Организация урожайной статистики зерновых культур в Сибири в 1930-е годы

Il’inykh V. A. Organization of Grain Harvest Statistics in Siberia in 1930s. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2022, vol. 21, no. 1: History, pp. 87–97. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-7919-2022-21-1-87-97

Не тот урожай, что в поле, а тот, что в амбаре.

Русская пословица

Задача настоящей работы состоит в реконструкции организации урожайной статистики зерновых культур в Сибири в 1930-е гг. Актуальность обращения к данной теме определяется рядом обстоятельств. Одной из наиболее значимых проблем современной отечественной историографии являются экономические последствия коллективизации, показателем которых является динамика сельхозпроизводства. Основным источником для изучения параметров сельского хозяйства служат материалы статистического мониторинга аграрного сектора. Важную роль играет региональный аспект темы. В 1930-е гг. Сибирь была одним из ведущих сельскохозяйственных регионов страны. В этот период базовой отраслью аграрной экономики Сибири и России в целом оставалось земледельческое хозяйство, специализирующееся на выращивании зерновых культур. В силу того, что производство и заготовки хлебов имели для советской власти с самого начала ее существования большое политическое значение, анализ урожайной статистики в 1930-е гг. дает непосредственный выход на решение таких актуальных проблем отечественной историографии, как механизм функционирования системы государственного управления, взаимоотношения государства и крестьянства, поведенческие стратегии и практики советского административно-управленческого аппарата.

В настоящем исследовании, исходя из реалий изучаемого периода и современных трактовок сельскохозяйственной науки, мы используем следующие базовые дефиниции.

• 1.    Видовой урожай – ожидаемый урожай, исходя из состояния посевов на разных стадиях развития хлебов (до завершения созревания), который определяется экспертным (глазомерным) путем.

• 2.    Урожай на корню, или биологический урожай, – выращенный, но еще не убранный урожай, который определяется на стадии завершения созревания хлебов (перед началом уборки) либо экспертным путем, либо выборочным обмолотом.

• 3.    Амбарный урожай – зерно, фактически поступившее после обмолота в распоряжение хозяйства. Оно может быть складировано для внутрихозяйственных нужд либо отправлено на государственные заготовительные пункты.

Собственно историографию проблемы следует вести с конца 1950-х гг., когда к ней обратились советские историки. Начав научный анализ сельского хозяйства в 1930-е гг., они столкнулись со «статистической разноголосицей». Один и тот же показатель за один и тот же год в разных статистических источниках исследуемого периода часто определялся разными и иногда существенно различающимися величинами. Путаницу вносило и использование в источниках различных терминов, определяющих методы исчисления урожайности.

Ситуация еще больше осложнилась после проведенного ЦСУ в конце 1950-х гг. ретроспективного исправления ранее принятых данных об урожайности и валовых сборах зерновых культур в СССР [Зеленин, 1970, с. 467]. Причиной этого стал произошедший после смерти И. В. Сталина отказ от биологического метода определения урожая зерновых культур и переход к его исчислению в амбарном весе. При этом указанный пересчет был осуществлен лишь с 1933 г. Данные за предыдущий период остались неизменными, поскольку, согласно официальной точке зрения, до 1932 г. включительно валовые сборы в стране определялись в амбарном весе.

Ведущие советские историки-аграрники Ю. А. Мошков, И. Е. Зеленин, М. А. Вылцан, обратившись к проблеме урожайной статистики 1930-х гг., посчитали указанный пересчет данных о валовых сборах и урожайности зерновых культур, включая его хронологические рамки, в целом корректным [Мошков, 1963, с. 270; Зеленин, 1970, с. 466; Вылцан, 1970, с. 481]. В то же время были высказаны различные позиции по времени перехода к биологическому методу определения урожайности, методам его исчисления, соотношению биологического и амбарного урожая. По мнению Ю. А. Мошкова, начиная с 1933 г. сборы зерновых оценивались не по действительному сбору, а по «оптимально-хозяйственному», а с 1939 г. – по биологической урожайности [Мошков, 1963, с. 270].

И. Е. Зеленин полагал, что с 1933 г. урожай на корню определялся с помощью метровок (см. ниже). При этом при его исчислении предусматривались некоторые скидки на неизбежные потери. С 1939 г. был осуществлен переход к определению «чисто» биологической урожайности. Но, поскольку «на практике и в 1933–1938 гг. “скидки” носили номинальный характер», фактический переход к биологическому методу был осуществлен уже в 1933 г.» [Зеленин, 1970, с. 466].

