Об эсхатологии и религиозности населения России в XVII веке

Gurianova N. S. Eschatology and Religiosity of the People in Russia in the 17^th Century. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2021, vol. 20, no. 8: History, pp. 23–33. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-7919-2021-20-8-23-33

XVII в. в истории России занимает особое место. Историки справедливо называют его «бунташным», «переходным», подчеркивая нестабильность и устремленность в будущее. Современные исследователи внесли необходимые уточнения в характеристику эпохи, четко обозначив середину столетия в качестве хронологической грани, завершающей переходный период от средневековой культуры к культуре Нового времени. Вполне устоявшимся мнением следует считать, что вторая половина XVII в. должна быть охарактеризована как раннее Новое время. Тем больший интерес для выяснения процессов, происходивших в этот период в общественном сознании населения России, представляет изучение раскола в Русской церкви.

Церковные реформы, начатые патриархом Никоном, не были одобрены частью общества. Внутрицерковная оппозиция нашла поддержку в широких кругах паствы, и постепенно оформилось религиозно-общественное движение, известное под именем старообрядчества. В середине XVII в., несмотря на начавшуюся секуляризацию сознания населения России и происходившие в культуре изменения, которые следует обозначить как появление элементов культуры Нового времени, для его основной части характерной чертой мировоззрения по-прежнему оставалась религиозность средневекового типа. Это особенно заметно, если обратить внимание на их представление о конечных судьбах мира и человека.

Эсхатологические ожидания всегда были сильны в русском обществе, особенно ярко проявляясь в периоды кризисов. Христианское учение о конечных судьбах мира и человека было сформулировано в текстах святоотеческого предания, в которых разъяснялись соответствующие постулаты Священного Писания. После принятия христианства на Руси появились переводы эсхатологических сочинений, бытовавших в Византии (см. [Сахаров, 1879; Срезневский, 2012] и др.). Сформулированные в них идеи стали неотъемлемой частью представлений населения о будущем мира и каждого конкретного человека. Для европейского средневекового сознания это была существенная составляющая мировоззрения человека.

В периоды кризисов, по справедливому замечанию А. И. Алексеева, «идеи, занимавшие ранее лишь богословов, облекались в легко доступные восприятию образы и путем тиражирования книжных текстов, посредством устной проповеди, через памятники изобразительного искусства (иконы, фрески) формировали в сознании людей представления, проникнутые острым ощущением надвигающейся катастрофы» [Алексеев, 2002, с. 55]. Исследователь, обратившись к анализу ситуации в стране накануне 1492 г., констатировал переход в обществе от религиозного оптимизма Киевской Руси к апокалиптическому восприятию действительности населением, которое стало ощущать скорое приближение катастрофического завершения истории человечества, конца мира [Там же, с. 56–72].

Идеология единого государства, сформировавшегося на рубеже XV–XVI вв., создавалась в рамках церковной культуры, естественно, с учетом существовавших эсхатологических представлений. Важно, что в этом случае, если сравнивать с ожиданиями 1492 г., при использовании учения о конечных судьбах мира был выбран другой аспект учения о «последних днях». Н. В. Синицына, рассмотрев концепцию «Третий Рим» в историко-литературном, дипломатическом, церковно-политическом и эсхатологическом контекстах, сделала убедительный вывод об особенностях мировоззренческой позиции ее автора. Исследователь подчеркнула специфику эсхатологического смысла предлагаемой им концепции: «Эсхатология Филофея не исключает мажорной уверенности в будущем России как “Третьего Рима”, “Ромейского”, т. е. неразрушимого христианского православного царства, которое пребудет до скончания мира, обеспечивая длительность исторического времени» [Синицына, 1998, с. 329].

Н. В. Синицына сделала очень точное замечание по поводу использования Филофеем Псковским эсхатологических идей: «Говоря о “последнем времени”, Филофей не поддался соблазну календарно-астрономических исчислений… он избрал богословский подход, наполнив понятие “последнего времени” не календарным, а духовным и этическим содержанием» [Там же, с. 250]. Ссылаясь на рассуждения С. Н. Булгакова, исследователь обозначила подобный результат построений «светлым образом эсхатологизма» [Там же, с. 249, 329].

Политический кризис, вызванный пресечением династии Рюриковичей после смерти в 1598 г. Феодора Иоанновича, обусловил и духовный кризис, особенно усугубившийся на фоне кризиса средневековой культуры и начавшегося процесса секуляризации сознания. В Московской Руси наступили времена Смуты, когда рушился привычный образ жизни каждого человека, его представления об идеалах, о нравственности. Всё это еще более углубило кризисные явления в обществе. С избранием Михаила и утверждением на престоле династии Романовых власть, естественно, была озабочена проблемой стабилизации ситуации в стране.

