О возможном литературном источнике одной эмалевой росписи на ближневосточном стеклянном сосуде

Среди средневековых ближневосточных стеклянных сосудов, украшенных росписью многоцветными эмалями и золотом, наиболее многочисленна группа конических стаканов с отогнутым венчиком, на поддоне ( Kenesson , 1998. P. 45). Среди них выделяется небольшая серия с изображением на венчике летящих птиц. До недавнего времени было известно около десятка таких предметов, как целых, так и фрагментированных ( Carboni , 2001a. P. 332, 333).

Один из них – полностью сохранившийся – происходит из коллекции шейха Нассера Аль-Сабаха, хранящейся в Национальном музее Эль-Кувейта (Carboni, 2001a. P. 330, 331. Cat. 86a) (рис. 1). Венчик стакана опоясывают изображения пяти птиц, летящих друг за другом. На остальной части сосуда помещены

Рис. 1. Стеклянный сосуд с эмалевой росписью. Сирия, 1250–1275 гг. © Национальный музей Эль-Кувейта (по: Carboni , 2001a. P. 330. Cat. 86a)

фигуры двух мужчин в окружении высоких кустов. Один из них стоит на берегу водоема, обозначенного характерной зыбью и ограниченного на заднем плане желто-зеленой травой, а другой сидит в воде. Поднятой правой рукой мужчины указывают на пролетающих над ними птиц. Стоящий на берегу мужчина одет в облегающие шаровары красно-коричневого цвета с золотым крестообразным рисунком. Его ноги полусогнуты и повернуты вправо.

Столь же характерное изображение птиц в верхней части сосуда известно на стакане из кладовой «Зеленые своды» в Дрездене и на фрагментах кубка из Музея исламского искусства в Берлине ( Carboni , 2001a. P. 331). У первого сосуда на одной стороне показана сидящая в воде мужская фигура, на другой – большое раскидистое дерево. Летящие в два ряда птицы размещены над фигурой человека, который как будто хочет ухватить одну из птиц за крыло ( Lamm , 1929–1930. Taf. 129: 2 ). Берлинские фрагменты также сохранили изображения двух человек: сидящего в воде и стоящего на берегу. Они не указывают на птиц, а подняли руки близко к лицу (Ibid. Taf. 129: 1 ).

Еще один сосуд этой группы из Музея земли Гессен в Касселе, на котором также изображены летящие птицы и две человеческие фигуры, но сидящие в зарослях растений и играющие на музыкальных инструментах (Carboni, 2001a. P. 331). В отличие от композиций на сосудах из Эль-Кувейта, Дрездена и Берлина группа летящих птиц, обрамляющих венчик кассельского стакана, заключена в рамку.

Похожие изображения птиц размещали и на сосудах других форм. Например, они присутствуют на фрагментах двух бутылок (или чаш) из той же коллекции шейха Нассера Аль-Сабаха из Национального музея Эль-Кувейта. На одной из них фигуры двух летящих птиц противопоставлены друг другу ( Carboni , 2001a. P. 333. Cаt. 86d-f)).

На основании единства сюжета на стаканах из Кувейта, Дрездена и Берлина и разницы в их размерах С. Карбони предполагает, что они составляли комплект из сосудов, вставляющихся друг в друга (Ibid. P. 331). Предположительно, такой набор стаканов предназначался одному человеку для употребления различных напитков во время трапезы, например вина, воды, кумыса и др. Кроме того, сосуды, вложенные один в другой, значительно облегчали их транспортировку. Известно несколько таких наборов. Один из них состоит из четырех стаканов с орнаментальным изображением: три происходят из коллекции Нассера Д. Халили в Лондоне, четвертый – из коллекции шейха Нассера Аль-Сабаха в Национальном музее Эль-Кувейта ( Kenesson , 1998. P. 47; Carboni , 2001a. P. 331, 334; Gibson , 2005. P. 278, 279). Возможно, таким же комплектом, или частью комплекта, были обнаруженные в Ярославле фрагменты сосудов с выполненными в едином стиле арабскими надписями, которых было как минимум два ( Столярова, Энговатова , 2013. С. 97; Stolyarova, Engovatova , 2017. P. 157).

