Организация Русским Императорским географическим обществом археолого-этнографической экспедиции в Южно-Уссурийский край и превратности судьбы путевых дневников архимандрита Палладия

Вначале экспедиции организовывала Академия наук, а в XIX в. к исследованиям такого направления подключились две кадрово-сильные научные организации, которым покровительствовали самолично высшего ранга правящие персоны государства, что призвано было подчеркнуть исключительную важность их для интересов Отечества – Русское географическое и Русское археологическое общества, нареченные императорскими.

Из периферийных подразделений Русского географического общества главенствующей организационной и научной деятельностью действительных членов отличался Сибирский отдел, учрежденный в Иркутске (городе генерал-губернатора, всесильного правителя восточных земель империи, соседствующих со степными кочевниками Монголии, родовыми владениями цинских правителей Поднебесной – Маньчжурией, а также с Кореей и Японией).

Близость регионального отдела структурам государственного управления краем создавала благоприятную обстановку для научной деятельности не только действительных членов его, но и тех «просвещенных горожан», кто проявлял склонность к исполнению исследовательских программ. А они отличались редкостной для провинции многоплановостью и комплексностью, отчего, видимо, как полтора века назад, так и теперь, в Иркутске в отличие от других сибирских городов престижно быть причастным к исследованиям, тематика которых объединяет словосочетание «Географическое общество», нéкогда не менее значимое, чем «Академия наук». Во второй половине XIX в. ученое сообщество страны не единожды впечатлялось результатами геологических, палеонтологических, биологических, этнологических, историко-культурных и археологических экспедиций, организованных руководством отдела [Черский, 1872] (подробнее см.: [Ларичев, 1969; 2003; Медведев и др., 1997]).

Мысль о столь раннем формировании в Сибири на базе кадров Географического общества первого научного центра, организующего разного рода исследовательские проекты, подтверждает внимание губернаторов, служб внешних сношений администрации края к проблемам, связанным с взаимоотношениями с государствами Востока. Управленцы Восточной Сибири высшего звена были осведомлены в общем плане об историческом прошлом Центральной и Восточной Азии. Сведения они черпали, прежде всего, в работах членов Пекинской Православной миссии, которым вменялись в обязанность изучение китайского и маньчжурского языков и переводы источников [Бичурин, 1828а, 1828б; 1829; 1833; 1840; 1842; 1848; 1851; Горский, 1852а, 1852б; Кафаров, 1866а, 1866б; Храповицкий, 1857]. В стенах «Подворья» миссии осваивал древнекитайский язык и знакомился с историческими источниками империи В. П. Васильев, в последующем первый китаевед в статусе действительного члена Академии наук. В начале второй половины XIX в. он опубликовал несколько сочинений обзорного характера, посвященных истории народов Дальнего Востока, Монголии и Китая [Васильев, 1857а, 1857б; 1859]. Его хорошо знали в Иркутске, и потому не случайно председатель Главного управления Восточной Сибири Н. П. Игнатьев отправил в 1868 г. в Санкт-Петербургский университет М. Н. Суровцева, выпускника Иркутской классической гимназии (см.: [Пиков, 2002; 2007]). Руководителем его на факультете восточных языков «по маньчжурско-китайскому разряду» стал В. П. Васильев, а результатом учебы – блестящий диплом, который теперь мог бы, пожалуй, защищаться как диссертация истинно докторского статуса [Суровцев, 2007], не сравнимая с образцами «докторских» поделок затейников перестройки России. М. Н. Суровцев продолжил исследования Н. Я. Бичурина 1, Г. М. Розова 2, П. И. Каменского 3 и А. П. Владыкина 4 по истории национальных государственных образований на восточной, северной и западной окраинах Поднебесной (т. е. вне исторических границ ее).