После восшествия на патриарший престол Филарета Церковь стала принимать активное участие в процессе вывода общества из духовного кризиса. Большое внимание патриарх уделял работе Московского печатного двора, считая издания литургических книг важным условием оздоровления церковной жизни. Последующие патриархи продолжили политику Церкви в области печатного дела. Преследуя цель религиозного просвещения населения, они существенно расширили репертуар выпускаемых книг, включив дополнительно четии, учебные и книги катехетического характера, а также увеличили тиражи 1.

Обращает на себя внимание тот факт, что Московским печатным двором активно издавались тексты эсхатологических сочинений. Возможно, это было вызвано желанием усилить в обществе эсхатологические ожидания с целью возвратить паству в церкви, придать институту Церкви статус, который она занимала в средневековом обществе. Направленность церковной политики в области печатного дела особенно ярко проступает в период патриаршества Иосифа 2. Достаточно перечислить изданные в это время книги, в которых обсуждалась тема конечных судеб мира и человека.

В 1644 г. было осуществлено издание сборника «Кириллова книга», в 1647 г. два раза напечатаны «Поучения» Ефрема Сирина, в этом же году издан «Сборник из 71 Слова». В следующем году вышла из печати «Книга о вере», в 1649 г. – сборник «Собрание краткия науки об артикулах веры», в 1652 г. два раза изданы «Поучения» Ефрема Сирина и аввы Дорофея. Разумеется, тексты многих изданных эсхатологических сочинений были известны русским читателям, поскольку распространялись в рукописной форме. Появление в печатном виде придавало им особый статус, так как книги издавались «повелением благочестиваго и хри-столюбиваго государя царя», по «совету и благословению патриарха».

Благодаря этому обстоятельству изданные тексты легитимировались, становились частью традиции Русской церкви. Естественно, речь идет не о сочинениях авторов периода класси- ческого христианства, а о приписываемых им 3, а также о текстах, которые следует определить в качестве творческого наследия Киевской митрополии. Учение о воцарении в мире антихриста, сформулированное православными авторами родственной митрополии в иных исторических условиях, оказалось востребованным Русской церковью. Это свидетельствовало о ее стремлении усилить ожидание в обществе должного в скором времени последовать воцарения в мире антихриста со всеми вытекающими по христианскому вероучению последствиями.

Особенно ярко это проявилось в одобрении и издании текста «Книги о вере». Как установила Н. В. Савельева, она была написана игуменом белорусского монастыря иеромонахом Гедеоном 4. Опираясь на идеи, сформулированные его соотечественниками, автор в наиболее полном виде изложил суть эсхатологического учения, нашедшего отражение в сочинениях, написанных в конце XVI – начале XVII в. православными авторами Киевской митрополии. Автор сделал важное дополнение, включив предсказание о том, что в 1666 г. в России может произойти последнее отступление от веры, после которого в мире должен воцариться антихрист 5.

Внимание Московского печатного двора к эсхатологическим текстам объяснялось не только направленностью церковной политики, но и востребованностью в обществе, желанием населения получить более полное представление о христианском учении о конечных судьбах мира и человека, поскольку духовный кризис предполагал усиление апокалиптических настроений. Движение низшего духовенства за оздоровление церковной жизни и повышение нравственности населения явно способствовало появлению книг, в которых нашло отражение христианское учение о конце света. Из эсхатологических построений можно было сделать вывод, каким образом следовало изменить образ жизни, чтобы избежать катастрофы. На этом основании представители движения в своих проповедях призывали к нравственной жизни и священников, и паству.

Апелляция к эсхатологическому учению помогала им быть убедительными в объяснении необходимости жить по-христиански, поскольку, как они утверждали, это могло предотвратить воцарение в мире антихриста. В данном случае использовался «светлый образ эсхатоло-гизма», который не только предполагал упоминание о возможных последствиях воцарения антихриста, но давал надежду на то, что этого можно избежать. Другой вариант эсхатологии был представлен учением старца Капитона, который проповедовал необходимость крайней аскезы из-за якобы уже наступивших «последних времен» 6.

