Неравенство как ценность в культуре

«Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований»

Проблематика ценностных ориентаций личности всегда была в фокусе внимания исследовательских интересов В.А. Ядова, изучал ли он социально-трудовые отношения или разрабатывал концепцию саморегуляции социального поведения личности. Ядов пишет: «Высший диспозиционный уровень образует система ценностных ориентаций на цели жизнедеятельности и средства их достижения. Логично допустить, что формирование ценностных ориентаций отвечает высшим социальным потребностям личности в саморазвитии и самовыражении, притом в социально-конкретных, исторически обусловленных формах жизнедеятельности, характерных для образа жизни общества и социальных групп, к которым принадлежит индивид и с которыми он себя идентифицирует, а следовательно — мировоззрение, идеологию и образ мыслей которых он разделяет. Отсюда — решающая роль этого диспозиционного уровня в саморегуляции поведения».¹ Таким образом, обсуждение проблематики ценностей естественно для первых Чтений, посвященных памяти В.А. Ядова².

В фокусе моего выступления будет одна из базовых ценностей общества Нового времени — ценность равенства всех людей.

Проблема социального равенства людей как практически ориентированная цель общественного развития поставлена в 18 веке, в философии Просвещения. Идеи философии Просвещения стали лозунгами Великой французской революции: свобода, равенство, братство. В период перехода от феодального к буржуазному обществу эти идеи, безусловно, имели прогрессивный характер. Став основой теории демократии, идеи равенства на протяжении двух столетий позволили достичь существенных результатов: всеобщее избирательное право, равенство во всех сферах жизни людей независимо от их расы, этнического происхождения, пола, социального происхождения и пр. Важнейшими элементами теории равенства на современном этапе общественного развития является принцип равенства всех граждан перед законом, предоставления всем равных возможностей в получении доступа в сферах образования, здравоохранения, культуры, снижения пропасти между нищетой и богатством и т.д.

Однако, понятно, что все эти благие цели являются идеальными конструктами, к которым можно стремиться, но которые невозможно достигнуть. Даже равенство перед законом, фундаментальная ценность демократического общества, на самом деле практически вряд ли может быть реализована. У людей с более высоким социальным статусом, уровнем доходов несравненно больше возможностей нанять хорошего адвоката, привлечь на свою сторону общественное мнение, что позволит им избежать сурового наказания, которое ожидает человека, не имеющих подобных возможностей. Снижение разрыва между бедностью и богатством возможно до определенных границ за счет системы налогообложения, но неравенство доходов и статусов различных социальных групп остается базовым элементом стратификации общества. Приведем цитату из недавней книги О.И. Шкаратана: «Признание социологической наукой функциональности стратификации, ее исторической неизбежности предполагает отказ от раннесоциологического восприятия социального неравенства как зла, нежелательного в обществе феномена, знаменует собой переход к объяснению сути и места этого функционального явления в жизни людей. Тем самым социология переходит от выполнения роли социальной критики, от проявления ценностного чувства справедливости («неравенство — архаизм, пережиток устаревших социальных форм») к научному анализу реальных отношений между людьми, причин и условий их существования, их органичности и полезности для жизни общества, его раз-вития».3

Уже достаточно давно П.А. Сорокиным дано и социологическое объяснение невозможности равенства людей. «Любая организованная социальная группа всегда социально стратифицирована. Не существовало и не существует ни одной постоянной социальной группы, которая была бы «плоской» и в которой все ее члены были бы равными. Общества без расслоения, с реальным равенством их членов — миф, так и никогда не ставший реальностью за всю историю человечест-ва».⁴

Повторим, как идеал равенство людей принцип благородный, но, если довести его реализацию до логического конца, мы построим общество осуществившее мечту шариковых и швондеров, в котором, наконец, всё взяли и поделили. Преодолевать вопиющие неравенства, создавать условия для реализации принципа равенства возможностей для всех граждан во всех сферах социальной жизни необходимо, но нельзя забывать о том, что достижение всеобщего равенства, как всякого идеала, не только невозможно, но и деструктивно, поскольку в неравенстве, как и во всяком противоречии, заложен источник общественного развития. Мне возразят, что я ломлюсь в открытые ворота, никто не спорит с тем, что достижение полного равенства во всем, во всех сферах социальной жизни абсурдно. Но так ли это?

