Основные государственные законы Российской империи: попытка конституционного строительства

BASIC STATE LAWS OF THE RUSSIAN EMPIRE:AN ATTEMPT OF CONSTITUTIONAL CONSTRUCTION

А. G. Gataullin

Kazan Federal University

• 18,    Kremlin st., Kazan, 420008, Russia

  E-mail: anas6140@rambler.ru

D. R. Zaynutdinov

Kazan Innovative University named after V. G. Timiryasov (IEML)

• 42,    Moskovskaya st., Russia, Kazan, 420111

Institute of Social Sciences and Humanities

13/16, Profsoyuznaya st., Kazan, 420111, Russia

Девятого января 1905 года в Российской империи произошло событие, вошедшее в историю как Кровавое воскресенье. Расстрел мир- ной демонстрации в Санкт-Петербурге послужил толчком к официальному оформлению теории российского конституционализма.

Особенности Первой русской революции 1905–1907 годов состояли в том, что ее движущими силами выступили, с одной стороны, крестьяне и рабочие (с рабочим классом в авангарде), а с другой – представители интеллигенции. В происходивших ранее подобных выступлениях участвовала либо первая, либо вторая сторона. В Первую русскую революцию они выступили вместе. К лету 1905 года революционные выступления перекинулись на армию и флот.

Важное значение для дальнейшего развития российской государственности имело создание в годы Первой русской революции новых органов политической борьбы – Советов. В 1905–1907 годы эти органы образовались в крупнейших городах Российской империи (Петербург, Москва, Харьков, Тверь, Ростов-на-Дону, Нижний Новгород, Казань и др.). Как правило, они именовались Советами рабочих депутатов, Советами солдатских и матросских депутатов и Советами крестьянских депутатов. Советы, имея реальную политическую и военную силу (боевые дружины и рабочую милицию), фактически превращались в органы государственной власти.

В годы Первой русской революции значительно усилилась и буржуазия, став экономически самым могущественным классом. Во многом такому укреплению способствовало то, что еще в конце XIX века буржуазии удалось консолидировать свои силы путем создания торгово-промышленных съездов, технических обществ, обществ содействию развития торговли, биржевых комитетов и другое.

Таким образом, если рабочий класс выступил вооруженной силой революции, то буржуазия нанесла сильный политический удар по сложившемуся бюрократическо-административному аппарату царизма. Вместе они сломили реакционно-охранительный фундамент и консервативную идеологию русской монархии. Буржуазно-демократическая революция вынудила императора Николая II предпринять определенные меры, направленные на демократизацию государственного строя и управления.

Претворение в жизнь принципов конституционализма прежде всего требовало создания высшего представительного (законодательного) органа государственной власти. «Решение создать представительный орган совещательного характера было принято 18 февраля 1905 г., когда был издан рескрипт на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина»1. В распоряжении реформаторов была солидная про- ектная база, которая служила источником для создания в Российской империи органа народного представительства власти. К 1905 году российская политико-правовая мысль создала целый ряд конституционных проектов, в частности:

– «План государственного преобразования» (1803–1809 гг.) М. М. Сперанского,

– «Русская правда» (1821–1824 гг.) П. И. Пестеля,

– «Конституционный проект» (1822–1826 гг.) Н. М. Муравьева,

– «Конституция» М. Т. Лорис-Меликова (1880–1881 гг.).

Таким образом, на А. Г. Булыгина (1851–1919 гг.) была возложена весьма ответственная задача – проанализировать основные положения конституционных проектов и идеи мыслителей прошлого века. Но в целом А. Г. Булыгин уступал своим предшественникам в творческом потенциале и не способен был создать проект, который бы отвечал современным требованиям. Знаменитый правовед-криминолог и государственный деятель Н. С. Таганцев (1843–1923 гг.) так характеризовал его: «Булыгин был моим учеником в училище Правоведения (Императорское училище правоведения. – А. Г., Д. З. ) и даже составителем моих лекций. Воспитанник он был способный, богатый барин, человек, несомненно безусловно порядочный, очень спокойного характера. Товарищи его любили, хотя временами и поддразнивали, называя почему-то “бычком”»¹. Главной целью, поставленной императором Николаем II перед А. Г. Булыгиным, являлось заключение народного представительства в весьма узкие рамки. В этих рамках оно стало бы лишь красивой декорацией для той же самодержавной неограниченной монархии.

