Обстоятельства предоставления «Обществу восстановления православного христианства на Кавказе» духовно-цензорских полномочий

* Photos are taken from open sources.

Князь А. И. Барятинский

Нельзя не согласиться с высказанным в одной из публикаций, посвященных истории «Общества восстановления православного христианства на Кавказе», мнением, что этой дореволюционной структуре Русской Православной Церкви посвящено достаточное количество работ, как дореволюци-онных1, так и современных2. Действительно, довольно детально на данный момент уже рассмотрены: обстоятельства учреждения Общества в 1860 г. при активном участии Наместника на Кавказе князя Александра Ивановича Барятинского и архиепископа, впоследствии митрополита Исидора (Никольского); первые десятилетия деятельности Общества и структурные изменения, произошедшие в середине 1880-х гг. при участии тогдашнего обер-прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева; собственно переводческая и миссионерская деятельность Общества3.

В данной статье мы рассмотрим всего лишь один незначительный, как может показаться, эпизод, связанный с издательской деятельностью Общества. Вместе с тем, есть все основания полагать, что данный сюжет был важен не только для непосредственно самого «Общества восстановления православного христианства на Кавказе», но и в целом для духовной цензуры, которая в 1860-х гг. переживала период децентрализации.

Итак, в 1863 г. «Общество восстановления православного христианства на Кавказе» в лице нового, после князя А. И. Барятинского, председателя и Наместника на Кавказе великого князя Михаила Николаевича обратилось к обер-прокурору Св. Синода А. П. Ахматову с просьбой рассмотреть возможность разрешить учреждение «при Совете Общества восстановления христианства на Кавказе особой духовной цензуры и на печатание в Тифлисе, на счет Общества, как священно-церковных книг, необходимых для церквей Грузинского Экзархата, так и переводов и других сочинений, издаваемых Обществом в видах восстановления Православного христианства на Кавказе»4.

До этого обращения схема цензурирования и издательства, в полном соответствии с тогдашним законодательством, была следующей. Все тексты и переводы, сделанные на Кавказе, представлялись в один из двух столичных цензурных комитетов — Санкт-Петербургский или Московский. После получения разрешения тексты окончательно разрешались Св. Синодом и возвращались или обратно на Кавказ, в Тифлис, или печатались, если речь шла о текстах на грузинском языке, в Московской синодальной типографии. Очевидно, что подобного рода последовательность, во-первых, страшно увеличивала временн ые сроки, поскольку на переписку и пересылку уходили иногда даже не недели, а месяцы. Во-вторых, в Петербурге и Москве зачастую просто не было соответствующих специалистов и знатоков кавказских

языков и наречий, которые могли бы профессионально рассмотреть и утвердить сделанные переводы. Поэтому получалось, что пересылка была не только довольно продолжительной по времени, но и совершенно бесполезной, если говорить о содержательной стороне вопроса.

В этом контексте инициатива великого князя выглядела вполне обоснованной, пусть даже и противоречащей действовавшим на протяжении десятилетий правилам. События развивались следующим образом. В отношении Наместника на Кавказе великого князя Михаила Николаевича на имя обер-прокурора Св. Синода от 31 мая / 5 июня 1863 r. за №689 отмечалось, во-первых, что Общество во главе своей миссионерской деятельности поставило введение и распространение грамотности среди кавказских горских народов, а также перевод священно-церковных и учебных книг на горские наречия. Во-вторых, в отношении была обозначена прежняя схема, когда эти переводы, после рассмотрения на месте, представлялись на разрешение Св. Синода и затем, после

получения разрешения, печатались в типо графии Главного управления Наместника Великий князь Михаил Николаевич в Тифлисе5.

По мнению великого князя, сложившаяся практика имела существенные недостатки. Прежде всего — и эти слова заслуживают особого внимания! — «отсылка в Святейший Синод переводов на одобрение есть лишь одна формальность, так как ни в Синоде, ни в духовном цензурном Комитете, ни даже в Академии наук нет ни одного лица, которое могло бы иметь притязание на практическое знание вообще кавказских горских языков, и следовательно поверить (так в тексте. — Д. К.) переводы и быть судьею достоинства их»6. С этим было невозможно спорить, что подтверждается в том числе другими материалами из фонда Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета (РГИА. Ф. 807), когда цензоры, не зная тех или иных языков, вынуждены были обращаться, например, в Министерство народного просвещения или местную духовную академию за помощью7. Последние также чаще всего отвечали отказом, ссылаясь на то, что у них нет соответствующих специалистов. И Синод в результате вынужден был отправлять рукопись на инородческом языке в ту же самую епархию, откуда она была прислана на проверку. Итоговое разрешение вопроса отдавалось на откуп местному епархиальному архиерею или духовной консистории, которые должны были передать рукопись на рассмотрение другому знатоку языка, если таковой вообще имелся8. Налицо совершенно сложная и, повторимся, бесполезная схема, приводящая исключительно к затягиванию вопроса без какой бы то ни было пользы для дела. Таким образом, по мнению великого князя, «в ис-прошении разрешения Святейшего Синода происходит бесполезная трата времени, которое столь дорого для выполнения целей Общества»9.

