Образ спецслужб Российской империи в общественном сознании в период Первой мировой войны (1914 - 1917)

Мурманский институт экономики Санкт-Петербургской академии управления и экономики

Статья посвящена изучению эволюции общественных взглядов на службу военной контрразведки России в период ее участия в мировой войне. В ходе исследования выявлены основные этапы развития отношения граждан Российской империи к органам по борьбе со шпионажем, проанализирована взаимосвязь между процессом реформирования контрразведывательных структур и трансформацией их образа в массовом сознании. Сделаны выводы об уровне общественной поддержки контршпионских мероприятий в 1914 – 1917 годах.

История отечественных органов государственной безопасности в последние годы завоевывает все большую популярность среди исследователей. По словам одного из наиболее авторитетных специалистов в данной области А.А.Здановича, это объясняется необходимостью переосмысления места и роли спецслужб в жизни общества и государства. Тем не менее, основная масса работ соответствующей тематики в большей степени посвящена исследованию спецслужб как замкнутых и дистанцированных от общества социально-политических конструктов. Особенно это актуально для истории органов внутренней безопасности России, важнейшим из которых является служба контрразведки (контршпионажа, военного контроля).

С технической точки зрения основная деятельность этого учреждения заключается в получении и классификации сведений о лицах, подозреваемых в шпионаже, производстве расследований и осуществлении обысков и арестов уличенных иностранных агентов. При этом в своей работе контрразведчики получают информацию о действиях вражеской агентуры не только из донесений тайных агентов и сотрудников смежных ведомств, но и от частных лиц, что выводит на первый план взаимодействие военного контроля с широкими слоями общественности. Иными словами, как писал один из основоположников российской контрразведки генерал Н.С.Батюшин, объектом ее работы должны являться все сферы "материальной и духовной деятельности народов"1.

Вместе с тем, отношения между отечественными спецслужбами и российским обществом во все времена характеризовались опре- деленной напряженностью, а порой даже конфликтностью. Связано это с тем, что органы государственной безопасности в своей работе вынуждены прибегать к использованию "тайных, негласных методов и средств для решения законодательно закрепленных задач". Как следствие, основная масса граждан страны находится в неведении относительно сущности работы спецслужб, что естественным образом порождает появление разнообразных слухов и сплетен, закрепляемых в массовом сознаний в форме стереотипов.

Мировая практика показывает, что подобные стереотипы, в основном, носят весьма нелицеприятный для контрразведчиков характер, так как большинству людей от природы свойственно бояться неизвестных или непонятных им явлений, к которым относится и скрытая от глаз обывателей борьба со шпионажем. Вместе с тем, поскольку "ни один режим – от самодержавного до анархического – не может не заботиться о самосохранении", органы внутренней и внешней безопасности в любой стране мира являются неотъемлемой частью системы государственного управления вне зависимости от отношения к ним населения.

Наибольшее значение их деятельность приобретает в кризисные для общества и государства моменты истории, когда эффективность обеспечения безопасности тех или иных структур в немалой степени предопределяет саму возможность их дальнейшего существования в неизменном виде. К таким моментам традиционно относят крупномасштабные вооруженные конфликты и революционные потрясения в экономической, политической, ре- лигиозной и т.д. жизни страны. В полной мере этот тезис применим и к России.

На протяжении своей долгой истории наша страна нередко оказывалась "на перепутье", когда от выбора дальнейшего пути развития зависела будущая форма ее государственного и общественного устройства. При этом, сильнейшим стимулом к началу тотальной перестройки основополагающих институтов российской государственности традиционно выступали неудачи в войнах. Так, поражение в Крымской войне спровоцировало отмену крепостного права и последовавшие за ней Великие реформы Александра II, а одним из последствий неудачной Русско-японской войны выступила первая русская революция, повлекшая за собой издание Манифеста 17 октября и создание Государственной думы. Одним из таких поворотных событий в отечественной истории без сомнения являлась и Первая мировая война.

По признанию противников России, отечественная система противодействия иностранным спецслужбам в 1914 – 1917 годах считалась одной из лучших в Европе и опередила в своем развитии, скажем, немецкую контрразведку минимум на три года2. Несмотря на это, отношение к органам по борьбе со шпионажем внутри страны было куда более сдержанным. Контрразведку часто обвиняли в преступном бездействии, халатности, невероятной коррумпированности и даже аморальности. Постараемся выяснить причину появления таких взглядов на контршпионские ведомства и их распространение в обществе. Обратимся к фактам.

