Омские историки на рубеже ХХ и XXI веков: штрихи к коллективному портрету

Провинциальное научное сообщество историков в историографическом измерении

В условиях поворота в мировой гуманитарной мысли к неоклассической модели исторического исследования и интердисциплинарным практикам актуализируется значимость изучения научных сообществ различного типа, коммуникативного пространства науки, ее основных акторов как в индивидуальном, так и в групповом выражении. Появление в XX в. коммуникативных теорий [Habermas, 1989] спровоцировало интерес к способам складывания и функционирования научных сообществ. В отечественной традиции это нашло отражение в изучении форм и типов научных коммуникаций, в частности, в попытках типологии научных и политических сообществ в сравнительной перспективе [Политические и интеллектуальные…, 2007], в пионерских исследованиях роли новейших профессиональных журналов в изменении конфигурации научного сообщества и формировании нового профессионального канона [Рыженко, 2007; Свешников, Степанов, 2011], в генерационном подходе к изучению научных сообществ [Кефнер, 2006; Сидорова, 2008].

Этапным исследованием корпорации современных историков является коллективный труд «Научное сообщество историков России: 20 лет перемен» (под ред Г. Бордюгова. М.: АИРО-XXI, 2011), в котором, несмотря на его дискуссионость [Уваров и др., 2013], определены основные тенденции трансформации сообщества отечественных историков, представлен коллективный социологический портрет корпорации, названы новые формы консолидации, предприняты попытки описания нового коммуникативного поля, обозначена проблема различных ценностных ориентиров. Это по существу целая исследовательская программа на будущее, в которой обозначена проблема трансформации корпоративной субкультуры, ее эпистемологических оснований. Однако локальным корпорациям историков, новым интеллектуальным сетям пока не уделено должного внимания.

Полемический ракурс дальнейшего изучения проблемы центра и периферии был задан на страницах «Антропологического форума» [Провинциальная и туземная…, 2013; Соколов, Титаев, 2013]. Осмысление традиционных категорий «провинциальной» и «столичной» науки выносится авторами за пределы географических координат. Несмотря на различные точки зрения, отразившиеся в дискуссии по этому поводу, общим для участников обсуждения той публикации оказалось понимание «провинциальности» в науке как вторичности, «второсортности» по отношению к авангарду исторической мысли. Для такой науки, как отмечает А.В. Лубский, характерен и соответствующий тип историка – «модника-подражателя, эпигона-транслятора», основу деятельности которого составляет принцип «не думать, а подражать» [Лубский, 2017, с. 165]. Последнее проявляется в стремлении «ритуализировать» любые поведенческие паттерны, наблюдаемые в столичной науке, и воспроизводить их в утрированном виде» [Соколов, Титаев, 2013, с. 256]. Вольно или невольно авторы возвращаются к традиционной оппозиции «столичного» и «провинциального», заданного все-таки географическим и социокультурным пространством, обращая преимущественное внимание на внешние параметры провинциальности.

Оригинальную трактовку провинциальности предлагает С.Б. Крих, базируясь на исследовательской практике М.Е Сергеенко. Речь идет о несовпадении с мейнстримом, общепринятой теоретической и процедурной конвенцией, о сохранении особой стилистики текста, языка науки [Крих, 2017, с.193]. В этой первой попытке исследования внутренней структуры провинциальности в корпоративном измерении географический параметр представлен как структурно сложный (от проживания вне столицы до работы в непрестижном/непрофильном учреждении). Представляет интерес и кластерная модель исследования регионального научного сообщества. Так, А.А. Фокин, рассматривая локальное сообщество историков г. Челябинска, выделяет несколько историографических кластеров, под которыми он понимает «региональные коммуникативные образования профессиональных историков, объединенных формальными и неформальными связями и работающих в тесной кооперации» [Фокин, 2014, с. 401]. При этом подчеркивается значимость территориальной границы, особенность складывающихся коммуникаций, проблематика исследований. Историк отметил характерную «замкнутость» на себе некоторых выделенных им кластеров, сравнимую с «натуральным хозяйством». По существу, речь идет о гетерогенности челябинского научного сообщества как эксклюзиве, что с иронией констатирует автор, хотя гетерогенность является нормальным состоянием любого «большого» научного сообщества. Более того, сетевая конфигурация современной науки повышает ее степень.

