"Окраинная" политика Российской империи в XIX в.: сущность, тенденции, результаты

Предметом настоящего исследования является изучение политики российского самодержавия в национальном вопросе в XIX в. При этом, по нашему мнению, следует характеризовать данное направление государственной политики как «окраинное», имея в виду, что основные сложности у правительства возникали именно при реализации политических мероприятий в отношении населения приграничных территорий российского государства. Под термином «окраина» мы понимаем территории, присоединенные к Российской империи преимущественно в XIX в., а именно - западные (Царство Польское, Финляндия, Курляндская и Лифляндская губернии), южные (кавказские, среднеазиатские губернии), восточные земли (сибирские губернии).

Необходимо отметить, что проблемы определения содержания, сущности и особенностей реализации самодержавной политики в отношении окраин Российской империи неоднократно становились предметом серьезных исследований отечественных историков. В этой связи следует выделить работы В.С. Дякина, М.Д. Долбилова, А.И. Миллера, Л.М. Дамешека, В.А. Матвеева и др. Вместе с тем многие аспекты указанной проблематики еще требуют научного осмысления.

Приступая к анализу заявленного предмета исследования, прежде всего следует отметить чрезвычайную сложность национального вопроса в рассматриваемый период. Данное обстоятельство определялось преимущественно двумя аспектами.

Во-первых, в результате победы в глобальном европейском противостоянии с наполеоновской Францией и последующей интенсификации имперской внешней политики в состав Российской империи вошло большое количество новых территорий. Справедливо мнение о том, что в первой половине XIX в. в числе исторически сложившихся существенных особенностей России следует отметить ее гигантскую территорию, объединяющую два континента – Европу и Азию [1, с. 368].

Земли, вошедшие в состав государства, характеризовались не только многообразием климата и ландшафта, но и разным уровнем хозяйственного освоения. Территории Российской империи существенно отличались между собой также и по уровню экономического развития [2, с. 29].

Кроме того, национальная неоднородность страны подчеркивалась расовыми и языковыми различиями ее жителей, а также разнообразием их религиозных предпочтений. Нельзя также не отметить наличие ментальных особенностей народов империи и разный уровень их развития [3, с. 29].

Указанные аспекты определяли различный потенциал интеграции окраинных территорий в общественно-политическую структуру Российской империи. Данную характеристику очень точно отразил русский этнограф второй половины XIX в. А.Е. Алекторов, который отмечал, что «нет в мире ни одного государства, кроме Британской империи, столь разнообразного в этнографическом отношении, как Россия» [4, с. 2–3].

Логичным следствием указанного «статусного» разнообразия имперских окраин явилась специфика организации управления ими. В этой связи необходимо отметить, что в период XVIII–XIX вв. самодержавным правительством были реализованы различные концепции управления приобретенными территориями, которые основывались на принципе максимального учета их особенностей. При этом отсутствовала типовая управленческая структура: власть на местах олицетворяла гражданская (губернаторы) или военная администрация (генерал-губернаторы), а также отдельные ведомства, находящиеся в прямом правительственном подчинении (наместнический совет Царства Польского). Естественно, что данное обстоятельство препятствовало разработке и реализации единой концепции государственной «окраинной» политики, а следовательно, деструктивно воздействовало на государственное единство.

В условиях слабого развития капиталистических отношений и транспортных коммуникаций у центрального правительства возникали объективные сложности в организации административного управления новыми территориями. Не последнюю роль в этом сыграло и то обстоятельство, что российское государство в рассматриваемый период времени представляло собой абсолютистскую унитарную империю.

Анализ конкретных политических мероприятий, осуществляемых самодержавным правительством в отношении присоединенных территорий с преобладающим нерусским населением на протяжении XIX в., позволяет констатировать противоречивость окраиной политики, что обусловлено попыткой реализации двух ее противоположных проектов, которые, на наш взгляд, можно условно обозначить как «имперский» и «русский». Их сущность заключалась в попытке сформировать единую имперскую гражданственность на социально-экономической и политической основе путем инкорпорации местной политической элиты в единое имперское дворянское сословие и на этнической основе – путем утверждения социокультурных характеристик русской национальной общности.