Всё это свидетельствовало о распространенности среди населения России в первой половине XVII в. представлений о возможном воцарении в мире антихриста и должном последовать после этого конце света. Политика Церкви в области печатного дела еще более усилила эсхатологические ожидания, поскольку были изданы способствующие этому тексты с истолкованием соответствующих цитат из Священного Писания и святоотеческого предания. В обществе с таким обостренным восприятием переживаемого времени церковная реформа, начатая патриархом Никоном, естественно, не была одобрена частью населения. Ее противники, оказавшись в оппозиции, попытались доказать незаконность и неправомерность действий патриарха 7.

С первых шагов патриарха Никона по пути реформы все его действия по изменению обряда и богослужебной практики Русской церкви защитники старого обряда стали интерпретировать, опираясь на христианское эсхатологическое учение. Поступки патриарха для оппонентов являлись свидетельством приближающихся «последних времен». На имя государя были направлены многочисленные челобитные, в которых адресата пытались убедить в необходимости отменить новшества, интерпретируемые в качестве явного отступления от традиций, от истинной веры. Авторы апеллировали к текстам Священного Писания, святоотеческого предания, сочинений, изданных Московским печатным двором, пытаясь убедить Алексея Михайловича осудить действия реформаторов.

Преследование тех, кто не согласился принять изменения, внесенные в обряд и богослужебную практику, привели к тому, что тема воцарения антихриста и конца света стала центральной для защитников старого обряда. Соборы 1666–1667 гг., на которых были преданы анафеме противники церковной реформы, а ее инициатор лишен патриаршего достоинства, сделались ключевым событием в эсхатологических построениях старообрядцев. Начало соборов в 1666 г. стало интерпретироваться как исполнение сформулированного в 30-й главе «Книги о вере» предсказания о том, что в этом году в России произойдет «последнее» отступление от веры, после которого следует ожидать воцарения в мире антихриста.

Гонения на противников церковной реформы духовной и светской властями привели к еще более агрессивному неприятию новшеств, к отысканию большего количества цитат из авторитетных памятников письменности в качестве аргументов в пользу отстаиваемой позиции, а также к росту сторонников и постепенному превращению внутрицерковной оппозиции в широкое религиозно-общественное движение. Особую роль в этом процессе сыграл один из пользующихся особым авторитетом в России – Соловецкий монастырь.

В монастыре не приняли изменений, внесенных в результате реформы в обряд и богослужебную практику Русской церкви, отказались служить по новым книгам. Составили сборники, написали сочинения, пять челобитных на имя государя, пытаясь аргументировать свою позицию. Убедившись в том, что эти усилия не приведут к желаемому результату, иноки перешли к открытому противостоянию царским войскам, отправленным для усмирения монастыря, обосновав свое право на такое поведение в челобитных и публицистических сочинениях 8. Основополагающим для его участников стало утверждение о якобы уже произошедшем воцарении в мире антихриста и должном вскоре последовать конце света. Переживаемое время именовалось соловецкими иноками «последним».

Жестокая расправа над восставшими еще более укрепила веру в справедливость отстаиваемой ими точки зрения на новшества и оказала влияние на увеличение количества приверженцев движения. Публицистические сочинения иноков монастыря, многолетнее сопротивление царским войскам под лозунгом защиты истинной веры сыграли свою роль в превращении внутрицерковной оппозиции в широкое религиозно-общественное движение и в формировании его идеологии.

Противники церковной реформы занялись построением эсхатологических концепций, опираясь на идеи, сформулированные в рукописях и старопечатных книгах. Цитаты из Священного Писания и святоотеческого предания были для противников церковной реформы приоритетными, но не менее важными оказались и тексты, изданные Московским печатным двором в 1640-е гг., которые следует определить как творческое наследие Киевской митрополии. Возможно, этим обстоятельством объясняется, почему официальная Церковь объявила их не вполне соответствующими ортодоксальному православию.

Это было логичным продолжением поведения иерархии на соборе 1667 г., когда было вынесено «Решение на собор, что был при царе Иоанне Васильевиче всея России от Макария, митрополита Московскаго». Текст Стоглава был осужден как написанный «не разсудно, простотою и невежеством». По поводу собора вынесен однозначный вердикт: «…и той собор не в собор, и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, якоже и не бысть» (Книга…, 1876, с. 221). Соборное порицание авторитетного для Русской церкви текста Стоглава, в котором была осуществлена попытка определить ортодоксальный вариант православия, обозначив особенности обряда и богослужебной практики, вполне объясняется тем, что противники церковной реформы отстаивали их в качестве традиции.