Именно поэтому великий князь находил необходимым и полезным предоставить «Обществу восстановления христианства на Кавказе» печатать издаваемые им книги под собственной цензурой. Понимая, насколько ревностно высший церковный орган относился к этой области своей деятельности, ответственность за соблюдение цензурных постановлений предлагалось возложить на вице-председателя и правителя дел Совета Общества. При этом, при цензуровании изданий предлагалось ввести и соблюдать следующий порядок.

Во-первых, издания Общества предлагалось печатать на основании постановлений Совета Общества. Постановления эти, в свою очередь, необходимо было фиксировать в журналах, и сведения об этом указывать как на рукописях, так и на каждом печатном экземпляре того или иного издания.

Во-вторых — и этот пункт представляет особый интерес, — рукописи, предназначаемые к печати, необходимо было рассматривать «в коллегиальном порядке особо учреждаемою каждый раз вице-председателем комиссией из лиц, специально и основательно знающих языки горских народов. Комиссия эта, в видах ясности и удобопонятности, прочитывает переводы горцам и замечания их принимает в соображение. В случае возникшего в Комиссии разногласия, вопрос представляется на решение Совета Общества»10. Особое внимание здесь привлекает требование зачитывать переводы горцам на предмет понимания текстов с их стороны. Считаем, что данное требование является чрезвычайно важным и прорывным в контексте сложившейся практики, когда некоторые миссионеры середины XIX в. переводили богослужебные книги на местные языки, но местное население эти переводы решительно не понимало! В последнем случае переводы были во многом искусственными, а значит, в определенной степени и бесполезными. По крайней мере, бесполезными они были на момент осуществления миссии, поскольку можно предположить, что в дальнейшем эти переводы могли бы приобрести ценность, возвысив местный язык на более высокий уровень в сравнении с более примитивным наречением, использовавшимся местным населением на момент составления перевода.

Следующие два пункта относились уже во многом к формально- бюрократической стороне вопроса. Так, одобрение к печати должно было подписываться на корректурных листах одним из лиц, входивших в состав комиссии, рассматривавшей перевод или сочинение на том или ином языке. После того как книга была напечатана, выпуск из типографии должен был осуществляться по билету, за подписью вице-председателя, «скрепою правителя и приложением печати Общества»11.

Во второй части своей записки Наместник на Кавказе отмечал неудобство, когда типография Главного управления Наместника, загруженная на полную мощность печатью светской литературы, вынуждена была печатать богослужебные и церковные книги. В этой связи также очень часто возникали задержки и вынужденное перенесение сроков издания той или иной книги, брошюры и т. п. Отметив проблемы в издательском деле, великий князь предложил довольно простую, но, как кажется, эффективную систему, благодаря которой эти проблемы разрешались по крайней мере с формальной стороны.

Великий князь предлагал создать отдельную типографию для Общества. Во-первых, одной из главных обязанностей Общества, как уже отмечалось выше, являлась печать и распространение богослужебных и церковных книг среди православных церквей в Грузинском экзархате. Однако книги на грузинском, например, языке до этого печатались исключительно в Московской синодальной типографии, которая, к сожалению, не успевала снабжать грузинские церкви необходимой литературой. В результате, это приводило к следующим не очень хорошим для местных православных приходов последствиям: «а., много церковных грузинских книг нет вовсе в печати, грузинская Библия составляет для здешнего народа более чем редкость и ни за самую высокую плату нельзя приобрести ее; б., в Москве книги печатаются исключительно церковным шрифтом, большинству грузин недоступным, и в., книгам этим назначается цена, слишком высокая, от чего приобретение их для бедных церквей и священно- церковно-служителей, обременительно»12.

Повторимся, по мнению великого князя Михаила Николаевича, подобного рода нестроения можно было бы разрешить, если бы Общество получило возможность открыть в Тифлисе свою собственную типографию.

Примечательно, что Хозяйственное управление при Св. Синоде, которое рассматривало данное обращение великого князя, не затрагивая довольно щекотливый вопрос о духовной цензуре, в отношении типографии рекомендовало Синоду решить этот вопрос положительно для Общества. Более того, из приведенной справки следовало, что вопрос об открытии своей собственной типографии Обществом поднимался еще в 1860 г. Тогда Св. Синод по представлению экзарха Грузии разрешил напечатать на осетинском языке букварь, литургию св. Иоанна Златоустого, Последование вечерни, утрени и св. крещения, с отнесением расходов по печати переводов на счет местных источников. После того, как данное дело было представлено на рассмотрение покровительнице Общества государыне императрице, последняя поручила обер-прокурору Синода А. П. Толстому «сделать соображения о возможности учредить на месте типографию для печатания книг на осетинском языке»13.

