-дарогою искать етих каролевских дачерей» [Азадовский, с. 95] ( 301А, В Три подземных царства ). Молитва перед отъездом персонажей может совершаться не только дома, но и в церкви. Так, семья, уезжая из монастыря, заказывает молебен: «Пошли в монастырь, сослужили молебен и собрались и поехали тогда домой» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 176].

В русских народных волшебных сказках на сюжет 313А, В, С Чудесное бегство часто используется формула-совет помолиться впавшему в уныние персонажу: к ней должен прибегнуть герой, получивший невыполнимую задачу, совет ему дает помощница. При этом акцентируется внимание на времени молитвы: за каким действием героя она должна следовать и что именно герой обязан сделать после молитвы. Если во всех рассмотренных выше мотивах, связанных с молитвой, инициатива принадлежит самому молящемуся, то в этом случае инициатором является другой персонаж: «Попей квасу, помолись Спасу и ложись спать» [Матвеева, 1981, с. 138]. Этот же совет дает герою и другой тип помощника - старик-молитвенник: «Ну что ж, молись Спасу, завтра я тебе что-нибудь расскажу...» ( 313А Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 208]. Совет помолиться может исходить и от героя. Он просит мать заказать ему у кузнецов палицу. Мать переживает, что и в этот раз кузнецы не смогут хорошо выполнить работу. «Ничего, матушка, не печальтесь. Молись Спасу да ложись спать. Утро вечера мудренее» (СУС аналогий не дает) [Матвеева, 1979, с. 111]. Впрочем, совет помолиться может быть дан и возгордившемуся персонажу – ради обретения смирения. Герою дают выпить чудесный напиток, прибавляющий силу, и спрашивают, как он себя чувствует. Герой отвечает, что теперь он в состоянии перевернуть землю. Дарительница советует ему: «Но, <...>, не хвались, а Богу молись» ( 502 Медный лоб ) [Матвеева, Леонова, с. 199].

Третий тип молитвы, весьма редкий, связан с молитвой как функцией православного христианина. Этот тип имеет несколько разновидностей. Первая из них репрезентирует молитву как особое делание благочестивого православного христианина-мирянина. Этот тип молитвы приписывается благочестивым персонажам как женского, так и мужского пола, но при этом делается акцент на зрелом возрасте молящихся. Русская народная волшебная сказка прибегает не только к православным мотивам, но и создает новые разновидности типов персонажей, к каковым можно отнести святых, выступающих в роли помощников героя. В волшебной сказке представлена и молитва матери о взрослом сыне: в тяжелые для него дни испытаний мать поддерживает его своей молитвой, и на помощь сыну является сам свт. Николай Чудотворец. Но до этого события к персонажам чудесным образом попадает икона: герой находит ее на отвале и приносит домой. Делается акцент на бережном отношении к иконе и на продолжительности молитвы: «Мать была старуха религиозна, она икону отмыла - оказался Николай Угодник. Она поставила ее в угол и давай молиться Богу. Все молится. А Сережа все работает» (307 Девушка, встающая из гроба) [Матвеева, Леонова, с. 124]. К ним домой приходит старик, внешне похожий на святого Николая, просится переночевать, его пускают, но говорят, что накормить нечем. И вновь происходит чудо. Святой Николай отвечает: «Бог даст день, Бог даст пишу <...>» (307 Девушка, встающая из гроба) [Матвеева, Леонова, с. 124]. Так и оказывается: вдруг в доме на полочке обнаруживается еда, из которой старуха и готовит ужин. Ситуация еще повторяется дважды.

