O resistless restless race: пионерство как единица идеологической системы Уолта Уитмена (на примере стихотворения “Pioneers! O Pioneers!”)

В анализируемом нами стихотворении Уолта Уитмена «Пионеры! О, пионеры!» (“Pioneers! O Pioneers!”, 1865) отражен период освоения фрон-тирсменами (скваттерами, охотниками-пионерами, лодочниками, паромщиками) территорий, находящихся на западе от Аппалачей и принадлежащих до победы тринадцати британских колоний в революционной Войне за независимость 1775–1783 гг. Великобритании. Освоение Запада окончательно закончилось лишь в 1890 г., и Уитмен, можно сказать, был свидетелем этого уникального американского исторического процесса.

Ведущие отечественные исследователи творчества Уитмена либо вообще не обращались к стихотворению «Пионеры! О, пионеры!», либо комплексно не анализировали его. Из существующих работ, посвященных поэзии Уитмена, в которых упоминается, но детально не изучается это стихотворение, можно выделить книгу «Жизнь и творчество Уитмена» (1965) М. О. Мендельсона, в которой отмечается, что Уитмен романтизирует пионеров, представляет их в утопическом ключе, а также выходит за грани Америки и обращается к творческой деятельности человека вообще, двигающего прогресс [Мендельсон 1965: 152–153]. Cреди последних работ российских ученых можно выделить диссертацию И. В. Никитиной «Мифопоэтика листьев травы» (2012), в которой автор утверждает, что Уитмен в стихотворении «Пионеры! О, пионеры!» создает образ национального героя Америки, храброго, упорного, чувствующего бесконечные радость и оптимизм, являющегося человеком, равным богу, движущегося к достижению демократической мечты [Никитина 2012: 159– 160; 161]. Кроме того, А. Л. Логинов в диссертации «Концепт “American dream” в творчестве Уитмена» (2013), обращаясь к стихотворению Уитмена, указывает на ключевую роль в нем темы труда, являющейся неотъемлемой частью всей поэтики Уитмена в целом: на примере образа пионера-первопроходца «поэт воспевает труд, который неотделим от борьбы и познания окружающего мира» [Логинов 2013: 64–65].

Зарубежных исследований, посвященных стихотворению «Пионеры! О пионеры!», также не очень много. Среди трудов, в которых предлагаются некоторые замечания по метрике и ритмике стихотворения, можно отметить исследования “Pioneers! o Pioneers!” Э. Г. Флетчера [Fletcher 1947] и “On the Trochaic Meter of Pioneers! O Pioneers!” Г. У. Аллена [Allen 1949]. Кроме того, среди работ, в которых упоминается, но детально не изучается «американское» в стихотворении «Пионеры! О, пионеры!», можно вы- делить книгу “A Critical Guide to Leaves of Grass” Дж. Э. Миллера. Ученый предлагает некое религиозное трактование этого стихотворения Уитмена: по его мнению, образ пионера в произведении участвует в развертывании идеи «мистической эволюции» (mystic evolution) Америки, стремящейся навстречу идеальному и универсальному, а движение на Запад является кульминацией этой эволюции [Miller 1966: 211– 212]. Другой уитменовед, Р. Асселино, в работе “The Evolution of Walt Whitman” отмечает, что в художественном мире стихотворения «Пионеры! О, пионеры!» появляется новая раса, которая в своем единстве способна выполнить ее предназначение – реализовать демократическую мечту [Asselineau 1999: 155–156].

Несмотря на то что российские и зарубежные ученые выделяют характерные особенности тематики и проблематики стихотворения «Пионеры! О, пионеры!», одного из ключевых в творчестве Уитмена, в котором выразились его мировоззренческие установки, оно до сих пор до конца не исследовано и ранее комплексно не изучалось с точки зрения онтологических и аксиологических основ «американского».