Борьба с неравенством, возведенная в догму, игнорирующая здравый смысл, превращается в фетиш, наносящий вред, прежде всего в сфере культуры. Еще раз отметим, что во всех цивилизованных странах формальное равенство граждан перед законом, обеспечение всем равных шансов в получении доступа в сферах образования, здравоохранения, культуры и т.д. достигнуто. Преодоление социально-экономического неравенства, снижение пропасти между бедностью и богатством остается актуальной проблемой (особенно в России), но эта проблема вечна и трудноразрешима. Возможно, именно с этим связано то обстоятельство, что борьба за равенство в последние годы сосредоточена, главным образом, в сфере культуры, где главной целью становится разрушение базовых ценностей культуры.

Феминизм решает проблемы защиты женщин от мужского насилия, причем эта защита принимает абсурдные формы. Например, чрезмерный зрительный контакт со стороны мужчины расценивается как оскорбительная форма сексуального приставания, или посткоитальное несогласие — формальный юридический отзыв и опротестование женщиной предварительного согласия на половой акт после его завершения на основании психологического принуждения, то есть, проще говоря, ухаживания.5 Таким образом, флирт, ухаживание, различные знаки внимания женщине со стороны мужчины становятся юридически наказуемыми деяниями, что это, как не покушение на основания традиционной культуры?

Признание равноправными однополых и разнополых браков, а вслед за этим рекомендации вместо слов мама и папа говорить родитель 1 и родитель 2, это ли не издевательство над здравым смыслом? Каждый человек вправе выбирать свою половую ориентацию, но признание нормой однополых семей, противоречит основной функции семьи — продолжение рода, а значит, также разрушает базовые ценности культуры.

Ювенальная юстиция, основывающаяся на признание равных прав родителей и ребенка, так же ведет к разрушению семьи, поскольку родители могут лишиться своих детей только за то, что шалуна шлепнули по попе, или не дали весь день просидеть за компьютером6.

Равноправие иммигрантов и коренных жителей, пресловутый мультикультурализм, еще один пример уничтожения основ сложившихся культурных обычаев, правил общежития, традиций европейской культуры. Если вновь прибывающие люди могут жить в Париже, Лондоне или Санкт-Петербурге так, как они привыкли, как им удобно, не обращая внимания на местное население, то это не может не приводить со временем к трудноразрешимым проблемам. Есть прекрасная русская пословица — «В чужой монастырь со своим уставом не ходят» — если ты приехал жить в чужую страну, в чужой город, то будь любезен уважать сложившийся здесь образ жизни и нормы поведения и тогда ты вправе рассчитывать и на уважение к себе.

Ну и наконец, не менее опасна атака равенства и на сферу художественной культуры. Этот уровень культуры теснейшим образом связан с базовым значением понятия культуры, поскольку искусство, с одной стороны, черпает свои образы и вдохновение в повседневной жизни общества, а, с другой стороны, оказывает мощное воздействие, задает новые ценности, новые модели поведения и, в конечном счете, меняет нашу реальную жизнь. Радикальные взгляды на взаимоотношения искусства и жизни можно найти у разных авторов, например, у П. Крусанова: «Мир слагается верой и волей. К сожалению, по большей части совершенно безотчетно. Взять Достоевского. Принято считать, что в «Бесах» он предрек русский хаос, предсказал кошмар ухнувшего на Россию революционного террора. А между тем все было прямо наоборот — он сам вызвал этих бесов на русскую сцену. То есть у Федора Михайловича и его ошалевших почитателей хватило веры на то, чтобы эйдос России принял поправку о фазе социальных потрясений, полосе гражданского ужаса, а Россия земная к этому наведенному образу только зачарованно подтянулась. И так — со всяким сбывшимся пророчеством»7.

