Образ буддийского божества в эпосе "Галвын улгэр" ("Сказание о Кальпе")

Эпическое произведение «Галвын улгэр», записанное от непрофессионального улигершина в конце XX в., представляет собой произведение монгольской эпической традиции, в котором представлен пантеон шаманских божеств, в известной степени трансформированный буддийским влиянием, что является характерным для монгольской устной эпической традиции, которая испытала заметное воздействие в результате распространения буддийского учения на территории Монголии.

«Сказание о кальпе», несомненно, представляет интересный материал для исследования темы буддийского влияния на монгольские эпические тексты. Особенность этого улигера состоит в том, что он, будучи записанным от человека, принадлежавшего племени хорчинов, представляет собой восточномонгольскую сказительскую традицию, которая, обнаруживая достаточно выразительные параллели не только с монгольской версией Гэсэриады, но и с различными вариантами бурятского эпоса о Гэсэре, является при этом уникальным произведением фольклора Внутренней Монголии.

Б. Я. Владимирцов предполагает, что эпопеи такого рода наряду с тем, что сохраняют отголоски старой шаманской и, возможно, общемонгольской мифологии, все же демонстрируют падение шаманского духа вместе с исчезновением персонажей шаманского пантеона, который стал постепенно заменяться духами и святыми ламаизма, в том числе самим Буддой [2, с. 42]. В эпосе «Галвын улгэр» обнаруживается достаточное количество буддийских понятий, но особый интерес вызывает персонаж, представляющий собой верховное буддийское божество Шагжамуни (одно из имен Будды).

Бытует мнение о том, что монгольские эпические произведения более подвержены буддийскому влиянию, нежели бурятские устные сочинения, которые сохраняют архаичный мифологический материал. Отметим, что данный персонаж присутствует в небесном пантеоне божеств не только в эпосе «Галвын улгэр», но и в бурятских тэнгристских текстах, взятых нами для сравнительного анализа. Исследуя роль и статус Шагжамуни в «Галвын улгэр», рассмотрим в сравнительном аспекте эпосы «Абай Гэсэр-хубун» Маншута Имегенова (эхирит-булагатский вариант), считающийся самым архаичным, унгинский сказительский вариант П. Петрова «Абай Гэсэр», а также монгольский эпос «Гэсэр — искоренитель десяти зол в десяти странах света». Во всех названных эпических произведениях встречается разное написание имени верховного буддийского божества. В «Галвын улгэр» это Шагжамуни, в унгинской Гэсэриаде Будда представлен персонажем Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан, а в монгольском эпосе — Шигемуни.

Слово «кальпа» в название эпоса вынесено не случайно, потому что хозяином настоящей кальпы в эпосе «Галвын улгэр» предстает Шагжамуни, как один из основных персонажей. Во вступительной части «Сказания о кальпе» упоминаются только три кальпы: минувшая первая (когда состоялось собрание богов и назначение Шагжамуни владыкой третьей кальпы), заканчивающаяся вторая (во время которой Шагжамуни предавался медитации, забыв о своей миссии) и наступающая третья, в которой происходит действие произведения. Согласно буддийской редакции текста хорчинского эпоса, главное буддийское божество, будучи владыкой кальпы, следит за равновесием в мире живых существ. Шагжамуни не раз приходит на подмогу тэнгриям, спустившимся на землю с целью спасения людей по велению Хана Хурмасты, и именно он выступает действующим лицом в мотиве дарения солнца: «Шагжамуни же дарит людям, пребывавшим доселе в кромешной темноте, солнце» [6, с. 15]. Функция главного божества в мифологических представлениях разных народов часто связана с мотивом дарения света/солнца. Мотив дарения в эпосе «Галвын улгэр» придает Шагжамуни, на наш взгляд, образ величавого и щедрого божества, что, несомненно, достаточно красноречиво показывает степень влияния буддийской традиции на устный эпический текст.

Как уже было отмечено, буддийская обработка эпоса «Сказание о каль-пе» происходит в первую очередь на уровне пантеона небожителей, причем это не просто появление вставного религиозного образа буддийского гения Шагжамуни, но и подмена ключевых персонажей, принадлежащих шаманской мифологической традиции, этим божеством. Замене подвергаются не только исконные образы божеств, которые упоминаются еще и во многих шаманских обрядах, но и Хан Хурмаста, который был привнесен в эпиче- ские произведения монголов намного ранее. Этот персонаж считается наследием раннего уйгурского, не тибетского, буддизма, оставившего свой след в монгольской устной культуре задолго до появления Шагжамуни. М. П. Хомонов пишет, что в монгольской Гэсэриаде индийское божество Шигемуни (Сакьямуни) играет достаточно активную роль [5, с. 51].

