Нация и национализм как научная проблема

На фоне «этнического взрыва», пик которого пришелся на 1980-1990-е гг., резко обострилась проблема национализма - проблема взаимоотношений народов-этносов с государствами, с управляющей политической системой, с политически доминирующей этнической группой.

В свою очередь, актуализация вопроса об оптимизации отношений «государство - народы-нации» вновь завернуло вопрос из политического пространства поиска механизмов урегулирования в плоскость теоретического осмысления проблемы - феномена современного национализма, в очередной разбор категориального аппарата - что есть нация, национализм и т.д.

При этом в России 1990-х гг., как справедливо заметил А.И. Миллер[1], мы сами стали свидетелями и даже участниками процесса утверждения в обществе националистического дискурса, процесса тем более наглядного, что в конце 80-х предпринимались попытки противопоставить ему «чистую» либерально-демократическую альтернативу. Но признание самого факта превалирования или господства националистического дискурса, имеющего ряд важных позитивных последствий для всех участников процесса, в нашей стране вновь и традиционно подчеркнуло его политическое и идеологическое измерение, его политическую детерминированность.

По мнению ряда ученых, вообще вся советская история, включая национальное строительство, доказывает факт господства идеологических установок и стереотипов над самими реальными процессами жизни, доминирования политической мифологии над логикой и здравым смыслом. Но чрезмерная акцентация на интернационалистском векторе в межнациональных отношениях, абсолютистское понимание «концепции» классовой борьбы как двигателя прогресса советского общества не привели к перемене национальной принадлежности на классовую, на советскую и т.д., а напротив, национальная разнородность, разнородность мышления и исторического наследия одержали победу над идеологическими мифами, властью и самим государством [2].

Но поражение идеологических установок, когда, казалось бы, в политике и практике постсоветской России восторжествовали ценности демократии и этнодемократии, федерализма и этнофедерализма, когда принцип национального равноправия и права народов на самоопределение приобрел значение абсолютной доктринальной ценности и силу непререкаемости, а в науке проблема терминологии, в т.ч. мучительная проблема определения таких базовых понятий, как нация (национализм, национальный вопрос, национальные отношения и т.д.), наконец, начали приобретать конструктивный - как в первой четверти XX в. - характер, на рубеже нового тысячелетия вновь проявились тенденции ревитализации прежних концептов и мифологизированных методологических подходов в национальной сфере и даже науке.

По мнению М. Кондратовой, причина очередной трансформации политики в национальном вопросе заключается в том, что чеченская война и теракты в российских городах 1995-1999 гг. постепенно, но неуклонно сформировали в общественном восприятии негативный образ-миф - «кровавый призрак национализма», который и «сделал национальную тему нежелательной» [3].

Действительно, данный фактор трансформации имел огромное влияние на «закрытие» темы в публичном обсуждении - общественном и научном, но значительное воздействие, если не главное, оказала политика - принятие решения о смене парадигмы в национальном вопросе.

Наше мнение вполне коррелируется со взглядами ряда отечественных и западных исследователей постсоветского национализма. Так, известный теоретик и практик национального вопроса СССР-России Р.Г. Абдулатипов в целом ряде монографий доказывает ошибочность пересмотра этнополитики, подчеркивая, что «поиск национальной идеи в России с позиции идей и интересов одного народа, одной культуры и религии бесперспективен» [4]. Л.М. Дробижева также указывает, что «отказ ныне от собственного, с таким трудом обретенного опыта, когда за 20 лет демократических преобразований сложились традиции, позволяющие решать проблемы даже этнополитических трений, может только осложнить этнополитическую ситуацию и процессы общенациональной, гражданской консолидации» [5]. В таком же ключе рассматривают смену этностратегии Э.А Пайн, В.Б Пастухов, И Г. Илишев, В.Н. Тугужекова, Р.С. Хакимов и ряд других известных российских исследователей этносоциальных процессов. Среди зарубежных исследователей следует выделить Энтони Смита, который еще в 1986 г. указал, что идея гражданской нации - это идеология этнического большинства как социального слоя, имеющего электоральные преимущества [6]. Э.А. Пайн же считает, что этнические лидеры, выступающие от имени большинства населения России, настаивают даже не на гражданской, а на имперской модели нации. А. Мотыль, директор Украинского центра Гарримановского института США, связывает смену политической теории в России с утверждением в качестве господствующей идеи взглядов наиболее влиятельных ученых и иных мыслителей, отражающих, по аналогии с мыслью К. Маркса, господствующие взгляды и идеи господствующего же класса или нации [7]. Действительно, несмотря на активную деятельность десятков формирований этноцентристской ориентации, этнофедеративная основа политической теории государства оставалась в целом незыблемой все сложные 90-е гг., пока не произошло государственной, вначале робкой и осторожной, поддержки этноцентристской идеологии А.И. Солженицына, мученический - в глазах доминирующего народа -ореол и имидж которого позволили элите пересмотреть теорию и, соответственно, практику в данном важном вопросе.