Принципиально важным для нашего исследования является анализ блока литературы, посвященный характеристике научного сообщества историков г. Омска рубежа XX и XXI вв. Выделим несколько направлений в этом блоке: а) исследование интеллектуального ландшафта города, инфраструктуры исторической науки и отдельных коммеморативных практик [Красильникова, 2005; Корзун, 2017; Рыженко, 2010]; б) издание словарей и справочников историков, краеведов; публикация статей, в которых описывается поколенческий состав сообщества и новые коммуникативные площадки [Вибе и др., 1994; Корзун, Кузнецова, 1999; Ремнев, Томилов, 2004]; в) мемориальные публикации, в том числе приуроченные к юбилейным датам, посвященные как истории отдельных институций [Исторический факультет…, 1996; Университет в истории…,2014; О времени…, 2016; Сибирский филиал…,2018], так и представителям исторического сообщества г. Омска: В.И. Матющенко, Г.К. Садретдинову, М.Е. Бударину, А.В. Ремневу и др.

Таким образом, в историографической практике отсутствуют работы, посвященные научным сообществам в отдельных сибирских городах в постсоветский период, что несомненно редуцирует наши представления о развитии исторической науки и профессиональной культуры в целом и не способствует осмыслению историографического процесса в период перехода от «советского» к «российскому». В связи с этим целью данной статьи является институциональный анализ корпорации историков Омска в интерьере социальных трансформаций рубежа XX и XXI вв., что позволит представить в самом общем плане коллективный портрет данного сообщества. Речь также идет о теоретических аспектах исследования механизмов саморегуляции научных сообществ, о дисциплинарных границах историографии. Ведь интересующий нас период характеризуется не только социальными трансформациями, но и методологическим переформатированием науки, остротой проблемы профессиональной самоидентификации историка.

Основным источником для нас послужили результаты анкетирования представителей научного сообщества г. Омска, проведенного в 2017–2018 гг.; материалы биобиблиографического словаря историков (Современная историческая наука…, 1999); делопроизводственная документация диссертационных советов, научных обществ; региональные периодические общественнополитические и научные издания. Оптика нашего исследования настроена на изучение ряда параметров научного сообщества омских историков, которые позволяют уловить его динамику и нанести «штрихи» на коллективный портрет научной корпорации. Под научной корпорацией понимается группа лиц, профессиональные интересы которых связаны с производством и трансляцией научного исторического знания, а также с реализацией функции «воспитания себе подобных», т.е. обучения ремеслу историка. Эвристический потенциал используемых нами источников позволяет задать следующие параметры научной корпорации историков конкретного города: 1) институциональная локализация корпорации; 2) ее численный и гендерный состав; 3) проблематика научных исследований; 4) коммуникативные практики. Вне поля нашего рассмотрения остаются вопросы, связанные с качественной характеристикой научного сообщества, такие как влияние смены познавательных парадигм на исследовательскую практику, выбор объекта исследования, его методологический инструментарий, механизмы утверждения, закрепления или ниспровержения стандартов научности. Указанные вопросы требуют самостоятельного исследования. В поле нашего внимания – корпорация историков отдельного локуса, рассматриваемая на стыке парадигм социальной, интеллектуальной истории и антропологического подхода. При этом чрезвычайно важно не потерять конкретный лик ученого-историка в воображаемом коллаже научного сообщества. Сложность конструирования коллективной биографии с использованием просопографического подхода осознается современными авторами, такими как немецкая исследовательница истории высшей школы и профессорской корпорации Т. Мауэр [Мауэр, 2015, с. 31–32]. И, хотя просопрографический портрет «пишется» из мозаики биографий или ее структурирующих фактов, сама личность ученого низводится в лучшем случае до содержания краткой биобиблиографической справки. В реальной практике историк науки работает по меньшей мере в двух регистрах – конструирует социологический портрет научного сообщества и параллельно ищет черты этого сообщества в биографиях ее конкретных представителей, обращается к казусам [Дворниченко и др., 2019]. Таким образом, про-сопография предполагает использование модели исследования целого как совокупности индивидуальных «биографических деталей» [Keats-Rohan, 2007, р. 140]. Представляется, что эвристический потенциал этой модели ограничен, поскольку по определению задается дисбаланс между исследованиями общего и индивидуально-экзистенционального2.