Обстоятельства включения в план научных исследований Русского географического общества проекта изучения истории и народонаселения

Южно-Уссурийского края

Вхождение в пределы России юго-восточных земель Дальнего Востока сопровождалось энергичными мерами и по переселению крестьян из европейских губерний страны. Край был почти безлюдным и выглядел заброшенным то ли из-за трудностей обитания в нем, то ли кем-то целенаправленно опустошенным в былые времена. Поэтому освоение его проходило без конфликтных осложнений, обычных для таких процессов.

Тогда же регион стал местом приложения знаний и сил топографов, геологов и географов, которые первопроходчески знакомились с природой края и его ресурсами; чиновников-администраторов; военных, призванных обустраивать гарнизонные городки и границы с Китаем и Кореей; дипломатов, политиков, общественных деятелей и путешественников. Среди тех, кто осваивал новообретенный край или посещал его на короткое время, с самого начала оказались любители древностей. Они первыми обнаружили и, как могли, оценили памятники старины, неведомые ранее европейской науке. Но возникали вопросы: кто прежде обитал в крае; когда и почему он обезлюдел; от кого намеревались защищаться строители крепостей и прикрывающих границы стен?

Знакомство с памятниками древности и освещение их в печати восходят к рубежу 1850– 1860-х гг. Они отличались, большей частью, поверхностным описательством, а также скудностью и неопределенностью привязки к известным эпохам и народам. Чтобы убедиться в том, представим ниже три характерных текста.

Так, Н. М. Пржевальский, совершивший поездку по Приамурью и Приморью в 18671869 гг., свидетельствовал: « Вблизи деревни Никольской находятся замечательные остатки двух старинных земляных укреплений… Первое из этих укреплений лежит верстах в трех от деревни и представляет правильный четырехугольник, бока которого расположены по странам света. Каждый из боков имеет около версты длины и состоит из земляного вала, сажени две с половиной вышины со рвом впереди… Сверх того, в саженях пятидесяти впереди южного бока устроен небольшой квадрат для боковой обороны. Другое укрепление лежит в полуверсте от деревни. Внутри его находится много небольших возвышенностей, вроде курганов, на которых иногда лежат остатки кирпичей, а в одном месте стоят две каменные плиты с несколькими проделанными в них отверстиями. В самой деревне стоят найденные в лесу два каменных грубых изображения каких-то животных, величиной с большую собаку...» [1937. С. 67].

А вот текст И. А. Лопатина (посетил край в начале 1860-х гг.): « Северо-Западный конец описываемого мною края огибается р. Суйфуном… В этом месте… можно встретить остатки старинных земляных укреплений, которые тянутся на несколько верст сряду. Укрепления эти состоят из валов… окруженных рвами. <…> На небольшом кургано-подобном бугре, вероятно могильной насыпи, лежит высеченное из камня изображение черепахи... Щиты черепахи и голова ясно сохранились. Невдалеке от этого изваяния лежит продолговатая каменная плита, на которой высечено что-то вроде щита, поддерживаемого двумя зверями. <…> Все эти остатки древности доказывают существование некогда в этом крае населения довольно значительного» [1864. С. 182–184].

Еще один исследователь, М. И. Венюков, путешествовал по краю в 1857–1859 гг. Он писал: « От устья Добиху к юго-востоку мы вступили в страну, по которой изредка виднеются следы высшей образованности и большой населенности края. Я говорю здесь о развалинах старинных городов и укреплений, которые встречаются местами по Уссури между 44º и 45º широты. Эти < балапти-хотон > (старые города), вероятно, принадлежат к первым временам династии Гинь (Цзинь, Золотая империя. - В . Л .) или Нючжэнь (чжурчжени. - В . Л .), т. е. к XII столетию... Быть может, что династия Гиней опасалась здесь соседства приамурских мэнгу, вероятных предков нынешних мангун… Во всяком случае, несомненно, что под защитою земляных укреплений существовали обширные города…» [1970. С. 117].

