Обер-прокуроры Святейшего Синода о синодальной системе церковного управления

Candidate of ^eology, Associate Professor, Associate Professor of the Department of General and Russian Church History and Canon Law at St. Tikhon’s University for the Humanities.

Andrey Germanovich Firsov

Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of History, Philosophy, Political Science and Sociology at the Emperor Alexander I St. Petersburg State University of Railways.

• *    Photographs supplied by the authors and taken from open sources.

  

  Свт. Филарет (Дроздов), митрополит Московский

  
  

Система церковно-государственных отношений в России в синодальную эпоху (XVIII–XIX вв.) — традиционный объект критики в историко-богословской публицистике и научной литературе. Синодальная эпоха расценивается как время государственного порабощения Церкви. Своеобразным символом государственного давления на Церковь, главным препятствием для ее полноценной жизни и деятельности в общественном мнении стал институт обер-прокуратуры.

Активная разработка этого тезиса начинается еще в середине XIX в. В 1850–1860-х гг. появляются несколько проектов реформы высшего церковного управления, которые в виде записок, мнений и отзывов посылались государю, императрице и обер-прокурору, имели широкое хождение в церковных кругах. Исследователям синодального периода хорошо известен тот резонанс в общественном мнении, который был вызван публикацией в конце XIX — начале XX вв. записок архиепископа Агафангела (Соловьева), А. Н. Муравьева, епископа Никодима (Казанцева). Правда, сами записки стали предметом научного исследования только через столетие. К настоящему времени проведена источниковедческая работа, которая позволила уточнить атрибуцию этих документов, выяснить историю их создания и публикации. В частности, установлено, что известный отзыв святителя Филарета, в котором он упоминает о созыве Собора, дан не на записку Муравьева, а на записку Владимира Жемчужникова; был также обнаружен текст и самой записки, что заставляет скорректировать общую оценку этого документа1.

Между тем, тезис о подчинении Церкви государством широко использовался в публицистике второй половины XIX — начала XX вв., которая пропагандировала мнение о полном порабощении Русской Церкви государством. «Чем-то прямо чудовищным представляется это торжество темного самовластия над верой совестью правдой, над всем что свято и дорого русскому человеку», — пишет издатель записки архиепископа Агафангела (Соловьева)2.

Этот взгляд повлиял на исследования истории синодального периода, написанные в конце XIX — начале XX вв. В достаточно авторитетных работах по истории церковно-государственных отношений синодального периода могли использоваться не аутентичные источники, опубликованные к этому времени, а их тенденциозный пересказ в публицистике3. Так например, несмотря на то, что записки обер-прокурора Св. Синода А. А. Яковлева были опубликованы в 1873 г.4, Ф. В. Благовидовым, П. В. Знаменским и И. А. Чистовичем был использован достаточно вольный пересказ

Здание Св. Синода записок Яковлева, помещенный в журнале «Русский вестник» в 1868 г. под заглавием «Из прошлого»5. В этом пересказе борьба Яковлева с Синодом представлена как одобренная императором, в записках же Яковлева нельзя найти оснований для такой характеристики его деятельности. Но на основании статьи «Из прошлого» исследователями был разработан тезис об изменении правительственной политики в отношении Церкви в самом начале царствования императора Александра I, повлиявший на последующую историографию6. Критический настрой в оценке церковно-государственных отношений оказался воспринятым в качестве методологического подхода к истории Церкви синодального периода, что, впрочем, объяснимо: исследователи, работавшие в это время, зачастую были активными участниками общественного движения.

Этот подход оказался в полной мере реализован И. К. Смоличем в его «Истории Русской Церкви 1700–1917 гг.», обобщившей дореволюционные исследования синодального периода. Капитальный характер данного труда стал важным фактором превращения общественно-политических настроений в научно-методологическую концепцию, которой стали руководствоваться исследователи конца XX — начала XXI вв.