Прежде всего, принцип равенства здесь проявляется в уничтожении границ между искусством и не искусством. Конечно, я имею в виду современные формы гражданского активизма, объявляющего себя политическим искусством. Характерный пример — Петр Павленский и его акции (арт-жесты): «Туша» (голого Павленского, завернутого в колючую проволоку, приносят и кладут перед входом в Законодательное собрание Петербурга); «Отделение» (голый Павленский, сидя на заборе института психиатрии им. Сербского, отрезает себе мочку уха); «Угроза» (последняя акция — Павленский обливает бензином и поджигает дверь здания ФСБ). Отдаю должное смелости и экстравагантности выражения, с которыми Павленский демонстрирует свою гражданскую позицию, но причем здесь искусство? На основании каких критериев эти и подобные им акции следует считать искусством? Идея о том, что искусство должно преодолеть узкие рамки эстетического явления и смело вторгаться в жизнь, реализующаяся уже с начала прошлого века, нашла свое логическое завершение. Как пишет В. Бычков: «Искусство вошло в жизнь и растворилось в ней практически без остатка».8 Но искусство это не жизнь, а отражение этой жизни в творчестве художника, выраженное в художественнообразной форме, то есть это другая реальность, имеющая собственные законы бытия в мире. Позволю себя привести длинную цитату известного культуролога и социолога культуры В. Жидкова: «Конечно, любой акт — деяние творческое в том смысле, что есть автор, его творящий. Конечно, любой факт действительности, в том числе и «провокационный жест», можно оценивать с эстетической точки зрения. Даже жест человека, никакого отношения к художественным занятиям не имеющего. Но, повторяю, причем здесь искусство? И зачем попытки подобного «стирания границ» приписывать только современности? Как рассказывает Марк Твен в «Приключениях Гекльберри Финна» (1884) два проходимца гастролировали по провинциальной Америке с представлением (только для мужчин) «Королевский жираф, или Царственное совершенство», в ходе которого на сцену на четвереньках выкатывался голый, размалеванный Король и откалывал «номера» (по современной терминологии — «жесты»), а поскольку рядом не оказалось многоумного эстетика-теоретика, чтобы просветить темных американцев, не приобщенных к «актуальному» искусству, люди, движимые здоровыми чувствами, вываляли «артистов» в дегте и перьях и в таком виде протащили по городу. Жаль, что подобной реакции не удостоился аналогичный «жест» человека-собаки О. Кулика»…А между тем сегодняшние эпатирующие выходки создателей так называемого «актуального» искусства происходят за рамками поля искусства и ничего иного не означают, кроме нервической реакции на действительность, а потому адресованы они только современной аудитории (ее статистически незначительной части). Так что быстро меняющийся социокультур- ный контекст так же быстро смывает эту пену культурной жизни. Поэтому относить их к искусству так же нелепо, как эпатажные демонстрации политических и иных экс-тремистов».9