Изображение на сосуде из Касселя не полностью идентично трем предыдущим. Тем не менее исследователи на основании сходства некоторых элементов, например очертаний птиц и рисунка на одежде лютниста (крестообразного декора на шароварах), склонны рассматривать кассельский стакан в совокупности с тремя предыдущими и предполагать их производство в одной мастерской в течение короткого периода времени ( Carboni , 2001a. P. 331).

Стаканы с подобной росписью К. Ламм датировал XIII в., относя их к группе Алеппо ( Lamm , 1929–1930. Taf. 120, 126, 127). Часть современных исследователей сужают хронологические рамки сосудов этого типа до втор. пол. XIII в. ( Baumgartner, Krueger , 1988. S. 121). Другие полагают, что такие стаканы были популярны в третьей четв. XIII в. ( Carboni , 2001a. P. 331).

В 2006 г. группа этих сосудов пополнилась еще одним предметом. Он был найден в ходе работ археологической экспедиции ИА РАН под руководством А. В. Энговатовой в Ярославле, в юго-восточной части кремля. Там были обнаружены фрагменты, принадлежавшие по меньшей мере трем стеклянным сосудам с росписью эмалью и золотом ( Столярова, Энговатова , 2013; Stolyarova, Engovatova , 2017). Два из них с арабскими надписями (см. выше), а третий представлен единственным фрагментом, на котором сохранилось изображение нижней части фигуры стоящего мужчины, вернее его ног (рис. 2). Одна нога находится в полусогнутом положении и повернута влево. Мужчина одет в облегающие шаровары красно-коричневого цвета, украшенные золотыми пятнами. На заднем плане изображен водоем, ограниченный красно-коричневой линией и желто-зеленой травой. Водоем показан сине-фиолетовой эмалью, проведенные по нему линии изображают рябь на воде. Фрагмент, судя по его толщине, размещался в нижней части сосуда.

Рис. 2. Фрагмент стеклянного сосуда с росписью эмалью из Ярославля

1 – фото (по: Столярова, Энговатова , 2013. Рис. 2: 1958 ); 2 – рисунок Р. С. Казанцева

Несмотря на то что от сосуда сохранился только один небольшой фрагмент, выразительная роспись, демонстрирующая практически полное сходство изображения со стаканом из Национального музея Эль-Кувейта, дает возможность с большой долей вероятности отнести его к группе сосудов с летящими птицами.

Фрагмент был найден в придонном заполнении жилой постройки, т. е. в слое, относящемся к периоду ее бытования, датированному по комплексу индивидуальных и керамических находок домонгольским периодом – втор. пол. XII – перв. пол. XIII в. ( Столярова, Энговатова , 2013. С. 93; Stolyarova, Engovatova , 2017. P. 150). Такая датировка позволяет говорить о существовании подобных сосудов в более раннее время, чем полагают современные зарубежные исследователи. Это в свою очередь подтверждается широкой датировкой, предложенной К. Ламмом.

Предполагается, что изображения на этих сосудах объединены единым сюжетом и являются иллюстрацией некоего неизвестного или забытого литературного произведения, возможно, находящегося среди арабских или персидских рукописей. С. Карбони обращает внимание на то, что на стаканах изображены птицы, предпочитающие обитать неподалеку от водоемов, – журавли или цапли, а именно они часто упоминаются в морально-дидактической литературе, называемой в средневековой арабо-исламской мысли Adab ( Carboni , 2001a. P. 331; Смирнов , 2001. С. 15).

Как представляется, таким произведением могла быть известная восточная притча о необыкновенном воздушном путешествии, в которое отправилась черепаха с помощью двух птиц. Птицы летели, держа в клювах с двух концов палочку, за которую посередине держалась черепаха.

