Общеуголовный сыск в уездах Российской империи во второй половине XIX - начале XX вв.: поиск эффективной модели борьбы с преступностью

В историко-правовой науке, науке уголовнопроцессуального права и теории оперативноразыскной деятельности отмечается повышенный интерес к истории российского сыска. Внимание исследователей обращено в основном на историю специальных подразделений полиции по борьбе с преступностью – охранных отделений (политическая полиция) и сыскных отделений (общая полиция). Вопросам организации и деятельности общеуголовного сыска в сельской местности в историографической традиции несправедливо отведено второстепенное место. Однако опыт организации общеуголовного сыска на селе во второй половине XIX – начале XX в. представляет особый научно-практический интерес. В современной России самые громкие преступления по жестокости и числу жертв совершаются не в городах, где сосредоточена основная масса населения и находятся главные силы полиции, а в сельской местности: ноябрь 2010 г. в станице Кущёвская Краснодарского края – 12 убитых; август 2011 г. в рабочей зоне Северо-Енисейского района Красноярского края – пять убитых; май 2015 г. в поселке Косая Гора (Тула) –5 убитых; апрель 2016 г. в селе Ивашовка Сызранского района Самарской области – 6 убитых, июнь 2017 г. в поселке Редкино Тверской области – 9 убитых. Эти преступления демонстрируют недостаточную эффективность функционирующей модели профилактики и преследования преступлений в сельской местности. В Российской империи во второй половине XIX – начале XX в., когда общество и государство переживали бурный и противоречивый процесс капиталистического развития, преступность захлестнула города и сельскую местность, где проживала основная масса населения (более 86 %). Освобождение крестьян из-под полицейско-помещичьего надзора поставило перед правительством и руководством Министерства внутренних задачу поиска оптимальной модели борьбы с преступностью в уездах Империи.

В ходе реформы правоохранительной системы Российской империи, тесно связанной с отменой крепостного права, 25 декабря 1862 г. были приняты «Временные правила об устройстве полиции в городе и уездах губерний» [1]. Органы уездной и городской полиции были объединены в общую уездную полицию, и созданы уездные полицейские управления, во главе с уездным исправником. Судебная реформа 1864 г., лишив полицию функции предварительного следствия, превратила ее в орган дознания. Дознание по уголовным делам и розыск преступников в уездах империи осуществляли становые приставы, учрежденные в 1837 г. Они должны были лично прибывать на место преступления и руководить дознанием по наиболее тяжким преступлениям (убийства, поджоги, грабежи и т.п.), затем передавать дело в соответствующий судебный орган. Однако, по свидетельству судебных следователей, деятельность становых приставов по раскрытию преступлений была «крайне неудовлетворительной», и дознание они производили только в исключительных случаях и по поручениям лиц прокурорского надзора [2].

Помощниками становых приставов были представители сельской выборной администрации – волостные старшины и сельские старосты, наделенные полномочиями нижних исполнительных чинов полиции. Их обязанности по проведению общеуголовного сыска были подробно изложены в «наказах» (инструкциях), которые издавались прокурорами судебных палат. Например, Наказом прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты 1884 г. волостному старшине и сельскому старосте, получившему информацию о преступлении, предписывалось немедленно сообщить об этом становому приставу, судебному следователю и товарищу прокурора через посыльных, нарочных или по почте (если товарищ прокурора жил в другом уезде). До прибытия станового пристава или судебного следователя волостной старшина или сельский староста должны были установить время и место совершения преступления, личность и место нахождение предполагаемого преступника. Они отвечали за сохранность всех предметов и следов, обнаруженных на месте преступления. Если оставленные следы вели в какую-либо сторону, то волостной старшина или сельский староста обязаны были выяснить, куда они ведут и задержать заподозренных лиц. В случае угрозы уничто-женияулик илиорудия преступления, которые предположительно находились в каком-либо помещении, эти лица были уполномочены провести обыск. Найденные при обыске орудия преступления, поличное (т.е. похищенные вещи) или другие улики следовало отобрать, «хотя бы хозяин и не отдавал их добровольно» [3].Во-лостным старшинам и сельским старостам все первоначальные следственные действия и розыск по горячим следам следовало проводить в присутствии понятых и протоколировать особым актом.