Историко-литературный контекст

Уитмена нельзя назвать первопроходцем в обращении к теме пионерства среди американских писателей: в какой-то мере поэт продолжает идеи Дж. Ф. Купера, разрабатывающего национальную тему «границы» (фронтира) в своей пенталогии о Кожаном Чулке (“The Leatherstocking Tales”, 1826–1841). Однако, безусловно, тема пионерства раскрывается писателями по-разному: если Купер рассматривает продвижение пионеров на запад как «разбойный налет хищников» [Ковалев 1989: 559] и размышляет о трагической судьбе коренных жителей континента, безжалостно истребляемых пионерами, то Уитмен, наоборот, превозносит доблестных пионеров, двигающих Америку вперед, и, создавая собственную мифологию, обходит стороной индейскую тему, которая так и не стала основополагающей для североамериканской культуры, в отличие от второй Америки, Латинской, где индейский «субстрат» стал неотъемлемой частью латиноамериканского художественного сознания [Зверев 1999: 46–47].

Стихотворение Уитмена «Пионеры! О, пионеры!» (“Pioneers! O Pioneers!”) впервые было опубликовано в 1865 г. в сборнике стихотворений «Барабанный бой» (“Drum-Taps”). В дальнейшем произведение «Пионеры! О, пионеры!» было помещено без изменений в последующие издания «Листьев травы» (“Leaves of Grass”) 1867, 1871, 1876 гг. в раздел «Маршируем! Вой- на закончилась» (“Marches Now the War is Over”). В последних двух изданиях 1881 и 1892 гг. оно также не подверглось изменениям, но публиковалось уже в разделе «Перелетные птицы» (“Birds of Passage”). Помещение произведения в новый раздел, стихотворения которого объединены темой миграции, движения американца и человека вообще во времени и пространстве, как отмечают исследователи (см., например, [Asselineau 1999: 132]), придало специфически американскому опыту универсальный масштаб.

Стихотворение вышло в печать в год окончания Гражданской войны, которая затронула жизнь каждого американца. Уитмен, в довоенных стихах воодушевленно выступавший за дело Севера, сам в войне не участвовал, скорее всего, поскольку, как замечают исследователи, он, убежденный, что «враги в этой войне не южане и северяне, а народ Америки и торгаши, политиканы, рабовладельцы, прочие паразиты, к нему присосавшиеся» [Венедиктова 1982: 104], не мог примкнуть ни к одной стороне в этой раздирающей Америку войне, которая привела к тому, что «мечта человечества, славный союз, который мы считали таким крепким, непоколебимым, – вдруг разлетелся вдребезги, как фарфоровая тарелка!» [Уитмен 1954: 257] – пишет Уитмен в «Избранных днях» (“Specimen Days”, 1882). Однако он не стоял в стороне от национальной катастрофы, с 1862 по 1865 г. день и ночь работая в военных госпиталях и лазаретах и выхаживая раненых солдат. Постоянное подвергание своего здоровья, как физического, так и ментального, опасности, не могло не сказаться на поэте: он навсегда остался невротиком и, в конечном счете, сделался инвалидом, после того как его в 1873 г. разбил паралич (см. [Pattee 1915: 172–173]). Опыт тех лет, безусловно, повлиял и на все последующее творчество Уитмена. Как писал он сам: «Если бы не те три или четыре года и все, что я тогда пережил, “Листьев травы” сейчас не существовало бы» [Whitman 1888: 14].

«Героическая мечта и воспоминание – вырвались всепоглощающим пламенем и переросли в пожар, быстро и неистово распространяющийся и бушующий, покрывающий собой все», – пишет Уитмен о войне в «Ноябрьских ветвях» (“November Boughs”, 1888) [Whitman 1964: 706]. Под «воспоминанием» поэт, вероятно, имеет в виду память об Американской революции 1775– 1783 гг., обогнавшей Французскую революцию и закончившейся успехом, в отличие от европейских революций 1848–1849 гг., в чем Уитмен видит явное превосходство передовой Америки по сравнению с Европой. Примером тому служат не только прозаические произведе- ние поэта, но и, например, стихотворение «Европейскому революционеру, который потерпел поражение» (“To A Foil’d European Revolutionaire”, 1856).

Несмотря на то что, как утверждает поэт, после войны стало ясно, что «демократия нашего Нового Мира ˂…˃ обернулась почти полной неудачей», что «…общество в этих штатах гнилое, покрытое язвами, незрелое, полное суеверий…» [ibid.: 370], Уитмен продолжал поддерживать принципы «американизма» Т. Джефферсона и Т. Пейна, яростно выступающих против феодализма, выражающих интересы народа.