Институциональное пространство исторической науки в г. Омске

Можно выделить два этапа переформатирования институционального поля исторической науки в интересующий нас период. Пик институционального строительства / перестройки пришелся на начало 1990-х гг. Региональное институциональное поле исторической науки определялось общероссийскими и в какой-то мере мировыми тенденциями развития исторической науки с ее ориентацией на междисциплинарность, культурологический поворот, формирование исторической памяти и мест памяти собственно научного сообщества. В ответ на прежнюю иерархизацию с элементами патернализма советской исторической науки происходила институциональная локализация, на региональном уровне шел распад, фрагментация более или менее единого интеллектуального и институционального пространства науки [Корзун, 2017, с. 299–300]. Данный этап условно назовем «романтическим», «роста вширь», поскольку в это время появился шанс переформатировать институциональное и коммуникативное поле науки.

На фоне разрушения прежних иерархических связей на первый план вышли неформальные горизонтальные связи между научными центрами, коллективами и отдельными учеными. Возникла принципиально иная коммуникативная ситуация, определяемая новыми механизмами саморегуляции научных сообществ. Наряду с традиционными площадками подготовки специалистов-историков, которыми вплоть до начала 1990-х гг. были Омский государственный педагогический университета (ОмГПУ) и Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского (ОмГУ), появляются новые – в негуманитарных вузах открываются гуманитарные факультеты, аспирантуры по историческим специальностям, диссертационные советы, ведется подготовка студентов по направлению «Историко-архивоведение». Таким образом, в привычном сегменте исторических факультетов возникают конкурирующие институции.

На переломе эпох институциональное поле исторической науки расширяется за счет появления принципиально новых для г. Омска научных институтов. Крупнейшим из них является Омский филиал Института археологии и этнографии сибирского отделения РАН (ИАЭТ СО РАН), который был создан в 1991 г. как Омский филиал Объединённого института истории, филологии и философии СО РАН (далее – ОФ ОИИФФ СО РАН), а в 2006 г. вошел в состав ИАЭТ СО РАН. Среди появившихся в это время в Омске академических структур только ОФ ОИИФФ СО РАН имел гуманитарную направленность, «поэтому изначально направления научно-исследовательской деятельности вновь создаваемого научного учреждения были заявлены довольно широкие, охватывающие археологические, этнографические, лингвистические, правовые, исторические аспекты изучения населения Сибири во всём его этнокультурном многообразии» [Корусенко, 2016, с. 24]. Практически одновременно с ним был открыт Сибирский филиал Российского института культурологии. Институциональная карта исторической науки в масштабах города включает в себя музеи и архивы различной ведомственной принадлежности.

С конца 2000-х гг. обозначается новый этап, названный нами «компрессионным», связанный с реформированием системы высшего образования сверху. Институциональное поле исторической науки сжимается. Этот этап характеризуется закрытием ряда гуманитарных факультетов, диссертационных советов, значительным сокращением финансирования академических структур гуманитарного профиля, переформатированием исследовательского института культурологии, сокращением филиала академического института до одной лаборатории, существенным уменьшением набора студентов на исторические факультеты, отказом от ряда инноваций в вузовской сфере, закрытием научных периодических изданий (в 2015 г. перестали издаваться «Культурологические исследования Сибири», в 2009 г. – «Исторический ежегодник», лишился ВАКовского статуса «Омский научный вестник»).

Корпорация историков Омска: численный состав, гендерная и квалификационная структура

Персональный состав корпорации был выявлен на основе анализа сайтов соответствующих институций. Опираясь на данные словаря (Современная историческая наука…, 1999) и проведенного в 2017–2018 гг. анкетирования, удалось определить круг историков, ушедших из жизни (18 чел.), а также сменивших профессиональную деятельность. Сегодня корпорация историков г. Омска насчитывает около 200 представителей исторических профессий (из них было проанкетировано 130 чел., или 65 %). В целом объектом нашего анализа стали 146 представителей омской корпорации историков.

