О "Высоком" Правовом значении допроса подозреваемого (при его задержании в порядке гл. 12 упк рф)

DOI:

Допрос подозреваемого – вербальное следственное действие, состоящее в получении показаний от этого участника уголовного судопроизводства об обстоятельствах, имеющих значение для уголовного дела. Ввиду особого правового статуса подозреваемого его допрос имеет двойственную процессуальную природу, являясь, с одной стороны, формой восприятия доказательственной информации, а с другой – средством защиты от уголовного преследования.

Лицо, задержанное по подозрению в совершении преступления, дает показания в общем порядке, установленном для производства допроса в ходе предварительного расследования, но с учетом ряда особенностей, обусловленных его правовым статусом и спецификой следственной ситуации. В процессуальной регламентации и содержании этого следственного действия реализуются важнейшие принципы уголовного судопроизводства: законность, уважение чести и достоинства личности, охрана прав и свобод человека и гражданина, обеспечение подозреваемому и обвиняемому права на защиту, язык уголовного судопроизводства и др. В механизмы допроса подозреваемого имплантированы общие усло- вия предварительного расследования, а также общие правила производства следственных действий.

Анализ литературы показывает достаточно слабый научный интерес специалистов к допросу подозреваемого после его задержания. К сожалению, процессуальные аспекты проведения этого познавательного приема традиционно освещаются преимущественно описательным способом, предполагающим пересказ (в лучшем случае – доктринальное толкование) соответствующих положений закона [9, с. 17–19; 12, с. 10–12; 15, с. 84–85].

Очевидно, что столь малая популярность сугубо правовых проблем допроса подозреваемого в среде ученых обусловлена его некоторой преемственностью к иным видам допроса, в первую очередь к допросу обвиняемого. Хотя для справедливости необходимо отметить, что в последнее время ввиду новых концептуальных стандартов уголовного судопроизводства, признания приоритета прав и свобод личности, имплементации в национальную юрисдикционную систему норм международного права и решений Европейского суда по правам человека наблюдается устойчивая тенденция по актуализации этих вопросов.

Представляется, что многие имеющиеся в настоящее время проблемы теории и практики допроса лица, задержанного по подозрению в совершении преступления, вызваны отсутствием надлежащей процессуальной регламентации, фактически балансирующей между общими подходами к проведению следственных действий, правилами допроса свидетеля (потерпевшего) и особенностями допроса обвиняемого. Однако существуют и более глубокие причины, как унаследованные от советской правовой доктрины, так и обусловленные современными научными представлениями о механизмах уголовно-процессуальной деятельности.

Допрос подозреваемого в общем механизме задержания лица по подозрению в совершении преступления

Первое, с чего необходимо начать рассмотрение вопросов допроса подозреваемого, – определить, какими правовыми нормами надлежит руководствоваться при его производстве. Так, согласно ч. 4 ст. 92 УПК РФ в ее системном единстве с ч. 2 ст. 46 УПК РФ лицо, задержанное по подозрению в совершении преступления, должно быть допрошено в порядке, установленном ст. 189 и 190 УПК РФ. Казалось бы, подобная правовая конструкция вполне разумна, поскольку указанные положения закона определяют общие требования к проведению допроса. Однако нельзя забывать о существовании установленной ст. 173 УПК РФ специальной процедуры допроса обвиняемого, предполагающей некоторые дополнительные гарантии обеспечения права на защиту. С учетом близости процессуальных статусов подозреваемого и обвиняемого, предполагающих осуществление в отношении них уголовного преследования, подобное законодательное решение представляется более чем странным. Да, безусловно, ст. 189, 190 УПК РФ выражают общие подходы к допросу как процессуальному действию, а ст. 173 УПК РФ – лишь дополнительные гарантии, необходимые для вербального общения следователя с обвиняемым. Но почему разработчики Уголовно-процессуального кодекса не распространили данные гарантии на подозреваемого?