Первая мировая война стала одним из важнейших событий XX века не только для России, но и для всей Европы. Принеся немыслимые бедствия и разорение большинству европейских народов, она дала мощнейший импульс развития науке, искусству, военному делу. Аналогичное влияние она оказала и на контрразведывательные органы воюющих сторон. Российская Империя не была исключением.

В преддверии войны Россия стала одним из важнейших объектов германской разведки3, а также австрийских и японских шпионов. Противодействие им первоначально оказывало Разведочное отделение Главного штаба, а затем созданные в 1911 году и объединенные в единую систему 11 контрразведывательных отделений (КРО) в разных регионах империи от Прибалтики до Дальнего Востока4.

Вследствие того, что военной разведкой в начале прошлого века считался "сбор всякого рода сведений о вооруженных силах и укрепленных пунктах государства, а также имеющих значение географических, топографических и статистических данных о стране и путях сообщения, производимый с целью передачи их иностранной державе"5, работа этих ведомств заключалась "в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для иностранных государств, и в принятии мер для воспрепятствования разведывательной работе этих государств в России"6.

Подобная трактовка целей и задач военно-контрольной службы практически исключала возможность их вовлечения в конфликт с общественно-политическими организациями внутри страны. К тому же, противодействие антигосударственным выступлениям политической оппозиции являлось прерогативой Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) и Департамента полиции, а вовсе не контрразведки. Именно в этом историк спецслужб Л.С.Яков-лев видел главное преимущество российских контршпионских ведомств перед их зарубежными аналогами: "Удачно был выбран принцип создания самостоятельных органов контрразведки. Они создавались не в системе политического розыска, а отдельно от нее. Это создавало для контрразведки определенный положительный имидж и гарантировало ограждение от занятий несвойственными ей функциями". Благодаря этому, отношение к органам по борьбе со шпионажем в предвоенные годы было весьма позитивным, что объяснялось несколькими факторами.

Во-первых, контршпионские ведомства являлись для России сравнительно новым учреждением (первая контрразведка появилась только в 1903 году) и за относительно короткий срок существования не успели запятнать свою репутацию. Во-вторых, работа по пресечению разведывательно-диверсионной деятельности иностранных агентов считалась в целом необходимой и полезной. К примеру, полную поддержку российской общественности получили действия сибирских контрразведчиков по ликвидации японской организации "Кёрюминкай", заподозренной в связях с

Генеральным штабом Страны восходящего солнца7. В-третьих, свою роль сыграла и слабая осведомленность большинства граждан о кадровом составе КРО. Ведь начальниками всех контрразведывательных отделений были назначены бывшие жандармские офицеры8, авторитет которых в Российской империи начала XX века был низок как никогда. Следовательно, высокая степень конспирации военного контроля отчасти позволяла ему избегать конфликтов с антимонархически настроенной элитой общества. С началом мировой войны ситуация претерпела заметные изменения.

С первых же дней войны отечественные спецслужбы столкнулись с довольно высокой активностью иностранных разведчиков. К примеру, уже в конце августа 1914 года сотрудниками Департамента полиции в непосредственной близости от Архангельска был задержан подозрительный немецкий пароход, имевший на борту радиотелеграфную стан-цию.9 В том же месяце Главное управление Генштаба русской армии вскрыло шпионскую деятельность немецкого агента К.Бергхарда, работавшего под видом коммивояжера в Петрограде и Саратове. Не бездействовала и австрийская агентура: разведшколы в Вене, Кракове и Кошице форсированно готовили профессиональных шпионов для засылки на территорию России10. А в октябре 1914 года Военное министерство засекло и факты участия турецких дипломатов в ведении разведывательной деятельности и развертывании панисламистской пропаганды в разных концах страны.

