Новые находки абашевской культуры в горно-лесном Зауралье

О начале бронзового века в таежной зоне к востоку от Урала сообщают, прежде всего, находки, связанные с сейминско-турбинским феноменом. Ключевое значение имело открытие некрополей Сатыга XVI в Кондинской низменности ( Беспрозванный и др ., 2011) и Товкуртлор 3 в Нижнем Приобье ( Стефанов , 2006), погребения литейщика Сайгатино VI ( Кокшаров, Чемякин , 1991; Корочкова , 2011) и комплекса на Андреевском озере ( Стефанов , Корочкова , 2000. Рис. 5: 10–12 ), а также отдельные находки, приуроченные к течению Иртыша и Оби ( Корочкова , 2019). Уникальным является комплекс, обнаруженный на р. Пышме в Нижнем Притоболье ( Бородовский, Оборин , 2020).

Появление подобных памятников и артефактов исследователи связывают с продвижением и влиянием носителей сейминско-турбинских традиций в конце III – начале II тыс. до н. э. Есть основания полагать, что данные миграции обеспечили знакомство сибирских аборигенов с технологиями металлообработки. На это указывают разнообразные сопла, тигли, глиняные литейные формы и сплески металла. Подобные знаки регистрируются в материалах кульеганской культуры, памятники которой располагаются преимущественно на территории

1 Работа выполнена в рамках государственного задания Минобрнауки России, тема FEUZ-2023-0018.

Сургутского Приобья и прилегающих районов Надым-Пуровского междуречья ( Кокшаров, Баранов , 2017. Рис. 2: 5 ; Мызников и др ., 2012. С. 62–63, 68. Рис. 4: 1, 2 ; Стефанов, Данилова , 2013. С. 96; Корочкова , 2019. Рис. 3). Столь очевидная локализация и аналогии в керамических комплексах культур кротовско-елунин-ского массива отражают один из векторов распространения металлоносных импульсов, исходивших из первых очагов металлопроизводства бронзы на территории Рудного Алтая, где берут начало Обь и Иртыш – основные транспортные магистрали первобытности.

Однако первые опыты внедрения технологий металлопроизводства на фоне отсутствия сырьевых ресурсов и удаленности от основных металлургических очагов в Западной Сибири стали кратковременным эпизодом, который не имел далекоидущих последствий. Распространение критических технологий эпохи бронзы в таежные районы во многом было ограничено образом жизни местного населения, которое к тому времени выработало оптимальные стратегии жизнеобеспечения, основанные на продуктивных промыслах (охота, рыболовство, собирательство), обеспеченных исключительно богатыми ресурсами сибирской тайги.

Иная конфигурация процессов становления металлопроизводства реконструируется по материалам горно-лесного Зауралья. Здесь первые признаки бронзовой эпохи связаны с чрезвычайно редкими свидетельствами проникновения на эту территорию носителей абашевской культуры. Именно они претендуют на статус первых проводников новых технологий. Ярким доказательством этого является комплекс памятника Серный Ключ, интерпретированный авторами как след «абашевской экспедиции» ( Борзунов и др ., 2020). Добавим сюда еще несколько артефактов: топор с Горбуновского торфяника ( Эдинг , 1940. С. 47) и наконечник дротика с оз. Ирбитского ( Берс , 1959. С. 51. № 182; Черных , 1970 . С. 169. Рис. 45: 7 ).

Раньше эти случайные находки воспринимались как своего рода свидетельство «движения вещей» и его с равным успехом можно было связывать и с носителями синташтинской культуры, и с сейминско-турбинскими группами, которым были хорошо известны достижения абашевских металлургов. Достаточно вспомнить заметный абашевский компонент в материалах Тубинского могильника, расположенного по другую сторону Уральского хребта в Прикамье ( Бадер , 1964; Черных, Кузьминых , 1989. С. 219–221). Какие-либо очевидные свидетельства проникновения в горно-лесное Зауралье носителей синташтинской культуры севернее причелябинского Зауралья неизвестны. Если учесть разные ареалы и образ жизни населения абашевской и синташтинской культур и наличие памятника абашевских металлургов Серный Ключ под Нязепетровском, то абашевская верификация отдельных орудий, найденных в Среднем Зауралье, вне надежного контекста, является предпочтительной.