В силу отсутствия таких гарантий или, по крайней мере, отсылочной нормы, прямо предопределяющей правовую преемственность допроса подозреваемого от допроса обвиняемого, это следственное действие как бы попадает не в свою «компанию». Исходя из буквального толкования УПК РФ процедура допроса подозреваемого оказывается более сориентированной на порядок получения показаний от свидетеля или потерпевшего.

Вполне очевидно, что допрос подозреваемого – следственное действие, которое по своей правовой природе родственно допросу обвиняемого, и это подтверждается множеством аргументов, начиная от вышеупомянутой близости процессуальных статусов этих участников уголовного судопроизводства и заканчивая отнесением соответствующих показаний к одному и тому же виду доказательств (п. 1 ч. 2 ст. 74 УПК РФ). Закон в равной степени гарантирует подозреваемому и обвиняемому право на защиту, в том числе посредством возможности давать любые показания или отказаться от дачи показаний без какой-либо ответственности. Кстати, в этой связи весьма примечательно, что Европейский суд по правам человека вообще не проводит столь жесткой грани между статусами подозреваемого и обвиняемого, как это закреплено в УПК РФ. Судебная практика Европейского суда исходит не из формального, а из содержательного (сущностного) понимания обвинения и подозрения, а равно процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого 1.

Также следует обратить вниманиена то, что правила допроса несовершеннолетнего подозреваемого законодатель совершенно справедливо отождествляет с правилами допроса несовершеннолетнего обвиняемого, предусматривая для них специальную ст. 425 УПК РФ, тогда как процедура допроса несовершеннолетнего свидетеля или потерпевшего регламентирована ст. 191 УПК РФ.

Положения ст. 189 УПК РФ не предоставляют подозреваемому тех процессуальных гарантий, которые обусловлены его правовым статусом. Право на предварительное свидание с защитником законодатель пытается восполнить в ч. 4 ст. 92 УПК РФ. Однако в остальном порядок допроса лица, задержанного по подозрению в совершении преступ- ления, по уровню процессуальной опеки сильно уступает аналогичному порядку, установленному ст. 173 УПК РФ.

Подчас создается впечатление, что разработчики УПК РФ, конструируя механизм допроса подозреваемого посредством целой цепочки отсылочных норм, четко не проследили логику своих рассуждений. Этим они сильно осложнили восприятие того правового замысла, который попытались донести до потенциального читателя, в первую очередь – до правоприменителя, тем более что в ранее действовавшем советском процессуальном законодательстве данный вопрос был решен гораздо более просто и понятно: ст. 123 УПК РСФСР четко указывала на необходимость проведения допроса подозреваемого в порядке, установленном для допроса обвиняемого. И на это обстоятельство вполне справедливо обращали внимание многие ученые [3, с. 63; 4, с. 44; 8, с. 65; 11, с. 190].

Допрос лица, задержанного по подозрению в совершении преступления, безусловно, должен иметь правовую преемственность не по отношению к допросу свидетеля или потерпевшего, а по отношению к допросу обвиняемого и проводится в порядке, установленном ст. 173 УПК РФ. Это следственное действие может быть произведено лишь после предоставления подозреваемому права предварительного конфиденциального свидания с защитником продолжительностью не менее двух часов. Приступая к допросу, следователь должен выяснить у подозреваемого: а) признает ли он себя причастным к совершению того преступления, по подозрению в котором был задержан; б) желает ли он дать показания; в) на каком языке он желает давать показания.

Наверное, ни у кого из специалистов не может быть и тени сомнения в том, что перед допросом лицо надлежит поставить в известность о сущности выдвинутого в отношении него подозрения – реализовать его право, предусмотренное п. 1 ч. 4 ст. 46 УПК РФ. К великому сожалению, сегодня такое требование можно усмотреть лишь из смысла действующего закона, хотя ранее данная процессуальная обязанность прямо регламентировалась ч. 2 ст. 123 УПК РСФСР 1960 г. и аналогичными положениями уголовно-процессуальных кодексов других союзных республик.