При более подробном рассмотрении функционирования в тексте персонажа, который занимает особое место среди тэнгристских божеств в «Сказании о кальпе», обнаруживаем подтверждение высказанных выше предположений. Шагжамуни в функции божества-покровителя может подменить Хана Хурмасту — одного из покровителей героя-богатыря в более ранних эпических текстах. Так, например, в «Галвын улгэр» описывается сцена оказания помощи Шагжамуни герою улигера — Хар-батору во время его схватки с могущественной дочерью владыки мангусов — Галвин Сеерий, где божество нисходит с грозового неба: «Хозяин кальпы Шагжамуни в желтой накидке жанча, в левой руке держа чашу бавар, в правой сжимая ваджру (очир)» — Галвын эзэн Шагжамуни шар жанчаа нөмрөөд, зүүн гартаа бавар аягаа бариад, баруун гартаа очироо зангаад ирэв гэнэ [6, с. 32]. Согласно утверждению Б. В. Путилова, который выделяет три группы мотивов относительно их динамичности [4, с. 190], в этом эпизоде присутствует статичный мотив-описание, включающий в себя подробное описание буддийских атрибутов, которые придают Шагжамуни торжественно-величавый вид. Данный мотив описания буддийского божества, патетически появившегося перед героем со всеми религиозными атрибутами, перекликается с подробным описанием одежды богатырей-героев бурятского эпоса, в которую они облачаются перед походом. Примечательно, что вставка в текст эпоса персонажа Шагжамуни вместе со всеми его буддийскими атрибутами подчиняется правилам художественного построения бурятского эпоса. С такой же торжественностью описывается ритуал снаряжения богатыря, до мелочей перечисляются все атрибуты его пышного убранства.

Одним из основных в героическом эпосе монгольских народов является мотив покровительства. Поэтому следует указать, что Шагжамуни, будучи привнесенным эпическим персонажем, в разных текстах эпосов в мотиве покровительства заменяет собой другое божество, чаще представляющее добуддийскую мифологическую традицию. Так, в эхирит-булагатском, самом архаичном, варианте эпоса о Гэсэре герою помогают творец-создатель Гэсэра Заян Саган, пятьдесят пять западных тэнгриев, а также тысяча светлых бурханов, именно они спускают для героя необходимые атрибуты, коня и оружие.

В унгинской версии Гэсэриады покровительствующим Гэсэру персонажем выступает Манзан Гурмэ, прародительница тэнгриев. По мнению многих эпосоведов, бурятский эпос был создан в эпоху родового строя и разложения матриархата. Поэтому высшая власть и право решать спорные вопросы, а также советовать и осуждать принадлежит в «Абай Гэсэр» Ман-зан Гурмэ бабушке. Этим объясняется активность этого персонажа в эпическом действии.

В монгольской Гэсэриаде покровителем Гэсэра выступают тридцать три тэнгрия в лице Хормусты, который, как и тысяча светлых бурханов в эхирит-булагатской версии, берет на себя роль покровителя героя. Замена покровительствующего главному герою персонажа на буддийское верховное божество с сохранением самого действия представляет собой новый замещающий вставной мотив, который наблюдается в рассматриваемом нами «Галвын улгэр» и монгольском варианте эпоса о Гэсэре. Возможно, согласно теории В. Я. Проппа об инвариантности мотива [3, с. 32–33], здесь происходит замещение действующего лица в структуре мотива, в результате которого возникает вариант мотива, т. е. конкретное его воплощение в тексте. При этом, конечно, меняется и семантическая линия мотива. На основе сравнения «Галвын улгэр» с эхирит-булагатским эпосом «Абай Гэсэр-хубун» буддийское божество Шагжамуни в одном из эпизодов явно заменяет собой Заян Сагана. При рассмотрении хорчинского эпоса и унгинского варианта Гэсэриады заметим, что Шагжамуни в «Галвын улгэр» выполняет функции персонажа Манзан Гурмэ, которая в унгинском эпосе является не просто покровителем Гэсэра, но и активным действующим лицом. Также в функции покровителя героя-богатыря в ряде эпизодов наблюдается замена Хормусты. Причем подобная замена исконного действующего лица на буддийское божество выполняется в «Галвын улгэр» не механически, как об этом говорил Б. Я. Владимирцов [2, с. 42] по отношению к монгольским эпопеям, а очень искусно, максимально приближая вставной элемент к исконной художественной форме эпоса.

