Образ иуды в произведениях Леонида Андреева и Алексея Ремизова: общее и различное

В XX столетии литературный процесс в России претерпел существенные изменения, ввиду чего некоторые исследователи классифицировали писателей по принадлежности к двум группам, связанным с вероисповеданием: православные авторы и авторы-еретики [5; 61]. Ни те, ни другие не скрывали своего отношения к религии и выражали его в своих произведениях.

Леонид Андреев и Алексей Ремизов относятся, без сомнения, к «еретикам», поскольку их «ожесточенное черновидение» (это понятие впервые было употреблено Ильиным по отношению ко второму, но в полной мере касается их обоих) способствовала появлению новой трактовки образа Иуды Искариота, великого предателя. Они первыми из многих по-другому взглянули на печально известного ученика Христа, отказавшись от традиционной трактовки. Иуда в их произведениях – не хладнокровный предатель, продавший своего учителя за тридцать сребреников, а жертва искреннего чувства.

Эта тема остаётся актуальной и по сей день, хотя впервые на неё обратили внимание в середине прошлого века. Библейские образы – вечные, и особенности их трактовки вызывают интерес у многих литературоведов: так, из работ начала текущего столетия можно выделить исследование Г.Н. Шаповал «Образы зла в художественной культуре» (особое внимание уделяется образу Иуды в повести Андреева), работу Е.В. Корнеевой «Мотивы художественной прозы и драматургии Леонида Андреева», диссертацию Е.М. Обатниной «А.М. Ремизов: личность, творчество, художественный опыт» (затрагивается в том числе и поэма «Иуда»).

Леонид Андреев и Алексей Ремизов – нетипичные писатели, решившие взглянуть на библейские образы под другим углом. В литературе нынешнего столетия тоже появляются авторы, которые возвращаются к вечным образам и стремятся истолковать их по-своему. Библейская тема в литературе вряд ли утратит актуальность, и Андреев и Ремизов – лишь первые из многих.

Каким же эти писатели изображают Иуду? Имеет смысл выделить общие черты и различия.

Для начала нужно обратить внимание на портрет Иуды. Леонид Андреев не скупится на краски, и именно ему принадлежит первая портретная характеристика Искариота: «Он был худощав, хорошего роста, <...>, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно-жидкий и неприятный для слуха... Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу... Двоилось так же и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая...» [1; 12] .

Что касается поэмы «Иуда» Алексея Ремизова, в ней нет ни единого описания Иуды Искариота, не считая одного броского эпитета - «понуросгорбленный» [6; 120] . Однако следует заметить, что данная характеристика указывает скорее на предпочитаемую линию поведения Иуды, чем на его внешность: он старается быть незаметным, слиться с ландшафтом, казаться ниже. Подобострастие? Едва ли. Скорее скрытность и нежелание обнажать душу перед другими апостолами.

Отношение Христа к Иуде – ещё один момент, на котором следует акцентировать внимание. Так, в интерпретации Андреева Иисус – личность неприятная; он относится к своему ученику с явной несправедливостью: «И что бы он ни говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем другое, <…>, казалось, однако, что он всегда говорит против Иуды. И для всех он был нежным и прекрасным цветком, благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы - как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше, чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков» [1; 17].

Это достаточно легко обосновать: Андреев не скрывал своего неприязненного отношения к христианству и к Иисусу, поэтому изобразил его персонажем неприятным, отталкивающим. Так, в диалоге с Максимом Горьким Андреев прямо заявляет: «Я не люблю Христа и христианство, оптимизм – противная, насквозь фальшивая выдумка…» [3; 73].

Задумывая «Иуду…», Андреев ставит перед собой вполне конкретную цель: он хочет посмеяться над христианством, унизить Христа и апостолов, низвергнуть Иисуса и приравнять его к людям. Впрочем, сам Андреев всегда считал его человеком – довольно слабым и наивным, не способным ни изменить мир, ни повести за собой толпу. Поэтому Иуда в руках писателя становится своеобразным инструментом попрания веры. Он был Андрееву симпатичен, и не случайно в письме к Максиму Горькому он делился: «Он, брат, умный и дерзкий человек, Иуда» [3; 74].

В поэме Ремизова не сообщается напрямую, как относится Иисус к своему ученику, поэтому остаётся лишь догадываться, однако можно предположить, что он, вероятно, не обращал на Иуду внимания: «…всех ближе к Первому, // для Первого толпой затёртый...» [6; 121] - отдавая предпочтение другим апостолам. Иуда же до определённого момента предпочитал мириться с этим, «таясь, как самый верный» [6; 121].

Не менее важно и то, что движет Иудой в момент предательства – и Андреев, и Ремизов удивительно единодушны во мнениях, считая основным мотивом любовь. Действительно ли Иуда любит своего учителя или лишь притворяется, пытаясь приблизиться к нему и задеть больнее?

Леонид Андреев обходится без намёков и упоминаний – его герой прямолинеен, и конкретный эпизод говорит больше, чем весь текст. До определённого момента Иуда Андреева не бывает серьёзен – он бесконечно язвит и шутит, рассказывает бесчисленное множество историй о хороших и не плохих людях. Это продолжается, пока Пётр Симонов не спрашивает: «Но ты его любишь? Ты как будто никого не любишь, Иуда» [1; 20], - имея в виду Иисуса.

Как реагирует на это Иуда? Он мгновенно преобразуется, и с какой-то «странною злобой» бросает «отрывисто и резко»: «Люблю». После этого он замыкается и два дня избегает Петра. В этот момент Иуда впервые признаёт свою любовь к Иисусу - и, более того, делится ею с другими. Вскоре он начинает задавать вопросы, которые делают его чувства ещё более очевидными: «Почему он не любит меня? Почему он любит тех? Разве я не красивее, не лучше, не сильнее их? Разве не я спас ему жизнь, пока те бежали, согнувшись, как трусливые собаки? <…> Почему он не с Иудой, а с теми, кто его не любит? Иоанн принес ему ящерицу - я принес бы ему ядовитую змею. Петр бросал камни - я гору бы повернул для него! <^> Я дал бы ему Иуду, смелого, прекрасного Иуду! А теперь он погибнет, и вместе с ним погибнет и Иуда» [1; 23].

То же самое и с Иудой, созданным Алексеем Ремизовым - к предательству его приводит именно любовь: «С горящим взором ожиданья, // как к сыну мать, // алканье к звону, // к Христу подходит // Иуда верный. // И, припадая к устам любимым, // любви устами // путь открывает // к победе горней...» [6; 124].

Таким образом, двух предателей, созданных авторами-«еретиками», различает лишь наличие портретной характеристики в первом случае и отсутствие таковой во втором - в остальном же эти образы объединяет множество схожих характерных черт, среди которых и мотив предательства Иуды, и отношение к нему Иисуса.