Корпорация представлена тремя поколениями исследователей. Первое поколение профессиональных историков включает в себя исследователей, рожденных в 1920–1930-е гг. (15 чел.). Представители второго поколения были рождены в 1940–1960-е гг. (77 чел.). Третье поколение составляют историки, рожденные в 1970–1990-е гг. (54 чел.). Количественно преобладают представители второго поколения, причем численность женщин в его составе по сравнению с количеством представительниц сообщества в целом, рожденных в 1920–1930-е гг., увеличилась (см. табл.1). Особенно заметна такая динамика в третьем поколении [Шестопалова, 2017, с. 26]. Средний возраст омских историков по данным анкетирования в настоящее время составляет приблизительно 51,5 г., хотя в Сибирском регионе средний возраст равен 64,5 г. [Бордюгов, Щербина, 2011, с. 135]. Относительная молодость омского научного сообщества объясняется, во-первых, созданием новых институциональных площадок, что предполагало, привлечение молодых кадров, и, во-вторых, вхождением в науку вчерашних выпускников, как правило, омских вузов.

На современном этапе омская корпорация историков включает воспитанников Омского, Томского и Омского педагогического университетов, выпускников ряда столичных вузов (МГУ, МГИАИ) и нескольких представителей образовательных центров других регионов (Ростов-на-Дону, Свердловск, Иркутск и др.). Корпорация складывалась, впитывая различные университетские и академические культуры, в ходе интенсивной коммуникации и борьба за «пространство внимания».

Таблица 1

Поколенческий «срез» корпорации омских историков, чел.

Поколение	Годы рождения	Число историков
		Мужчины	Женщины
Первое	1920-е	6	1
	1930-е	4	4
Второе	1940-е	8	7
	1950-е	20	6
	1960-е	20	16
Третье	1970-е	11	21
	1980-е	9	8
	1990-е	2	3

В связи с уплотнением институционального пространства меняется роль отдельных институций в процессе формирования научной корпорации историков. Как следует из табл. 2, среди омских ученых-историков в значительной степени преобладают выпускники созданного в г. Омске в 1974 г. классического университета, потеснившие воспитанников педагогического университета. Полагаем, что выявленная тенденция отразила запрос на подготовку специалистов с исследовательским мышлением, что характерно для университетского образования.

Таблица 2

Число представителей омской корпорации в высших образовательных учреждениях, получивших историческое образование, чел.

Год рождения	Омские вузы			Вузы других регионов		Столичные вузы
	ОмГУ	ОмГПУ	Другие	ТГУ	Другие
1920-е	–	1	1	3	–	2
1930-е	–	2	1	4	1	–
1940-е	1	4	–	5	4	1
1950-е	15	5	–	2	1	3
1960-е	28	5	2	1	–	–
1970-е	24	8	–	–	–	–
1980-е	11	4	1	–	1	–
1990-е	5	–	–	–	–	–
Всего	84	29	5	15	7	6

Таблица 3

Ученые степени представителей омской корпорации историков, чел.

Год рождения	Без степени	Кандидаты наук		Доктора наук
		Исторические науки	Другие	Исторические науки	Другие
1920-е	–	1	–	6	–
1930-е	1	4	–	3	–
1940-е	3	4	–	7	1
1950-е	1	13	1	9	2
1960-е	3	26	–	5	2
1970-е	3	23	–	2	4
1980-е	6	8	3	–	–
1990-е	5	–	–	–	–

Защита диссертации является важнейшим этапом профессионализации ученого. Что представляет собой научная корпорация с точки зрения «научной остепенности» ее представителей? Из 146 представителей сообщества, оказавшихся в поле нашего зрения, степень кандидата наук имеют

83 чел. (из них 4 – не по исторической специальности). Докторские диссертации защитил 41 чел., причем 9 из них по близким к истории социально-гуманитарным дисциплинам. Отдельную группу составляют исследователи, не имеющие ученой степени, но активно работающие в проблемном поле исторической науки (18 чел.). В эту же группу включены аспиранты (4 чел.).