Мотив явления покровителя и оказание им помощи является, по всей видимости, мотивом, дополняющим мотив покровительства. Он встречается в эпизоде, где Шагжамуни спускается с неба, чтобы помочь Хар-Батору победить одного из мангусов, и делает внушение герою обращаться к нему в трудные минуты. Сходный эпизод прослеживается в «Галвын улгэр» и эхи-рит-булагатском варианте бурятского эпоса «Абай Гэсэр-хубун». В одной из сцен хорчинского эпоса Шагжамуни умиротворяет мангусову воительницу, пригрозив ей громами небесными, а герою говорит: « Я твой покровитель, буду смотреть за тобой, пока ты находишься на земле. Впредь в случае опасности взывай ко мне с молитвой ом мани бадмэ хум » — Би чамайг хаа яваа газар чинь харж дагадаг багш чинь юм. Аюул тулсан цагтаа Шагжа-муни багш минь, ом мани бадмэ хум гэж нэг дуудвал би ирж туслана гэж [6, с. 32]. В этом эпизоде примечательно не только появление буддийской мантры, которая является вспомогательным элементом, чтобы вызвать помощь покровителя, но и полная замена исконного персонажа буддийским. Это мы можем наблюдать, приведя для сравнения схожий по содержанию мотив из эпоса «Абай Гэсэр-хубун».

Прообразом Шагжамуни в эхирит-булагатском эпосе выступает мифологический персонаж Заян Саган, он же Старец Зарлиг, который выступает творцом-покровителем главного героя в прологе эпоса «Абай Гэсэр-хубун». Отметим, что Заян Саган в эхирит-булагатской мифологии считается главой пятидесяти пяти тэнгриев и упоминается в одном ряду с верховными божествами во многих шаманских обрядах. Этот персонаж в тексте эпического произведения имеет воплощение в лице Светлого старца Зарлига, которого Гэсэр встречает по пути к нареченной ему Гагурай Ногон — дочери восточного божества Галта Улана с целью сватовства. Старец Зарлиг дает Гэсэру ценный совет видоизменить себя и коня, чтобы быстрее достигнуть цели. Но перед превращением старик открывает герою свою истинную сущность и предстает перед ним «сотворившим его творцом», а также наказывает призывать его в трудные моменты [1, с. 93–94]. Сцена явления творца-покровителя практически не изменяется, при этом, так же как и в «Галвын улгэр», в рассматриваемом мотиве явления творца-покровителя происходит подмена действующего лица с сохранением его функции в тексте, только теперь действующее лицо представляет буддийское верховное божество, оказывающее помощь герою в его высокой миссии спасения людей. Естественно, также меняется семантическая направленность произведения.

Говоря о механической замене в монгольском эпосе, шаманистских понятий и персонажей буддийскими, в эпосе «Галвын улгэр» следует обратить внимание на контаминацию буддийских и шаманских понятий. С этой точки зрения наиболее интересным представляется эпизод, в котором Шагжамуни дает совет Хар-батору, как победить одного из главных мангусовых богатырей. По указанию божественного учителя герой побеждает своего противника Суунаг Цаган тэнгрия, родившегося в образе мангуса: «У Суунаг Ца-ган тэнгрия в двух огненных змеях, переброшенных через левое и правое плечи, светились шесть букв священной буддийской мантры как знак умиротворения» — Суунаг Цагаан баруун зүүн хоёр мөрөн дээгүүрээ хоёр гал могой давуулаад, тэр хоёрооос нь маанийн зургаан үсэг гэрэлтэж байх юм гэнэ [6, с. 40]. Данное описание мангуса — противника Хар-батора отличается ярко выраженной буддийской направленностью. Четко наблюдается контаминация в атрибутах: в описании буддийские письмена, в данном случае мантры, написаны (и светятся) на двух огненных змеях. Как известно, письмена в буддийской традиции обычно пишутся на полотнах, а тут вызывают удивление именно надписи на змеях, являющихся, скорее всего, символами добуддийской традиции.

Буддийское божество Шагжамуни, будучи вставным, не исконным персонажем в текстах монгольских эпосов, чему имеется немало доказательств, также представляет особый интерес в плане взаимодействия с Хормустой, получившим статус верховного небожителя.

В «Галвын улгэр» Шагжамуни, будучи владыкой кальпы (галвын эзэн), следит за тем, что происходит в мире живых существ. Заметив однажды, что мангусово племя начинает губить людей, Шагжамуни спешит доложить об этом Хану Хурмасту, который уверяет его в том, что «баторы, рожденные им на земле», должны в предназначенный срок искоренить всех мангусов, а небесное воинство должно добить их стрелами-молниями. Этот эпизод примечателен тем, что показывает приоритет главы тэнгриев Хана Хурмасты перед Шагжамуни, причем последний исполняет роль не власть имеющего, а следящего божества. Отметим, что в прологах письменных версий Гэсэри-ады, например заинской, ситуация рисуется иная: Хормуста приходит на поклон Шагжамуни и получает от него наказ спустить одного из сыновей на землю для защиты человеческого рода. В монгольской версии Гэсэриады Шигемуни номинально обозначен в прологе для того, чтобы оставить Хор-мусте наказ спустить через определенное время (500 лет) на землю одного из своих сыновей для установления там мира и спокойствия. Хормуста вспоминает об этом только спустя 700 лет, когда его дворец дает трещину по неизвестной причине.