Поскольку начальный этап военных действий характеризовался грандиозным всплеском патриотизма в Российской империи, это наложило отпечаток и на особенности контршпионской работы отечественных силовых структур. В частности, многие русские солдаты и офицеры, завербованные иностранными спецслужбами, после попадания на территорию России тотчас же шли с повинной в контрразведку. Так, например, поступил подпоручик 23-го Низовского пехотного полка Я.Колаковский, признавшийся в получении от немцев заданий по подрыву моста под Варшавой и убийству великого князя Николая Нико-лаевича11.

Подобные случаи в предшествующий период имели место лишь во время Отечественной войны 1812 года, также сопровождав- шейся патриотическим подъемом. Недаром война с державами Четверного союза получили название Второй Отечественной. Впрочем, несмотря на такие проявления верности присяге и долгу, случаи измены российских подданных в 1914 году также были весьма нередки. К примеру, переправкой австрийских шпионов через границу стали активно заниматься жители прифронтовой полосы, получавшие за это жалование в размере 20 рублей.

Под воздействием официальной антигерманской пропаганды подобные случаи привели к тому, что в общественном сознании наметился "перенос комплекса отрицательных эмоций ненависти и ожесточения, связанных с образом внешнего врага, на образ врага внутреннего – "внутреннего немца"12. В свою очередь, подобная экстраполяция повлекла за собой развитие шпиономании и доносительства.

Жандармский генерал А.И.Спиридович отмечал, что с первых же дней войны "как-то странно сильно стали говорить в Петербурге о шпионаже немцев", а с фронта "шли слухи, что еврейское население чуть ли не сплошь занимается шпионажем". Последнее грозило превратиться в настоящую проблему, поскольку эту точку зрения разделяли даже члены Совета министров!

Высшее военное командование также попало под влияние антисемитских настроений, посчитав, что "евреи деятельно скрывают дезертиров, способствуют побегам нижних чинов и вообще стараются ослабить мощь русской армии". А если высокообразованный офицерский корпус стал воспринимать российских евреев как пособников противника, то чего же следовало ожидать от простых солдат? Согласно докладам полицейских чиновников, к концу 1914 года в действующей армии укрепилось твердое мнение, что Генеральный штаб Германии всячески использует евреев, свободно владевших немецким языком, для ведения разведывательно-диверсионной работы на территории России "из-за склонности многих из них к преступлениям всякого рода за деньги".

В итоге, убежденность военных властей в наличии массового шпионажа со стороны евреев вынуждала сотрудников КРО тратить львиную долю своего времени на детальную разработку почти каждого доноса о фактах разведывательной деятельности иудеев. По данным С.Гольдина, на начальном этапе вой- ны евреи "фигурировали как обвиняемые или подозреваемые в 20 – 30% дел, заведенных контрразведывательными отделами 2-й, 8-й, 10-й армий"13. Даже в 1915 году в официальных документах продолжали фигурировать следующие формулировки: "Предписываю предпринять безотлагательные меры к прекращению разъездов и путешествий евреев в районе от австрийской границы до Днестра. […] Нарушителей же арестовывать".

В результате, по словам историка Н.В.Грекова, аресты подозреваемых в шпионаже проводились не в соответствии с "наличием у контрразведки компрометирующих конкретное лицо сведений, а национальной принадлежностью" этих лиц15. Это же подтверждается и данными А.В.Седунова16. Весьма существенно, что из этих фактов никто не делал секрета, вызывая довольно неоднозначную реакцию в России и за рубежом. Если представители националистических кругов, одобрявшие любую дискриминацию нерусских народов, выступали горячими сторонниками таких методов работы военного контроля, то социалисты и либералы, имевшие заметный вес, как в обществе, так и в Государственной думе, стали все больше склоняться к осуждению подобных контрразведывательных мероприятий.

На этом фоне такие отдельные успехи, как задержание австрийского шпиона Ф.С.Посовина и арест группы разведчиков, действовавших против 3-го кавалерийского корпуса, просто не замечались общественностью, предпочитавшей судить о работе контршпионских учреждений не на основе объективного анализа их агентурной деятельности, а путем соотнесения военного контроля Российской империи с образом "идеальной" контрразведки, сформировавшимся в массовом сознании в предвоенный период. Любое отступление от этого "идеала", чем и являлся, к примеру, антисемитизм в рядах контрразведчиков, воспринимался только в негативном ключе.