Все эти историко-культурные факты постепенно накапливались с началом второй половины XIX в. и не могли оставаться вне внимания не только Географического и Археологического обществ столицы, но и высших государственных структур, в первую очередь Азиатского департамента МИДа. Если научное сообщество беспокоила сохранность обнаруженных памятников древности в связи с расширением хозяйственной деятельности, а также их квалифицированное описание и оценка исторической значимости, то дипломатические ведомства волновало иное. Переговоры посреднической делегации России во главе с Е. В. Путятиным и представителями правительства империи Цин, с одной стороны, и делегациями Англии и Франции, одержимыми агрессивной воинственностью в отношении Китая, – с другой, обозначили сложности решения вопроса о прохождении российской границы в Заханкайском округе Южно-Уссурийского края. К неприятному обороту дел в переговорах с правителями Цин следовало готовиться загодя, что поставило на очередь дня проведение на юге приморских земель экспедиционных исследований историков и этнографов.

Выбор и назначение руководителя экспедиции,меры содействия успешному ее проведению

Практическое решение задачи по организации экспедиции обязано энергичным усилиям барона Федора Романовича Остен-Сакена, видного государственного деятеля, склонного к занятиям наукой. Он многие годы состоял на службе в Азиатском департаменте МИД, был членом посольства Е. В. Путятина в 1857–1858 гг. и участвовал в нелегких переговорах с цинскими и западноевропейскими дипломатами. В 1865 г. ему доверили должность секретаря Географического общества, что превратило в реальность проект финансирования и осуществления первой дальневосточной экспедиции по изучению истории Южно-Уссурийского края. Идея о том была близка интересам Ф. Р. Остен-Сакена как государственника. Он, видимо, обсуждал детали проведения ее и программу работ с близкими руководству членами общества М. И. Венюковым и П. А. Гельмерсеном, которые неоднократно путешествовали по Приамурью и Приморью, а быть может, советовался о том же с Н. М. Пржевальским и В. П. Васильевым.

Не удивительно, что вопрос о руководителе проекта решился на первом же заседании Совета, когда в повестку дня включили вопрос об организации экспедиции – помимо Палладия Кафарова не было иной идеально подходящей кандидатуры. Его Ф. Р. Остен-Сакен знал лично как безупречной репутации деятеля государственных структур, от которых зависело одобрение плана организации поездки в Южно-Уссурийский край с научной целью – Министерства иностранных дел, Священного синода и губернских учреждений Иркутска, откуда осуществлялось управление Восточной Сибирью и Дальним Востоком [Крыжановский, 1914; Ларичев, 1973; Тагаров, 1970]. П. А. Гельмерсен, как и М. И. Венюков, контактировал с П. Кафаровым при поездках на Восток в 1865 и 1869 гг. и отзывался о нем как о человеке «очень просвещенном и дельном» 5. Значителен был авторитет его в Священном синоде как высокого класса духовника, талантливого организатора многосторонней (в том числе научной) деятельности членов Пекинской миссии «для службы правительству», выдающегося знатока Китая и просто как безукоризненных нравственных качеств человека, что подтверждало включение его в состав миссии 1840–1849 гг., а затем руководство ею в течение более двух десятилетий (1850–1859 и 1864–1878 гг.). Он плодотворно взаимодействовал в качестве консультанта и переводчика с посланниками России в Китае А. Г. Влагали и Е. К. Бюцовым, с консулом К. А. Скачковым в Тяньцзине и Шанхае, а во время переговоров с правительством Цин по вопросам пограничного размежевания в Приамурско-Приморском регионе – с Е. В. Путятиным в 1858 г. и Н. П. Игнатьевым в 1860 г., когда заключались благоприятные для России Айгунский и Пекинский договоры.