Первый проект окраинной политики, реализация которого осуществлялась в начале XIX в., предполагал дифференцированный подход к присоединенным территориям. Иначе говоря, по справедливому замечанию Л.М. Дамешека, одним из наиболее важных принципов выстраивания дискурса «центр – национальная окраина (периферия)» был учет характера вхождения той или иной территории в состав России, а также наличие или отсутствие у нее признаков государственности, общепризнанных в Европе норм права и т. д. [5, с. 62]. В этой связи имперская управленческая структура, создаваемая на присоединенных территориях, была ориентирована на сохранение соци-оэкономического (господствующий хозяйственный уклад), общественно-политического (форма государства и особенности правовой системы) и социокультурного своеобразия (традиции, обычаи).

Другими словами, данная модель окраиной политики Российской империи по своим ключевым характеристикам была в значительной степени близка стратегии советского государства в национальном вопросе (политика «коренизации») и предполагала во многом номинальный управленческий контроль со стороны самодержавной власти при значительных преференциях местной политической элите.

Крайним выражением такой политики являлось сохранение вплоть до второй половины XIX в. в Польше и Финляндии отличных по сравнению со всей остальной территорией Российской империи форм государств. Так, находясь в составе Российской империи, Финляндия была абсолютно автономна как в политическом, так и в экономическом плане: ее бюджет не сливался с общероссийским, общим с империей у нее оставался лишь глава государства – монарх. Польша в период с 1815 по 1830 гг. же являлась автономной провинцией Российской империи. Кроме общего монарха, русского закона о престолонаследии, Царство Польское имело с Россией лишь общие органы для осуществления внешней межнациональной коммуникации: Министерство иностранных дел и консулов [6, с. 60].

Кроме того, как отмечает Л.М. Дамешек, в регионах, где коренное население до прихода русских не знало письменных законов, центральные власти официально предписывали при разборе «маловажных дел» руководствоваться нормами обычного права коренных народов. Предпринимались даже попытки их кодификации. В истории России при выстраивании взаимоотношений центральных властей с национальными окраинами имели место случаи протекционистской политики по отношению к этим регионам и его населению, предоставления им существенных налоговых льгот по сравнению с населением «внутренних» губерний [7, с. 62].

Таким образом, сущность первой модели окраиной политики, реализуемой самодержавным правительством преимущественно в первой половине XIX в., заключалась в попытках обеспечения «встраивания» присоединенных территорий в имперский общественно-политический организм за счет достижения лояльности местной политической элиты посредством комплекса преференций, связанных с сохранением специфических особенностей окраинных территорий в рамках фактически существующей социокультурной и политической автономии. При этом, как справедливо отмечает М.В. Теплоухова, ведущим принципом национальной политики самодержавного правительства являлся гибкий прагматизм. В зависимости от степени лояльности населения окраин к самодержавию в его отношении могли быть проведены репрессивные меры либо предоставлены сверхльготные условия для существования [8].

Представляется, что реализация данной модели окраинной политики привела к обострению национального вопроса по следующим причинам.

Во-первых, обеспечение фактического автономного статуса присоединенным территориям, в первую очередь наиболее развитым из них – Польше и Финляндии, наряду с глобальными социокультурными сдвигами, произошедшими под влиянием становления капитализма, активизировало процесс формирования и стремительного развития национального самосознания населения имперских окраин. Иными словами, следствием реализации рассмотренной модели территориальной политики стало формирование «инороднических национализмов», априори деструктивных по отношению к имперскому государству вследствие ориентации на образование национальной государственности нерусских народностей империи.

Во-вторых, оборотной стороной реализации рассмотренной выше стратегии окраинной политики стало угнетение национального самосознания представителей титульной (количественно преобладающей) имперской нации – русских. В этой связи необходимо отметить, что все основные «издержки» внутренней политики самодержавия приходились в основном на население центральных губерний империи, представленное преимущественно русскими. Именно здесь на протяжении всего XIX в. существовали регрессивные по своей сути крепостнические, а позднее «отработочные» отношения, рекрутская повинность, реализовывалась ярко выраженная репрессивная политика по отношению к подавляющему большинству интеллигенции, вовлеченному в оппозиционное общественное движение. В результате население Российской империи в условиях развития капитализма оказалось в положении аутсайдеров, вследствие чего процесс формирования русской буржуазной нации был искусственно остановлен. Данное обстоятельство значительно усиливало конфликтогенный потенциал имперского общества и в конечном итоге радикализировало общественное движение русской интеллигенции.

Наконец, в-третьих, очевидно, что вышеуказанная модель окраинной политики создавала имперскому правительству значительные сложности для организации центрального управления отдельными территориями. В результате в условиях отсутствия унифицированного правопорядка и вертикальной административной структуры властное воздействие на общественно-политические процессы, проходящие на имперских окраинах, фактически не оказывалось, что губительным образом отражалось на устойчивости государственно-территориальной формы имперского государства.