Пойдем далее. Весьма популярными являются рассуждения культурологов, социологов культуры о том, что ввиду многообразия современных форм художественной жизни происходит дифференциация публики по различным стилям, направлениям искусства и нельзя их сравнивать на шкале «выше — ниже», «лучше — хуже». Действительно, если возьмем, например, современное музыкальное искусство, то кому-то нравится поп-музыка, кому-то хард-рок, кому-то диско, кому-то джаз и т.д. и т.п. Список всех возможных музыкальных направлений почти бесконечен. Было бы странно утверждать, что любители какого-то одного музыкального стиля в каких-то отношениях лучше или хуже представителей других направлений (хотя сами представители определенного стиля почти наверняка к любителям «другой» музыке относятся вряд ли как к равным). Подобные рассуждения можно распространить практически на любые виды и жанры искусства. Но при этом, отметим, что внутри каждого направления существует своя иерархия, свои кумиры и авторитеты. Если согласиться, что нельзя их сравнивать, то тогда мы должны признать, что не существует ничего, что объединяет нас как единый народ, что у нас нет общей культурной почвы. Но тут мы вспомним, что существует то, что называется классическим искусством, которое и должно нас объединять, создавать поле для коммуникации любителей разных стилей и направлений. Сразу предвижу вопрос — кто тот судья, определяющий, что есть классика? Судья — время. Сошлюсь еще раз на авторитетное мнение: «А что касается «классики», то возведение произведения в этот ранг — это, как уже отмечалось выше, во многом результат соглашения специалистов, навязываемый остальным людям через музейные экспозиции, хрестоматии и учебные курсы. А главным аргументом здесь может служить только суд Времени. Если чреда поколений находит в произведении искусства что-то для себя близкое и актуальное, значит это настоящая, это подлинная классика. Значит, автор сумел отразить в своем творении не только текущую злобу дня (исторический контекст), интересную только для его современников, но и нечто вечное, сопутствующее жизни человеческого духа во все времена»¹⁰.

Давайте прекратим рассуждения о том, что в обществе существует множество субкультур и нельзя сказать, что какая-то из них лучше или хуже. Есть то, что называется «высоким» искусством, оно должно быть эталоном, с которым можно сравнивать и давать оценки современному искусству. А если любители Баха, Моцарта, Чайковского и Рахманинова ничем не лучше любителей Нюши, Ксюши, Даши и прочих «звезд» нашей эстрады, каждый слушает и получает удовольствие от того, что ему по душе, то тогда мы снимаем с повестки дня вопрос о культурном и интеллектуальном уровне людей. А вопрос о художественном вкусе и его развитии просто становится анахронизмом и свидетельством отсталости мышления консервативной части общества.

Если торжествует принцип равенства, то Пушкин и Донцова равны, оба литераторы и если кто-то восхищается Пушкиным, а большинство предпочитает читать Донцову, то Донцова нужнее обществу, именно ее литература сейчас важнее. Не нужны духовные и культурные авторитеты, классическая литература, музыка, живопись все это не нужно массам, они хотят развлекаться, им нужно что-нибудь попроще, поприкольнее. Такова логика демократии большинства, такая культура устра- ивает и нашу демократическую власть, которая, как говорится, плоть от плоти народа.

Но если нигде и ни в чем нет авторитетов, если все равнозначно, если не к чему стремиться, некуда развиваться, то тогда торжествует серость, тогда и появляется тот грядущий Хам, о котором предупреждал Мережковский. Идея безграничного равенства рождает хаос, где никто никому не указ, где торжествует убогая мысль, что если что-то не запрещено законом, то позволено. Но такое общество может и удобно для манипулирования со стороны власть имущих, но господство серости плохой источник развития и инноваций, о чем так любят поговорить руководители всех уровней.

«Бытие личности предполагает границы и различения, предполагает охранение от бушующего безликого хаоса. Свою окончательную свободу личность обретает не в произвольном снятии всех границ и различений; не в допущении в себя темного, всеразрушающего хаоса, а в космическом и историческом строе и ладе. Человеческая личность и человеческая свобода неразрывно связаны с иерархизмом».

«…Неравенство есть основа всякого космического строя и лада, есть оправдание самого существования человеческой личности и источник всякого творческого движения в мире. Всякое рождение света во тьме есть возникновение неравенства. Всякое творческое движение есть возникновение неравенства, возвышение, выделение качеств из бескачественной массы»11.