М. А. Вылцан считал, что основным методом урожайной статистики в 1933–1935 гг. являлось определение урожайности на корню с помощью метровок. Полученные данные корректировались «небольшими скидками на неизбежные потери». С 1936 г. стал применяться новый метод исчисления урожая, основой которого являлось определение среднего сбора по результатам массовых обмолотов с учетом потерь, используемых в хозяйстве. Выводимые таким образом показатели урожайности «находились где-то посередине между биологическим и амбарным, а значит, и фактическим урожаем. В 1939 г. произошел переход к учету урожайности на корню без каких-либо скидок» [Вылцан, 1970, с. 476, 478, 479].

Со второй половины 1960-х гг. анализ проблемы урожайной статистики 1930-х гг. фактически прекратился. Исследователи вновь обратили внимание на нее в поздний советский и постсоветский период в связи с обсуждением причин массового голода в СССР в 1932– 1933 гг. (см.: [Таугер, 1995; Кондрашин, 2008, с. 98–112; 2014, с. 110–112] и др.). Наиболее детальный анализ урожайной советской статистики начала 1930-х гг. провел С. Уиткрофт [Дэвис, Уиткрофт, 2011]. Итоговые официальные данные о размерах валовых сборов в эти годы он считал завышенными и не отражающими реальный амбарный урожай.

Проблемы урожайной статистики в СССР в середине и второй половине 1930-х гг. затронул С. А. Нефедов. По его мнению, в 1933–1935 гг. сначала с помощью метровок устанавливалась биологическая урожайность, затем в полученные результаты вносились скидки на потери. С 1936 г. за исходную величину брался амбарный урожай (намолот), а к нему прибавлялись поправки на недоучет. С 1939 г. поправки были увеличены до разницы между урожаем на корню и намолотом. Фактически это означало определение биологического урожая. С. А. Нефедов полагает, что отраженная в источниках Центрального управления народно-хозяйственного учета (ЦУНХУ) урожайность не соответствует действительной. Вносимые в первичные данные поправки делались для того, чтобы приблизить реальность к указанной И. В. Сталиным цели: получению 7–8-миллиардного урожая [Нефедов, 2017, с. 39–40].

Особенности организации статистического мониторинга урожайности зерновых культур в начале 1930-х гг. в Сибири реконструированы в работе В. Б. Лапердина, который указал, что при расчетах валового сбора хлебов плановые органы ориентировались на биологическую урожайность зерновых, а не на амбарную [Лапердин, 2015, с. 258]. Связанные с хлебозаготовками вопросы урожайной статистики также освещались в монографии автора настоящей статьи и В. Б. Лапердина [Ильиных, Лапердин, 2020].

В дореволюционные и в 1920-е гг. статистический мониторинг урожайности на низовом уровне возлагался на добровольных корреспондентов. В 1930 г. их заменили статистические уполномоченные сельсоветов. Им надлежало два раза в месяц (на 1 и 15 число) со времени освобождения озимых от снега и до начала массовой уборки определять видовой урожай по каждой из основных зерновых культур на территории сельсовета по пятибалльной шкале в десятых долях балла. Информацию о ситуации в колхозах статуполномоченные получали от председателей, а посевы единоличников обязывались оценивать лично. По мере приближения уборочных работ качественные характеристики состояния посевов (в Сибири на 15 августа и 1 сентября) переводились в количественное выражение ожидаемого сбора на корню (в 1930 г. в пуд./дес, с 1931 г. – в ц/га). После начала уборочной кампании статупол-номоченные собирали данные о первых и массовых намолотах (в Сибири на 15 сентября и 1 октября) (Статистический бюллетень, 1926, № 7–8, с. 111; СУ РСФСР, 1930, № 18, ст. 234) [Бар, 1931, с. 42–43; Немчинов, 1933, с. 13–14].