Дополнительным свидетельством справедливости утверждения данной версии традиции для защитников старого обряда были изданные Московским печатным двором книги, которые составлены с опорой на произведения, написанные православными авторами Киевской митрополии. Еще более привлекали их сформулированные в этих текстах эсхатологические построения. Они стали служить основой для аргументирования мысли о якобы произошедшем в 1666 г. отступлении от истинной веры, что, по их мнению, приближало воцарение в мире антихриста.

Утверждение о том, что переживаемые времена есть последние, антихристовы, стало лейтмотивом в произведениях противников церковной реформы при доказательстве невозможности принять новшества. Каждый автор предлагал свои аргументы в пользу такой точки зрения, поскольку апеллировали к различным признакам приближения воцарения антихриста и должного последовать вскоре после этого конца света. Объединяла их убежденность в том, что в России якобы проявился антихрист. Для них речь шла о последнем оплоте истинной веры, остальной мир в их представлении уже давно был покорен противником Христа, поэтому надежду на спасение человечества от катастрофы, от конца света им давала возможность отмены результатов церковной реформы.

Судя по содержанию челобитных и сочинений, написанных первым поколением противников церковной реформы, они были уверены, что борьба против новшеств является сопротивлением антихристовым силам и это дает России шанс спасти мир, продолжив земную историю человечества. Уверенности придавало обращение к текстам древних рукописей и старопечатных книг, в которых они нашли отражение идеи о России как Третьем Риме, утверждение о нем как центре православного мира. Изменения, внесенные реформаторами в обряд и богослужебную практику, в интерпретации защитников старого обряда превращались в явные признаки приближения наступления царства антихриста, сформулированные в христианском учении.

Эсхатологические ожидания усугублялись жестокими гонениями против несогласных с результатами реформы, но одновременно придавали противникам церковной реформы уверенности в справедливости отстаиваемой точки зрения на происходящее и важности продолжения борьбы за истинную веру ради спасения человечества. В сочинениях первого поколения защитников старого обряда проступает осознание авторами возложенной на них особой миссии – сохранить православную веру, отстоять традиции Русской церкви. Для них характерной чертой мировоззрения оставалась религиозность средневекового типа, для которой важно было вписать существование оппозиции в поток христианской истории: от Сотворения мира и до конца света 9. Противники церковной реформы с успехом справились с этой задачей, поскольку осознавали себя защитниками и наследниками Святой Руси, Ромейского царства – Третьего Рима.

Первое поколение защитников старого обряда, опираясь на три типа соединения русской истории с мировой – хронографический, генеалогический, пророчески-эсхатологический, которые разработала русская историческая мысль первой трети XVI в. 10, внесли свои коррективы в интерпретацию исторических событий. Церковные реформы, начатые патриархом Никоном, осознавались ими как переломный момент в истории человечества, а собор 1666 г. – в качестве хронологической грани, после которой Русская церковь окончательно отказалась от веры предков, заменив ее новым учением. Для средневекового типа религиозности это означало приближение конца света.

Противники новшеств, внесенных в обряд и богослужебную практику, видели себя в качестве хранителей традиций Русской церкви и истинной веры, что предполагало возможность избежать катастрофического сценария окончания истории человечества. Обращение к эсхатологическому учению в данном случае давало надежду убедить население в появлении признаков скорого наступления последних времен. В данном случае был представлен, по определению С. Н. Булгакова, «светлый образ эсхатологизма», хотя сочинения авторов первого поколения защитников старого обряда полны описания картин современной действительности, соотнесенной с апокалиптическими признаками наступления царства антихриста. Важно, что при этом предлагался вариант избежать катастрофического завершения истории человечества, если борьба за отмену результатов церковной реформы будет продолжена и завершится успехом.

В среде защитников старого обряда были сторонники и другого варианта эсхатологизма, который С. Н. Булгаков обозначил как «темный» и привел в качестве примера старообрядцев-самосожигателей [1991, с. 385]. Идея «огненного очищения» накануне Страшного суда была проявлением религиозности средневекового типа в ее крайних формах, когда современная действительность воспринималась как царство антихриста. Уже в конце XVII в. было написано сочинение с осуждением самосожжений, но это не остановило последователей учения, которых можно охарактеризовать как религиозных фанатиков 11.