Необходимо отметить, что самодержавное правительство, особенно после польских событий 1830 г., отдавало себе отчет в необходимости смены стратегии окраинной политики. Время правления императора Александра III стало начальным этапом радикальных изменений в данной сфере государственного управления.

Новая модель окраинной политики предполагала последовательную и безальтернативную реализацию принципа унификации общественно-политической структуры окраин на основе внедрения социокультурных характеристик русской нации. С этого времени стремление к национально-государственной консолидации становится всеобщим, что нашло отражение в трансформации окраинной политики, направленной на обеспечение «встраивания» окраин в общероссийскую экономическую, административно-политическую и социокультурную систему. Эта ситуация была в равной степени характерна для всех присоединенных территорий: Кавказа, Финляндии, Польши и Сибири [9, с. 61].

Реализация данной модели предполагала значительные ограничения правового статуса политической элиты и населения окраин. Среди основных из них В.С. Дякин справедливо выделяет следующие: ограничения деятельности местной администрации (назначение на посты генерал-губернаторов территорий этнических русских, отстранение местной элиты от власти, ограничение полномочий основных органов государственного управления); ограничения в социокультурной сфере (русификация образовательного процесса, языковая и религиозная дискриминация); ограничения гражданской дееспособности местного населения (запрет на свободу передвижения по территории империи, ограничения на занятия экономической деятельностью, сокращение образовательных прав) [10].

Необходимо отметить, что темпы внедрения и содержание вышеуказанных ограничений значительно различались в зависимости от степени лояльности имперских окраин к самодержавию и от уровня сопротивления местной интеллигенции. В результате наибольший радикализм реализация новой стратегии окраинной политики приобрела в Польше и Финляндии.

Начиная с 1864 г. самодержавие взяло курс на полную инкорпорацию Польши в общеимперскую общественно-политическую структуру, которая осуществлялась исключительно административно-директивными мерами – в 1864 г. в структуре правительства был учрежден Комитет по делам Царства Польского, в компетенцию которого входила подготовка формирования генерал-губернаторской системы управления по образцу слаборазвитых имперских окраин со сложной военно-политической обстановкой. С 1880-х гг. правительством был инициирован процесс тотальной русификации всех сфер общественной жизни. В результате административными средствами была полностью ликвидирована польская автономия.

Тотальный удар по финской автономии был нанесен позже, но он был не менее значительным. При этом показательно, что ее фактическое уничтожение в составе имперского государства произошло в форме принятия специального закона имперской Государственной Думой в 1910 г. Согласно этому закону общеимперские законы, затрагивающие Финляндию, должны были приниматься только в Думе и Государственном совете, а мнение финляндских органов управления могло при этом не учитываться. Перечень вопросов, относимых к общеимперскому законодательству, включал все стороны внутренней жизни Финляндии: основные начала ее собственного государственного строя, охрану порядка и суд, школьное дело, законодательство о партиях и печати и пр. В результате принятия данного закона, по справедливому замечанию В.С. Дякина, фактически ничего не оставалось от финляндской автономии [11].

Итак, можно сделать вывод о том, что политика российского самодержавия в отношении окраин Российской империи, реализованная в XIX в., была нацелена на интеграцию их в состав имперского общественно-политического организма. Однако содержание данной политики с течением времени претерпело радикальные изменения. Если в первой половине XIX в. правительство в сфере межнациональных отношений реализовывало дифференцированный подход, определяя правовой статус конкретных территорий на основе учета сложившихся традиций общественного развития и принципа сословной консолидации, то во второй половине века ставка была сделана на тотальную унификацию управленческой модели для окраин в рамках унитарной государственно-территориальной структуры. Основной причиной таких изменений стало развитие на новых имперских территориях (прежде всего западных) оппозиционного самодержавию национального движения.

Однако следствием вышеуказанных изменений стало не только формирование выраженного национального самосознания у интеллигенции большинства окраин, но и бытового «инородниче-ского» национализма, что в условиях оппозиционности общественного сознания большинства населения империи и слабости русского национализма привело в начале XX в. к перманентному революционному процессу, положившему конец существованию имперской государственности.

В связи с вышесказанным можно сделать вывод о том, что политика самодержавия в национальном вопросе стала одной из главных причин его уничтожения.

Ссылки:

Редактор: Ситникова Ольга Валериевна Переводчик: Герасимова Валентина Евгеньевна