В большей части работ, посвященных церковной истории XVIII–ΧΙΧ вв., стало постулироваться полное подчинение Церкви государству со времен Петра I, а обер-про-куратура оценивалась как главный инструмент управления Церковью. Однако работа с источниками, отражавшими реальную церковную жизнь и деятельность, в первую очередь, работу системы церковного управления, заставляла более критично относиться к вроде бы уже устоявшейся концепции. Уже Грегори Фриз, который едва ли не первым тщательно прорабатывал материалы синодальных архивных фондов, пришел к выводу о необходимости радикального пересмотра существующих подходов к изучению синодального периода7.

Обращаясь к современной российской историографии, можно сделать следующее наблюдение: чем большее внимания исследователь уделяет проблеме функционирования синодального управления, тем сложнее ему делать содержательные выводы, оставаясь в рамках концепции «огосударствления Церкви»8. В ряде работ приводятся конкретные исторические материалы, подтверждающие необходимость выработки новых подходов к изучению истории синодального периода9.

Решение таких задач невозможно без использования официальной концепции церковно-государственных отношений. Правда, в законодательстве Российской империи система отношений Церкви и государства не была четко прописана. Но в материалах делопроизводства, связанных с жизнью и деятельностью Церкви, можно найти ряд сведений, позволяющих попытаться реконструировать идеологию православного российского государства в XIX в.

В документах Синода встречаются примеры обоснованной критики позиции противников синодальной системы. Митрополит Московский Филарет (Дроздов), на отзыв которому обычно направлялись подобные материалы, не поддерживал тезис о подчинении Церкви государству. «Вам видится светское вмешательство, сдвигающее духовную власть с ее апостольской кафедры и поставляющее себя на место ее, — писал он епископу Никодиму, — правда ли это? Не оскорбляете ли вы сим Святейший Синод, так же как и Государственную власть?»10. Очевидно, что сам владыка иначе представлял себе баланс церковной и государственной администрации в Российской империи.

Богословское осмысление проблемы церковно-государственных отношений в России представлено в проповедях святителя Филарета Московского, произнесенных в разное время. Синодальный строй оценивался святителем как одно из возможных проявлений «Священного Царства»: объединяемая иерархией и таинствами, в православной стране Церковь составляет целый народ, управляемый богоустановленной государственной властью. Поэтому в таком Царстве нет места спорам о власти между Церковью и государством, вне зависимости от сложившейся церковно-политической системы11.

Как контрастирует позиция святителя Филарета на фоне настроений публицистики, по мнению которой правительство, представленное обер-прокурором, выглядит по отношению к Церкви не лучше, чем советская власть в XX в.! С точки зрения публицистов modus vivendi обер-прокуратуры и всей системы церковного управления заключался в том, чтобы всячески унижать Церковь и использовать ее в интересах правительства. Если встать на эту точку зрения, высказывания святителя Филарета являют собой пример редкостного лицемерия и сервилизма.

Однако в реальности обер-прокуроры оказываются вовсе не такими служителями темных сил, какими их рисовали публицисты. А. Ю. Полунов отметил деятельность в XIX в. ряда обер-прокуроров, названных им «благочестивыми», которые

Обер-прокурор Св. Синода А. П. Ахматов

в силу своих личных воззрений «были близки к Церкви в основах своего мировоззрения», выступали против всех посягательств светской бюрократии на права Церкви, пытавшихся в своих начинаниях выйти за рамки функций государственного контроля над Церковью12. В официальной документации, связанной с деятельностью этих «благочестивых» обер-прокуроров, мы можем встретить характеристику церковно-государственных отношений, близкую к мыслям святителя Филарета.

Наиболее ярко эта характеристика представлена в документах, связанных с подготовкой бюджетной реформы 1862 г. В ходе этой реформы предполагалось подчинить церковные финансы действию общих правил государственного финансового контроля. Помимо этого, вставал вопрос о церковном или государственном происхождении некоторых капиталов, находившихся в распоряжении Св. Синода13. Отстаивая финансовую самостоятель ность Церкви, обер-прокуроры А. П. Толстой и А. П. Ахматов в целом ряде записок и докладов, предназначенных для служебного, секретного использования обращали внимание на особый статус Церкви в Российской империи14.