Образ другого помощника ( 313А Чудесное бегство ) также можно соотнести с образом святого, хотя и остающегося в сказке безымянным. Герой обнаруживает в лесу старичка, живущего под корнем дупла: «Отворяет дверь, там, конечно, стоит седой старичок, как лунь, и усердно Богу молится. Не стал перерывать. Этот ученый человек, он долго продолжал молиться» [Матвеева, 1981, с. 207]. Затем старичок рассказывает герою о себе, обозначая продолжительность своего молитвенного подвига: он тридцать лет в дупле молится. Этот персонаж может быть соотнесен со многими подвижниками Православия, уходившими в безлюдные места для спасения души, к каковым, например, относится и святой прп. Иоанн Рыльский, живший в дупле дерева.

Вторая разновидность молитвы как функции православного христианина – это молитва священника, причем священники могут быть как настоящие, так и мнимые. Для сказок о бегстве героя и его невесты из иного мира на сюжет 313А, В, С Чудесное бегство характерен следующий мотив. Антагонист отправляет за ними погоню, и беглецы трижды меняют свое обличье, таким образом скрываясь от преследователей. Во второй раз они принимают облики, связанные с православием: церкви ( старой церкви , часовни ) и дряхлого старика ( караульщика церковного , монаха , попа , священника ). При этом в текстах нет четкого соотнесения между полом персонажа и принимаемым им обликом: в священника или монаха может превращаться и невеста, в церковь может оборотиться и конь персонажей. Обращению иногда предшествует совет невесты, как именно себя должен вести герой: «Я сделаюсь церквой, а ты попом, и ты бери кадилу, и ходи, кади, пой алилую с маслом» ( 222В Война птиц и зверей и 313В, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 190]. В большинстве случаев молитва работает на создание принятого образа: монах, священник молятся, когда появляются преследователи: «Прибежали слуги, забежали в церковь, видят - поп обедню служит да все «аллилуйя» поет» ( 313А, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 234]; «Служба идет на языке непонятном. К священнику прикасаться нельзя, а церковь в карман не положишь» ( 313А, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 238]. Молитва способствует герою игнорировать вопросы антагонистов когда те спрашивают о беглецах, он только лишь произносит: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» ( 313А, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 234]; « Черти подлетели, а в церкви зазвонил колокол, вышел на амвон поп с кадилом и завел свое ... . Окурил их ладаном. Черти еле ноги уволокли» [Свиридова, 1989, с. 48] ( 313А, В, С Чудесное бегство ). Но молитва, вернее, указание на ее продолжительность, может являться и своего рода показателем прошедшего времени. На вопрос преследователей о беглецах герой отвечает: «... как век начался, иду на спасение души, Богу молюсь, больше никого не знаю» ( 313А, С Чудесное бегство , 553 Ворон-помощник и 314 Чудесное бегство: в бегстве помогает лошадь ) [Матвеева, 1981, с. 122].

Подобный мотив используется и в сказке на сюжет 313H* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов : Троеножка-бычок помогает герою и его невесте ввести преследователей в заблуждение: «Будь ты, хозяйка, старой церковью, ты, Иван-царевич, будь попом старым, а я стану кадилом. Иван-царевич, ходи по церкви, кади кадилом» ( 511 Чудесная корова и 313H* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов ) [Зиновьев, с. 95]. Появляются преследователи, видят следующую картину: «... стоит церковь стара, дряхла, на пороге стоит поп старый, кадилом машет и говорит: “Господи, помилуй, Господи, помилуй!” Погоня спрашиват:

• -    Таких-то не видели? - А поп ходит и приговариват: “Господи, помилуй! Господи, помилуй!”» ( 511 Чудесная корова и 313H* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов )

[Зиновьев, с. 96].

Отчасти схож с этим мотивом другой мотив: антагонист дает герою невыполнимую задачу – построить за одну ночь церковь, при этом обозначен и персонаж, который должен там находиться, – это настоящий священник, и действие, которое он должен выполнять: «... чтобы ты сегодни в ночь против моего дворца построил камену церкву и к утру чтоб все было готово, были кумпола и колокола и свяшенник в ей пел» ( 222В Война птиц и зверей и 313В, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 187].

Пришел в сарай, замахал кадилом, загудел свои молитвы. А мальчик слышит: кто-то поет - и давай подыгрывать.