Первоначально эта история появляется, по-видимому, в памятнике санскритской повествовательной литературы «Панчатантре», в 16-м рассказе первой книги «Разъединение друзей» (Панчатантра…, 1958. С. 99, 100). Переведенная позднее на среднеперсидский (пехлеви) и арабский языки, она была известна под названием «Калила и Димна» и, к слову сказать, относится к жанру Adab . Благодаря греческому переводу эта книга, названная «Стефанит и Ихнилат», в XIII в. стала известна на Руси, а латинский перевод познакомил с ней Западную Европу ( Иванов , 1958. С. 5).

Сюжет о черепахе и двух птицах был настолько популярен (причем не только на Востоке), что на протяжении многих столетий его многократно пересказывали и переиначивали на свой лад. В первоначальной версии, являвшейся индийской сказкой, действовали черепаха и гуси (Панчатантра, 1958. С. 99, 100; О болтливой черепахе…, 1969), персонажами сказки вьетнамской были цапли (Две цапли и черепаха…, 1988). В «Калиле и Димне», а также в притче, завершающей одну из проповедей поэмы персидского поэта Абд ар-Рахмана Джами «Дар благородным» (1481), черепаху несут утки (Книга Калилаh и Димнаh…, 1889. С. 90; Джами , 1972), те же персонажи участвуют и в басне французского поэта XVII в. Жана де Лафонтена (1621–1695) ( Лафонтен , 1901). В известной русской сказке Всеволод Михайлович Гаршин (1855–1888) отправил в путешествие вместо черепахи лягушку ( Гаршин , 1986).

Изображения, иллюстрирующие эту сказку-притчу, имеют устойчивую композицию, включающую двух летящих по небу птиц, держащих в клювах палочку, за середину которой держится черепаха, и людей, стоящих на берегу водоема среди деревьев и наблюдающих за полетом необычной стаи, указывающих на них пальцем или от удивления прикладывающих руки к лицу. Такие композиции были распространены достаточно широко. Например, их можно наблюдать на бронзовом зеркале дальневосточного, возможно, китайского, происхождения (X–XII вв.), где изображен мальчик, который гонит коров, справа стоят взрослые люди и показывают пальцем на небо, где птицы несут на веточке прицепившуюся черепаху (рис. 3). Подобные композиции мы видим и на двух среднеазиатских, точнее бухарских, миниатюрах «Полет черепахи» втор. пол. XVI в. Обе являются иллюстрациями к девятой беседе («О молчании как средстве спасения и возвышающем украшении») поэмы Абд ар-Рахмана Джами «Дар благородным». Одна из них, относящаяся к середине 1560-х гг., хранится в коллекции Фонда Марджани (рис. 4) (Классическое искусство…, 2013. С. 316, 317), другая, датируемая втор. пол. XVI в., – в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге (Дорн 425, л. 46 а). На них помещены очень схожие изображения: две летящие утки, несущие в клювах палочку с черепахой, стоящие на берегу водоема в окружении деревьев и кустарников и наблюдающие за ними люди, которые либо показывают на них пальцем, либо озадаченно прикладывают палец ко рту, либо удивленно разводят руками. На одной из миниатюр изображен старик, моющий ноги в водоеме.

Сравним эти изображения с росписями на сосудах. На них показаны пять или более птиц, летящих друг за другом, размещенных в один или два ряда.