Наглядным примером могут послужить следующие эпизоды работы отечественной военно-контрольной службы в начале войны, описанные генералом В.Н.Клембовским: "Профессия, избранная шпионом при проживании в районе наших армий или в глубине России, определяла его способ работы. Большинство низших шпионов играли роль беженцев или дезертиров, некоторые занимались мелочной торговлей. Более крупные агенты выдавали себя за подрядчиков и коммерсантов. При штабе генерала Пфлянцера был сформирован отряд шпионов, состоявший из калек и стариков, выпрашивавших себе милостыню. Очень часто австрийцы вербовали в число шпионов 15 – 16 лет мальчиков; они терлись около штабов и обозов, подслушивали разговоры наших офицеров и солдат, рвали и портили телефонные провода; многие из них разъезжали по железным дорогам в эшелонах под видом добровольцев и, пользуясь симпатиями воинских чинов, легко получали нужные им сведения, а при случае выкрадывали бумаги у везших их и зазевавшихся писарей или ординарцев". Естественно, что арест стариков, калек и подростков по обвинению в шпионаже и подготовке диверсий расценивался обществом как антигуманный акт, также способствовавший разрушению позитивного образа контрразведки.

Все это вкупе с проявившимися в ходе боев на Восточном фронте недостатками организационно-штатной структуры и нормативно-правовой базы военно-контрольной службы привели к началу ее реорганизации летом 1915 года. Общий вывод, сделанный генералом М.Д.Бонч-Бруевичем, гласил, что работа контрразведки "сводилась к улавливанию случайно попавшихся разведчиков и шпионов"17. Отчасти это связывалось с тем, что весь начальный период войны отечественные контрразведывательные структуры в разных регионах были вынуждены работать по собственным правилам, принципам и инструкциям, часто отличавшимся друг от друга, что мешало наладить взаимодействие между КРО.

В свою очередь, такая бессистемность в работе органов госбезопасности воспринималась в обществе как свидетельство их слабости и ненадежности. По словам известного общественного деятеля И.Солоневича, контрразведка работала "скандально плохо". Эту точку зрения разделяли многие обыватели, поскольку большинство из них не имело точных данных о секретной деятельности военного контроля. Выводы делались ими на основе слухов, сплетен и информации о нескольких шпионских скандалах, связанных с военным министром В.А.Сухомлиновым18 и председателем Совета министров Б.В.Штюрмером. Свою роль сыграли и не утихавшие разговоры о шпионаже приближенного Николая II Г.Распутина и императрицы Александры Федоровны (Алисы Гессен-Дармштадтской) в пользу немцев.

Исходя из этого, информационный вакуум, царивший вокруг работы контрразведки, вполне может служить своеобразным оправданием ошибочности общественного взгляда на военно-контрольную службу. К примеру, во избежание подобной ситуации спецслужбы Великобритании еще в октябре 1914 года сделали следующее заявление: "По причине естественного беспокойства, проявляемого общественностью, в связи со шпионской системой, на которую в значительной степени рассчитывала Германия, мы считаем целесообразным кратко сообщить о согласованных мерах, принятых Министерством внутренних дел вместе с Адмиралтейством и Военным министерством в этой области. Больше нет необходимости сохранять в секрете от общественности этот факт, который должен был храниться в тайне до сего момента". Так оперативная и своевременная работа английской контрразведки по формированию общественного мнения способствовала предотвращению естественным образом возникающих конфликтов между спецслужбами и обывателями, что вы- годно отличало ее от коллег в Российской империи.

Между тем, назревавшая реорганизация нашла свое отражение в пересмотре нормативно-правовой базы борьбы со шпионажем. В первую очередь, для выполнения этой задачи в апреле 1915 года в Петроград руководителями региональных военно-контрольных учреждений были направлены все документы, регламентировавшие их работу19. На основе глубокого анализа этих "инструкций", "правил" и "положений" Ставкой при непосредственном участии генерала М.Д.Бонч-Бруевича, а также ряда сотрудников ГУГШ, было разработано и утверждено "Наставление по контрразведке в военное время" от 6 июня 1915 года. В этом документе оговаривались цели и задачи контрразведки, ее полномочия, структурная подчиненность и даже формы делопроизводства. По признанию большинства современных исследователей, "Наставление…" в целом оказало позитивное влияние на эволюцию отечественной контрразведывательной службы.