Во-первых, отрицалась порабощенность Церкви государством со времени Петра I. Cуществование такого тезиса связывалось с происками «недоброжелателей Церкви», в первую очередь, раскольников15. Постулировалось, что Церковь занимает в государстве «исключительное положение», обладает свободой, защищенной законодательно, что именно эта свобода и позволяет ей действовать на благо христиан, отмечалось, что «Церковь нигде и никогда не была поставлена наряду с министерствами и прочими гражданскими административными управлениями»16.

Залогом этой свободы Церкви назывались сакральность царской власти и непод-чиненность Синода никаким государственным структурам: «Россия есть единственное государство в Европе, в котором и правительство, и народ вполне признают, что “несть власти, аще не от Бога”. Государь всю законность свою получает от церковного помазания, из чего вытекает, что положение Церкви и отношение ее к самодержавной власти несходно с положением церквей в государствах католических и протестантских <…> Самое то, что контролю и государственному совету внутреннее церковное управление оставалось неподчиненным, показывало самостоятельность церкви и возвышало ее в глазах народа, и сам царь-помазанник являлся как бы естественным природным защитником церкви»17.

Обер-прокурор Св. Синода А. П. Толстой

Во-вторых, в этих записках всячески подчеркивалось самостоятельное и высокое значение Св. Синода. Синод, с точки зрения обер-прокурора — это соборная духовная власть, которую невозможно «ставить в одной категории с министерствами и главными управлениями». Подчеркивалось, что Синод «всегда во всех своих действиях давал отчет единой Державной власти», т. е. только царю18.

В-третьих, единство Церкви и государства, по мнению авторов записок, является одним из главных устоев российской государственности: «Тогда как на Западе, после долгих усилий, светская верховная власть успела в отношении к себе низвести Церковь … на степень политического установления, у нас, напротив, Православная Церковь, коей судьба неразрывно связана с жизнью, славой и могуществом православной России, не преставала быть твердой опорой Престола, соединяя воедино государя и подданных силою Божественного учения и действием православного благочестия»19. Обер-прокурор считал, что «самая мысль о подчинении Духовного ведомства светскому контролю может … внести неискренность в будущие отношения Церкви с Правительством и заменить официальною холодною зависимостью то живое нравственное единение, в котором духовная часть пребывала у нас всегда с гражданскою»20.

В этих записках обер-прокурор Синода выступает в качестве проповедника свободы Церкви, защитника ее исключительного самостоятельного положения, а никак не жандармом и тюремщиком, жестко пресекающим любое проявление самостоятельности. Но даже изложенные в официальных документах эти мысли оставались бы частным мнением благочестивого чиновника, если бы они не возымели действия. Именно благодаря этой аргументации церковные средства были исключены из общегосударственной финансовой системы. Тем самым получается, что обер-прокурор действительно сформулировал официальную позицию самодержавной власти. Этой позиции не могли противоречить законодательные акты, которыми была оформлена бюджетная реформа, как, впрочем, и другие правовые и административные нормы Российской империи.

Такая позиция была присуща не только «благочестивым» А. П. Ахматову и А. П. Толстому. Граф Н. А. Протасов, которому традиционно отводится роль создателя системы подчинения церковного управления бюрократии, за десять лет до Толстого в докладе императору Николаю I так характеризовал начала, «на коих основано правление нашей Церкви»: «только в священной особе помазанника Божия (церковное управление. — авт.) сливается с правлением государственным, но никогда и по духу наших законов не зависело от гражданского правительства, всегда сосредотачиваясь в Синоде, как особом высшем духовно-правительственном учреждении. Без сей самостоятельности Синод утратил бы все свое достоинство в глазах духовенства и народа, и после того уже не мог бы служить опорою государственной власти»21. И тогда, как и в 1862 году, аргументы обер-прокурора сыграли решающую роль, а, значит, выражали официальную позицию22.

Храм в здании Св. Синода

Показателем реальной самостоятельности Церкви может служить проблема соблюдения государством норм канонического права. Приведем примеры лишь из одной, впрочем, достаточно болезненной сферы пересечения церковных и государственных интересов — брачного права. Как известно, брачные нормы Церкви зачастую противоречат принципам, которыми в вопросах семьи может руководствоваться государство.