В конце 1930 г. отменили балловую оценку видов на урожай. На всех этапах наблюдения с самой первой оценки видового урожая должна была определяться в количественных показателях. С 1933 г. в Сибири последней датой оценки урожая стало 15 августа. На 1 сентября определялись результаты первых намолотов. С 1934 г. число оценок видов на урожай сокращалось до трех. В Сибири для озимых и ранних яровых культур (ржи, пшеницы, ячменя, овса) устанавливались следующие даты наблюдений: 15 июля, 1 и 15 августа; для зернобобовых и крупяных: 15 июля, 15 августа и 15 сентября. При этом оценка на первый срок должна была даваться в баллах по пятибалльной шкале, а на второй и третий сроки – в центнерах с гектара (СЗ СССР, 1934, № 17, ст. 134) [Немчинов, 1933, с. 13–14].

В 1930 и 1931 гг. статуполномоченные направляли сведения об урожайности в районные экспертные комиссии (РЭК). Их члены обязывались не только обобщать поступившие к ним сведения статуполномоченных, но и проверять их, в том числе лично объезжая поля, и на основе результатов проверок вносить в полученные обобщенные первичные данные поправки (СУ РСФСР, 1930, № 18, ст. 234) 1. Составленные РЭК заключения формально утверждались райисполкомами, неформально – райкомами ВКП(б) и предоставлялись в краевые / областные комиссии, которые также их обобщали и вносили собственные поправки. Исчисленная региональными комиссиями средняя урожайность на подведомственной территории умножалась на площадь посева, в результате чего получался валовой сбор.

Каждая стадия определения урожайности была тесно связана с хлебозаготовками. На основе видовой урожайности определялась специфика предстоящей хлебозаготовительной кампании, а по мере приближения к уборке – принимались региональные заготовительные задания. Определение урожайности на корню служило основанием для порайонной разверстки плана хлебозаготовок. Результаты намолотов могли приводить к его корректировке.

Следует отметить, что первичные сведения об урожайности и итоговые результаты существенно различались. Связанное с нехваткой техники и рабочей силы затягивание уборки и обмолота приводило к резкому увеличению потерь урожая. Так, проверявшая деятельность Ададымского зерносовхоза комиссия установила, что если до выпадения снега в середине октября 1932 г. при обмолоте выход хлеба на 1 га составлял в среднем 6,3 ц, то в конце декабря – только 3,6 ц 2. Высокие потери наблюдались при транспортировке и хранении зерна.

Наряду с территориальными комиссиями параллельную урожайную статистику вели земельные и статистические органы, совхозные объединения. Материалы от них поступали как в краевые / областные комиссии, так и в вышестоящие органы соответствующих ведомств. Промежуточные, а также итоговые показатели урожайности зерновых культур в СССР в целом и в отдельных регионах утверждались междуведомственным экспертным советом по оценке хлебофуражной продукции при СТО [Дэвис, Уиткрофт, 2011, с. 85].

В начале 1932 г. районные и региональные экспертные комиссии преобразовали в соответствующие учетно-контрольные комиссии 3. А в конце 1932 г. были созданы Центральная государственная комиссия по определению урожайности и размеров валового сбора зерновых культур (ЦГК) и межрайонные государственные комиссии (МГК) в регионах. Создание новых органов должно было способствовать преодолению местничества и ведомственности в урожайной статистике. ЦГК подчинялась непосредственно СНК СССР, а МГК – соответственно ЦГК (СЗ СССР, 1932, № 84, ст. 521; 1933, № 17, ст. 97б).

В связи с образованием ЦГК и МГК изменилась последовательность трансляции урожайной статистики. Сведения от колхозов поступали в сельсоветы и МТС, а те после проверки и внесения поправок направляли их в районные земельные отделы. Райземотделы эти данные обобщали, проверяли, вносили поправки и передавали их в краевые земельные управления и в МГК. Из МГК после соответствующих манипуляций информация поступала в ЦГК, которая утверждала размеры урожайности в регионах и стране в целом.

Прежней осталась последовательность определения урожайности: видовая оценка, оценка биологической урожайности, сбор данных о намолотах. В то же время новации были внесены в исчисление урожая на корню. Если раньше его определяли исключительно «на глаз», то теперь для этого в том числе стали использовать технические средства – метровки. Они представляли собой деревянные квадратные рамки со стороной один метр. Их накладывали на поле через равные промежутки. Колосья внутри срезались, просушивались, лущились руками и взвешивались. Результаты, полученные на отдельных метровках, суммировались, и на их основе вычислялась урожайность в центнерах с гектара 4.