После прибытия в село или деревню станового пристава или судебного следователя волостной старшина или сельский староста были обязаны передать им все собранные сведения и обнаруженные улики и «в точности и скорости» выполнять все их поручения. На практике действия волостных старшин по проведению дознания и розыска ограничивалась передачей судебному следователю заявлений о преступлениях и составлением протоколов о растратах, совершенных сельскими старостами [3]. Сельские старосты, как правило, первыми узнавали о преступлениях в селе или деревне. Однако «огромное количество обязанностей, возложенных на сельских старост, и крайняя безграмотность этих представителей административно-полицейской власти делали их услуги розыску совершенно ничтожными» [3].

Если волостной старшина или сельский староста не могли явиться на место преступления, то первоначальное расследование и розыск по горячим следам возлагались на сотского или десятского [3]. Должности сотского и десятского были выборными и безвозмездными. Крестьяне смотрели на их отправление как на тяжкую общественно-полицейскую повинность, отвлекающую их от домашнего хозяйства и ремесла, поэтому в сотские и десятские попадали лица «мало способные и мало заслуживающие доверия», «худшие хозяева и неисправные плательщики», а чаще «бездомные пройдохи», ведущие нетрезвый образ жизни, избранные «как бы в виде штрафа» [4]. Могилевский губернатор Н.П. Беклемишев, называл их «отрепьем всего населения» [5]. В губерниях, где было развито отходничество, например, в Ярославской и Костромской, обязанности сотских исполняли даже женщины, которым помогали мальчики. Вот, как писал об этом Ярославский губернатор: «Только особое благодушие, лежащее в основе характера русского человека и не скоро исчезающеедаже в преступниках, бывает причиною, что побеги арестантов с пути, при таком конвоировании, случаются, относительно, нечасто. Арестант считает как бы долгом своим, охранить своих конвоиров от всякой ответственности и предпринимает попытки к побегу, или действительно бежит только из мест заключения» [4].

В середине XIX в. в уездах распространились разбойные банды, борьба с которыми приобретала затяжной характер. Так, например, в 1856-1864 гг. шайки вооруженных разбойников разгуливали в Холмском и Старорусском уездах Новгородской губернии. Они грабили на дорогах и занимались вымогательством. За отказ выдать требуемую сумму денег разбойники сжигали дома, посевы, убивали лошадей. Полиция оказалась бессильной, взаимодействия между уездными полицейскими управлениями не было, и преступники переходили в соседние уезды, как только над ними нависала опасность ареста, и там укрывались. Выведенные из терпения крестьяне сами ловили преступников и устраивали самосуды [6]. Крестьянские самосуда были распространены особенно в Сибири. Например, только в Ишимском округе Тобольской губернии за 1884 г. окружным врачом было вскрыто около 200 трупов лиц, казненных самосудом [7].

Крайне низкий уровень деятельности уездной полиции в предупреждении и расследовании преступлений часто отмечался на страницах официальной печати. Руководством полиции он объяснялся самыми разными причинами. Министр внутренних дел считал, что штаты сельской полиции не соответствовали протяженности территорий станов. По его словам, это представляло «физически-непреодолимое препятствие для успеха действий» станового приста- ва [5]. Другой причиной была территориальная замкнутость уездных полицейских управлений. Розыск преступников, сбежавших из-под стражи, уездная полиция проводила только в пределах подведомственной им «своей» или смежной территории. По запросам полицейских управлений других губерний розыск, как правило, не проводился, и становый пристав по прошествии некоторого времени обычно отписывал: «разыскиваемых лиц на жительстве в стане не оказалось» [4].

В целях усиления охраны правопорядка в сельской местности «Временным положением о полицейских урядниках» от 9 июня 1878 г. были введены с 1 августа того же года 500 конных урядников. В докладе, представленном министром внутренних дел Александру II, отмечалось: «Учреждением урядников имелось ввиду создать таких исполнителей полицейских обязанностей на местах, которые могли бы служить помощниками становых приставов при производстве розысков и вместе с тем быть разумными и толковыми руководителями для низших чинов, т.е. сотских и десятских…» [8].

Урядник представлял низшую полицейскую власть в уезде, независимую от сельского населения, находился в непосредственном подчинении станового пристава «для исполнения полицейских обязанностей» и «надзора за сотскими и десятскими на местах». Отличительной чертойфункцийурядникаотфункцийдругих органов уездной полиции была их узость. На них были возложены только предупреждение и пресечение преступлений, и производство дознаний по уголовным делам. Получив сведения о преступлении, урядник сообщал их становому приставу, судебному следователю и товарищу прокурора окружного суда. До прибытия кого-либо из них на место преступление он был обязан провести дознание, руководствуясь Уставом уголовного судопроизводства (ст. 254, 257, 258).