Движение проблематики как зеркало научного сообщества

Что касается качественной характеристики научной корпорации, то на данном этапе мы ограничились анализом проблематики исследований. Как известно, проблематика является наиболее гибким элементом исторической науки, отражающим запросы общества на познание истории, общие тенденции развития науки как таковой, специфику локальных научных сообществ со сложившейся культурой исследования и стереотипами взаимоотношений в этих сообществах. Динамика проблематики выявлена нами по материалам анкет и делопроизводственных документов диссертационных советов. В рассматриваемый период в г. Омске действовали несколько диссертационных советов. Так, в 1993 г. был открыт совет при ОмГТУ, в 2004 г. одновременно появились советы в ОмГУ и ОмГПУ, просуществовавшие до 2007 и 2013 г. соответственно. В январе 2014 г. был открыт объединенный диссертационный совет на базе ОмГПУ по специальностям «Отечественная история», «Историография, источниковедение и методы исторического исследования». В него входят на паритетной основе и в равных долях историки ОмГПУ, ОмГУ им. Ф.М. Достоевского и Новосибирского государственного педагогического университета.

С 1999 по 2016 г. было защищено 20 докторских, 151 кандидатская диссертация по историческим специальностям. Эти данные отражают скорее интенсивность защит в региональном срезе. Применительно к омскому научному сообществу эта информация требует корректировки. Во-первых, в период отсутствия диссертационных советов в г. Омске по определенным специальностям омичи защищались в других городах (Екатеринбург, Новосибирск, Томск, Казань, Барнаул, Москва и др.). Во-вторых, в диссертационных советах г.Омска почти треть кандидатских и половина докторских диссертаций были защищены иногородними соискателями.

Пик защит пришелся на 2006 г. (защищено 26 диссертаций, включая докторские и кандидатские), а в 2000 и 2001 гг. защит не было. Подсчеты В.П. Корзун, М.С. Носовой свидетельствуют о том, что в 2004–2007 гг., когда функционировали три совета одновременно, в среднем защищалось 16 диссертаций в год [Корзун, Носова, 2018].

Источники позволяют выделить приоритетные проблемы диссертационных исследований (см. табл. 4). К ним относятся 1) политическая история России при пристальном внимании к проблемам управления империей и органам местного самоуправления; 2) история всеобщей и отечественной исторической науки, включая проблемную историографию; 3) этническая история и проблемы интеграции народов степных областей Западно-Сибирского генерал-губернаторства в состав Российской империи; 4) социокультурная история преимущественно сибирского региона; 5) военная история и военная антропология; 6) история повседневности. Выделение данных проблемных блоков осуществлено по аналогии с моделью, предложенной Г. Бордюговым и С. Щербина [Бордюгов, Щербина, 2011, с. 144].

Как видим, в омском интеллектуальном ландшафте налицо расширение проблемного поля и в то же время его фрагментированность, что вписывается в общее направление развития исторической науки [Савельева, 2017, с. 12 – 13]. Возникает вопрос о подготовленности «почвы» для развития обозначенных проблемных полей, в связи с чем обратимся к материалам словаря 1999 г. Иерархия проблематики, отраженная в биографических статьях этого издания, несколько отличается от полученных данных на начало XXI в. На первый план выходит история этносов и народностей Сибири (28 диссертаций). Второй по значимости оказалась разработка проблем политической истории России при пристальном внимании к проблемам политических партий (19 диссертаций). Чуть меньше внимания было уделено изучению проблем социокультурной истории (история интеллигенции, культурное пространство городов, история образования и периодическая печать – 17 диссертаций). Интерес к историографическим сюжетам нашел отражение в 11 диссертационных исследованиях, связанных преимущественно с персоналиями (Современная историческая наука…,1999).

Таблица 4

Проблематика защищенных кандидатских и докторских диссертаций с 1993 по 2018 г.