Возможно, именно с памятью об в успехах прошлого, с утопичной верой в «американскую мечту» и ничем не омраченное будущее Америки, страны избранных Богом, связано нежелание Уитмена при публикации новых изданий «Листьев травы» вносить какие-либо изменения в стихотворение, наполненное радостью и оптимизмом, провозглашающее священную миссию американцев раздвигать для всех остальных существующие границы, упорно двигаться к достижению демократической мечты.

Ритмическая, звуковая и графическая организация стихотворения

Уже в возвышенно-патетическом названии Pioneers! O Pioneers!, содержащем два восклицательных знака, Уитмен вводит тематический образ пионера, на развитии и трансформации которого построена лирическая композиция стихотворения. Всему произведению в целом присущ эмоционально-повышенный торжественный тон, сближающий стихотворение с песней.

Говоря о форме стихотворения, исследователи отмечают, что «Пионеры! О, пионеры!» в плане размера является одним из самых «регулярных» произведений Уитмена [Allen 1975: 241]. Несмотря на то что построенное на хореическом ритме стихотворение, действительно, выделяется на фоне всех остальных написанных верлибром произведений «Листьев травы», в полной мере регулярным его назвать нельзя: в нем отсутствует рифма, строки различны по слоговому объему и порядок их смены непредсказуем, спорадически в нем возникает ямб.

Уже в патетическом зачине-обращении с помощью хореической инерции, задающей стихотворению марширующий тон, императивов come, follow, get, а также риторических вопросов лирический герой призывает не только американцев, но и всех людей планеты последовать за ним и принять участие в походе пионеров, с помощью топора (sharp-edged axe), образа-символа пионерства и Америки в целом (см. об этом: [Погадаева 2024: 78–97]), прорубающих себе путь на Запад, а значит, расширяющих горизонты мира.

Однако ритмическая основа постоянно меняется: ударение может падать и на четные слоги, благодаря чему ритм становится менее предсказуемым и менее однообразным, напоминая собой естественные взмахи топором, естественный – не искусственный, не выверенный – марш пионеров:

		Ударные слоги
Come, my tan-faced children,	ÚUÚUÚU	I, III, V
Follow well in order, get your weapons ready,	ÚUÚUÚUÚUÚUÚU	I, III, V, VII, IX, XI
Have you your pistols? have you your sharpedged axes?	ÚUUÚUÚUUÚUÚU	I, IV, VI, IX, XI
Pioneers! O pioneers! [Whitman 2011: 371]	ÚUÚÚÚUÚ	I, III, IV, V, VII

Несмотря на отсутствие постоянной меры в стихотворении, его архитектонический каркас, в рамках которого происходит логико-смысловое развитие лирического сюжета и развертывание образа пионера, чрезвычайно прочен, что достигается с помощью использования поэтом системы симметричных строф, завершающихся повторяющим название стихотворения рефреном Pioneers! O pioneers! и состоящих из четырех стихов: коротких первой (по 6–9 слогов) и четвертой строк (по 7 слогов) и длинных или сверхдлинных второй и третьей строк (по 12–17 слогов) с цезурой посередине. Кроме того, стихи наполнены многочисленными синтаксическими параллелизмами, подхватами, анафорами, повторами (как лексическими, так и фонетическими), структурирующими стихотворение, скрепляющими участвующие в развертывании тематического образа пионера смысловые связи стихов и строф, придающие стиху напевность. Приведем в пример вторую строфу стихотворения (в скобках указано количество слогов):

For we cannot tarry here, (7)

We must march my darlings, we must bear the brunt of danger, (14)

We, the youthful sinewy races, all the rest on us depend, (16)

Pioneers! O pioneers! (7) [ibid.].

Обе разделенные цезурой части второго стиха начинаются с анафорического повтора we must, апеллирующего к моральному долгу американцев не стоять на месте (tarry here), а двигаться вперед, преодолевая все опасности (march; bear the brunt of danger). Используя анaфору we, которая объединяет вторую и третью строки и с помощью которой в стихотворении выражено лирическое «я», воплощающее собой всеобщность, поэт побуждает не только американцев, но и людей всего мира присоединиться к пионерам. Образ пионеров «оркестрован» на r (tarry, here, march, darlings, bear, brunt, danger, races, rest, pioneers), что придает ему воинственность и усиливает

«ореол» центрального слова-образа pioneers, которое «окружается родственной звуковой средой» (подобное явление обнаружил Ю. Н. Тынянов, анализируя лирику Ломоносова [Тынянов 1977: 227–252]).