19 июля 1878 г. министром внутренних дел была утверждена Инструкция урядникам. В ней им предписывалось как можно чаще обходить, или объезжать днем и ночью вверенную им территорию, се-ления,деревни, поселки, фабрики и заводы. Урядники должны были регулярно посещать базары, ярмарки, сельские торжки, пристани, где по разным причинам скапливалось много людей, а также осматривать глухие места, в которых могли скрываться подозрительные лица (п.16). Особое внимание урядники должны были обращать на лиц, слывших конокрадами и следить за местами, где «по народной молве, производились сбыт и укрывательство краденных лошадей и скота» (п. 29). Инструкция предписывала собирать сведения о преступлениях и преступниках «негласно, пользуясь близким знанием жителей своего участка и местности, стараясь не возбуждать никакого подозрения или недоверия» (п. 10) [9].

Оценка деятельности урядников, данная Министерством внутренних дел в 1880 г., была противоречивой. С одной стороны, было отмечено, что «уже за первый год своего существования урядники успели оказать весьма существенные услуги делу правопорядка» [10]. С другой стороны, указывалось, что в связи с большими размерами участков1 урядники обычно узнавали о происшествиях от сотских через длительное время и не могли вести дознание и розыск по горячим следам. Виновные в кражах и других преступлениях, зачастую, обнаруживались лишь тогда, когда их задерживали сами потерпевшие.

По свидетельству современников, качество дознаний, производимых урядниками, было низким. Урядники были чужеродным элементом в сельской среде и не знали её условий и особенностей. Материальное содержание урядников было невысоким, поэтому на эти должности поступали в основном лица слабые в умственном и нравственном отношении, которые не смогли найти себе места в других областях деятельности. Большинство урядников не имело не только специальной подготовки, но даже достаточного общего образования [10]. Н. Селиванов писал, что «если нельзя назвать большинство урядников безграмотными, то и название полуграмотных является для них чересчур лестным...» И далее, он отмечал: «... недостаток самых элементарных юридических сведений и житейской опытности нередко направляет деятельность урядника на неправильный след. Весьма часто они ищут виновного не там, где следует и, собирая улики против ни в чем невиновного, окончательно убивают возможность разъяснить дело. Никакой следователь толку по таким делам не добьется» [2].

Во второй половине XIX – начале XX вв. правительством ежегодно на нужды общеуголовного сыска в уездах (88 губерний с населением около 140 млн. человек) ежегодно выделялось 130 тыс. рублей. Такое финансирование было недостаточным, поэтому в ряде губерний организация борьбы с преступностью находилась на попечении местных властей. Например, в Таврической губернии мелитопольским уездным земством в 1905 г. в распоряжение уездного исправника было «отпущено на усиление средств сыска… 2.032 руб. 10 коп.» [11].

В Екатеринославле в 1907 г. чрезвычайное губернское земское собрание постановило: «в целях успешной борьбы с преступным элементом по губернии ассигновать 80 тыс. рублей на воспособление полиции по расходам, сопряженным с раскрытием преступлений, преследованием и поимкой воров, граби- телей и прочих преступников» [11]. На эти средства в восьми уездах Екатеринославской губернии были организованы особые сыскные команды из двух-четырех человек во главе с особыми сыскными приставами, подчиненными уездным исправникам [11]. Каждый сыскной пристав и его помощники получали жалование из средств, ассигнованных губернским совещанием. Сыскные приставы и их помощники назначались и увольнялись губернатором по представлениям уездного исправника и предварительному согласованию с предводителем дворянства и председателем уездной земской управы. Для надзора за деятельностью сыскных команд и правильными расходами сумм на их содержание в каждом уезде были образованы неофициальные уездные совещания под председательством уездного предводителя дворянства. В итоге в Екатеринославской губернии была создана внештатная сыскная полиция, содержащихся на средства органа местного самоуправления. Первоначальный штат этой сыскной полиции, состоявшей из восьми приставов и 27 их помощников, по представлению губернатора был утвержден министром внутренних дел 28 марта 1908 г. на основании ст. 642 Общего учреждения губернского [11].

В Курской губернии в 1908 г. земское собрание предлагало ассигновать 85 тыс. рублей в распоряжение земского предводителя дворянства и председателей городских управ на организацию специальных отрядов для борьбы с поджогами и выдачу премий за поимку поджигателей. Курским губернатором эти средства использованы не были, и директор Департамента полиции В.И. Лебедев предложил использовать их на организацию сыскной полиции по примеру Ека-теринославской губернии. Однако год спустя Курский губернский комитет «не признал возможным сделать дополнительное ассигнование на предмет выполнения схемы сыскной части, предложенной директором Департамента полиции» [11].

