О смысле бытия - я верую и приобщаюсь

Со времен «Адама и Евы» проблема выживания всегда являлась одной из основных стимуляторов деятельности человека, направленной как на созидание, так и на разрушение. В поисках способа выживания человек обращается к своей природе, чтобы найти свои неуязвимые стороны, обращаясь и к природе окружающего мира, чтобы найти лазейки для своего благополучного существования.

Изучая мир и себя в этом мире методом проб и ошибок, человек не только ради любопытства, но и ради решения проблем выживания становится источником знаний, толкающих его к новым проблемам в мире конкурентных мировоззрений.

Что толкало Жордано Бруно к этой новой проблеме, подвергшей его экзекуции? Какое имеет значение, что вокруг чего вращается ‒ Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца? Стоили ли эти знания жизни?

Ученого-философа толкало не простое любопытство и не проблема выживания, его толкали знания, любовь к мудрости, ответственность за будущее, Вера в истину и его религия. Многие философы теряли не только свою свободу, но и жизнь за свое мировоззрение, отличающееся от устоявшихся мировоззрений (кто мог в СССР поставить под сомнение марксистско-ленинскую философию?!).

И тем не менее, философы, даже в СССР, творили будущее науки, оставаясь отвергнутыми своими коллегами. С распадом Великой Империи и с крахом марксистско-ленинской философии волна идей захлестнула создавшийся в философии вакуум мировоззрений, отвергнутых когда-то философов. Среди отвергнутых творцов будущей науки были и такие, которые отрицали в реальности не только материю, пространство и время, но и само движение, принимая реальность за статическое постоянство или «Ничто» [1, 2, 3, 10), не требующее элементарных причин своего существования ‒ создателя, вместилища и пространственных участков, что вызвало среди их современников отрицательные эмоции. С крахом марксистско-ленинской философии философия материалистического толка, прочно утвердившаяся в сознании ученых, не смогла ужиться с философией нематериалистического толка, отрицающей материю и разум в реальности. Более устойчивыми к догмам прошлого оказались идеалисты материалистического толка и материалисты идеалистического толка, считающие, что реальная материя творит себя и свои реальные живые и неживые формы бытия своей способностью двигаться, изменяться и осмысливать свое бытие в материи [7, 12] или потому, что так было задумано реальным Творцом.

Среди философов-дуалистов, не отрицающих ни материалистическую точку зрения о мире из всего, ни идеалистическую и творящий этот мир разум, подобно Отцу и демиургам, ле- пившим из материи смертную телесность человека [8], или допускающих, как Аристотель [4], бессознательные противоположности ‒ реальную материю и реальное «божественное начало» с реальным общим субстратом, были и такие, которые считали, что «Ничто» не реальность, а продукт нашего сознания [5, 6, 9, 11]. И тем не менее, спор между материалистами и идеалистами продолжается и по сей день. Но в споре между материалистами и идеалистами рождалась и рождается истина...

Неужели «Ничто» сложнее понять, чем то, что называем мы материей, которая почему-то не только есть, но и творит и творится в живые и неживые формы бытия, изменяется и изменяет, отражается и отражает, кусками осмысливая свое бытие в другом, недоразвитом куске материи, движущемся в самом себе, как в пространстве и времени, и борющимся с самим собой как с противоположностью, ‒ сплошная фантастика? Что вытворяет безбожная материя, не сможет осмыслить даже Бог, по замыслу которого была сотворена материя и наши души, ‒ так считали идеалисты, верующие в разум Творца, как Платон в своих диалогах верил в отца с демиургами, творящими душу и телесность человека из материи Гераклита Эфесского. Тогда как с другой стороны ‒ ну кому нужно было порождать вечную бесконечность с совмещенными одно в другом движущимися и изменяющимися смертными формами бытия, исключающими в этой бесконечности самого создателя. Сплошные безответные вопросы. Даже Аристотель со своим божественным началом не смог ответить на вопрос: откуда взялись противоположности ‒ божественное начало и материя с их общим субстратом и что породило движение, почему и как.

Осмысливая все вышеизложенное, невольно начинаешь понимать философа, отождествляющего реальность со статическим постоянством, исключающим собой материю, пространство, время и движение, сводящего реальность к «Ничто» ‒ к абсолютно беспричинной простоте, не требующей создателя, вместилища и кирпичиков мироздания.

Поверив в истину философа, невольно и сам начинаешь на все смотреть просто, понимая, что именно сохранение реальности в наипростейшем, как «Ничто», статическом состоянии в непрерывности своего постоянства ‒ это и есть движение, не требующее никаких приложенных сил.