На уровне клаузулы стремление к расшатыванию «строгой», предсказуемой хореической структуры проявляется в прихотливом чередовании окончаний разных родов, что можно увидеть, например, в приведенных выше первых строфах стихотворения, состоящих преимущественно из акаталектических стихов: только в третьем стихе второй строфы появляется мужское окончание (depend), концентрирующее на себе внимание читателя и еще больше подчеркивающее роль пионеров в раздвижении границ Америки и всего мира (all the rest), которое зависит именно от них, людей творческих, предприимчивых, смелых, решительных.

Как точно замечает С. Брэдли, для поэзии Уитмена характерен «органический ритм» (“organic rhythm”) [Bradley 1939: 437–459]. Исследователь, применяя этот термин по отношению к поэзии Уитмена, следует за С. Т. Кольриджем, разделяющим форму на механическую, «когда на данный нам материал мы налагаем заранее намеченную форму, которая не обязательно присуща самому материалу», и органическую – она «возникает из самого произведения и в полноте своего развития идентична совершенству его внешней формы» [Кольридж 1987: 285]. С этим нельзя не согласиться: даже если в стихотворении «Пионеры! О, пионеры!» усматривается тенденция к использованию традиционного размера, поэт строго не следует его законам: ритм разрастается по всему произведению словно трава или ветви дерева, гармонично, естественно и природно.

Пионер – идеальный гражданин

Нового Мира

Идея закономерности освоения земель Америки, на которой настаивает Уитмен и в стихотворении, и во всем своем творчестве, безусловно, неслучайна: она была взращена распространенной в Америке в ту эпоху концепцией «Предопределения судьбы» или «Явного предначертания» (Manifest Destiny), подчеркивающей исключительность американцев, их особую судьбу, безгреховность их деяний перед Богом (см.: [Си-ротинская 2017: 101–113]). Используя для описания американцев синекдоху youthful sinewy races, Уитмен подчеркивает их избранность и исключительность: американцы – народ молодой, сильный, состоящий из множества рас и народностей, он превосходит все другие народы, и именно ему предначертано вести за собой весь остальной мир.

В третьей и четвертой строфах поэт развивает мотивы, которые он вводит в первых двух четверостишиях: трижды повторяя слово youths, Уитмен вновь указывает на молодость американской нации по сравнению в первую очередь с дряхлой Европой, для обозначения которой поэт использует синекдоху the elder races. Используя повтор слова full (“…full of action, full of manly pride and friendship…” [Whitman 2011: 371]), Уитмен выводит качества, присущие американцам, на новый уровень: они максимально, до предела решительные, гордые, дружелюбные, именно они представляют собой авангард мира (“…tramping with the foremost…” [ibid.]), именно они способны извлечь урок из прошлого многовекового опыта европейцев (что заметно в третьем стихе четвертой строфы, где повторяется союз and), и именно им суждено выполнить предназначение всего человечества, что выражено эпитетом eternal в словосочетании task eternal, – двигаться вперед и вести всех за собой.

С пятого четверостишия по пятнадцатое темп стихотворения усиливается, становится более резким и прерывистым за счет преобладающих мужских клаузул над женскими. Слова, находящиеся на финальной поэзии стихов и полустиший с мужскими клаузулами, представляют собой ряд слово-образов, концентрирующих в себе многие образно-тематические векторы и участвующих в трансформации центрального образа стихотворения – образа пионера: behind, world, seize, march, steep, ways, within, we, plateaus, come, intervein’d, race, all, exult, rear, ranks, dead, filled, defeat, on, die, us, beat, front.

Первое слово в этой части стихотворения, обращающее на себя внимание, – наречие behind, которое связано с категорией времени в поэтике Уитмена: для пионеров, американцев не существует прошлого (“All the past we leave behind...” [ibid.: 372]), есть лишь сегодняшний день, to-day (“…We to-day’s procession heading, we the route for travel clearing…” [ibid.: 374]) и устремленность в будущее.