Не так давно появились новые аргументы в пользу версии об абашевском следе в горно-лесном Зауралье. Речь идет о действительно уникальных находках, которые были сделаны на поселении Шигирский Исток III в Свердловской области. Памятник находится в 70 км от Екатеринбурга, на южном коренном берегу Шигирского озера, входящего в систему озер знаменитого Шигирского торфяника. Здесь сконцентрировано беспрецедентное в рамках региона количество археологических объектов от мезолита до Средневековья (Чаиркина и др., 2001). В 2023 г. поселение было разрушено почти до основания. С его территории осуществлен несанкционированный вывоз грунта, представлявшего собой культурный слой неолита – Средневековья. Ранее мы уже сообщали о найденных здесь литейных формах, ассоциируемых с периодом обитания носителей черкаскуль-ской культуры, и поделились печальной историей разрушения памятника (Корочкова, Спиридонов, 2024).

Тогда же, в ходе первичного осмотра, на северо-восточной окраине памятника были обнаружены миниатюрный топорик и подвеска в полтора оборота, лежавшие на поверхности. Расположение находок было отмечено на плане (план памятника и локализация артефактов представлены в публикации на страницах КСИА – см.: Там же. Рис. 1), и когда мы в 2024 г. приступили к раскопкам, то рассчитывали получить какую-то информацию о контексте. К сожалению, выяснилось, что грунт, в котором залегали предметы, представлял собой переотложенный слой. Таким образом, то, что нам удалось обнаружить эти предметы, является, с одной стороны, огромной исследовательской удачей, а с другой – еще одним печальным примером разрушения памятника и бездействия местных администраций, с попустительства которых уничтожаются ценные объекты историко-культурного наследия.

Помимо топорика и подвески, лежавших на поверхности, при просеве кучи сбуртованной земли было обнаружено еще одно разомкнутое украшение, которое мы также связываем с этим комплексом.

Обратимся к описанию артефактов. Аналитика выполнена на базе ЦКП «Геоаналитик» Института геологии и геохимии УрО РАН.

Миниатюрный топорик (рис. 1) представляет собой орудие со слабоизогнутым клинком, прямым проухом и слегка скругленным обухом. В грунте, заполнявшем проух, сохранились тонкие следы древесных волокон. Лезвие полукруглое, плавно переходит в линзовидный в сечении клинок. Угол между плоскостями составляет 147°. Размеры: длина – 59 мм, толщина клинка в срединной части – 3,5 мм, внутренний диаметр проуха – 6 × 8,5 мм. Вес орудия – 14 г. Изготовлен из меди (Сu 99,8 %) с микропримесями Ag (0,09) и Ni (0, 01) (№ ан. 25-220). Орудие по своим пропорциям соответствует полноразмерным узковислообушным топорам абашевского очага ( Бочкарев , 2017. С. 184; Черных, Кузьминых , 1989. С. 125-127. Рис. 70; Kuzmina , 2021. Fig. 4: 1 ), в частности топорам группы 1, по типологии О. В. Кузьминой, для которых характерны плоский клин с сечением в виде асимметричной линзы и выраженная вислость обуха ( Кузьмина , 2019. Рис. 1).

Среди известных нам опубликованных материалов мы не нашли ни одного упоминания о миниатюрных экземплярах топоров абашевского типа. Остатки древесных волокон в проухе топорика как будто указывают на то, что он был насажен на рукоять.

Подвеска в полтора оборота (рис. 2) миниатюрная, желобчатая, свернута из тонкой серебряной пластинки с расширенными желобчатыми – «ложковидными» концами. Максимальные размеры: высота – 10 мм, ширина – 12 мм. Выполнена из сплава серебра (Ag 94 %)и меди (Сu 5,8 %) (№ ан. 25-219). Такие подвески – одно из наиболее часто встречаемых украшений в погребениях

Рис. 1. Шигирский Исток III. Медный топорик (фото И. А. Спиридонова)

абашевской культуры ( Кузьмина , 2002. С. 179). Подобные изделия из бронзы и золота, но уже более массивные, позднее получили широкое распространение в синташтинской, петровской и алакульской культурах ( Дегтярева , 2010. С. 128–134). По классификации В. С. Бочкарева, это тип Абашево ( Бочкарев , 2017. С. 184).