Тем не менее, оно все же не смогло искоренить изъяны КРО, затруднявшие их взаимодействие с широкими слоями общественности. На это в конце 1915 года обратил внимание директор Департамента полиции Р.Г.Моллов, составивший "Записку о мерах борьбы со шпионством", которая представляет собой интереснейший источник по истории российских спецслужб. В нем отмечалось, что "контрразведывательные бюро, будучи учреждениями нелегализованными, должны работать как бы из подполья и скрывать свою деятельность и существование даже от воинских частей", в то время как "борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризировать ее, придать ей патриотический характер", вовлечь в контршпионскую деятельность "все слои общества, все правительственные учреждения независимо от того, к какому они принадлежат ведомству". Однако консервативность и традиционная обособленность армии и спецслужб России от тех людей, безопасность которых они были призваны оберегать, не позволила произвести столь радикальные преобразования, и предложение Моллова осталось без внимания.

Тем не менее, труд директора Департамента полиции по составлению "Записки…" все же не был безрезультатным. В этом доку- менте впервые за долгое время поднимался вопрос о мерах по улучшению взаимодействия контрразведки с местными жандармскими управлениями. Наиболее актуально это было для контршпионской службы на флоте. Созданный в 1915 году военно-морской контроль был вынужден опираться в своей работе на жандармов, оказавшихся в подчинении сразу двух силовых ведомств – ОКЖ и Морского Генштаба, что в дальнейшем привело к совершению контрразведчиками ряда ошибок, самой известной из которых стало печально знаменитое "дело аскольдовцев".

Толчком к этому делу послужило донесение начальника Архангельского губернского жандармского управления, согласно которому моряки крейсера "Аскольд", готовились поднять на корабле бунт после его выхода в море. Дело было передано в Морской Генеральный штаб. В ночь на 21 августа 1916 года на крейсере произошел взрыв в кормовом погребе 75миллиметровых снарядов. Несмотря на незначительность повреждений, взрыв был сочтен попыткой диверсии. В ходе расследования комиссией, в состав которой вошли столичный военный следователь подполковник И.Най-денов и офицеры корабля, установили, что взрыв был подготовлен по заданию германской разведки унтер-офицером И.М.Анд-реевым, сбежавшим с крейсера за 3 дня до диверсионной акции. Исполнителями признали четверых матросов крейсера, которым вынесли смертный приговор, приведенный в исполнение 15 сентября 1916 года в Мальбурске. Впоследствии выяснилось, что унтер-офицер И.М.Андреев к взрыву причастен не был, а расстрел матросов не обоснован, ввиду недоказанности обвинений.

В период военных действий такие случаи оказывают угнетающее воздействие на солдат и матросов, действуя на них разлагающе и вызывая естественный протест против произвола и безнаказанности спецслужб. При этом важно учитывать, что уровень общественной поддержки контрразведывательных органов в начале XX века, как и на современном этапе развития России, складывался из количества ошибок агентов военного контроля, а вовсе не их успехов. Один провал в этом случае вполне способен затмить несколько удачных операций, что и произошло на Русском Севере после "дела аскольдовцев". Так, арест местными контрразведчиками иностранного агента О.Нильсена и торговца Сканке, уличенного в собирании сведений военного характера20, прошел мимо внимания общественности.

Еще одной причиной падения престижа отечественной контршпионской службы являлось ее участие в преследовании подпольных националистических организаций в Финляндии, спонсировавшихся немецкими спецслужбами и привлекавшихся для организации диверсионных акций против русских и союзных военных кораблей на Балтике. Протест либеральной общественности, нередко сочувствовавшей финнам, боровшимся с царизмом за свою независимость, вызвал арест местной контрразведкой 12 студентов Гельсингфорского университета, обвиненных в подготовке теракта. При этом мало кого интересовала действительная степень вины задержанных – то есть, в массовом сознании арест будущих членов интеллектуальной элиты российского общества был неправомерен априори. Следовательно, стремление элиты обезопасить саму себя от посягательств со стороны органов госбезопасности с 1916 года начинал превалировать в ее действиях над необходимостью обеспечения безопасности всей страны, что еще больше усилило антагонизм с контрразведкой.