Второй слово-образ world охарактеризован поэтом эпитетами newer, mightier и varied и связан с образом Нового, наиболее могущественного и разнообразного из всех существующих мира, который строят американцы-пионеры, приехавшие из Европы на новую землю. Кроме того, в этом четверостишии появляется также мотив насильственного захвата земель Северной Америки, чем лирический герой гордится – американцам удалось завоевать первозданный, наполненный жизнью мир (“We primeval forests felling…” [ibid.]), найти рай на земле, что выражено эпитетами fresh и strong: “…Fresh and strong the world we seize…” [ibid.].

Следующее ударное слово-образ march стоит в паре со слово-образом labor (“…world of labor and the march…” [ibid.]), указывая на то, что Америка в художественном мире Уитмена стоит на двух столпах – труде и движении вперед. Мотивы труда и движения неразрывно связаны с образом пионера – человека в первую очередь созидательного и устремленного вперед.

Слова-образы steep (“…up the mountain steep…” [ibid.]) и ways (“…go the unknown ways…” [ibid.]), которыми заканчиваются второй и третий стихи шестой строфы, а также перечисления с устойчивым единообразием концовок throwing, conquering, holding, daring, venturing эмфатически подчеркивают быстрый безостановочный темп пионеров, для которых не существует никаких преград в завоевании новых земель.

Наречие within, заканчивающее второй стих седьмой строфы и выделяющееся ударением на последнем слоге, указывает на устремленность пионеров в глубь континента и вновь подчеркивает отсутствие видимых для них границ, что усиливается с помощью синтаксического параллелизма во втором и третьем стихах четверостишия:

We the rivers stemming, vexing we and piercing deep the mines within,

We the surface broad surveying, we the virgin soil upheaving… [ibid.]

Местоимение we, вынесенное в конец первой строки восьмой строфы с инверсивным положением слов “Colorado men are we…” [ibid.] и в конец синтаксически параллельного ей полустишья “…Сentral inland race are we…” [ibid.] в девятой строфе, а также ударные слова plateaus, come и intervein’d связаны с образом пионеров-американцев, двигающихся на Запад из разных уголков Америки – их число бесконечно увеличивается с помощью анафорического повтора from. На своем пути они (из Европы – в Америку, с востока Америки – на Запад) сроднились друг с другом (“…continental blood intervein’d…” [ibid.]): вне зависимости от того, что американцы движутся из разных частей континента и мира, они едины в поэтическом мире Уитмена:

Colorado men are we1,

From the peaks gigantic, from the great sierras and the high plateaus,

From the mine and from the gully, from the hunting trail we come,

Pioneers! O pioneers!

From Nebraska, from Arkansas,

Central inland race are we, from Missouri, with the continental blood intervein’d,

All the hands of comrades clasping, all the Southern, all the Northern,

Pioneers! O pioneers! [ibid.]

Слово-образ race, употребленное в десятой строфе впервые в стихотворении в единственном числе, указывает на смысловой сдвиг, произошедший в развитии тематического образа: американцы, состоящие из разных рас и народностей, окончательно начинают рассматриваться как одно целое – раса пионеров. Кроме того, ударное слово race становится частью сложного образно-звукового комплекса: в первом стихе десятой строфы “O resistless restless race!” [ibid.] возникает локальная звукопись: повторяется скрежещущее, шипящее сочетание звуков rsstss-rstrss-rs, усиливающие решительность, непобедимость, энергичность, силу американцев, которых ничто не остановит на пути к их цели. Уитменовским стремлением к трансцендентной радости проникнуто все стихотворение, но в особенности эти строки десятой строфы:

O resistless restless race!

O beloved race in all! O my breast aches with tender love for all!

O I mourn and yet exult, I am rapt with love for all… [ibid.]

Американский народ экзальтированно восхваляется и превозносится как с помощью анафоры, выраженной междометием O!, и повтора all, так и с использованием антитезы mourn – exult, указывающей на неоднозначные чувства лирического героя к американцам.