№	Проблематика	Диссертации, ед.
		кандидатские	докторские
1	История этносов и народностей Сибири, проблема интеграции народов степных областей Западно-Сибирского генерал-губернаторства в состав Российской империи	22	2
2	Государственная политика и органы власти, в том числе органы местного самоуправления	18	1
3	Политическая история и политическая борьба, общественные настроения	12	4
4	История экономического развития России	11	3
5	История отечественной исторической науки	13	–
6	Проблемная историография отечественной исторической науки	9	–
7	Историография всеобщей истории	8	–
8	История интеллигенции	7	1
9	История церкви	7	1
10	Социокультурная история	7	1
11	Война и революция	6	1
12	История повседневности	5	1
13	История периодической печати	4	1
14	Гендерная проблематика	5	–
15	Политическая ссылка	4	–
16	История культуры и образования	2	2
17	Военная история, военная антропология	3	–
18	История экологии	2	1
19	История персоналий	3	–
20	Вопросы истории и теории археологии	2	–
21	Научные сообщества	1	1
22	Историческая память	1	–

Несмотря на иерархические подвижки, сами блоки приоритетных проблем не изменились, что свидетельствует об определенной преемственности в развитии исторической мысли в анализируемом нами социуме.

В то же время обращает на себя внимание переформатирование блока политической истории России. Возрастает интерес к имперскому периоду отечественной истории, к вопросам истории государства и права, в том числе к сюжетам местного самоуправления. Заметно снижается интерес к истории политических партий. Последнее нашло отражение также в биографических профессиональных траекториях.

Представленная проблематика позволяет говорить о сложившихся в интеллектуальном ландшафте города устойчивых группах, своего рода кластерах внутри научного сообщества. В их формировании важное место занимают новые упомянутые ранее институции, школообразующие практики ведущих ученых, а также перестройка коммуникативной сети, отражающей процесс самоорганизации, самопрезентации науки. Важную роль в этих процессах сыграло Российское общество интеллектуальной истории (РОИИ). Появившись в 2001 г. на институциональной карте региональной науки г. Омска, это общество сплотило исследователей историй культуры, науки, осознающих себя «строителями» новой дисциплины – интеллектуальной истории в географических координатах местного сообщества, и «сплело сеть» горизонтальных альянсов между различными центрами, создав новые консолидации [Метель и др., 2017].

Коммуникативные площадки омских историков

Наука коммуникативна по своей сути, она соткана из множества диалогических нитей как с современниками, так и с предшественниками [Огурцов, 1993]. Обращение к коммуникативному аспекту научной корпорации позволяет проникнуть в его «закулисье», преодолеть стереотип отождествления науки с уже готовым интеллектуальным продуктом, при котором от внимания исследователей «ускользает» возникающий между представителями корпорации «разговор».

Коммуникативные площадки омских историков достаточно традиционны. Это конференции, научная периодика, научные общества, имеющие целью производство / презентацию исторического знания и формирование исторической памяти.

В изучаемый период существовало несколько научных обществ, деятельность которых варьировалась в двух планах: «научно-популярном», преимущественно краеведческом и «академическом». Количественно преобладали общества «научно-популярного» типа в (8 из 11 объединений), в деятельность которых помимо историков включались специалисты других специальностей – инженеры, журналисты, архитекторы и др. В большинстве своем эти объединения представляют собой региональные отделения всероссийских организаций: только 3 из 11 сформировались на омской «почве» (Общество коренных омичей, Центр краеведческой информации библиотеки им. А.С.Пушкина, Центр изучения истории Гражданской войны).

Хронология образования научных обществ может быть представлена следующим образом: 1) в конце 1980-х – начале 1990-х гг. появились омский филиал Российского фонда культуры, омский филиал Российского общества «Мемориал», омское отделение Союза краеведов России, омское региональное отделение Российского географического общества, 2) в конце 1990 – начале 2000-х гг. были созданы Общество коренных омичей, омское отделение Российского общества интеллектуальной истории; 3) в последнее десятилетие возникли омское отделение Российского военно-исторического общества, Центр краеведческой информации библиотеки им. А.С.Пушкина, Центр изучения истории Гражданской войны, омское отделение Российского исторического общества [Груздинская, 2018].