Подвеска разомкнутая (рис. 3) представляет собой деформированное изделие из тонкой проволоки диаметром 1,8–2,5 мм, первоначально, вероятно, свернутой в спираль, на что указывают кольцевые изгибы. Один конец раскован в тонкий плоский щиток подтреугольной формы шириной в основании 3,7 мм, противоположный конец сужен и загнут. Изготовлена из меди (Сu 99,9 %) с микропримесями Ag (0,09) и Ni (0, 01) (№ ан. 25-218). Не исключено, что данный предмет относится к разряду спиралевидных колец с 1–2 спиралевидными щитками ( Kuzmina , 2021. Fig. 5: 24, 26 ), типичных для абашевской культуры. «Проволочная спираль» входила также в состав комплекса памятника Серный Ключ ( Борзунов и др ., 2020. Рис. 5: 3 ). Похожие артефакты в виде спиральных

Рис. 2. Шигирский Исток III.

Серебряная подвеска (фото И. А. Спиридонова)

Рис. 3. Шигирский Исток III.

Медное украшение (фото И. А. Спиридонова)

подвесок в 3–4 оборота известны в материалах Алексеевского III могильника, относимого к группе памятников вольско-лбищенского типа Нижнего Поволжья ( Лопатин , 2014. С. 246. Рис. 6: 16 ).

На абашевский след данных находок указывает помимо их морфологии и характерный состав сплавов. Топорик и разомкнутая подвеска сделаны из т. н. чистой меди с незначительной примесью таких элементов, как Ag, Ni. Низкие значения Ag, Ni, As, которые исследователи интерпретируют как естественные микропримеси, адресуют к особенностям рецептуры абашевского металлургического очага. Высокое содержание серебра в подвеске в полтора оборота также соответствует традиции изготовления подобных предметов в абашевском ареале.

Закономерно возникает вопрос о сопряженности данных находок с конкретным керамическим комплексом. Ответить на него сложно, т. к. памятник Шигирский Исток III многослойный. В раскопе 2024 г. выявлены жертвенник эпохи энеолита, могила с дромосом и грунтовое погребение черкаскульской культуры, прокалы неочевидного культурно-хронологического контекста, серия ярких находок, среди которых: булава из талька, сапожковидный пест-терочник, скульптурное изображение головы птицы, «утюжки», массивный бронзовый стержень.

Основу собрания составляют артефакты энеолитического времени, представленные керамикой шувакишского, липчинского и аятского типов. Они, по мнению специалистов, передают некоторую динамику, согласно которой шу-вакишские комплексы занимают более раннюю позицию, нежели липчинские и аятские. В целом энеолитические памятники обеспечены датами, которые укладываются в диапазон первой половины IV – начала III тыс. до н. э. Верхняя граница их бытования определяется условно около 2500 г. до н. э. ( Чаиркина , 2022. С. 125, 196, 200).

Эпоха бронзы на памятнике представлена керамикой коптяковской и чер-каскульской культур. Еще одну крайне немногочисленную выборку составляет посуда карасьеозерского типа, которая в шкале древностей бронзового века региона занимает наиболее раннюю позицию и довольно хорошо обеспечена датами, полученными на основе образцов из сапропеля и деревянных кольев – 2450–1970 гг. до н. э. (Там же. С. 254, 255). Хронологический диапазон коптя-ковской культуры частично совпадает с карасьеозерским и укладывается в интервал 2150–1600/2500–1300 до н. э. ( Черных и др. , 2017).

Исходя из культурно-хронологической периодизации, основными «кандидатами» на связь с абашевским металлокомплексом выступает керамика карасье-озерского и коптяковского типов. Надеемся, что дальнейшие работы позволят прояснить эту ситуацию.