Таким образом, смена этнополитических векторов в общественно-политическом развитии России, «национализма этнических меньшинств» на национализм большинства, произведенная на рубеже XX-XXI вв. как бы естественным эволюционным образом, вызывая все возрастающие тревоги в обществе, прежде всего у исследователей этнополитических процессов, диктует необходимость анализа нации и национализма как теоретической проблемы.

Важнейшим аспектом проблемы здесь является онтологический анализ предмета нашего анализа. Является ли нация конструктом эпохи нового (или новейшего) времени, который рано или поздно исчезнет или же нация есть объективное явление, неотъемлемая часть человеческой природы? Общепринятого определения нации во всей се полноте не существует. Тем не менее это море определений, подходов, научных традиций, сущностных оценок различается лишь одним - разным подходом и оценкой (большей-меньшей) этнического в социальном начале нации как общности. Ряд исследователей, будучи представителями наций-государств, руководствуясь «политической целесообразностью», преувеличивает или даже абсолютизирует мифическое в образовании нации как общности людей. На наш взгляд, такой подход нельзя признать верным, ибо речь идет, прежде всего, об общностях вполне реальных (башкиры, буряты, евреи, сербы, ирландцы, тибетцы и т.д.), а затем уже об их уровнях самосознания, самоидентификации и т.д.

Следует подчеркнуть, что наиболее известна и до сих пор признается учеными мира в той или иной форме дефиниция, данная Сталиным еще в 1913 г. в его работе «Марксизм и национальный вопрос»: Нация - это исторически сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры [8].

Карл Каутский главным признаком нации указывал общую территорию и общий язык [9]. Общность экономической жизни и традиций также признана им признаками нации, но при этом в отличие от Сталина, который жестко суммировал все признаки и таким образом получал нацию, Каутский не связывает эти признаки друг с другом в единую жесткую схему.

Эта жесткая схема Сталина, по мнению Р.Г. Абдулатипова, позволила затем подвести теоретический фундамент под политизацию наций, обосновать их «огосударствление», а позднее дифференцировать на «державные» и, соответственно, недержавные [4]. В этом понимании сталинская дефиниция вполне коррелируется с восприятием нации не как этноса, а как государства, ибо в комплексе все эти признаки могут быть у огосударствленного этноса, т.е. нации-государства. В этом подходе ясно просматривается характерная Сталину идеология государственника, всегда - даже интуитив-но/бсссознатсльно - руководствующегося приоритетом государственных интересов над всеми иными - нации, общества в целом или индивида.

С середины 60-х гг. XX в. сталинское определение нации получило дальнейшее уточнение и дополнилось признаком национального или этнического самосознания, вновь связываясь с общим пониманием этноса. Более того, ряд ученых предложил дополнить к признакам нации общность самосознания и социальной структуры. Между тем этнологическое понимание не устраняет многие вопросы, вытекающие из разбора сущности национализма. Большие вопросы вызывает дифференциация нации и народности.

Маркс, Энгельс, Ленин в большей степени актуализировали не этнонациональные, а экономические характеристики нации. В.И Ленин, критикуя О. Бауэра за чрезмерное преувеличение факторов психического свойства в характеристике нации - характера, судьбы, поддержал Статина, а также К. Каутского, подчеркивавшего в качестве сущностных признаков нации язык и территорию и не всегда государство. При этом Ленин выявил закономерность, согласно которой «образование национальных государств является тенденцией (стремлением) всякого национального движения [10].