Сегодня фиксируется имеющее разные причины «увядание» объединений, созданных в конце 1980-х – начале 2000-х гг., и, наоборот, активность, по крайней мере, судя по сайтам появившихся в последнее время обществ (за исключением Российского исторического общества, о котором сказать нечего, кроме того, что в апреле 2016 г. оно было учреждено).

Коммуникативными площадками, где активно выступают историки, являются научные периодические издания. В «романтический» период институционального развития омской исторической науки издаются различные «Вестники» («Вестник Омского университета», 1996; «Вестник ОмГАУ», 1996; «Омский научный вестник», ОмГТУ, 1997; «Вестник СибАДИ», 2004), ставших инструментами «символического представления и органами воспроизводства корпоративной памяти» [Степанов, 2013, с. 181], а также способом репрезентации конкретного вуза местной власти. В этот период появляется периодическое издание «Мир историка: историографический сборник» (выходит с 2005 г.), ставшее площадкой коммуникации и консолидации историографов из разных университетов и регионов страны.

На «компрессионном» этапе сократилось общее число местной профессиональной исторической периодики. Практически исчезают публикации по истории в «Вестниках» непрофильных вузов. Вместе с тем из общего журнала «Вестник Омского университета» выделяются ряд серийных изданий, в том числе серия «Исторические науки» (2013), получившая ВАКовский статус в 2017 г.

Штрихи к портрету: «инсайд»-взгляд

Представленный портрет омских историков ни в коем случае не претендует на завершенность. И в данной части статьи речь идет не о ретушировании портрета, а о нанесении нескольких дополнительных «штрихов», в том числе вызванных саморефлексией авторов статьи относительно существующих в корпорации проблем. В частности, в этом коллективном портрете выделяются как мэтры – «отцы-основатели» омской корпорации историков: из первой генерации историков – В.И. Матющенко, из второй – Н.А.Томилов, В.И. Худяков – ставшие во многом мифическими фигурами, так и «герои первого плана» представляющие третью генерацию. Именно они задают авангардную позицию в постановке новых проблем, преодолевая сложившийся профессиональный канон и не заботясь о судьбе местного научного сообщества в силу разных обстоятельств, в том числе благодаря формированию нового информационного пространства науки. Данные анкетирования позволяют назвать их: А.В. Свешников, М.К. Чуркин, С.Б. Крих. И если Г. Бордюгов и С.Щербина, завершая свое исследование, посвященное социологическому портрету сообщества российских историков, сетуют, что реальные его герои «еще не покинули своего творческого подполья, и предоставили Виктору Ивановичу («псевдогерою» по терминологии авторов. – В.Г., В.П.) представлять их корпоративные черты» [Бордюгов, Щербина, 2011, с. 74], то, на наш взгляд, региональный опыт позволяет несколько скорректировать это суждение. Находясь внутри провинциального научного сообщества, мы, разумеется, фиксируем, что и в нем наблюдается растворение индивидуальнотворческого в среднестатистическом, но шансы на творческую самопрезентацию в провинциальном варианте, пожалуй, выше. Здесь при относительной немногочисленности акторов и институций гораздо большую роль играет личностно выстраданное, а не обезличенно-формализованное представление о том, «who is who» на региональном историографическом поле. Хотя, разумеется, «сердешный провинциализм», нравы Белогорской крепости не гарантируют права «на лица необщее выражение», не эквивалентны гамбургскому счету. Профессиональное может оттесняться на задний план корпоративно-персональным, своего рода категорическим императивом – делай как я или делай как мы.

Анализ омской корпорации историков и опыт конструирования коллективного портрета подтвердил нашу гипотезу о том, что в периоды социальных трансформаций при ослаблении контроля сверху и разрушении иерархической коммуникативной системы центр – провинция усиливается тенденция к саморегуляции внутри локального научного сообщества. Более того, выявлены механизмы такой саморегуляции. Чем более гетерогенным становится научное сообщество, тем больше у него шансов для «пересборки», для образования мобильных колабораций, которые могут иметь тенденцию как к «окукливанию», так и для выхода из локальной изолированности, путем встраивания в новые горизонтальные сети.