Исследователи традиционно связывают с введением метровок переход к биологическому методу исчисления сборов зерновых культур [Зеленин, 1970, с. 466; Вылцан, 1970, с. 476; Нефедов, 2017, с. 39–40]. По нашему мнению, основанному на анализе архивных документов, базовым методом определения биологического урожая в 1933 г. и в последующие годы оставалась экспертная оценка. Измерение урожая на корню метровками носило выборочный характер. Оно проводилось не только не во всех хозяйствах, но и не во всех районах и только по двум основным зерновым культурам 5. С его помощью в случае репрезентативности выборки можно было определить средние величины урожайности двух избранных хлебов по региону. Однако наложением метровок невозможно было установить размеры урожая в соседних с попавшими в выборку хозяйствах и районах и по зерновым в целом. В то же время в задачу земельных органов и МГК входило определение урожайности в каждом колхозе и районе. Поэтому исчисление сбора с помощью метровок воспринималось и региональными властями, и госкомиссиями как вспомогательный метод. На его вспомогательный характер указал и специалист ЦУНХУ И. Левитин. Он определил использование метровок как одно из контрольно-учетных мероприятий, проводимых «с целью проверки правильности субъективных оценок урожайности на последний срок» [Левитин, 1934, с. 21].

ЦГК значительное внимание уделяла совершенствованию методов исчисления итогового урожая. В начале сентября 1933 г. заместитель председателя ЦГК Н. П. Брюханов писал, что «комиссией определяется не амбарный урожай, а урожай оптимальный. Мы не можем и не должны при определении урожайности считать нормой те потери при косовице, возке, обмолоте, которые являются результатом нашей бесхозяйственности, а подчас и вредительства, идущего от нашего классового врага. Потери на уборку в среднем мы исчисляем примерно в 10 %» [Трагедия советской деревни…, 2001, т. 3, с. 638–639].

От оптимального урожая в 1934 г. ЦГК перешла к так называемому нормально-хозяйственному. Его размер исчислялся путем вычитания из урожая на корню технически неиз- бежных потерь. При комбайновой уборке «технически неизбежные потери» зерновых устанавливались в размере 3–4 % от урожая на корню, при уборке лобогрейками – 7–8 % [Ильиных, Лапердин, 2020, с. 259].

Подобный подход к урожайной статистике вызвал критику со стороны руководства СССР. 16 декабря 1935 г. Политбюро ЦК ВКП(б) квалифицировало нормально-хозяйственный метод определения урожая как «неправильный, ненаучный, произвольно занижающий как урожайность на гектар, так и цифру валового сбора». От него надлежало перейти к «фактическому сбору урожая с гектара с учетом потерь в хозяйстве и расходов на поле» [Трагедия советской деревни…, 2002, т. 4, с. 643–644].

Критика позиции ЦГК имела не только методические, но и организационные последствия. В марте 1937 г. ЦГК и МГК ликвидировали. Их функции по исчислению урожайности и валовых сборов возлагались на органы народно-хозяйственного учета, в рамках которых создавались сектора учета урожайности [Там же, 2004, т. 5, с. 186–187].

Основой определения так называемого фактического урожая с учетом потерь являлись результаты массовых намолотов на 1 октября. К объемам намолота следовало прибавить потери, «используемые в хозяйстве» (зерно, использованное на корм скоту, но не оприходованное, оставленное в колосе на стерне под выпас скота, оставленное в соломе и мякине на корм скоту и птице, похищенное зерно, сверх установленных норм израсходованное на натуральное авансирование колхозников или общественное питание). В то же время при исчислении урожайности не учитывались потери, «не используемые в хозяйстве» (самоосыпание зерна на корню вследствие перестоя хлебов, потери при перевозке снопов на тока, при копнении и скирдовании, зерно, оставленное в стерне, соломе, мякине, но не использованное на корм скоту).

Размеры используемых потерь определялись выборочным методом в отдельных, как правило передовых, хозяйствах, а затем переносились на всю генеральную совокупность. Таким образом органы нархозучета определяли итоговые величины сбора. Урожайность, на основе которой принимались хлебозаготовительные задания, по-прежнему определялась на глаз.