В 1810 г. М. М. Сперанским был подготовлен проект брачного законодательства, в котором вопрос о разводе супругов фактически решался без участия Церкви, вопреки издревле существовавшему порядку, согласно которому заключение и расторжение брака было церковной прерогативой. Проект уже вносился в Государственный Совет без согласования со Святейшим Синодом. Тогдашний митрополит Санкт-Петербургский Амвросий (Подобедов) не предложил обсудить проект в Синоде, сочтя его не принципиальным. И только обер-прокурор князь А. Н. Голицын настоял на том, чтобы был предварительный отзыв Святейшего Синода. «Какая же в том надобность?», — возражали Голицыну. «А вот какая, — отвечал Голицын, — положим, что этот закон утвердится Государственным Советом, но впоследствии, дойдя до Святейшего Синода, может случиться в оном какое-нибудь неожиданное сопротивление. Но если бы Синод вздумал протестовать против составленных Вами правил, найдя в утвержденных Вами пунктах какое-нибудь прямое несогласие с Церковью, то, признайтесь, что во всяком случае это будет очень неприятное для Вас событие. И возьмете ли Вы на себя всю ответственность за могущее произойти от того последствия»23.

Из слов Голицына можно вывести следующие тезисы:

• 1.    Государственное законодательство не может противоречить канонам Православной Церкви;

• 2.    Вопрос о соответствии законодательства канонам — исключительная компетенция Церкви, представляемой Синодом;

• 3.    Следовательно, без согласия Синода не может быть принято постановление, затрагивающее канонические вопросы, как бы этого не хотелось правительству.

Судя по тому, что дело было незамедлительно направлено на рассмотрение Синода и проект после отрицательного заключения Синода был отвергнут, эти тезисы выражали официально признанные принципы церковно-государственных отношений24.

Это не означало, что эти принципы на практике не нарушались. В 1865 г. по инициативе министра внутренних дел П. А. Валуева в правительстве обсуждался вопрос об отмене обязательства родителей крестить и воспитывать в православии детей от смешанных браков в Прибалтике. Эта инициатива натолкнулась на сопротивление обер-прокурора А. П. Ахматова. И вновь главным аргументом обер-прокурора стало нарушение в таком случае церковных норм, недопустимое для императора, названного Ахматовым «первым сыном и главным покровителем Православной Церкви»25.

Противостать обер-прокурору в этом случае оказался способен только сам носитель верховной власти. Но и здесь аргументом императора смогло стать только требование выполнить «мою волю»26. Воля монарха была выполнена, но не Синодом и не обер-прокурором, который подал в отставку, навсегда потеряв при этом расположение Александра II. Само же распоряжение по этому вопросу не было опубликовано и не вошло в Полное собрание законов.

Интересно, что при обсуждении вопроса в совещании участвовал протопресвитер дворцового духовенства Василий Бажанов. В начале заседания он высказывался против, но, как написал в дневнике П. А. Валуев, «по мере того как Государь продолжал высказываться в другом смысле оппозиция… Бажанова исчезала. Ахматов один напрягал все усилия»27.

Итак, приведенные сюжеты показывают, что в Российской империи действовала определенная официальная идеология церковно-государственных отношений. Эта идеология не только отводила православию место государственной религии, но и признавала самостоятельность и свободу Церкви. Основные положения этой идеологии коррелировали с православным богословским и каноническим обоснованием церковно-государственных отношений. Эта идеология могла вступать и зачастую вступала в противоречие с государственными интересами. Исход этих противоречий мог быть разным. Государственные интересы могли быть принесены в жертву церковным, но и Церковь могла быть использована как орудие государственной политики.

Главным апологетом этой идеологии приходилось выступать обер-прокурору Святейшего Синода, как государственному служащему, ответственному за дела Православной Церкви, независимо от его личных взглядов. Реконструкция этой идеологии и выработка подходов к оценке роли и значения обер-прокуратуры, как и всей синодальной системы, могут стать важным направлением дальнейших исследований синодального периода истории Русской Церкви.