В целом в марксизме нации есть «неизбежный продукт и форма буржуазной эпохи развития общества», подчеркивается ее социальное происхождение.

Другой подход к определению заключается в том, что под «нацией» понимают лишь абстракцию, идею, которая применяется исследователями для идеологической институциализации своей национальности в пределах государства. В ряду подобных крайностей - доведенное до абсурда утверждение, что «этнос существует исключительно в головах этнографов» [11].

Противоположный взгляд, основывающийся на признании наций-этносов биологическими категориями преимущественно природного феномена, принадлежит Л.Н. Гумилеву [12].

Многие исследователи сегодня признают, что нация характеризуется общностью территории, языка, экономических связей, психического склада, культуры и самосознания. Процессы складывания нации и инициированные ими национальные движения ведут объективно к формированию государственности в различных формах и степени суверенности. Ф. Энгельс подчеркивал, что нация и государство имеют определенную связь, а К. Каутский вообще считал, что классической формой нации является государство. Но, т.к. классические формы зачастую просматриваются лишь в тенденции, редко достигающей полной реализации, в реальности нации, достигшие государственности, составляют лишь часть наций мира. В.И. Ленин также поддерживал это видение. Макс Вебер считает идеальным совпадение нации и государства, когда оптимальным образом можно реализовать устремления людей одной нации к национальному прогрессу.

В Европе раньше, чем в других регионах, началось формирование товарного производства, торговли, а затем и буржуазных связей. Там, где возникал рынок вокруг крупных городов, шла интенсивная и постоянная торговля, где люди на больших территориях общались на одном языке, формируясь в нации. Именно в Европе раньше, чем в других регионах мира, сложилась система национальных государств. Уже к началу XX в. весь мир был разделен на угнетающие нации и угнетенные, эксплуатируемые и слаборазвитые народы, прогрессивное развитие которых было задержано на века. Лишь с падением колониальной системы процесс национального возрождения и формирования новых наций в странах Азии, Африки и Латинской Америки получил ускорение.

На современной карте мира сегодня 192 государства, но они включают в себя более 5 тысяч этносов и этнических групп. Таким образом, они являются полиэтничными, но зачастую в них осуще- ствляется идеология этноцентризма, те. проводится политика в интересах доминирующей части населения. Соответственно, в этих целях принадлежность к нации связывается исключительно с гражданством, что вызывает неприятие меньшинств. Меньшинства - и автохтонные и иммигрантские - не идентифицируют себя с доминирующей нацией, доказывая, что принадлежность к нации наследственна и решается не формальным гражданством сверху, тысячелетней культурной идентичностью, языковой и/или религиозной принадлежностью.

Новейшая политическая история показывает мощный рост фактора национальной государственности и автономии, который становится мировой нормой, правилом, вызванной целью «прогресса национальной жизни». На глазах рушатся последние империи - псевдофсдсративные и союзные государства как Европы, так и огромного Востока.

Таким образом, этнические признаки нации вовсе не исчезают как облако-миф (как утверждают сторонники социально-конструктивистской парадигмы в инструменталистском ключе, предлагая «развенчать мифы национальных движений и национальных возрождений»), а напротив, возрастают. Языковая проблема занимает главное место во всех многонациональных странах Востока, в Бельгии, Канаде; проблема национальной культуры и традиций самобытности мгновенно становится первостепенной в политической повестке Уэльса, Шотландии, Северной Ирландии в Соединенном Королевстве при каком-либо непредумышленном ущемлении со стороны центрального чиновника. Этнокультурные и языковые проблемы остры и в странах СНГ, причем не только в жизни малых народов и национальных групп, но и таких крупных и жизнедеятельных наций, как русская, польская, белорусская. Так, проблема русскоязычного населения в государствах СНГ приобрела исключительную остроту. Таким образом, выстраивание практики мер на идеологическом измерении противоречит целям всестороннего учета сложных, но объективных процессов и тенденций развития наций и национальных отношений, несет особую остроту и опасность, что, в свою очередь, еще более подчеркивает актуальность детального анализа проблемы нации и национализма.