Во вновь повторяющемся ударном слове all в сверхдлинном втором стихе одиннадцатой строфы, одном из немногих стихов стихотворения, имеющих двойную цезуру, виден призыв служить Америке, вечно соблюдая идеалы, заложенные в Конституции. Америка в стихотворении «Пионеры! О, пионеры!», как и во всей поэзии Уитмена, предстает в художественном мире поэта в виде женщины, матери:

Raise the mighty mother mistress,

Waving high the delicate mistress, over all the starry mistress, (bend your heads all,)

Raise the fang’d and warlike mistress, stern, impassive, weapon’d mistress… [ibid.]

Однако в произведении добавляется новое измерение в образе Америки: она олицетворяется и предстает женщиной-предводительницей пионеров, воительницей, ведущей их за собой, что подчеркивается пятикратным повтором слова mistress в строфе. Именно персонифицированный образ Америки олицетворяет идеального американца-пионера: нежного, чувствительного (delicate) и сурового (stern), воинственного (warlike), холодного (impassive) одновременно, наделенного природными чертами (fang’d – клыкастый).

Следующее ударное в этом выделяемом нами блоке стихотворения слово rear, заканчивающее первое полустишие второго стиха двенадцатой строфы и незапрограммированно рифмующееся с pioneer, вновь связано с мотивом избранности американцев, которые не могут подвести надеющийся на них весь мир: они не уступят европейцам, никогда не остановятся, оставляя всех далеко позади.

Тринадцатая строфа переполнена ударными словами ranks, dead, fill’d, defeat, получающими в ней особую эмфатическую силу. Четверостишие построено на выступающих здесь как параллельные конструкциях (on – on, with – with, through – through), еще сильнее подгоняющих пионеров идти вперед: остановка немыслима в поэтическом космосе Уитмена, несущемся вперед со скоростью света (“Lo, the darting bowling orb!..” [ibid.: 374]). Активными организующими инструментовку в этой строфе являются согласные звуки r и d, на протяжении четверостишия как будто бы ведущие между собой борьбу: образ пионера, мотивы бесстрашия и движения вперед вновь оркестрованы на r (ranks, accessions ever waiting, through the battle, through defeat, never stopping, pioneers, pioneers), мотивы поражения, смерти – на d (dead, fill’d, defeat). Получающийся в строфе таким о/бразом звуковой узор r-r-dd-d-r-r-d-r-r-r отражает смысловой сюжет стихотворения: звук r окончательно поглощает звук d – даже смерть не способна остановить вечный ход пионеров.

Этой строфе семантически параллельна следующая за ней четырнадцатая строфа с ударными словами on, come, die, fill’d, в которой Уитмен вновь обращается к мотиву смерти. Смерть в ней начинает восхваляться (как и в десятой строфе возникает междометие O!): умереть пионером – значит умереть героем:

O to die advancing on!

Are there some of us to droop and die? has the hour come?

Then upon the march we fittest die, soon and sure the gap is fill’d… [ibid.]

В пятнадцатой, завершающий этот блок строфе заметно единение лирического героя со всем миром. Ударные слова располагаются в строфе следующим образом: world – us – beat – front – us. Смещением репризы с начальной части строфы в заключительную достигается эффект обратного интонационного движения, которым строфа и замыкается: реприза появляется именно тогда, когда она менее всего ожидается, после второй – обычно не вводимой поэтом в стихотворении – цезуры. Весь мир поддерживает пионеров, и весь мир марширует вместе с лирическим «я», выраженным коллективным местоимением us.

В следующем блоке стихотворения, начинающемся с шестнадцатой строфы, темп произведения немного замедляется: лирический сюжет подходит к своему завершению. Заключительная часть начинается с использованием Уитменом приема каталогизации и повтора all, с помощью которых поэт перечисляет всех существующих в мире пионеров. При этом это перечисление построено на оппозициях (the righteous – the wicked, the joyous – the sorrowing, the living – the dying), усложняющих образ пионера, становящийся еще более универсальным.

Лирическое «я», воплощающее в поэтическом мире Уитмена одновременно и индивидуальность, и всеобщность, на мгновение выходит из ряда пионеров: оно предстает впервые в стихотворении триединством «я», тела и духа, вместе составляющих единое «мы»: “I – my soul – my body – we”:

I too with my soul and body,

We, a curious trio, picking, wandering on our way,

Through these shores amid the shadows, with the apparitions pressing… [ibid.]

