Наследие Волжской Булгарии и региональная идентичность: политика памяти и "изобретение" традиций

Социальная память является одним из ключевых элементов, определяющих не только настоящее состояние общества, но и активно формирующих его будущее. Она может способствовать ускорению одних социальных, политических и культурных процессов и практик, легитимируя и обосновывая их, или, напротив, пресекать и блокировать другие. Знание подобных механизмов воздействия социальной памяти на общество, конкретные социальные группы и отдельного индивида позволяет глубже понимать многомерную социальную реальность, специфику межэтнических и межконфессиональных отношений. Особенно это значимо для многонационального и поликультурного пространства Российской Федерации. Конструктивистский подход к пониманию феномена социальной памяти позволяет рассмотреть прошлое не как набор объективно существовавших событий, а как некоторый нарратив, репрезентацию истории, социальную конструкцию, которую каждое общество создает и транслирует (через учебники, фильмы, телевизионные программы и так далее). Социальная память в таком случае существует в виде текстов «мест памяти» [1, с. 20] и практик коммеморации (например, национальных праздников, памятных шествий и т.д.).

Социальная память о региональном прошлом - объект анализа в данной статье. Предметом же является конструирование региональной идентичности через общую память об историческом прошлом. В качестве эмпирического кейса выбрана социальная память о булгарском периоде истории Татарстана. Республика Татарстан сегодня позиционирует себя как один из лидеров среди регионов Российской Федерации, а также в качестве центра татарской культуры и мирного ислама в России. В том, что Татарстан продолжает восприниматься и презентовать себя именно как особенный регион с культурной, социальной и экономической точки зрения, важную роль играет определенная политика памяти, которая заключается во внимании к историческому прошлому региона через призму религии, туризма и имиджа региона.

Под политикой памяти понимается процесс, который инициирован рядом социальных акторов (таких как государство, общественные организации и движения, деятели культуры и искусства, ученые и т.д.), которые имеют доступ к определенному диапазону ресурсов и способны их мобилизовать для достижения своих целей. Политика памяти привязана не к актору, а к определенному периоду исторического прошлого (его образу и интерпретации значения для настоящего). Поэтому в рамках памяти об одном и том же периоде могут одновременно работать несколько социальных акторов и распространяться различные, даже противоположные образы прошлого. Таким образом, политику памяти эффективнее всего рассматривать как кейс относительно определенного периода. При этом она всегда направлена не просто на создание представлений о прошлом, а на использование образа прошлого для оценки явлений настоящего и (или) побуждения к социальной активности. Так, например, обращение к прошлому происходит для актуализации различного рода идентичностей в настоящем.

Кейс же политики памяти о булгарском периоде истории территории современного Татарстана интересен тем, что, несмотря на непрекращающиеся споры общественных деятелей, историков и журналистов, находит политическую поддержку и при этом выражен во множестве форм.

В рамках исследования социальной памяти как поля репрезентаций образов прошлого и актуализации региональной идентичности было проведено авторское социологическое исследование сферы памяти о булгарской версии прошлого Республики Татарстан. Эмпирической базой исследования выступили, во-первых, официальные документы регионального уровня, утверждающие создание отдельных организаций (фондов, музеев, исследовательских подразделений), проведение мероприятий связанных с историческим прошлым Республики Татарстан; во-вторых, публикации региональных СМИ и данные официальных порталов Республики Татарстан в сети Интернет; в-третьих, результаты собственного эмпирического исследования (экспертные интервью со специалистами, участвующими в процессах конструирования и трансляции образов прошлого Республики Татарстан, такими как: профессиональные историки, археологи, экскурсоводы, работники музеев, преподаватели и учителя истории Татарстана, краеведы, представители министерства культуры и туризма республики, представители общественнополитических движений и организаций, деятели культуры и искусства, всего 36 респондентов). Сбор эмпирических данных охватывает период с сентября 2014 г. по март 2017 г.