П. Кафарову предложили возглавить экспедицию с учетом еще одного важного обстоятельства: в 1865 г. он стал по представлению Ф. Р. Остен-Сакена членом-корреспондентом

Географического общества, а диплом о том ему вручили в Иркутске руководители Сибирского отдела. Весьма ценимое в научных кругах России ученое звание архимандрит получил и как удачливо-терпеливый путешественник (тысячекилометровые, полные трудностей проезды из Петербурга в Пекин через Монголию в 1839, 1840, 1864, 1865 гг. и обратно через Монголию в 1847, 1859 гг.), и как автор опубликованных позже «Дорожных заметок на пути по Монголии в 1847 и 1859 гг.», которые содержали уникальной ценности сведения по истории, географии и этнографии восточных областей Центральной Азии [Кафаров, 1892], и как создатель фундаментальных трудов по истории Монголии и Китая [Кафаров, 1866а; 1866б; 1867; 1872].

Получив от П. Кафарова согласие возглавить экспедицию, Ф. Р. Остен-Сакен направил письмо в Священный синод, которому архимандрит подчинялся по службе, с ходатайством позволить ему выехать на год в Заханкайский округ для проведения археологоэтнографических исследований. В обращении подчеркивалось, что именно он, как никто другой, может обеспечить «обильные результаты» задуманного Советом научного предприятия. Синод не возражал и, в свою очередь, запросил Министерство иностранных дел о возможности разрешить П. Кафарову оставить служебный пост на столь долгий срок. Положительный ответ незамедлительно последовал и сопровождался лестной характеристикой главы Пекинской миссии как усердного исполнителя сложных дипломатических заданий Азиатского департамента на протяжении десятилетий. Тогда же посланник Е. К. Бюцов отправил в Иркутск письмо генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову с просьбой откомандировать в Пекин топографа Гавриила Нахвальных с заданием передать в Пекине П. Ка-фарову часть денег, выделенных Советом Географического общества на нужды экспедиции (2 000 руб. золотом), и сопровождать его в пути на территории Китая, Монголии и далее по землям Приамурья и Южно-Уссурийского края, где предполагалось проведение стационарных археолого-этнографических изысканий.

Чтобы архимандрит смог быстрее войти в курс проблем, которые предстояло решать при путешествии, Совет Географического общества рекомендовал Восточно-Сибирскому отделу отправить ему литературу с полезными сведениями. Помимо того, В. П. Васильев, П. И. Гельмерсен и Н. И. Захаров выслали «письма-инструкции», в которых содержались советы по организации работ экспедиции в поле и возможностей увязывания результатов их с письменными источниками соответствующих эпох истории Кореи и Китая. В части западноевропейской литературы предлагалось обратиться к библиотеке консула К. А. Скачкова, усердного собирателя европейских и местных изданий по исторической тематике. У него могли быть тома книги иезуита Ж. Б. дю Гальда «Описание Китая и китайской Татарии» с картой Маньчжурии Ж. Б. д’Анвиля, составленной на основании сочинения «Шуй дао тиган», посвященного Уссури; тома сочинения Н. Витсена, изданного в Амстердаме в 1692 г. (см. перевод: [Витсен, 2010]), сведения которого использовал в свое время и Н. Г. Спафарий.

Согласование маршрута экспедиции,публикация предварительных итогов исследований

К весне 1870 г. все организационные формальности были завершены, и Совет Географического общества обратился к М. С. Корсакову с просьбой о содействии восточносибирских и дальневосточных властей в проезде экспедиции по Приамурью и Приморью. 30 апреля три телеги экспедиции выехали из Пекина и направились в сторону Мукдена, чтобы следовать далее по маршруту Гирин – Цицикар – Мэргэнь – Айхун к участку правобережья Амура, ближайшему к Благовещенску [Кафаров, 1871].