Только после окончательного осознания в себе нераздельности личного и всеобщего, лирический герой становится способен полностью приобщиться ко всему миру, слиться с ним – со всеми американцами, всеми людьми, живущими на земле, выходя за ее пределы на космический уровень. Мир Америки Уитмена становится конгруэнтным миру космоса:

Lo, the brother orbs around, all the clustering suns and planets,

All the dazzling days, all the mystic nights with dreams,

Pioneers! O pioneers!.

These are of us, they are with us… [ibid.]

В конце стихотворения Уитмен отдельно обращается к женщинам-пионерам, женщинам-матерям и женам пионеров (“O you daughters of the West! … O you mothers and you wives!” [ibid.]) – в идеальном демократическом обществе, к которому движутся пионеры и к которому должен стремиться весь мир, все равны между собой. «В молчании, не торопясь, демократия вынашивает свой собственный идеал не только для искусства и литературы, не только для мужчин, но и для женщин. Сущность американской женщины (освобожденной от того допотопного и нездорового тумана, который облекает слово “леди”), женщины вполне развитой, ставшей сильным работником, равным мужчине, – ее сущность не только в работе, но и в решении жизненных и государственных вопросов. И кто знает, может быть, благодаря своему божественному материнству женщины станут даже выше мужчин» [Уитмен 1954: 278], – утверждает Уитмен в «Демократических далях» (“Democratic Vistas”, 1871).

Особую, самую важную роль в этом свободном обществе играют поэты, творцы – певцы нового американского эпоса. Как пишет Уитмен в «Демократических далях»: «Штатам еще никогда так, как сейчас, не требовался современный поэт или современный литератор <…> национальная литература должна стать оправданием и опорой (в некотором смысле единственной опорой) американской демократии» [Whitman 1964: 365–366]:

Minstrels latent on the prairies! <…>

Soon I hear you coming warbling, soon you rise and tramp amid us… [Whitman 2011: 374].

Находясь под влиянием романтиков, в первую очередь трансценденталиста Р. Эмерсона, провозгласившего ценность человеческой личности своей концепцией «доверия к себе» (SelfReliance), предполагавшей избранничество, уникальность каждого человека, веру в его способности, будущее Америки Уитмен видел в обычном американце, обычном человеке, которого он противопоставлял «самому вредному, отвратительному, что может появиться на земле» – «огромному, разнородному обществу, разжиревшему от изобилия денег, товаров, деловых авантюр, развитому и в чисто интеллектуальном отношении, но совершенно лишенному здоровой моральной и эстетической основы, которая важнее всех на свете денег и интеллектуальных ценностей», – пишет Уитмен в эссе «Поэзия в со- временной Америке – Шекспир – будущее» (“Poetry To-day in America–Shakspere–The Future”, 1881) [Уитмен 1955: 164]. Свободным и счастливым Новый человек, Новый гражданин идеального демократического общества может быть, только слившись с природой: «Демократия наиболее тесно связна с открытым воздухом, она солнечная, и храбрая, и разумная только в союзе с природой», – пишет Уитмен в «Избранных днях» [Whitman 1963: 294]. Подтверждение этим идеям мы видим в следующих строфах:

Not for delectations sweet,

Not the cushion and the slipper, not the peaceful and the studious,

Not the riches safe and palling, not for us the tame enjoyment,

Pioneers! O pioneers!

Do the feasters gluttonous feast?

Do the corpulent sleepers sleep? have they lock’d and bolted doors?

Still be ours the diet hard, and the blanket on the ground,

Pioneers! O pioneers! [Whitman 2011: 374].

Лирическое напряжение к концу стихотворения на первый взгляд спадает: пионеры останавливаются передохнуть, темп стихотворения еще больше замедляется за счет медитативной интонации, создаваемой рядом риторических вопросов о возможности реализовать пионерами поставленную перед ними задачу: “Was the road of late so toilsome? did we stop discouraged nodding on our way?..” [ibid.: 375]. Однако лирический герой не допускает мысли о неудаче: конец стихотворения после небольшого затишья гремит еще яростнее и сильнее, кольцевая композиция произведения, начинающегося и заканчивающегося призывом маршировать вперед, замыкается, подчеркивая цикличность времени в художественном мире Уитмена, где все повторяется и идет по кругу, где новые и новые пионеры, и уже находящиеся в пути, и еще не родившиеся, пионеры-эмбрионы из будущего (“…the followers there in embryo wait behind…” [ibid.: 374]), стремятся вперед навстречу жизни, счастью, радости, равенству, свободе и братству, лежащими в основе собственной демократии Уитмена.