Для анализа процесса создания «булгарских» элементов региональной идентичности в данной работе также использованы идеи, изложенные в работе Э. Хобсбаума «Изобретение традиций» [2, с. 36]. Можно предположить, что в общей направленности политики памяти региональных элит создание и транслирование определенного образа прошлого связано с процессом изобретения как новых граней идентичности сообщества, подвергающегося такой политике, так и поиском основы, позволяющей обосновать политические и экономические позиции региона [2, с. 50]. С точки зрения Хобсбаума, любая традиция, так или иначе, сконструирована и служит определенной цели. Таким же конструктом, создающимся в рамках политики памяти, является конструирование различного рода идентичностей. В самом общем виде можно говорить о связи истории, памяти, этнической, региональной и национальной идентификации и политики памяти. Каждая группа людей создает свою память о собственном прошлом - память, которая подчеркивает ее особенности и отличает от других [3, с. 156]. Социальная память является тем, что объединяет группу, при этом она сама - это не просто сумма индивидуальных воспоминаний, это нечто, что разделяется большинством членов группы. Социальная память не только определяет отношение к прошлому, но и отчасти определяет то, как группа видит свое будущее. Это «выражение коллективного опыта: социальная память идентифицирует группу, придает смысл ее прошлому и определяет ее надежды на будущее» [4, с. 25].

Исследовательский фокус в данной работе сосредоточен на политике памяти о Волжской Булгарии, в рамках которой происходит создание и трансляция образов, репрезентирующих историческое прошлое Республики Татарстан и этнической группы татар. Эту политику, несомненно, следует анализировать, прежде всего рассматривая культурную память (создаваемые тексты, события, места памяти и т.д.), так как политика памяти конструирует в первую очередь ее. Другой уровень социальной памяти - коммуникативный (уровень передачи представлений о прошлом через непосредственное взаимодействие), в свою очередь, во многом определяется содержанием культурной памяти.

Культурная память специально учреждается и искусственно формируется, создаются особые институты, позволяющие ее создать, сохранить и транслировать [5, с. 134]. Если мы анализируем память о булгарских предках татар, то произведения культуры, репрезентирующие этот период пошлого, специализированные республиканские интернет-порталы о Волжской Булгарии, особые главы в учебниках истории, поддержка археологических работ именно на булгарских памятниках, работа по созданию туристических маршрутов по «булгарским местам», создание музеев и заповедников как раз и являются такими созданными элементами. Как изобретенные «традиции», следуя логике Э. Хоб-сбаума, можно рассмотреть и политику элит Татарстана, направленную на создание образов и смыслов, связанных с булгарским прошлым региона, которая актуализирует и интерпретирует булгарское историческое прошлое и закрепляет их. Согласно Э. Хоб-сбауму, политически доминирующие группы манипулируют образами исторического прошлого и внушают массам определенную концепцию истории, легитимирующую их политические цели и господство, новые традиции и ритуалы произвольно конструируются в соответствии с текущими политическими реалиями и потребностями. А историческая память становится тождественна политической идеологии [2, с. 68].

Однако данный подход не отвечает на вопрос, насколько свободны творцы новых традиций. Как было упомянуто выше, любая конструкция памяти не воспринимается в чистом виде, она преломляется в зависимости от того, на какую почву попадает. Относительно нашего кейса этот вывод можно использовать при анализе реакции на создаваемые в рамках политики памяти образы и символы со стороны рядовых членов группы, а также различных групп профессионалов и экспертов. Учитывая, что в создании любых таких культурных произведений о прошлом участвует не только политическая, но и культурная элита региона, вопрос о совпадении интерпретаций прошлого у тех, кто создает культурные образцы, и тех, кто имеет политическое влияние, остается открытым. Так, Д. Олик отмечает, что за содержание коллективной памяти ведется борьба в различных полях [6, с. 47 ].

Всегда ли репрезентация образа прошлого Татарстана как именно булгарского прошлого и наделение всего булгарского флером благополучия и развитости является отражением политического заказа или, напротив, является результатом творческих поисков части культурных элит и общественности? Насколько эти группы влияют друг на друга? Ответы на эти вопросы во многом помогли бы раскрыть содержание стратегий разных акторов политики памяти и того, как они соотносятся и дополняют друг друга. Многие исследователи, такие как М. Фуко и Б. Шварц, отмечают, что возможности манипуляции образами прошлого часто структурно ограничены, иногда они даже сталкиваются с «контр-памятью» - альтернативными версиями исторических событий [7, с. 65]. Мы можем говорить о существовании определенной политики в отношении памяти, проводимой культурной и политической элитой региона, нацеленной на конструирование особой групповой идентичности татар и татарстанцев через обращение к образу благополучного и развитого Булгарского прошлого.