П. Кафаров скрупулезно выполнил главное условие Совета Географического общества – оперативно, посредством писем, информировать ученое сообщество о результатах путешествия. В периодическом издании «Известия Русского Императорского Географического общества» регулярно публиковались сообщения о работе экспедиции. В последнем письме, написанном 13 октября 1872 г., П. Кафаров сообщал Географическому обществу, что занят проверкой и пояснением вывозимых из путешествия данных с помощью источников и пособий, чтобы затем привести в порядок собранные сведения. В том же письме он сообщал, что дневник («журнал») от Благовещенска до Владивостока будет представлять собой историческую часть отчета.

Памятники истории долины Амура и Южно-Уссурийского края, которые привлекли его внимание и были кратко оценены, заслуживают подробного описания в другой публикации в свете результатов исследования их в XX в. Географическое общество высоко оценило результаты экспедиции П. Кафарова. По представлению М. И. Венюкова ему присудили Малую золотую медаль. Смерть, внезапно случившаяся при возвращении в Россию морем, исключила написание задуманного П. Кафаровым труда. Географическое общество не получило также «Записок» с разъясненными впечатлениями и сведениями, собранными во время путешествия по Амуру и Уссури. Создавалось впечатление, что он не переслал дневники в Географическое общество. Вскоре распространился, а затем стал господствующим слух, что «Дневники», как и остальные материалы, потерялись. В. П. Панов, редактор газеты «Дальний Восток», высказывая досаду, что П. Кафаров не успел завершить задуманное, высоко оценивал значение его исследований в Приморье: «Богатство сведений и подготовка покойного синолога по письменным источникам были так велики, что даже эти обрывки трудов для каждого изучающего историю могут служить как первоисточники…» [1898].

«Дневники» Палладия Кафарова –потерянные и вновь обретенные

На протяжении более полувека археологи России сожалели об утрате бесценного источника, связанного с историей изучения прошлого Приморья. В середине XX в. сложилась благоприятная обстановка для продолжения исследований, начатых почти столетие назад по инициативе Географического общества. Они стали программными в изысканиях Дальневосточной археологической экспедиции АН СССР, своего рода наследницы Южно-Уссурийской экспедиции архимандрита Палладия как в части решения проблем историко-культурных, так и далеких от задач науки – политических, связанных с отношениями с Китаем, Кореей и Японией после окончания Второй мировой войны.

Полевые работы, в орбиту планов которых входило продолжение изучения памятников, обследованных П. Кафаровым, сопровождались поисками в книжных, газетных и архивных хранилищах Ленинграда, Хабаровска и Владивостока с целью отыскания документов, связанных с его экспедицией. Они приводили порой к неожиданным удачам. Наиболее значительным стало обнаружение потерянных дневников и установление обстоятельств, связанных с попытками ввести их в научный оборот. Выяснилось, что П. Кафаров, преодолевая недомогание, исполнил свой долг: в 1873 г. выслал в Географическое общество переработанный вариант дневника, а черновик его нашел в архиве «Подворья» миссии иеромонах Николай (Адоратский), историограф Пекинской миссии, переписал и в 1886 г. передал Географическому обществу. Далее последовала череда досадных недоразумений, связанных с неточностями документирования и неоднократными попытками опубликовать дневники (подробнее см.: [Ларичев, 1966; 1973]).

Подведение итогов

Близится полуторавековой юбилей путешествия Палладия Кафарова в Заханкайский округ Южно-Уссурийского края. Экспедиция его воспринимается теперь знаковым событием . Именно она положила начало становлению новой отрасли истории русского Дальнего Востока – археологического востоковедения, требующего профессионализма в знании письменных источников стран зарубежного Востока и умения изучать (раскапывать) памятники материальной культуры. Архимандрит Палладий дал первый мастер-класс действий на столь нелегкой стезе своим нынешним последователям. Им же предстоит в ближайшие годы ввести в научный оборот не фрагменты «Дорожных записок» (см.: [Панов, 1898; Ларичев, 1973; Хохлов, 1979а; 1979б]), а представить их в полном, без каких-либо изъятий объеме.