Как услышал поп, что во чреве коровьем что-то играет на мотив “Господи помилуй!” -перепугался, бросил кадило, подобрал рясы - да ходу!» [Свиридова, 1989, с. 32].

Третья разновидность мотива связана с церковной службой, при этом значимым для развития сюжета оказывается не молитва в храме, а нахождение персонажей в обозначенном локусе, хотя при этом вводится в пространственно-временную характеристику упоминание о важных церковных праздниках. Присутствие персонажей в церкви подразумевает и их молитву, сказочник делает акцент на том, что подобное событие (молитва в церкви) имела место в прежние времена, сейчас же, в его настоящем, этого не происходит: «Поехали в церкву молиться Богу (это раньше). Но, приезжают туды, в эту церкву ...» ( 511 Чудесная корова и 510А Золушка ) [Зиновьев, с. 98]. Посещение церкви может быть семейным событием или совершаться в кругу подруг: «И пойдет она с подружками в церковь, приходит из церкви ...» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 174]. Мотив нахождения в церкви используется персонажем для достижения цели: «Когда все к обедне ушли, он насмолил пол. И когда обедня кончилась, она вышла, наступила на это место - полуботиночек-то остался» ( 511 Чудесная корова и 510А Золушка ) [Зиновьев, с. 99]. Особо важно посещать церковь в великие праздники, эта мысль утверждается в русской народной волшебной сказке. Героиня убегает из дому и нанимается в услужение в богатый дом. «Назавтра Пасха, Христов день. Хозяйка, ета купчиха, говорит:

• -    Вы вот сможете мне тут печку протопить и там пол подобрать „., а мы идем в церковь, у нас Христов день» ( 313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол ) [Матвеева, Леонова, с. 215].

Во время молитвы отвлекаться нельзя, но это правило нарушается, причиной становится необычайная красота героини: «Эти (сводные сестры) Богу молятся и смотрят на нее» ( 511 Чудесная корова и 510А Золушка ) [Зиновьев, с. 98]. Героиня надевает красивое платье и тоже отправляется в церковь: «Ну, ... хозяйский сын, „., не молился Богу, а смотрел только на нее» ( 313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол ) [Матвеева, Леонов, с. 215], затем хозяйский сын говорит матери о девушке-красавице: «Видала, мамаша, какая красавица стояла. Я даже ни одного раза не перекрестился, я только смотрел на нее» ( 313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол ) [Матвеева, Леонов, с. 215]. Церковь - единственное место, где герой может встретиться со своей невестой: «А вот придет она в церковь, так там и можно ее увидеть» ( 400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 302 1 Смерть Кащея в яйце ) [Матвеева, 1981, с. 65].

Иногда особо оговаривается одежда, в которой героиня должна посещать церковь (если одеяние выполняет дополнительную функцию), при этом акцент сделан именно на платье: оно должно вызвать у второй жены зависть и желание купить его. Золовки учат невестку: «Пойдешь когда ... в церковь, надевай это платье. Ни на чего ... не меняй - только на него [на мужа]» ( 433В Царевич-рак ) [Матвеева, Леонова, с. 180]. Третье платье, подарок третьей золовки, оказывается самым красивым, надеть его надо только на праздник в церковь.

Любопытно, что и антагонисты, вернее, только один из представителей обозначенного типа персонажей - Марко Богатый (461 Марко Богатый), тоже ездят по монастырям и тоже молятся Богу, но при этом их молитве не приписывается такой функции, как у положительных персонажей: присутствует лишь констатация их молитвы, за рамками повествования оказывается ее содержание. По сути, поездка Марко Богатого в монастырь становится причиной того, что он в этом локусе обнаруживает героя, которого, как считает, давно придал смерти. Монах рассказывает ему историю появления героя в монастыре: «... старый Марко приехал в монастырь Богу помолиться, и тут ему монах рассказал, что этого парня [Василия] выловили в реке» [Свиридова, 1986, с. 46] (461 Марко Богатый). Очевидно двойственное поведение у Марко Богатого: он внешне ведет себя как православный христианин, но при этом постоянно предпринимает попытки предать смерти своего будущего – нежеланного – наследника.