Отметим, что это было характерно не только для интеллектуальной, но и экономической элиты Российской империи. В частности, принятые военным контролем меры по пресечению шпионской деятельности немцев и австрийцев под прикрытием торговых фирм и контор "Ферстер и Геппенер", "Гергард и Гей", "Книп и Вернер", "Гейдеман" и "Шмидт"21 вызывали бурное негодование российских банкиров, терявших из-за этого своих проверенных партнеров. Арест же самих представителей банковского сектора, как, например, задержание в Петрограде банкира Д.Рубин-штейна, заподозренного в связях с немецкими промышленниками, также не добавляло популярности контршпионским ведомствам.

Аналогичным образом на отношение граждан России к военному контролю повлияло и его участие в борьбе с рабочим движением. По данным Главного управления Генштаба, немецкое командование в 1916 году направило в Россию группу агентов с целью ведения "агитации по возбуждению революционного движения" на военных заводах и других промыш- ленных предприятиях. Как следствие, контрразведчики приняли активное участие в предотвращении таких выступлений, аресте их зачинщиков и распропагандированных рабочих. При этом, неквалифицированность ряда сотрудников контрразведки не позволяла им уловить тонкую грань между противодействием политическому шпионажу и политическим же сыском, между предотвращением провоцированных немецкими агентами забастовок и борьбой с рабочим движением. Например, ротмистр сибирской контрразведки Н.Я.Чихачев, занимался арестами российских подданных "по обвинению в политической неблагонадежности", напрямую вторгаясь в сферу ответственности жандармерии. Все это дискредитировало отечественную военно-контрольную службу, создавая весьма предвзятое отношение к ней современников.

Справедливости ради следует сказать, что, несмотря на приведенные факты, качество, эффективность и оперативность в работе контрразведки постоянно росли. К примеру, если в начальный период войны всеми армейскими КРО было задержано около 90 германских шпионов, то за неполные три месяца 1916 года только контрразведка Юго-Западного фронта арестовала 87 агентов противника, а КРО 7-й армии смогло выявить еще 37 разведчиков. Кроме того, в расположении 3-го кавалерийского корпуса задержали австрийского шпиона С.А.Пукача, а на Западном фронте – генерал-майора Грейфена22.

Однако все эти успехи не были по достоинству оценены общественностью, поскольку военная контрразведка в массовом сознании считалась самодостаточным институтом, имевшим мало общего с вооруженными силами России. Так, например, успех Брусиловского прорыва в 1916 году никак не связывался с эффективностью работы органов, обеспечивавших секретность этой операции, во многом предопределившей победу русского оружия. Гражданское население не могло осознать тот факт, что контршпионаж в любом государстве выполняет лишь ресурсосберегающие функции и даже в условиях военных действий не может иметь самодовлеющего характера23, а значит – показателем эффективности его деятельности служит качество работы тех ведомств и институтов, которые контрразведка призвана охранять.

Однако отсутствие связи и взаимодействия органов госбезопасности с обществом, их закрытость и конспиративный характер функционирования не позволяли населению вникнуть в суть осуществления контрразведывательных мероприятий, чтобы понять их важность и необходимость для страны в целом и каждого конкретного гражданина в частности. Как следствие, контрразведчики были вынуждены констатировать, что "не только в том штатском обществе, в котором я постоянно вращался, не имели никакого представления о контрразведке, ее назначении и цели, но и среди военных было весьма смутное понятие о сущности этого крайне сложного и необходимого учреждения".

Это привело к социальной изоляции органов военного контроля, отрезавшей их от одного из важнейших источников информации о деятельности вражеской агентуры, что, в свою очередь, не могло не сказаться на падении качества контрразведывательных мероприятий на фронте и в тылу. В то же время, неспособность наладить качественное противодействие иностранной разведывательнодиверсионной деятельности и обезопасить от нее все звенья военного управления Российской империи автоматически влекло за собой падении суммарной эффективности вооруженных сил, что проявилось в ряде поражений Русской армии на заключительном этапе войны. Поражения спровоцировали падение авторитета армии и действующей власти, рост недовольства населения и экстраполяцию этого недовольства на политический режим самодержавия, что, в конечном счете, привело к его падению в результате Февральской революции.