Экзарх Грузии архиепископ Евсевий (Ильинский), которому и был сделан запрос по данному делу, в марте 1862 г. отвечал, что Комитет, учрежденный для устройства «Общества восстановления православного христианства на Кавказе», признал особенно актуальным и востребованным учреждение в Тифлисе за счет Общества особой типографии для печати как священно-церковных книг, необходимых для всех православных церквей Закавказского края, так и других книг, издаваемых Обществом14. Подробный проект о типографии, сообщал архиерей, уже был составлен и делу предполагалось дать ход после возвращения из-за границы тогдашнего

Наместника на Кавказе генерал- фельдмаршала князя А. И. Барятинского15. Однако тогда по каким-то причинам вопрос о типографии не был разрешен. И к нему вновь вернулись уже в 1863 г., когда Наместником был назначен великий князь Михаил Николаевич.

Из канцелярии обер-прокурора предложение великого князя 22 июня 1863 г. было направлено в Хозяйственное управление при Св. Синоде, которое и должно было вынести проект итогового решения по типографии16. Хозяйственное управление дало ответ довольно оперативно — уже 27 июня. Управление отметило, что, во-первых, не встречает препятствий к печати в Тифлисе за счет Общества священно- церковных, учебных и других книг на грузинском языке и горских наречиях, с тем только исключением, чтобы в учрежденной там для этого типографии не печатались книги, издаваемые Св. Синодом на славянском и русском языках. Данный пункт был принципиальным, следующий же носил технический характер. Дело в том, что в случае прекращения печати в Москве книг на грузинском языке, в синодальной типографии остались бы без всякого употребления значительное количество грузинских шрифтов. В этой связи Хозяйственное управление полагало: «предложить учреждаемой в Тифлисе типографии, чтобы она приобрела в Московской Типографии означенный шрифт»17. Из материалов рассмотренных архивных дел не видно, был ли и как именно разрешен данный вопрос.

Синод рассмотрел данный вопрос летом того же 1863 г. и своим указом от 31 июля за № 1683 согласился предоставить право собственной цензуры «Обществу восстановления православного христианства на Кавказе»18. Примечательно, что в тексте указа были упомянуты 182 и 257 статьи устава духовной цензуры, согласно которым цензура духовных книг, относящихся к православному исповеданию, зависела исключительно от академических конференций и действующих при них цензурных комитетов19. Другими словами — и это важно отметить и подчеркнуть, — Синод шел на исключение из правил, точнее, на исключение из законов (!). Одна из причин могла заключаться в том, что члены Синода сами увидели необходимость в некоторой корректировке существующих духовно- цензурных законов для пользы миссии на Кавказе. Но, как кажется, гораздо более правдоподобной выглядит другая причина. Синод не мог отказать в ходатайстве брату правящего императора Александра II великому князю Михаилу Николаевичу. То есть, если бы с точно такой же инициативой выступил, например, экзарх, то Синод мог бы и отказать, сославшись на устав духовной цензуры, действовавший с 1828 г. Кроме того, справедливости ради надо сказать, что предложенная аргументация в пользу децентрализации духовной цензуры и учреждения типографии Общества выглядит вполне разумной и убедительной. Единственное, что позволило бы Синоду воспрепятствовать проводимым преобразованиям, это наличие знатоков горских наречий в столице или в Москве. Но таковых там не было…

Далее проект о преобразованиях 18 ноября 1863 г. был представлен обер-прокурором Св. Синода Ахматовым императору Александру II20, который Высочайше соизволил предоставить «Обществу восстановления Православного Христианства на Кавказе права печатания священно- церковных и учебных книг на горских наречиях, под собственною цензурою, и права печатания священно- церковных книг на грузинском языке, для церквей Грузинского Экзархата»21. Условия полностью совпадали с предложенными Наместником на Кавказе. Синодальный циркулярный указ о произошедших изменениях в сфере духовной цензуры и деятельности «Общества восстановления православного христианства на Кавказе» был издан 23 декабря 1863 г.22

Подводя итоги, следует отметить, что, во-первых, вне всякого сомнения, данное решение Св. Синода самым серьезным образом облегчило переводческую и издательскую деятельность Общества. В литературе иногда встречаются критические высказывания, сводящиеся к тому, что Общество могло бы переводить и издавать больше, а в действительности получилось не так много. Даже если согласиться с таким мнением, то нужно отметить, что, если бы была сохранена прежняя практика духовного цензурирования в Санкт- Петербурге или Москве, то Общество издало бы еще меньше, чем получилось на самом деле. Как бы то ни было, с 1863 г. все переводческо- издательское дело находилось в руках членов самого Общества. Во-вторых, данное разрешение впоследствии использовали для получения такого же права на собственную цензуру Братство святителя Гурия в Казани23 и Алтайская миссия24. И Синод, учитывая прецедент с Обществом на Кавказе, вынужден был предоставлять соответствующие полномочия, все больше следуя по пути децентрализации духовноцензурного контроля.