В сказке на сюжет 516 Верный слуга представлен редкий для волшебной сказки мотив: убийство собственного ребенка ради оживления другого персонажа: «Приснилось во сне етому человеку во христовскую заутреню: разорвать етого мальчишка, взясть етой крови, обтереть могущего богатыря, воздвигнется, разбудится, оздоровит, станет и пойдет». Так и происходит, при этом подчеркивается связь действия и времени: «Не пожалели оне ребенка, дожидались с часу на час благовес празднику, услыхали звон Божьим храме, раздался колокол по всему городу» ( 516 Верный слуга ) [Матвеева, 1981, с. 47-48]. В это время супруги убивают свое дитя и его кровью оживляют умершего слугу.

В русских народных волшебных сказках упоминаются и заупокойные молитвы. Так, у героя умирает жена. Он увозит гроб с ее телом на остров, оставляет записку: «Кто этот гроб найдет, чтобы эту Александру-царевну схоронили тут и на этом месте построили монастырь и службу служили, Александру-царевну поминали» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 173]. Спустя много лет герой подплывает к острову и слышит службу, делая соответствующие действительности выводы: «Благостят. Наверно, схоронена. Ишь, служба идет, поминают ее» ( 300А Победитель змея ) [Матвеева, 1979, с. 175].

Все рассмотренное разнообразие мотивов связано с настоящей молитвой. В русских народных волшебных сказках рассматриваемого нами региона встречается и мотив молитвы как представления, при этом имитируется настоящая молитва в ее языческом воплощении. Таковой выступает молитва жены Кощея о его здоровье и о собственном благополучии, функция этого действия – ввести антагониста в заблуждение и выведать важную для героя информацию. Похищенная Красота пытается узнать, где смерть Кощея, он, обманывая ее, говорит, что в голике. «Голик этот озолотили, взяли полтинушну свечу и голик этот под Святы поставили. Как ему прийтить, она засветила свечу и встала середи дворца» ( 301А, В Три подземных царства , 302 1 Смерть Кащея в яйце , 303 Два брата и 402 1 Царь-девица ). Кощей застает жену молящейся и спрашивает ее, что она делает, и получает ответ: «Да чего делаю - твою смертушку озолотила, под Святы поставила - на нее и молюсь, чтобы ты меня любил да долго жил, хлебом кормил» ( 301А, В Три подземных царства , 302 1 Смерть Кащея в яйце , 303 Два брата и 402 1 Царь-девица ) [Матвеева, 1979, с. 54]. Во второй раз Красота золотит рог (именно в нем, по словам Кощея, находится его смерть), ставит перед ним уже рублевую свечу (т.е. происходит увеличение размеров внешней атрибутики молитвы, другие же действия совпадают с действиями первой молитвы). Красота узнает желаемое после второй имитации молитвы. Другая похищенная жена, Руса-Руса, молится вслух, чтобы Кощей сам услышал, чего она якобы просит: «... а как увидала, что Кощей Бессмертный ворочается, стала перед ним на колени и молится:

• -    Батюшка голичок! Поживи подоле, чтобы Кощей Бессмертный прожил подоле» ( 400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 302 1 Смерть Кащея в яйце ) [Матвеева, 1981, с. 67]. Во второй раз объектом поклонения становится собака, считающаяся грязным животным (впрочем, отрицательная семантика приписывается в традиционной культуре и голику).