Конституционализация имперского правопорядка

Шестого августа 1905 года в Российской империи были опубликованы нормативные правовые акты, посвященные созданию высшего представительного (законодательного) органа власти: Высочайший Манифест «Об учреждении Государственной Думы» и Положение «О выборах в Государственную Думу». Государственная дума по проекту А. Г. Булыгина являлась не законодательным, а законосовещательным органом. Ограничиться созданием такого органа можно было в марте 1881 года, когда М. Т. Лорис-Меликов предложил императору законопроект о привлечении представителей населения к законосовещательной деятельности, но в 1905 году этого было уже не- достаточно. В итоге, Положение о выборах в Государственную думу, разработанное комиссий по составлению, не отвечало ожиданиям и требованиям, выдвигаемым населением. Выборы по системе А. Г. Булыгина не были не только прямыми, но и всеобщими и равными: правом голоса наделялись лишь ограниченные категории лиц – крупные собственники недвижимых имуществ, крупные налогоплательщики налога. Избирательным правом не обладали женщины, военнослужащие, студенты, рабочие, деревенская беднота. Тем самым предпринятые царизмом попытки сопротивления революционной динамике, путем несущественных уступок общественности, окончились полным провалом. В октябре 1905 года началась всеобщая забастовка, беспорядки. Революция продолжилась.

17 октября 1905 года был издан Высочайший Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Текст манифеста был подготовлен членом Государственного совета А.Д. Оболенским (1855– 1933 гг.) и помощником управляющего делами Комитета министров Н. И. Вуичем (1863–1917 гг.) под руководством председателя Комитета министров С. Ю. Витте (1849–1915 гг.). Манифест от 17 октября 1905 г . провозгласил ряд важных положений1.

• С. Ю. Витте писал: «Действительно, манифест 17 октября в редакции, на которой я настаивал, отрезает вчера от сегодня, прошедшее об будущего. … Это неизбежный ход истории, прогресса бытия» ² . Сам XX век требовал преобразования государственного строя и трансформации формы правления. С. Ю. Витте, в отличие от А. Г. Булыгина, смог уловить веяния новой эпохи.

Высочайший Манифест 17 октября 1905 г. послужил правовым обоснованием для проведения 21 октября 1905 г. амнистии за политические преступления десятилетней давности, а также смягчался ряд прочих наказаний (срок отбывания сокращался наполовину, смертная казнь и бессрочная каторга заменялись пятнадцатилетними каторжными работами). Важно отметить, что указом от 21 октября 1905 г. была также осуществлена декриминализация отдельных составов уголовных преступлений (например, освобождались от наказания лица, принимавшие участие в стачечных движениях, и лица, осужденные за переход из православия в другие религии).

Несмотря на свой весьма короткий объем Манифест 17 октября 1905 г. сыграл огромную роль в правовой истории России, он заложил фундамент конституционного строительства. Этот документ открыто поддержали сторонники либерального консерватизма (будущие мир-нообновленцы) и консервативного либерализма (будущие октябристы). В целом же все политические группы и движения, в том числе монархическо-консервативные, получили возможность для легализации своей деятельности. Возникшие политические партии, профессиональные союзы, общественные объединения существенным образом ускорили формирование в России гражданского общества.

«Конституция 1906 года»

Новая редакция Свода основных государственных законов была утверждена Николаем II 23 апреля 1906 г. Но фактически правки были внесены в весь первый том Свода законов Российской империи1. Структурно Основные государственные законы (ОГЗ) представляют собой раздел первой части первого тома первого Свода основных государственных законов 16-томного Свода законов Российской империи. Основные государственные законы состояли из 11 глав и 124 статей.

Источником для издания новой редакции стали Высочайшие Манифесты – «Об учреждении Государственной Думы» от 6 августа 1905 г., «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г., «О преобразовании Государственного Совета» от 20 февраля 1906 г.