Как указывалось выше, районные комиссии, райземотделы, МГК обязывались вносить поправки в поступающие к ним из нижестоящих инстанций данные об урожайности. В 1920-е гг. поправочные коэффициенты рассчитывались на основе сравнения сведений от добровольных корреспондентов с материалами выборочных опросов крестьянских хозяйств и их бюджетных обследований. В начале 1930-х гг. каких-либо методических рекомендаций по исчислению величины поправок до соответствующих органов не доводилось, и они имели субъективный характер.

Данные об урожайности могли как увеличивать, так и уменьшать. Однако если судить по результатам определения урожайности на районном уровне, то можно с полным основанием предположить существование политической установки на внесение в первичные данные поправок на недоучет. Руководство страны считало, что крестьяне, в том числе колхозники, пытаются обмануть государство и занижают сведения о посевных площадях, сборах и другие показатели.

Предположение центральных властей о фальсификациях урожайной статистики на низовом уровне в значительной степени соответствовало действительности. Это было связано с организацией хлебозаготовок. Более высокие заготовительные планы развертывались на высокоурожайные хозяйства. Однако после выполнения заданий по хлебосдаче они часто получали дополнительные. В итоге «передовики» могли вообще остаться без хлеба, тогда как колхозы, показавшие низкую урожайность, имели его достаточные запасы и для посевной кампании и для распределения среди колхозников.

Связанные с хлебозаготовками стимулы к фальсификации данных также имели секретари райкомов ВКП(б) и председатели райисполкомов, которые контролировали деятельность районных комиссий и земельных отделов. От величины урожайности зависели размеры спускаемого сверху хлебозаготовительного плана. Взяв на себя более высокие обязательства и выполнив их, районные руководители обеспечивали себе карьерный рост.

Районные власти могли также оказаться в плену идеологических стереотипов. Обобществленное колхозное производство, в соответствии с официальными установками, являлось более высокопроизводительным. Поэтому, чтобы не быть обвиненными в правом оппортунизме, функционеры районного уровня завышали урожайность в колхозном секторе аграрной экономики по сравнению с единоличным.

В качестве примера подобной логики можно привести работу РЭК Новосибирского сельского района, которая оценила урожай пшеницы на 1 августа 1930 г. в колхозах в 4 балла, в единоличных хозяйствах – в 3,5 балла, тогда как обобщенная оценка статуполномоченных равнялась 2,5 балла по той и другой категории хозяйств. Итоговая урожайность РЭК на 1 октября по той же культуре составляла по колхозам 55 пуд./дес., по единоличникам – 50 пуд./дес. По данным статуполномоченных, колхозы собрали с одной десятины 40,2 пуда, единоличные хозяйства – 30,8 пуда 6.

В то же время районные власти отвечали за подконтрольное им население, хозяйственное положение и политическую обстановку в районе. Более высокие показатели урожайности влекли за собой преувеличенные заготовительные задания, а это, в свою очередь, грозило продовольственными затруднениями. Могла возникнуть и проблема снабжения колхозов семенным зерном и соответственно с проведением посевной кампании, за которую районные руководители тоже отвечали. Наконец, невыполнение государственного заготовительного задания грозило обвинением в саботаже. Поэтому районные руководители не всегда были заинтересованы в преувеличении урожайности [Лапердин, 2015, с. 254–255].

Но при этом они должны были пройти между Сциллой экономических интересов района и Харибдой политических установок режима. Дублирование показателей урожайности, поступивших от статуполномоченных, могло быть квалифицировано вышестоящими инстанциями как хвостизм, а их снижение – вообще как акт саботажа. Поэтому выбор у районного начальства часто был не между тем, вносить или не вносить поправки на недоучет, а между тем, какой величины они будут: большие или не очень большие.

Наглядным примером функционирования урожайной статистики на низовом и региональном уровнях служат данные об определении урожайности в Западно-Сибирском крае в 1933 г. В справке крайземуправления о работе по учету видов на урожай по состоянию на 1 августа 1933 г. сообщалось, что 61 райземотдел края внес в сведения, поступившие из колхозов, поправку на недоучет, 3 – их снизили, а 9 райземотделов – оставили без изменений 7.

В подготовленных в крайкоме ВКП(б) материалах содержалась следующая информация об исчислении урожайности на 15 августа 1933 г., на основе которой принималось годовое хлебозаготовительное задание. Определенный колхозами потенциальный сбор зерновых культур составлял 7,5 ц/га. МТС и сельсоветы увеличили его до 8,3 ц (+11 %), райземотде-лы – до 9,1 ц (+21 % к первичным данным), МГК – до 9,9 ц (+32 %), а ЦГК после получения всех материалов из края незначительно снизила до 9,8 ц/га (+31 %) 8.