В этой связи советские ученые активно обсуждали вопрос о моменте уведомления задержанного о сущности выдвинутого в отношении него подозрения. Наибольшее распространение получил тезис, предполагающий выполнение указанного предписания до проведения допроса (непосредственно перед допросом) [10, с. 95; 11, с. 193]. Логика авторов такой позиции вполне понятна и объяснима – стремление сформировать прикладной алгоритм, аналогичный (по крайней мере близкий) процедуре предъявления обвинения, выполняемой по формуле «установление личности → объявление сущности обвинения → разъяснение прав → конфиденциальное свидание с защитником → допрос». Поэтому приведенная точка зрения, на первый взгляд, вполне разумна и справедлива.

Однако в ней все же есть одно слабое место, которое вытекает из методологии самой сущности подозрения. Ведь на сегодняшний день категория «подозрение» не имеет четкой правовой определенности. Она проявляется в тексте УПК РФ, а следовательно и в правоприменительной практике, через формальные условия возникновения в уголовном деле фигуры подозреваемого. Попытки ученых разработать и внедрить в сферу уголовно-процессуального регулирования некую специальную правовую технологию выдвижения подозрения [5, с. 13–18; 7, с. 7–11; 16, с. 106–112] пока не приносят желаемых результатов. В современных условиях подозрение в отношении задержанного не предполагает отдельного следственного акта, содержащего предварительные уголовно-правовые притязания по аналогии с «дознавательским» уведомлением, вынесенным в порядке ст. 223.1 УПК РФ. Подозрение в отношении задержанного фактически формулируется посредством краткого указания в протоколе задержания соответствующих оснований и мотивов, позволяющих сделать промежуточный вывод о причастности данного лица к преступлению. Напомним, что ранее, анализируя эти вопросы, мы пришли к выводу о заложенной в ст. 91 УПК РФ методологической ошибке, выраженной в законодательном смешении оснований для задержания с основаниями для подозрения лица [13, с. 119–125].

Таким образом, при действующих в настоящее время правилах задержания возложенное на следователя неписанное бремя по разъяснению подозреваемому перед его допросом сущности выдвинутого в отношении него подозрения вообще теряет всякий смысл. Если подозрение – это и есть те краткие формулировки, которые указаны в протоколе, например: «он был застигнут…», «на него показал…», «у него было обнаружено…» и т. п., то зачем же знакомиться с ними дважды: сначала при подписании протокола в порядке ч. 2 ст. 92 УПК, а затем – перед допросом. Тем более, что в практической деятельности допрос, как правило, проводится сразу после оформления этого самого протокола.

Однако если исходить из выдвинутой нами ранее позиции о сугубо «полицейском характере» задержания подозреваемого ², предполагающем исключение обязанности составления соответствующего протокола из системы уголовно-процессуального регулирования, то вышеуказанный тезис подлежит кардинальному пересмотру. При сокращении юрисдикционных (следственных) полномочий в общем механизме задержания допрос остается практически единственным процессуальным действием, позволяющим следователю полноценно пообщаться с подозреваемым в установленном УПК РФ правовом поле.

В этой связи представляется, что не протокол задержания (как это установлено в настоящее время в п. 2 ч. 1 ст. 46 УПК РФ), а именно допрос должен расцениваться как некая точка отсчета для возникновения статуса подозреваемого в уголовно-процессуальном смысле, то есть как правовой акт, обусловливающий начальный момент (возбуждение) в отношении задержанного уголовного преследования.

Другое дело, что подозрение, имея предварительный, до конца не определенный характер, в принципе, не может предполагать такую же четко сформулированную уголовноправовую претензию (некую «формулу подозрения»). Подозрение в контексте п. 2 ч. 1 ст. 46 УПК РФ, скорее, является интеллектуальным достижением, неким мысленным набором версий и предположений, существующих не «на бумаге», а в сознании следовате- ля, допускающего их последующее перерастание в обвинительный тезис. Подозрение в совершении преступления, как отмечает Д.Т. Арабули, имеет более абстрактный, расплывчатый характер, менее конкретизированный, чем сформулированное и предъявленное обвинение [2, с. 14]. «В гносеолого-психологическом аспекте, – пишет А.В. Калинкин, – подозрение представляет собой основанное на доказательствах и сведениях, полученных непроцессуальным путем, предположение следователя, отражающее его субъективное отношение к версии о виновности лица в совершении преступления как веры в правильность суждения о наличии признаков преступления в деянии и причастности лица (лиц) к его совершению» [7, с. 8].

