Научно-правовой анализ основных теорий государственного принуждения в уголовном праве

Государственное принуждение в уголовном праве, будучи многоаспектной категорией, трактовалось в различные периоды развития правовой доктрины неоднозначно. На этом основании немаловажным для определения его юридической природы является исследование юридических концепций, определяющих юридическую и социальную природу исследуемого института.

Одной из первых научных позиций, объясняющей содержание принуждения уголовно-правового характера, явилась теория защиты или необходимой обороны. В соответствии с нею наказание определяется как мера охранения государственного и общественного существования. Его применение позволяет пресечь начавшееся нарушение закона, представляющее опасность для общества, а также оградить людей от преступника. Один из авторов рассматриваемого подхода – Монтескье указал, что причинение государственного зла одним разумным существом заслуживает причинения ему такого же зла для охранения общества от его повторения [2, с. 66]. С.А. Муромцев, характеризуя защитные свойства права, отмечает следующее: «Юридическая (организованная) защита составляет основное отличительное свойство права, своим существованием обуславливающее и вызывающее другие характерные свойства его» [12, с. 266]. Преступник, по убеждению П. Гольбаха, фатально определен средой, а значит, наказание неизбежно обусловлено стремлением общества к защите своих интересов [8,

с. 106]. Следовательно, несмотря на строгость воздействия, правовое принуждение являет собой естественную реакцию на совершение преступления и способствует недопущению повторения преступного деликта. Представители этой теории, отмечает И.Я. Фойницкий, рассматривают наказание как институт, существующий для поддержания силы и авторитета государственной власти. Законы могут быть нарушены, а значит, для их охранения необходимо наказание [19, с. 16]. Поэтому в соответствии с этой концепцией задачей государства является ограждение общей безопасности, в силу чего совершение преступления порождает применение наказания.

Близкие по содержанию взгляды высказал Ч. Беккариа, основавший свою позицию на концептуальных положениях договорной школы права, в соответствии с которой, наказание происходит из общественного договора, в результате чего граждане поступаются своими свободами, осознавая необходимость защиты общих интересов. В силу этого применение мер принуждения уголовно-правового характера является крайним способом воздействия, основанным на необходимости защиты общественного блага от посягательств частных лиц [3, с. 17–19].

Теория возмездия определяет наказание и иные меры государственного принуждения как ответную реакцию государства на совершение преступления, которая выражается в адекватном принуждении виновного. Интересные мысли по этому поводу высказал М. Фуко, понимавший преступление как опасное для государства и граждан посягательство; в связи с чем применение к виновному наказания являет собой способ защиты общества и воздаяния в ответ на нарушение закона. «Действительно, правонарушение противопоставляет индивида всему общественному телу; для того чтобы наказать его, общество вправе подняться против него всем корпусом» [20, с. 131]. Но при этом меры принуждения должны быть, по его мнению, направлены не столько на устрашение, сколько на возмещение обществу вреда от преступления и предупреждение нового посредством применения наименее строгого из числа возможных воздействий. Поэтому М. Фуко приходит к выводу о том, что наказание – это во многом вынужденное, но все же необходимое средство воздействия, применяемое в предусмотренных законом случаях для защиты общественного интереса, соразмерное последствиям преступления [20, с. 126–135]. «Для наказания-возмездия, – пишет Е.Н. Зиньков, – центром тяжести является соблюдение того принципа, в силу которого вред от наказания не должен превышать вреда от преступления, т.е. покарание преступного посягательства» [11, с. 14].

Нравственный подход к природе принуждения заключается в обусловленности его не столько свойствами права и интересами общества, сколько моральными требованиями, изначально свойственными человеческой природе. На данном основании главное свойство наказания определяется способностью чувственно воспринять его воздействие, отразив в сознании отрицательную оценку поведения определенного индивида. И.В. Михайловский указывает по этому поводу, что этические начала преобладают в сознании индивида над нормами права, в силу чего наказуемость поведения в первую очередь определяется внутренней оценкой, пониманием безнравственности своего поступка [16, с. 269–275].

Схожую по содержанию концепцию разработал Гегель, выводя свойство права принуждать из особенностей человеческого мышления. Право в форме сознания представляет собой закон, который есть проявление творящего начала, восходит к единичности и коренится в свойствах человече- ской природы. Закон, по Гегелю, олицетворяет собой сущность сознания, непосредственное нравственное бытие [8, с. 224–228]. Он определяет преступление как отрицательную жизнедеятельность, которая уничтожает абсолютную нравственность как идеальную определенность. Поэтому в связи с преступлением находится справедливость возмездия, которое подчиняет себе отрицание. Право, будучи объективной категорией, подчинено силе разума, поэтому любое его нарушение само по себе является ничтожным, поэтому наказание являет собой отрицание отрицания. «В уголовном правосудии нет определенности, а есть индивидуальность, безразличие к целому, жизненность, личность. Отрицание в гражданском праве является чисто идеальным, а в уголовном – реальным; ибо отрицание, которое направлено на целокупность, реально» [7, с. 365].