Однако неблагоприятные погодные условия в конце лета – начале осени 1933 г. привели к снижению реальной урожайности в крае. В связи с этим первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе направил в адрес председателя СНК СССР В. М. Молотова письмо, в котором просил уменьшить показатели сбора зерновых с установленных ЦГК 9,8 до 9,3 ц/га. При этом Эйхе отмечал, что предлагаемый краевым руководством показатель «находится на максимальном пределе возможных сборов. Сельскохозяйственники (Край-З[ем]У[правление], Зернотрест и т. п.) возражают и против этой цифры» 9. Процитированная фраза первого секретаря крайкома, на наш взгляд, является иллюстрацией того, что определение урожайности являлось предметом политического торга между регионами и Центром. Задачей сторон было установление не реального, а политически целесообразного урожая. Ходатайство Р. И. Эйхе частично удовлетворили. Окончательно утвержденный ЦГК итоговый сбор зерновых по Западно-Сибирскому краю в 1933 г. составил 9,4 ц/га [Ильиных, Лапердин, 2020, с. 496]. Приведенный пример был обычной практикой взаимоотношений Центра и регионов и постоянно воспроизводился на внутрирегиональном и районном уровнях.

В конце 1930-х гг. в условиях подготовки к войне советское руководство приняло решение увеличить тяжесть налогово-податного обложения колхозов. В рамках этой установки в 1939 г. правительство в очередной раз пересмотрело порядок расчета урожайности колхозной нивы. В соответствии с утвержденной 9 июня 1939 г. Экономсоветом СССР инструкцией «не используемые» потери не исключались из определенного валового сбора, а, напротив, в него включались. Урожай, исчисленный новым методом, назывался «действительным фактическим». Однако его также можно определять общепринятым в отечественной историографии термином – «биологический». При этом базовые статистические материалы для измерения итогового урожая по-прежнему давали результаты обмолота, к которым прибавлялись все выявленные выборочным методом потери.

Обязательным этапом урожайной статистики оставалось экспертное определение видовой урожайности, используемой для разработки хлебозаготовительных планов. В Новосибирской области данная работа осуществлялась по следующей схеме (Советская Сибирь, 1939, 10 июля). Председатели колхозов обязывались произвести «на основе осмотра в натуре» оценку видов на урожай по состоянию на 1 августа. Заведующим райземотделов и директорам МТС предписывалось «проверить правильность оценки видов на урожай по каждому колхозу и в случае установления фактов занижения урожайности внести свои поправки», после этого не позднее 5 августа предоставить районным уполномоченным Наркомата заготовок, районным инспекторам нархозучета и облземотделу материалы об оценке видов на урожай. Облземот-дел не позднее 10 августа должен был направить материалы областному уполномоченному Наркомзага. К этой же дате областное управление нархозучета обязывалось «на основании проверки материалов в колхозах, райзо и МТС, а также специальных контрольных обследований предоставить облуполнаркомзагу заключение об оценке видов на урожай по каждому району».

В докладной записке уполномоченного Наркомзага по Новосибирской области от 1 сентября 1939 г. приведена таблица с результатами определения урожая в 11 районах на каждой из последующих стадий властной вертикали, начиная с МТС. Райземотделы семи районов показатели МТС повысили, трех районов – снизили, одного – оставили без изменений. Рай-уполнаркомзаги всех 11 районов оценки райземотделов увеличили. Специалисты областного УНХУ, рассмотрев полученные материалы, показатели райполнаркомзагов по пяти районам уменьшили, по одному оставили неизменными и по пяти увеличили. При этом оценки УНХУ были выше, чем те, которые установили райземотделы 10.

Метод исчисления итогового урожая, принятый в 1939 г., был изменен во время Великой Отечественной войны. 6 декабря 1942 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР своим постановлением запретили «собирать данные о фактическом намолоте урожая в колхозах как искажающие действительное положение дел с урожайностью» 11. Содержание данного постановления, на наш взгляд, было, с одной стороны, вызвано чрезвычайными условиями, с другой – являлось вполне логичным продолжением решений Верховной власти о методах определения урожая зерновых культур, принятых в 1939 г.