Превращение внутрицерковной оппозиции в широкое религиозно-общественное движение обеспечил «светлый» вариант эсхатологизма. Этому способствовали гонения, казни защитников старого обряда. В публицистических, агиографических сочинениях детально описывались жестокости, сопровождающие преследования противников церковной реформы светскими и духовными властями. Восприятие ими страданий за веру хорошо описал очевидец второй казни пустозерских узников: «178-го (1670) году, апреля в 14 день, на Фомины недели в четверток, в Пустоозерском остроге, по указу цареву, полуголова Иванъ Елагин взял ис тюрем протопопа Аввакума, попа Лазаря, дьякона Феодора и старца Епифания. И шли они до уреченнаго места на посечение, где плаха лежит, и мучительная вся готова, и палачъ готовитца на посечение их. Они же никого унывше, вкупе народ благословляли и прощались, светлым лицем, весели, в своем благочестии непоколебимо стояли и за отеческое предание смерть приимали, а к народом говорили: “Не прельщайтеся Никоновым учением! За истинну страждем и умираем!”» («Записка» очевидца о «казни», 1989, с. 404).

Автор записки 12 сумел в этом описании передать ощущения идущих на смертную казнь за свои убеждения противников церковной реформы. Отсечение голов было заменено для Аввакума заточением в земляной тюрьме, а для остальных – «за их речи языки резати, а за крест руки сетчи». Помещенное далее детальное описание очевидца состоявшейся казни придавало убедительности процитированной выше вводной части Записки. В ней нашла отражение явно заметная для окружающих готовность защитников старого обряда принять даже смерть за свои убеждения, поскольку они были уверены, что страдают и умирают за «истину».

Это был не фанатизм, а скорее убежденность в необходимости жертвы ради спасения человечества. Не случайно авторы искали аналогии в библейской истории. Идея мученичества во имя веры сыграла определенную роль в формировании мировоззрения и идеологии раннего старообрядчества 13. Л. Д. Демидовой [2015] удалось, обратившись к анализу текста сборника «Христианоопасный щит веры…» инока Авраамия, показать, каким образом составитель вписал сочинения своих единомышленников в существовавшую церковную традицию почитания претерпевших гонения за веру. Описания мучений противников церковной реформы делались на фоне эсхатологических построений и интерпретировались в духе преследования их антихристовыми силами с целью окончательно утвердить в России новую религию.

Важно констатировать, что роль эсхатологии в формировании идеологии старообрядческого движения была основополагающей, и это обусловлено тем обстоятельством, что для населения России XVII в. была характерна религиозность средневекового типа. Первое поколение противников церковной реформы были внутрицерковной оппозицией, которая не обладала отличной от других формой религиозности. Их обращение к учению о конечных судьбах мира и человека, как ранее показано, вполне объясняется остротой эсхатологических ожиданий, спровоцированных духовным кризисом в обществе и политикой иерархов, направленной на возвращение паствы в церкви. Постепенно, по мере усиления гонений на тех, кто не принял новшества, мысль о переживаемых временах как антихристовых становится центральной для защитников старого обряда. Они опирались на эсхатологическое учение, обосновывая свое право оставаться в оппозиции к новшествам. Это не было какой-то особенностью сознания противников церковной реформы, их поведение вполне вписывается в понятие религиозности того времени.

Ярким примером подтверждения этой мысли может служить обращение к взглядам патриарха Никона. Разумеется, в своих богословских и публицистических сочинениях он не поднимал эсхатологическую тему до тех пор, пока не был лишен на соборе патриаршего достоинства и отправлен на 15 лет в ссылку. Никон оказался в ситуации, подобной той, в которой были его оппоненты. Он тоже вынужден был оправдываться и доказывать свою правоту. В этом случае Никон тоже обратился к эсхатологическому учению. Это наиболее ясно просматривается в «Возражении, или Разорении смиреннаго Никона…».

Свои обвинения он заключал выводом об антихристовой сущности оппонентов: «…кто есть антихристи и кто есть чада Божия и чада неприязнена, кто дух истинный и дух лстеч. Ныне мнози антихристи есть, Крутицкий митрополит и прочии подобнии ему. Чада неприяз-нена ты и подобнии тебе. Дух лстеч Газской митрополит и инии подобнии ему. Но послушай еще паки апостола Павла глаголюща…» (Никон, патриарх, 2004, с. 286). Этот пассаж удивительно напоминает подобные инвективы, направленные защитниками старого обряда в адрес реформаторов. Никон приводит в качестве аргументов те же цитаты из Священного Писания и святоотеческого предания, о чем свидетельствует его апелляция в конце цитаты к очень популярному у старообрядцев фрагменту. Эсхатологические взгляды патриарха Никона – это особая тема. В данном случае мы обратились к ней исключительно с целью подчеркнуть, что для второй половины XVII столетия характерна была религиозность средневекового типа. Первое поколение противников церковной реформы, для которых эсхатологические построения стали основой для оформления идеологии религиозно-общественного движения, действовало вполне в духе времени.