В противном случае выдвижение подозрения трансформировалось бы в еще одну юрисдикционную процедуру, напоминающую предъявление обвинения в первоначальной редакции. Кстати, в своих публикациях мы, наоборот, выступаем за некое упрощение процессуального режима первых 48 часов работы с задержанным, за отмену требования о предъявлении ему первоначального обвинения для решения вопроса об избрании меры пресечения и т. д. [14, с. 30–36].

С другой стороны, сам допрос подозреваемого необходим не только в качестве гарантии защиты от уголовного преследования. Он, безусловно, выполняет и классическую цель любых следственных действий – получение новых сведений, имеющих значение для уголовного дела. В связи с этим его проведение предполагает известную степень безотлагательности. Допрос нельзя откладывать на потом, превращая в завершающий акт работы с подозреваемым в надежде на возможность установить основания для уголовного преследования иными путями. Допрос – это самый первоначальный познавательный прием, с которого следователю и надлежит начинать процессуальное взаимодействие с доставленным лицом для более ясного понимания перспектив его дальнейшего участия в уголовном деле как подозреваемого .

Каждому специалисту, хоть немного знакомому с современной практикой, прекрасно известна весьма распространенная приклад- ная технология, которая заключается в двухэтапном допросе задержанного: сначала в качестве свидетеля, а затем – как подозреваемого. Полностью разделяя все имеющиеся негативные оценки подобного поведения следователей, мы, тем не менее, полагаем, что его причины хотя бы частично обусловлены сугубо процессуальным фактором – стремлением получить первоначальные сведения от задержанного в условиях несформи-рованности в отношении него каких-то, пусть даже самых предварительных, уголовно-правовых притязаний.

Поэтому вытекающая из смысла п. 1 ч. 4 ст. 46 УПК РФ идея о разъяснении подозреваемому сущности выдвинутого в отношении него подозрения не может предполагать некого предшествующего допросу самостоятельного процессуального действия, имеющего отдельную процессуальную регламентацию. Выполнение данной обязанности должно быть процедурно встроено, интегрировано в допрос подозреваемого. Наиболее правильным способом реализации этого замысла представляется введение в правила допроса подозреваемого дополнительного требования примерно следующего содержания: «Приступая к допросу, следователь обязан разъяснить подозреваемому основания и мотивы задержания, а также выяснить, желает ли он или его защитник выразить свое отношение к проведенному задержанию».

Кстати, все вышесказанное дает основания для пересмотра, установленного ч. 2 ст. 46 УПК РФ, 24-часового срока допроса подозреваемого, исчисляемого с момента фактического задержания. В специальной литературе уже неоднократно высказывались различные оценки этого законодательного предписания [1, с. 105; 6, с. 121–122]. Некоторые авторы даже предлагают исчислять срок допроса не с момента фактического задержания, а с момента составления протокола и т. д. [17, с. 22].

Однако если рассматривать допрос подозреваемого в качестве безотлагательного следственного акта, в качестве правового условия возбуждения в отношении лица уголовного преследования, юридически заменяющего процессуальное решение об его задержании, то сроки проведения данного следственного действия, бесспорно, должны быть идентичны срокам, установленным в настоящее время для составления протокола в порядке ст. 92 УПК РФ. Иными словами, мы полагаем, что подозреваемый подлежит допросу в течение 3 часов с момента его доставления в органы дознания или к следователю.

Выводы

Подводя итог всему вышесказанному, еще раз отметим, что в контексте разрабатываемого нами конституционно-межотраслевого подхода к процедуре задержания подозреваемого его допрос приобретает «высокое» правовое значение. Именно допрос как первый процессуальный акт взаимодействия задержанного со следователем должен обусловливать начало осуществления уголовного преследования (формальное придание лицу статуса подозреваемого) и предполагать необходимость разъяснения ему всех прав, предусмотренных ст. 46 УПК РФ.