Как отмечает И. В. Никитина, если идеологемы свободы и равенства были свойственны и американской, и французской революции, то идеологема братства не стала основополагающей в Декларации независимости США, а «стремление к счастью» – в Декларации прав человека и гражданина [Никитина 2012: 175–176]. Уитме-новская демократия, как думается, включает в себя одновременно идеалы Декларации независимости США и французской Декларации прав человека и гражданина.

Заключение

В стихотворении «Пионеры! О, пионеры!» Уитмен обращается к общемировым аксиологическим аспектам – концепциям мира, жизни. Под пионерством, являющимся необходимой единицей идеологической системы Уитмена, поэт понимает не столько открытие первопроходцами западных земель Америки, сколько полноту освоения человеком мира. Америка Уитмена, существующая в его художественном мире в виде некой бытийной субстанции, представляет собой бытие вообще для человека вообще, включает в себя весь мир и в то же время она никогда не оторвана от реальной Америки. Это бытие, как и национальный тип мышления Уитмена, отраженный в его поэзии, еще находится в процессе формирования и становления.

Пионеры в художественном пространстве поэта представляют собой новую расу людей предприимчивых, творческих, созидательных, смелых, решительных, гордых, молодых и сильных (в отличие от европейцев), способных преодолеть любые трудности и преграды. Несмотря на то что пионеры – плавильный котел культур и народностей, в своем разнообразии они едины. Пионеры представляют собой авангард мира, это люди, избранные Богом, вышедшие из природы, и их предназначение – вести за собой весь мир, приобщая его к демократическим идеалам. Темы открытия новых сил и горизонтов, переустройства мира придают произведению по-настоящему эпическое дыхание. Единый «звуковой сюжет» стихотворения дублирует его смысловой сюжет: естественный «органический» ритм усиливает природность пионеров.

Идеология радости Уитмена, которой проникнуто стихотворение и вся его поэзия, выражается в бесконечном оптимизме, вере в американца и всё человечество и торжестве жизни, которая берет верх над всеми невзгодами и смертью.

Время в стихотворении Уитмена и во всей его поэзии существует без прошлого и направлено в будущее. Пионеры находятся в непрестанном движении и существуют в вечно эволюционирующем, наполненном нескончаемыми жизненными силами – витальностью – «космосе».

Пионерство, общеамериканская культурема, в поэзии Уитмена принимает по-настоящему вселенский характер: для поэта, как верно заметил Л. В. Ващенко, «последняя граница» становится «финалом всечеловеческого исхода с Востока (чуть ли не с библейских времен) до Америки (“Моление Колумба”), и дальше – на Дикий Запад» [Ващенко 1999: 366].

Осознавая ведущую роль поэта в жизни народа, Уитмен понимал, что его долг – разъяснить своим читателям, что значит быть настоящей Человеческой Личностью (Personality): «…всмотримся в Человеческую Личность. Внимательно изучая ее, мы задаем вопрос: существуют ли здесь у нас на самом деле мужчины, достойные этого имени? Существуют ли атлетически сложенные люди? Где совершенные женщины, которые были бы под стать нашим материальным роскошествам?» – задается вопросами Уитмен в «Демократических далях» [Уитмен 1954: 273]. Своими пионерскими стихами Уитмен предлагает образ идеальной Человеческой Личности, способной служить примером для подражания и для американцев, и для всех людей в мире. Это, вероятно, стало еще одной, помимо бесконечной веры в «американскую мечту» и наилучшее будущее Америки, и самой главной причиной, по которой за всю свою жизнь, не раз разочаровавшись в том, каким образом американским обществом осуществлялось достижение желаемой поэтом Демократии, Уитмен так и не изменил проникнутое радостью и оптимизмом, написанное в духе романтико-утопической традиции стихотворение, стоящее, таким образом, неким особняком в его поэзии, не лишенной социальной критики общественного уклада того времени.