Обоснование значимости региона в связи с богатым историческим наследием напрямую связанно с тем, кого именно считать предками жителей региона в целом, а также этнической группы татар в частности. По сведениям археологов, на территории современного Татарстана можно найти древнейшие памятники, относящиеся к финноугорской, славянской, тюркской и другим культурам, которые, так или иначе, оставили свой след в различные исторические периоды [8, с. 50]. Официально древнейшая история современной территории Татарстана связывается с тремя периодами - Волжской Булгарией, Золотой Ордой и Казанским Ханством [9]. Однако стоит отметить, что дискуссия о происхождении и предках современных татар актуальна и сегодня. В. Шнирельман, развивая собственную идею этнополитических мифов о происхождении этносов в своем исследовании (на примере татар), отмечает возможность существования нескольких мифов о предках даже для одной этнической группы [10, с. 135]. Условно можно говорить о наличии «татаристов» и «булгаристов», которые придерживаются разных точек зрения о предках современных татар.

К середине 2000-х происходит изменение цели «поиска» предка этнической группы татар: если в конце XX в. история Волжской Булгарии была источником обоснования большего политического суверенитета республики, то сегодня она используется в большей степени для утверждения особого положения Татарстана как центра исламской культуры в Российской Федерации и традиций мирного сосуществования различных культур. Значимость исторического прошлого возрастает уже с точки зрения создания «бренда» Татарстана и тех выгод, которые республике и ее населению может принести богатое историческое наследие (в сфере туризма и межкультурных отношений). Булгарская версия прошлого региона находит также большую политическую поддержку. Несмотря на то, что она не становится единственной и доминирующей, мероприятия, памятники, заповедники, музеи и даже оперы, связанные именно с булгарской историей региона, становятся значимой частью репрезентации культурного наследия Татарстана. Причем и на уровне официальных источников, и на уровне СМИ, и даже в системе образования (его регионального компонента). Вокруг «булгарских» памятников активно развиваются инфраструктура и туристические практики, булгарские архитектурные памятники попадают в программу поддержки в рамках специально созданного фонда, именно на этот период обращают значительное внимание деятели культуры - происходит создание все новых и новых смыслов и значений относительно памяти о Волжской Булгарии и оценок влиянии булгар на современных татар и татарстанцев в целом.

Именно это многообразие форм и путей актуализации булгарского прошлого Татарстана, захватывающих этническую и региональную идентичность жителей региона, практики институциализации в сфере культуры и науки, а также сферу туризма и религиозной жизни, делают память о Волжской Булгарии в Татарстане тем кейсом, который позволят исследовать многообразие практик различных социальных агентов относительно конструирования образа прошлого и его актуализации в связи с региональной политикой, культурой и туристической экономикой настоящего.

Риторику властей, акцентирующую культурные и туристические преимущества булгарского наследия, можно связать и с желанием меньше обращать внимание на память о периоде завоевания Казани Иваном Грозным, которая косвенно, но поднимает тему вражды предков двух основных этнических групп республики - татар и русских. Булгарское же наследие не несет в себе отсылок к каким-либо конфликтам. Однако представителями академического сообщества татарстанских историков внимание только к булгарскому периоду оценивается как опасный тренд «замалчивания» достижений таких периодов, как Золотая Орда и Казанское Ханство, вызывает рост в пространстве социальной памяти нарративов, обратных утверждению значимости Волжской Булгарии дли «идентичности региона». Пространство социальной памяти о Волжской Булгарии усложняется, появляются новые смыслы и интерпретации значения этого периода.

Акторы политики памяти могут проявлять различные виды активности в рамках политики памяти в зависимости от того социального поля, в рамках которого они действуют, и тех каналов, к которым обращаются. Представление о прошлом татар как о булгарском прошлом, а также утверждение и доказательство его высокой ценности для татар и татарстанцев сегодня происходит через несколько каналов, таких как публичные высказывания и интервью политических лидеров республики, учебники и образовательные программы, музеи и памятники, информационные сайты и порталы, СМИ, культура и национальная музыка.

Прошлое припоминается и конструируется так, как это в данном случае наиболее соответствует групповым потребностям [3, с. 234]. Этот процесс можно назвать также актуализацией прошлого. Политика памяти, конструирующая определенные представления об истории, - это то, что создает и поддерживает представления о границах и особенностях определенных этнических групп и региона в целом. Изучение того, кто, как и с какими целями создает культурные образцы, конструирующие определенные образы истории и влияющие на чувство групповой сплоченности и идентичности, - актуальная тема для исследования, которая может дать новую информацию относительно динамики межэтнических отношений в регионе, а также механизмов и направленности формирования этнической идентичности в республике сегодня, как и о механизмах конструирования региональной идентичности через обращение к историческому прошлому.