В 1908 г. Законом «Об организации сыскной части» в составе общей полиции 89 городов были учреждены сыскные отделения. Проект Закона 1908 г. был разработан Министерством внутренних дел. Авторы проекта обоснованно опасались, что систематическая работа чинов сыскных отделений в уездах может существенно ослабить их деятельность в городах, так как это «повлечет за собой почти беспрерывное отсутствие чинов сыскных отделений,... вследствие дальности расстояния и отсутствия удобных путей сообщения» [12]. Поэтому руководством МВД было решено что, «до полной реорганизации полиции в Империи исследование преступных деяний в уездах приходится оставить на общей полиции» [12]. Это решение объяснялось соображением о том, для успешной сыскной работы необходимо хорошее знание территории и населения, а такому требованию в сельской местности соответствует только уездная полиция. В итоге Законом 1908 г. было закреплено, что сыскные отделения будут распространять деятельность на уезды губерний только «в чрезвычайных случаях учинения тяжких преступных деяний вне мест нахождения».

Реализация этого замысла встретила серьезные препятствия. Во-первых, на служебные командировки работников сыскных отделений в уезды не выдавалось дополнительных средств. Начальники сыскных отделений и губернаторы ежегодно подавали во 2-ое делопроизводство Департамента полиции, ведавшее финансами, сотни прошений о дополнительном выделении средств на сыскные нужды [13]. Практически деятели сыска неоднократно поднимали вопрос о финансировании на страницах журнала «Вестник полиции» [14]. Во-вторых, вести сыскную деятельность систематически в городе и, тем более, в уезде не позволяла малочисленность штатов сыскных отделений. Недостаток личного состава неоднократно отмечался в отчетах начальников сыскных отделений [15]. Судя по этим отчетам на каждое сыскное отделение в среднем в год приходилось около 15 выездов, а на отдельного сотрудника – по три-четыре командировки [16]. Даже редкие выезды агентов в уезды существенно ослабляли работу и наблюдение за преступными элементами в городе. Вероятно, поэтому, как отмечено в редакционной статье журнала «Вестник полиции», уголовные преступления в уездах губернии начальнику городской полиции были безразличны, и руководители сыскных отделений отрицательно относились к командировкам своих подчиненных [17]. Полицейские чиновники признавали, что, несмотря на указания Общего учреждения губернского о взаимодействии городской и уездной полиции в преследовании преступлений (ст. 691), связь сыскных отделений и уездной полиции «сводилась к нулю» [18]. Профессиональные преступники часто устраивали в уездах, как в местах для них более безопасных, пристанища для сокрытия и сбыта похищенного имущества, преступники, обитающие в городах, совершали набеги на более мелкие поселения в уездах, устраивая «гастроли». В периодических изданиях и докладах на совещаниях в Министерстве внутренних дел неоднократно подчеркивалось, что «нередко наблюдались многие известные случаи, когда зарегистрированный преступник и даже разыскиваемый совершенно свободно проживал в уезде, в то время, когда его тщательно разыскивали в городе» [18].

Уездные полицейские управления, оставаясь исполнительно-административными органами, были лишены возможности успешно бороться с преступностью. Им приходилось бороться против пожаров и эпидемий, чинить дороги, проверять планировку лесонасаждений, присутствовать на духовных след- ствиях и еще многое другое. Урядники, профессиональная подготовка которых по-прежнему была крайне низкой, со своими обязанностями не справлялись. Кража даже на сумму в 200 рублей не всегда расследовалась, и более 75% похищенного (хлеб, скот, овощи, мед и пчелиные ульи, одежда, разный инвентарь и т.п.) оставалось не разысканным. Фактическое сосредоточение деятельности сыскных отделений в городах привело к тому, что в сельской местности целенаправленной борьбы с преступностью не проводилось.

Накануне Первой мировой войны в преступном мире достаточно широко стали пользоваться достижениям научно-технического прогресса. Развитие средств связи и транспорта позволяло злоумышленникам организовывать крупномасштабные преступные акции на обширных территориях и быстро скрываться с места преступления [16]. Столкнувшись с «гастролерами», уездная полиция, не имевшая технических средств идентификации преступников и располагавшая сведениями только о приемах и привычках местных преступников, была поставлена в весьма затруднительное положение.