Характерный изгиб шеи птиц говорит о том, что это цапли. Только эти птицы в полете группируют свое тело особым образом – максимально сгибают шею, подтягивают голову ближе к туловищу и укладывают ее так, чтобы затылок касался спины (Жизнь животных…, 1970. С. 88)1. Кроме птиц на стаканах изображены среди высоких кустов один или двое мужчин (на берегу водоема либо в воде), указывающих на пролетающих над ними птиц или подносящих руки к лицу. Эти жесты удивительным образом похожи на то, что мы видим на миниатюрах. Теперь ясно, что человек, изображенный на сосуде из Дрездена, который, как казалось, хочет ухватить одну из птиц за крыло, тоже указывает на пролетающих птиц. Неверное впечатление создается из-за отсутствия свободного пространства между ним и птицами, тем более что на этом стакане птицы

Рис. 4. Миниатюра «Полет черепахи». Средняя Азия, Бухара, середина 1560-х гг. © Фонд Марджани. ИМ/Р-39. Бумага, тушь, краски, золото, серебро. 27,5 × 17,6 см. Фото Е. Желтова показаны в два ряда. Особенно интересен персонаж, сидящий в воде. Видимо, это тот самый старик, моющий ноги на одной из бухарских миниатюр «Полет черепахи». А окружающие людей высокие кусты показаны в очень схожей с миниатюрами манере – с крупными, отдельно написанными, продолговатыми листьями. Таким образом, мы видим очевидное сходство в изображениях на сосудах и на миниатюрах. Однако здесь нет главного действующего лица сказки – черепахи, а количество птиц увеличено в несколько раз.

Чем можно объяснить названные отступления и изменения в композиции росписи? С одной стороны, причиной могла быть сложность нанесения многофигурного сюжетного рисунка на объемный предмет, не имеющий лицевой и оборотной сторон, а потому и центра композиции, которым должны были являться две птицы с черепахой. Однако среди ближневосточных сосудов этого времени известны вещи, хотя их и не так много, имеющие сюжетные росписи с большим количеством персонажей. Среди них бутыль из Фонда искусства Фуруссии в Вадуце (Лихтенштейн), иллюстрирующая один год жизни сирийского монастыря ( Carboni , 2001b. P. 243), а также стакан из Художественного музея Уолтерс в Балтиморе со сценой въезда Иисуса Христа в Иерусалим ( Carlswell , 1998. Fig. 15.1, 2, 8).

Поэтому логично предположить, что существовал стеклянный сосуд с полным, так сказать, «правильным» изображением этого сюжета. Более ранняя, чем у остальных предметов этой группы, датировка фрагмента стакана из Ярославля ставит его на первое место в хронологическом ряду сосудов этой группы. Несмотря на то что мы, скорее всего, никогда не узнаем, что изображено в его верхней части, мы позволим себе высказать осторожное предположение о существовании на нем изображения, включающего черепаху.

Тогда более поздние по времени кувейтский сосуд и стаканы из Берлина и Дрездена можно рассматривать как его последующее упрощение: художник, возможно, не зная, иллюстрацией какого литературного произведения является создаваемая им роспись, с одной стороны, опустил некоторые его составляющие (в том числе главное действующее лицо сказки – черепаху), а с другой – увеличил количество птиц, расположив их друг за другом и создав таким образом в верхней части сосуда орнаментальный фриз. Еще большие изменения мы видим на кассельском кубке, где уже нет водоема, мужчины находятся среди деревьев и не указывают на птиц, а играют на музыкальных инструментах; рядом с ними видны чаша на ножке и стаканы с красным вином и напитком белого цвета (кумысом?), а летящие птицы, показанные схематично, заключены в рамку, что подчеркивает их орнаментальный характер.

Такие изменения в изображениях, ведущие подчас к их полной замене, известны в истории стекла разных периодов. Например, профильное изображение Христа на золотой медали, вставленной внутрь хрустального кубка XVI в., повторено на стеклянном шарике, находящемся внутри стеклянного сосуда аналогичной формы, но уже в виде двух рыб как символа Христа и христианской веры. На шариках других сосудов оно дополнялось тоже двумя рыбами или жабой и крабом, или лобстером, или даже вовсе заменялось тремя птицами ( Столярова , 2018. С. 177–179). Мастера, не знающие первоначального источника росписи, позволяли себе различные вольности, внося в изображение изменения по своему усмотрению и на свой вкус.