Кроме того, в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока представлены и другие мотивы, связанные с молитвой, скорее, они работают на создание образа персонажей. Герой просит Господа даровать ему смерть, но просьба его остается без ответа. Змея соскальзывает герою на шею. «Иван Петрович понес и молит Богу:

• -    Хоть бы какой зверь меня съел от этой невежи» ( 300А Победитель змея и 315В Неверная жена ) [Матвеева, 1979, с. 232]. В повествование сказочника как констатация включена молитва к Богу о даровании всем достойной жизни. Герой, прежде бывший обузой матери и отцу, исправился: «Стал сын самый лучший, самый примерный, мать и отца любил, почитал, работал рук не покладая, всем людям добро делал, семью хорошую завел.

Дай Бог каждому так жить» [Свиридова, 1986, с. 55] ( 325 Хитрая наука ).

Молитва в волшебной сказке может быть обещана как дар одного персонажа другому за выполненную просьбу. Мать просит кузнецов сковать палицу для сына попрочнее: «Так уж куйте, куйте крепкую, Богу буду молиться за вас» (СУС аналогий не дает) [Матвеева, 1979, с. 112]. Краткая молитва, где призывается Имя Божье, сопутствует желанию получить некую информацию. Это может быть просьба персонажа, попавшего в беду, узнать свою вину у Господа. Купец, чьи кони завязли, молится: «Господи, чем же я провинился?» ( 313А, В, С Чудесное бегство ) [Матвеева, 1981, с. 239]. Мать не узнает своих детей, вернувшихся домой взрослыми мужчинами: « Боже мой, что это за люди?» ( 300А Бой на калиновом мосту , 301А, В Три подземных царства и 302 1 Смерть Кащея в яйце ) [Матвеева, Леонова, с. 61]. Мать из другой сказки радуется добыче сына: «Ой, Господи, сынок! Где это ты?» ( 706С Терпеливая Елена , 709 Мертвая царевна и 707 Чудесные дети ) [Зиновьев, с. 217]. Царская дочь очень хочет получить скатерть, которая принадлежит Бобе-королевичу. Призвав Имя Божие: «Господи, твоя воля!» ( 707В* Бова-королевич ) [Матвеева, 1979, с. 187], она начинает эту скатерть выпрашивать.

Проведенное исследование позволяет сделать ряд выводов. В русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока представлена группа мотивов, связанных с молитвой, работающих и на развитие сюжета, и на создание образов персонажей, при этом она значима для межличностных отношений персонажей (как между собой, так и с Богом). Бог как действующее лицо в проанализированных текстах не фигурирует (это свойственно преимущественно легендарным сказкам), но его присутствие в жизни персонажей осознается через довольно регулярное обращение к Нему и через помощь, оказываемую Им. Молитва, как правило, – личное делание (это очевидно из преобладания индивидуальной молитвы над парной или групповой): непосредственное обращение к Богу ценнее совместной молитвы, но если молитва происходит в церкви, то важна именно ее соборность, которая, впрочем, в волшебной сказке лишь подразумевается. В основном, молятся положительные персонажи, отрицательные персонажи могут присутствовать при их молитве, еще реже – молятся сами. Вне церкви персонажи молятся о себе или о других (впрочем, направленность молитвы в значительной части мотивов не обозначена). В молитве о другом персонаже очевидна любовь к нему (в основном, матери к сыну или к сыновьям), в молитвах о себе – беспокойство за свое будущее существование, которое будет иметь место, преимущественно, в скором времени. Лишь одной группе молитв присущ сильный эмоциональный накал (персонаж в беде молит о помощи, и просьба исполняется Богом незамедлительно), в других же группах молитва лишена такой черты; в некоторых случаях молитва священника (вернее, персонажа, принявшего его облик) выполняет защитительную функцию. В исследованных текстах были выявлены молитвы-просьбы при полном отсутствии молитв-благодарений, что характеризует персонажей в межличностных отношениях с Богом лишь как потребителей благ, даруемых Им. Десятилетия атеизма почти не повлияли на отношение русского народа к молитве, выраженное в народной волшебной сказке, что, возможно, отчасти объясняется спецификой жанра.