Как выясняется благодаря сходной ситуации в унгинской Гэсэриаде, необходимость спасения людского рода происходит в силу наступления тех самых смутных времен, которые предсказал Будда перед уходом в нирвану. В сказительском варианте П. Петрова «Абай Гэсэр» Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан, по словам А. И. Уланова, есть не кто иной, как Шэгэмуни. Это слово стало парным к Шутэгтэ (слово «шутэхэ» означает «поклоняться»). Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан в действии эпического произведения выступает в качестве второстепенного бездеятельного существа [1, с. 6]. Более активную позицию по отношению к статичному буддийскому божеству Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхану занимает бабушка Манзан Гурмэ, покровительница Гэсэра. Именно она чаще всего помогает Гэсэру в сложных ситуациях, прочитывая решения в своей желтой материнской книге.

Манзан Гурмэ в иерархии богов как их прародительница сохранилась не только в небесном прологе, она является покровительницей Гэсэра, ведущим персонажем в развитии эпического сюжета. Тогда как Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан предстает статичным божеством, появившимся в улигерном повествовании благодаря позднему влиянию буддизма. Стоит отметить, что бабушка Манзан Гурмэ в небесном прологе упоминается выше Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана, но позиция ее в эпическом действии меняется, и в призываниях она занимает позицию ниже по отношению к буддийскому божеству. Вероятнее всего, здесь сказалась ламаистская обработка текста, в результате которой буддийский Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан искусственно поднимается выше Манзан Гурмэ, одного из самых древних мифологических персонажей.

Первое упоминание Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана встречается в прологе при перечислении ряда персонажей, которые есть у западных тэнгриев. Затем буддийское верховное божество и Хормуста встречаются в качестве двух действующих персонажей в начале эпического сюжета, причем их появление имплицитно связано с рождением Гэсэра: Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан сидит на троне и к нему заходит Хирмас со словами о промоченной обуви. Эта картина рисуется в эпосе с позиции Наран Гохон, земной матери Гэсэра, которая пошла по следам и подсмотрела встречу Хана Хирмаса и Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана. После этого происходит чудесное появление на свет сестер Гэсэра и его самого. Хотя роль Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана в этой сцене все же эпизодического плана, буддийское божество выступает в бурятской Гэсэриаде в качестве действующего персонажа. Поэтому эпизод с его участием, который нами рассматривается, является в известной мере показательным для определения степени буддийского влияния на устную эпическую традицию бурят.

Как выясняется в результате рассмотрения пантеона божеств в эпосе «Галвын улгэр», тэнгрии буддийского происхождения играют достаточно значительную роль в самом эпическом действии. При этом сравнительное рассмотрение эпосов помогает обнаружить традиционные мотивы, сопоставление которых позволяет вывести не только их взаимозаменяемость, последовательную частичную трансформацию под влиянием буддийской редакции, но и полное исчезновение этих мотивов в пределах рассматриваемого материала. Так, нами выделены мотив покровительства главному герою, мотив уничтожения людей, мотив вмешательства божества буддийского происхождения в жизнь земных людей.

Нами выявлены роль и статус привнесенного буддийского божества Шагжамуни и его место в эпическом действии эпоса «Галвын улгэр», что явилось результатом рассмотрения этого эпического произведения в сравнении с подобными по содержанию бурятскими и монгольскими эпопеями. Так, установлено, что в самом архаичном из рассматриваемых нами эпосов, в эхирит-булагатском варианте Гэсэриады «Абай Гэсэр-хубун», роль верховного божества принадлежит прародителю тэнгриев Эсэгэ Малану. Именно его имя звучит на месте главного из божеств в небесном прологе в сказительском варианте Маншута Имегенова. Кроме этого, в подтверждение высокого статуса этого небожителя следует сказать, что Эсэгэ Малан как прародитель тэнгриев упоминается в разного рода шаманских обрядах. В лице тысячи светлых бурханов это божество покровительствует Гэсэру в мире людей. Следующим по времени возникновения является сказительский вариант унгинского улигершина Пеохона Петрова «Абай Гэсэр», в котором место Эсэгэ Малана как покровителя героя-богатыря в унгинской версии эпоса «Абай Гэсэр» занимает Манзан Гурмэ, помогающая Гэсэру на протяжении всего эпического действия. В монгольской же версии Гэсэриады основным покровителем героя-богатыря выступает Хормуста, который исполняет волю Шигемуни и отправляет на землю своего среднего сына. И, наконец, в рассматриваемом нами хорчинском эпосе «Галвын улгэр» не только покровителем, но и создателем главного героя Хар-Батора выступает не кто иной как буддийское верховное божество Шагжамуни. Он следит за героем и помогает ему победить особо могущественных мангусов.