Вспоминая школьные годы, невольно возвращаешься к учебнику по физике ‒ к закону Ньютона об инерции и приходишь к заключению, что беспричинное состояние статики в непрерывности своего постоянства ‒ это и есть инерция, или статическая форма движения, что образно можно представить сдвигом статики в непрерывности своего постоянства с прошлой непрерывности в будущую непрерывность [2, 3, с. 39-40].

И становится понятным, почему и как «Ничто» принимает значение вечной первопричины движения... Потому что ничто беспричинно ‒ оно не может ни возникнуть, ни уничтожиться, ни измениться, при этом порождая движение, реализующееся и нашим сознанием, и в нашем сознании в виде движущейся и изменяющейся материи.

Вроде все просто... но оказалось, что не все, так как «Ничто» отнимает смысл нашего бытия, стирая грань между жизнью и смертью. Если с божеством не исчезала надежда вечного существования нашей души, то с «Ничто» эта надежда исчезает (но это ошибочное мнение, так как именно «ничто» дарует нам вечность).

Человек не может смириться с концом своего существования, он хочет верить в свое бессмертие и не теряет надежду на будущее; без надежды на будущее вся творческая деятельность человека теряет свой смысл. И человек начинает веровать в бессмертие того, что Платон назвал душой человека.

Но кто или что может подтвердить, что наша душа смертна или бессмертна, предполагая, что душа ‒ это чувственная сторона субъект- объекта (человека), отождествляющая его «Я»?

Если реальность бессмертна, а объективная материальность, в том числе наша телесность, смертна, куда же денется наша душа после смерти нашей телесности и какую телесность она приобретет? Вот в чем вопрос, который ставил когда-то устами Гамлета великий Шекспир.

Когда мы хороним человека, мы хороним его материальную телесность, но не реальность и не его душу, которой никогда не было в его объективной телесности. Душа была в наличии сохраняющейся реальности, которая бессмертна. И если в одном временном измерении душа человека получала информацию о мире из всего через материальную телесность этого человека, то со смертью этой телесности душа получает информацию в другом временном измерении, где рождается информирующая ее телесность, не тождественная и не равная умершей. И душа человека, отождествляющая его «Я», не прерывается в непрерывности постоянства. Она продолжает существовать в другом временном измерении. Иначе, если душа прервется и не будет в непрерывности постоянства продолжений «Я» человека в наличии реальности, то не будет и тождества между прерванной и вновь воспроизведенной душой.

Утверждать или опровергать мнение, что в другом временном измерении наше «Я» находит свое продолжения, никто не сможет, так как нет прямых доказательств, кроме косвенных, таких как:

• 1.    Наша телесность постоянно обновляется ‒ клетки чередуются в поколениях, и телесность с прошлым поколением не является телесностью с порожденной взамен, тогда как «Я» индивида находит свое продолжение в телесности с новым поколением носителей генной информации. «Я» человека не прерывается с момента его зачатия до самой его смерти;

• 2.    За нами ‒ прошлая вечность; перед нами ‒ будущая вечность. Неужели у меня такое счастье в этой вечности родиться в текущий ее момент?

Если первый случай можно объяснить сохраняющейся генной информацией, то второй вариант, исключающий сохранность генной информации, объяснению не подлежит, кроме закономерной вечной реальности, которая была в потенциале субъект-объекта в одном временном измерении и нашла свое продолжение в потенциале субъект-объекта в другом временном измерении.

В бессмертие нашего «Я» можно только верить или не верить. То, что недоказуемо и мы принимаем на веру, ‒ это наша религия. Но вера в продолжение своего «Я» и вера в реинкарнацию ‒ это разные вероисповедания, так как продолжение «Я» человека в другом временном измерении не есть реинкарнация, подразумевающая душу и телесность человека сходящимися и расходящимися реальностями в одном временном измерении.

И как ни странно, приняв теорию того философа, исповедующего «Ничто» как первопричину движения, многие сегодня стали верующими в истину ‒ в единство реальности и приобщились к его религии потому, что любят мудрость. Так что же толкало на созидание того философа, которого не понимали его коллеги? Он ведь знал, что обречен влачить оставшуюся жизнь в изгнании, вдали от большой науки. Он философ и этого не мог не предвидеть.

Среди прочих причин им двигали знания, любовь к мудрости и религия, которые дали мне возможность смоделировать мыслящий аппарат человека [3] и разобраться в причинах, толкающих его на созидание: это проблема выживания, любопытство, вера в истину, религия, любовь к мудрости, надежда и ответственность перед будущим поколением.

Я верую и приобщаюсь ко всему тому, что толкает меня на созидание. Я верую в истину ‒ в первопричину движения, дарующую вечность.