Психологическую природу государственного принуждения в уголовном праве обосновал Э. Дюркгейм, который видел преступление, главным образом, как нарушение чувств, оскорбление общественного и властного авторитета. На этом основании он не считает возмездие и искупление основными свойствами государственного принуждения в уголовном праве. Наказание, по убеждению Э. Дюркгейма, по своему существу состоит во внушенной страстью реакции различной степени интенсивности, осуществляемой обществом через посредство установленного органа в отношении тех своих членов, которые нарушили известные правила поведения [10, с. 80–96].

Сторонники биологической школы преступности, объясняя ее природу клиническими и психологическими свойствами человека, выводят из этого особый тип прирожденного преступника, рано или поздно способного пойти на нарушение уголовного закона [13, с. 188–189]. Так, основоположник этого направления Ч. Ломброзо определил склонность к совершению преступлений врожденными качествами личности [14, с. 138–140]. На данном основании для предупреждения преступления, которое непременно должно произойти, требуется применение средств безопасности. При этом, как отмечает Г.А. Аванесов, приверженцы рас- сматриваемой теории обосновывают необходимость реализации мер безопасности в отношении не только душевнобольных, но и нормальных людей, потенциально способных совершить преступление [1, с. 60–61].

Представители теории безопасности рассматривают преступное поведение с позиций социологической школы, в силу чего опасное состояние лица может само по себе явиться предпосылкой применения мер предупреждения. Один из авторов этой концепции – Ф. Граматика – выступает против понимания наказания как возмездия и аргументирует необходимость осуществления предупредительно-воспитательных мер на ранней стадии, в процессе формирования антиобщественных привычек [21, с. 21–22]. Теоретический подход к государственному принуждению, являвшийся отражением социологической школы права, преобладал в уголовно-правовых концепциях отечественной науки 20-х–30-х гг. прошлого столетия. Так, по мнению Н.В. Крыленко, наказание и иные меры уголовно-правового характера должны были являться не способом реакции на совершенное преступление, а способом социальной защиты от лица, представляющего по своему состоянию или поведению опасность для общества [18, с. 235]. Этот подход нашел отражение в Основных началах уголовного законодательства Союза ССР 1924 г., а впоследствии и в УК РСФСР 1926 г. На опасность лица, как предпосылку применения мер принуждения уголовноправового характера в рассматриваемый период, обращает внимание О.Ф. Шишов [22, с. 28–29].

Разновидностью теории безопасности является дуалистическая концепция, сторонником которой является Г. Ешек: в соответствии с ним меры безопасности применяются одновременно с наказанием, преследуя при этом самостоятельные цели обеспечения предупреждения совершения преступлений и защиты общества от лиц, склонных к преступным проявлениям [15, с. 56–57].

В середине XIX в. получили распространение теории, отрицающие право государства наказывать человека. Н.С. Таганцев констатирует, что сторонники этой школы права, в частности Р. Оуэн, придерживают- ся мнения о том, что система карательных мер во всем ее объеме или, по крайней мере, в отдельных частях лишена всякого разумного основания. Такое положение дел противоречит природе человека, в связи с чем государство должно уделять внимание вопросам не наказания, а предупреждения преступлений. При этом Н.С. Таганцев правильно ставит под сомнение обоснованность этих выводов, указывая, что рассматриваемая концепция не определяет того, как государство должно охранять себя от вреда [17, с. 20–23].

Близкие по своему содержанию мысли о неправомочности государства к принуждению личности высказал Н.А. Бердяев в рамках своего многоаспектного христианско-персоналистского учения, затрагивающего различные вопросы, в том числе свободы, справедливости, предназначения человека, его борьбы с природным злом. Одним из основных в концепции Н.А. Бердяева является положение об абсолютных правах человека, имеющих божественное происхождение и независимых от государства. «Так, в судьбе гуманизма, который будет в центре моего внимания, ясно раскроется это взаимоотношение между благодатью, свободой и необходимостью. Весь мировой процесс стоит под знаком Человека, Человека не с маленькой буквы, а с большой, в сердцевине его лежит судьба Человека, которая определяется первоначальной Божественной драмой» [6, с. 49]. Потому интересы личности имеют высшую ценность и приоритет над государственными, власть которых греховна и не вправе подавлять прав и свобод индивида. «Нация, государство, семья, внешняя церковность, общественность, социальный коллектив, космос – всё представляется мне вторичным, второстепенным, даже призрачным и злым по сравнению с неповторимой индивидуальной судьбой человеческой личности» [5, с. 321–32]. Государство, по убеждению Н.А. Бердяева, не имеет морального права карать человека, для этого необходима более высокая и нравственная – религиозная сила [4, с. 121–122].

Здравый смысл, отражающий наиболее характерные свойства государственного принуждения в уголовном праве, прослежи- вается в каждой из приведенных доктрин, более подробно его сущность и характерные черты мы рассмотрим в следующем разделе представленного исследования.