В российской юридической науке так и не сложилось однозначного ответа на вопрос о том, явились ли конституцией Основные государственные законы Российской империи. Этим вопросом задаются на протяжении более чем 100 лет. В. А. Маклаков, например, воспринимал демократические преобразования 1905–1906 годов (облаченные в Манифест 17 октября 1905 г.) и изменения, внесенные в Основные государственные законы, как полноценную конституционализацию. Сами эти акты называл «Конституцией 1906 года»2. В то же время В. М. Гессен весьма скептически оценивал совокупность «конституционных актов» монархии3. Однако следует подчеркнуть, что для того периода отношение к Основным государственным законам, как к конституции или не конституции, зависело от идеологической позиции. В частности, либерал-консерваторы в своем подавляющем большинстве оценивали Основные государственные законы как реально сложившуюся конституцию, но для представителей консервативного (классического) либерализма и тем более социалистических течений Основные государственные законы были лишь шагом к созданию подлинного нормативного правового акта высшей юридической силы. Тем не менее при огромном количестве недостатков Основные государственные законы – все же первая российская конституция.

Весьма интересное разъяснение в споре о конституционном или неконституционном характере Основных государственных законов дал С. А. Котляревский. Так, правовед писал: «Очевидно, наши Основные Законы принадлежат к классу писаных конституций. В этом законы 23 апреля 1906 г. не представляют ничего оригинального, и то обстоятельство, что они не называются конституционными, нимало не меняет сущности дела, как его не меняет наименование итальянской конституции 1848 года – статутом и австрийских законов 1867 года – основными законами. Мотивы, по которым авторы наших Основных Законов не сочли возможным употребить термин “конституция” или “конституционный”, здесь безразличны»1. Иначе говоря, Основные государственные законы Российской империи – это октроированная конституция.

Манифестом 17 октября 1905 г. император Николай II даровал населению не только «незыблемые основы гражданской свободы», но и подчеркнул тот максимум власти, который самодержавие готово было передать. Однако примечательно и то, что император не приносил присягу на тексте документа². Желания либеральных и социалистических групп получить полноценную, объемную конституцию для Николая II было a priori невыполнимо. Русское самодержавие, являясь одним из видов абсолютизма, не могло разрушить веками складывающуюся вертикаль и центризм и отдать свою власть юридически, закрепив данный факт в конституции. Это также просто противоречило исторической закономерности, согласно которой масштабные преобразования в отношении формы правления и становления конституционализма происходят только в результате чрезвычайно острых кризисных явлений, до которых Первая русская революция 1905– 1907 годов явно не дотягивала.

Здесь нужно отметить, что три модели конституционализма – английский, американский, французский – не только складывались достаточно длительное время, но и влекли за собой огромное количество жертв. Самой историей доказано, что мгновенное появление конституционализма в стране невозможно, как и не может быть скорого становления формы правления, отвечающей требованиям конституционного правового государства. Следовательно, Первая русская революция являлась только первым этапом для формирования конституционализма и трансформации формы правления России. В предшествующие же периоды становления российской государственности о конституционном строительстве, а точнее, практическом воплощении конституционных проектов, речи вообще идти не могло. Поэтому прав О. Е. Кутафин, отмечавший, что «появление конституционнодемократических идей в России относится к XVIII веку. Именно эти идеи положили начало формированию и развитию российского конституционализма как теоретической доктрины»1. Начиная с Плана государственного преобразования (1803–1809 гг.) М. М. Сперанского и заканчивая Конституцией М. Т. Лорис-Меликова (1880–1881 гг.), русское самодержавие раз за разом отказывалось от всяких проектов преобразований, которые могли бы изменить форму правления. Абсолютизм касался единственно естественной моделью государственного строя для России.