Хочу поделиться наблюдением о недавнем культурном событии. 13 декабря 2015 года прошел финал конкурса молодых талантов «Синяя птица», трансляция которого велась на телеканале «Россия 1». Сам по себе конкурс замечательный и для придания финалу особого культурного значения, к участию в нем были привлечены прославленные мастера художественной культуры. Одним из ведущих мероприятия был Денис Мацуев, сопровождали выступления юных дарований такие известные люди как Александра Пахмутова (под ее аккомпанемент песню «Нежность» исполнял Т. Сланов), Василий Герелло (под его вокал выступали гимнастки Д. Насырова и В. Чалкова), Вячеслав Бутусов (помогал победительнице конкурса П. Чиркиной спеть его песню «Прогулки по воде») и другие не менее знаменитые представители современного искусства. Короче говоря, все было на высшем уровне. В завершении концерта В. Оганнисян пела труднейшую арию Дивы Плавалагуны из фильма «Пятый элемент» в сопровождении шоу мыльных пузырей Фан Янга, что несказанно меня удивило. Вот он апофеоз равенства в культуре! Наконец и в этой сфере все сравнялось — классический балет, академическое пение и игра на музыкальных инструментах и мастерское умение выдувать мыльные пузыри. Массовая культура одержала решающую победу, вобрав в себя все без остатка. Мальчики и девочки, смотревшие эту программу, наверное, глубоко задумались, чему же посвятить себя, то ли пойти в музыкальную школу, то ли учиться надувать пузыри или еще чему-либо в этом роде. Думаю, что они скорее выберут второй вариант, шоу мыльных пузырей это круто, да и денег наверняка можно больше заработать, чем игрой на скрипке.

В условиях общества потребления и рыночной экономики ориентация массового зрителя на развлечение при общении с произведениями искусства ставит перед деятелями культуры непростую задачу выживания некоммерческого «высокого» искусства. И здесь намечены два пути решения этой задачи. «Насчет конфликта культур. Если вы помните, в первой половине 90-х гг. были, достаточно вялые, но все-таки были печатные и телевизионные споры насчет того, что массовая ком- мерческая культура наступает, мы должны отстоять, противостоять и т.д. Толстые журналы, главные режиссеры опорных театров, академических или близких к академическим, говорили о том, что действительно надо выстроить стену, забор, чтобы, очевидно, не пускать (то ли внутрь, то ли наружу), а нам, дескать, высоко держать планку. Прошло несколько лет, и выяснилось, что то ли забор строить не из чего, то ли строителей нет, но конфликт сам собой рассосался. Все театры зазывают зрителей, как могут»12.

Это первый путь — пойти по линии наименьшего сопротивления, привлекать публику, угождая ей, разбавляя искусство различными элементами шоу. «Ночь в музее», «Ночь музыки», «Библионочь», это, наверное, не окончательный перечень развлекательных придумок, на которые идут деятели культуры, рассчитывая, что подобные акции помогут привлечь в музеи, библиотеки, филармонические залы новых зрителей, слушателей, читателей. Но эта дорога вряд ли приведет к храму, скорее наоборот — храмы будут разрушены, и на месте высокого искусства всюду будет царить балаган. Второй путь — надо действительно высоко держать планку, не потакать публике, а заво- евывать ее восстановлением в общественном сознании понимания того, что без стремления к знанию основных текстов русской и мировой классической литературы, шедевров музыки, изобразительного искусства невозможно считать себя образованным, культурным человеком. Создание такой общественной атмосферы требует возвращения иерархии в искусстве, формирования такого общественного мнения, при котором студентам гуманитарных факультетов Петербурга было бы мучительно стыдно не знать, кто написал оперу «Пиковая дама» и не узнавать хрестоматийных строк из пушкинского «Медного всадника». Сейчас этого не знает подавляющее большинство петербургских студентов, и это не вызывает у них и тени смущения13. Вряд ли стоит винить в этом только самих студентов, таков результат реформы нашего школьного образования, в котором все больше формализма, все меньше часов, отведенных на изучение литературы, истории, не говоря уже о музыке. Восстановление в общественном сознании приоритетов и ориентиров в культуре и искусстве является одной из самых актуальных задач культурной политики настоящего времени.