Полагаем, что описанные предметы представляют остатки вотивного комплекса. В качестве ближайшей аналогии подобной практике можно рассматривать изделия, обнаруженные на святилище Шайтанское Озеро II – модель наконечника копья и миниатюрные экземпляры кельтов ( Корочкова и др. , 2020. Рис. 23: 1–3 ; 26: 3 ). Модель наконечника копья длиной 88 мм в целом повторяет особенности цельнолитых наконечников этого времени. Однако небольшие размеры изделия при сохранении пропорций внесли определенные коррективы. Так, мастеру не удалось воспроизвести характерную петельку в основании втулки, месторасположение которой маркирует небольшой выступ. Не исключено, что этот элемент задумывался в виде ложного ушка, тем более что основу собрания кельтов этого памятника составляют именно ложноушковые экземпляры. Миниатюрные кельты длиной 57, 67 и 72 мм в целом повторяют пропорции полноразмерных образцов, украшены треугольниками, а один кельт снабжен нетипичным бордюром из волнистых линий-валиков.

Учитывая данную серию находок, можно предположить, что в начале бронзового века возникает практика изготовления миниатюрных копий полноразмерных орудий, которые являлись ключевыми в металлокомплексе. Для аба-шевской культуры это топоры, для коптяковской – кельты и наконечники копий.

I

Рис. 4. Шитовское I. Литейная форма, тальк (фото И. А. Спиридонова)

Кроме того, известны и реплики керамических сосудов. На абашевском памятнике Серный Ключ три миниатюрных сосудика высотой 63–68 мм обнаружены в очаге, на краю ямы около каменной конструкции рядом с развалом медеплавильной печи. Авторы публикации относят эти изделия к ритуальным ( Борзунов и др ., 2020. С. 125–126). На святилище Шайтанское Озеро II три миниатюрных сосудика, накрытые сосудом с очень тонкими стенками, составляли единую инсталляцию с бронзовым ножом-кинжалом с прилитой рукоятью ( Корочкова и др ., 2020. С. 47. Рис. 22: В ). Подобные примеры явственно указывают на особое значение миниатюрных изделий в обрядовой практике местного населения в начале II тыс. до н. э.

Известны также глиняные модели кельтов длиной 30–40 мм, обнаруженные при раскопках срубно-алакульского жилища на поселении Малая Березовая-4 ( Алаева , 2014. Рис. 3: 1, 2, 6 ). Не исключено, что эти реплики можно рассматривать как игрушки-имитации в ракурсе универсальной традиции изготовления детских игрушек из органических материалов (дерево, рог), зарегистрированной повсеместно в средневековых комплексах ( Пархимович , 2014; Плеханов , 2014. С. 76–98. Табл. 36–46). При этом модели металлических топоров исследователи определенно рассматривают как символические предметы ( Макаров , 1992. С. 51–52; Воробьев , 2024. Рис. 1; Тюрк , 2018; Tentiuc, Bubulici , 2020).

О сохранении на Урале традиции миниатюризации свидетельствуют чрезвычайно редкие находки моделей, известные в памятниках раннего железного века. Упомянем топорики ( Лепехин, Мельничук , 1999. С. 34) и оригинальное изделие в виде комбинации из круглой бляхи/щита и топорика из Гляденовского костища в Пермском крае ( Эренбург , 2014. № 318), подвеску-модель клевца на святилище Усть-Полуй ( Подосенова , 2017. № 25), а также модель кельта с рукоятью, найденную в Таборинском районе Свердловской области ( Стефанов и др. , 2014. Рис. 1; 2). Еще одна миниатюрная находка хранится в археологических фондах Уральского университета и происходит из разведочных сборов на памятнике Шитовское I на Шитовском озере под Екатеринбургом ( Маслобоева , 1978). Речь идет о литейной матрице (рис. 4) для отливки прорезного наконечника копья длиной 43 мм, выполненной на тонком тальковом бруске размерами 46 × 19–20 × 2,7–6,8 мм. Судя по керамике из сборов и морфологии отливки, матрица может относиться к комплексам конца эпохи бронзы – раннему железному веку.

Эти редкие миниатюрные предметы, воспроизводящие знаковые для разных культур образцы полноразмерного оружия, позволяют с понятной долей осторожности предполагать, что в бронзовом – раннем железном веках аборигены Среднего Урала практиковали особые формы символических практик, для реализации которых изготавливались вотивные реплики.