Осознавая необходимость устранения существенных недостатков в организации борьбы с преступностью в сельской местности, Министерство внутренних дел к 1912 году разработало проект «О создании летучих сыскных отрядов». В его основу был положен зарубежный (летучих отрядов во Франции и brigadesmobilis в Саксонии (Германия)) и отечественный опыт сыскных команд в Екатеринославской губернии.

Екатеринославская губерния издавна отличалась особым размахом преступной деятельности. Организация сыскных команд в 1907 г. снизила количество совершаемых на ее территории правонарушений и существенно повысила раскрываемость преступлений: в 1909 г. было совершено 230 преступлений, из них раскрыто – 224, в 1910 г. из 350 раскрыто 287, в 1911 г. – из 193 раскрыто 169 [16]. Однако система разрозненных сыскных команд, действующих в уездах губернии, оказалась несовершенной. Летом и осенью 1911 г. по Екатеринославской губернии прокатилась серия вооруженных грабежей. Грабители «проявили организованность, как-будто планомерность в действиях и чрезвычайную дерзость» [16]. Они быстро и легко передвигались из уезда в уезд, успешно скрываясь от полиции и совершая новые ограбления. Противостоящие им сыскные команды действовали каждая только в своем уезде и не знали о грабежах, совершенных той же шайкой в соседнем уезде. В целях объединения сил для борьбы с вооруженными грабежами, поимки и разоблачения членов преступной группы екатеринославский губернатор, по соглашению с начальником губернского жандарм- ского управления поручил одному из жандармских офицеров координировать и направлять действия сыскных команд. Вскоре преступная группа была разоблачена, и ее члены задержаны. Этот пример показал эффективность новой модели организации борьбы с преступностью в сельской местности. В условиях сложной криминальной обстановки на обширной территории Екатеринославской губернии в течение ряда лет летучие сыскные отряды проявляли результативность в борьбе с разбойными бандами. Условиями эффективности летучих сыскных отрядов были мобильность, экономичность (небольшие по штату), централизация управления в целях оперативной координации их действий, их территориальная (знание местности и населения) и функциональная (общеуголовный сыск) специализация.

В проекте 1912 года предлагалось ввести в действие сеть «летучих сыскных отрядов» для предупреждения, пресечения и обнаружения преступлений в уездах, а также для охраны железных дорог от хищений. Департаменту полиции отводилась роль органа центрального управления и контроля над «летучими сыскными отрядами». Функции и принципы деятельности «летучих сыскных отрядов» предполагалось определять централизовано ведомственными инструкциями Министерства внутренних дел. Составителями проекта также предлагалось, что подчинение «летучих сыскных отрядов» и сыскных отделений Департаменту полиции станет основой их тесного взаимодействия и создания централизованной криминальной полиции в Российской империи [19]. Они полагали, что в целях ускорения внедрения новой структуры уголовного сыска «возможно, было бы немедленно приступить к учреждению при Департаменте полиции... летучих отрядов первоначально за счет сыскного кредита, а затем уже закрепить эту организацию законодательным путем» [16]. Однако, осуществить задуманное не удалось. Вскоре была высказана мысль о том, что «прежде чем думать об этих отрядах, надлежит усовершенствовать общую постановку дела уголовного сыска на местах, по началу, хотя бы, в пределах тех сил и средств, которые уже имеются» [20]. Проект о создании летучих сыскных отрядов был представлен для ознакомления на совещании губернаторов, состоявшемся в С.-Петербурге в 1913 г., но дальнейшей реализации в связи с вступлением России в 1914 г. первую мировую войну не получил.

Таким образом, в поисках оптимальной модели организации общеуголовного сыска в уездах Российской империи во второй половине XIX – начале XX в. были апробированы две модели – децентрализованная и централизованная.Выбор децентрализованной модели организации общеуголовного сыска был продиктован принципами децентрализации общей полиции Российской империи, сложившимися в предыдущее столетие. Особенностями этой модели в конкретно-исторических условиях пореформенного периода явилось возложение функций общеуголовного сыска на выборную сельскую администрацию, быстро проявившее свою низкую продуктивность. Попытки модификации децентрализованного общеуголовного сыска сначала введением узко специализированных должностей урядников и затем стремлением распространить на уезды деятельность сыскных отделений городской полиции оказались малодейственными. Централизованная модель системы мобильных разыскных подразделений- «летучих сыскных отрядов» успела доказать свою эффективность в масштабах лишь одной губернии из 101 административно-территориальной единицы Российской империи. Однако этот опыт может быть учтен в современных условиях поиска оптимальной модели борьбы с преступностью в сельской местности.