В то же время российские либеральные группы хотели слишком быстро заполучить «готовый конституционализм» и «полноценную конституцию», то есть все то, на что у других стран (значительно более развитых, чем Россия) ушли десятилетия. Главная проблема либерального лагеря заключалась в желании за несколько лет, а то и месяцев, форсировать разные этапы: успешно реализовать аграрную реформу, сформировать эффективное профсоюзное движение, сгладить классовые противоречия и т.д. Это, в свою очередь, нарушало закономерности становления конституционализма, поскольку не учитывалась необходимость повышения уровня правовой культуры населения, игнорировалось социальное и экономическое положение в стране, забывалась национальная и географическая специфика государства. Таким же образом либеральный лагерь поступил и в 1917 году – механическим образом были учреждены многие институты демократии, чем и воспользовались большевики. Однако среди либеральных конституционалистов находились и реалисты, которые предостерегали от подобных мероприятий – форсирования событий и механического учреждения институтов демократии. Русский юрист и политик К. Н. Соколов, например, пытался призвать своих коллег-конституционалистов к политической трезвости и умеренности в требованиях немедленного введения в Российской империи принципов парламентаризма (подразумевая парламентскую конституционную монархию). Он справедливо отмечал, что идея народовластия требует прежде всего последовательного проведения принципа ответственности всех органов правительства – от низшего до высшего1. Иначе говоря, правовед призывал сначала реализовать в стране форму дуалистической конституционной монархии, всеобъемлюще посмотреть на нее. Трансформация же дуализма в парламентаризм должна была произойти в результате поэтапной эволюции.

Не менее ценна здесь и точка зрения В. А. Маклакова, считавшего, что реализация идеи господства права в России могла произойти только при поэтапной трансформации монархии. Завершительным этапом этой трансформации должно было стать образование парламентарной конституционной монархии по образу английской государственно-правовой модели. «Превратить громадную самодержавную Россию в конституционную Монархию – на бумаге было легко; для этого было достаточно Манифеста. Провести это превращение в жизнь было бесконечно труднее»2, – говорил В. А. Маклаков. В этой фразе проявляется отличительная особенность его воззрений, заключавшихся в том, что эти воззрения были вполне реалистичны для поэтапного движения по английскому пути государственно-правового развития. Началом реализации маклаковского идеала развития российской правовой модели в сторону английской правовой системы должен был стать процесс поэтапной конституционализации всех сторон государственной жизни. В связи с этим он отмечал, что «конституционную Монархию надо было оберегать, не унижать»3.

После учреждения Государственной думы русское самодержавие больше всего опасалось повторения в России сценария Французской революции. Нельзя забывать, что революция во Франции началась именно с преобразования 17 июня 1789 года Генеральных штатов в Национальное учредительное собрание, а ее середина пришлась на гильотинирование короля Людовика XVI. Николай II, даровав 23 апреля 1906 г. Основные государственные законы, стремился избежать французского «опыта» в России. Следовательно, в начале XX века в

России не могло появиться никакой иной конституции, кроме октроированной.

Николай II прекрасно понимал, что уровень правовой культуры общей массы население был крайне низок. В России всегда были слабы юридические традиции и как таковое «чувство права». Здесь следует обратиться к Р. Давид и К. Жоффре-Спинози, которые пишут следующее: «Важна не юридико-техническая отсталость русского права и не тот факт, что русское право не было полностью кодифицировано. Важно порожденное различием исторического развития разное отношение к праву в России и в других европейских странах. В континентальной Европе, так же как и в Англии, право рассматривается как естественное дополнение морали и как одна из основ общества. Этого нельзя сказать о России. … Писаное русское право было чуждо народному сознанию. Оно представляло собой главным образом право административное, не имеющее корней в частном праве»1. Таким образом, в 1906 г. народ еще не мог осознать идеи конституционализма как возможной идеологии государства, а потому эту нишу заняли социалистические учения, более легкие в восприятии.

В период Первой русской революции вопрос о трансформации формы правления часто заслонял собой непосредственно борьбу за конституционализм. Однако следует помнить, что сама по себе форма правления не является гарантией признания и соблюдения основополагающих прав и свобод граждан. В современной истории и теории государства есть немало примеров того, что и в парламентских республиках (являющихся самой народной представительной формой правления) вполне возможно существование авторитарного режима – Мьянма, Эфиопия, Индия, Пакистан. Парламентаризм не есть совершенное средство от авторитаризма, диктатуры или тоталитаризма. В данном случае первостепенное значение имеет принцип разделения властей, который создает должный баланс между всеми ветвями государственной власти. Такого баланса в Основных государственных законах 1906 года не было.

Нельзя не подчеркнуть и то, что в подлинную реализацию принципа разделения властей российские правоведы конца XIX – начала XX в. (точнее, до начала функционирования парламента) верили крайне слабо. Например, Н. М. Коркунов в 1894 году весьма скептически относился к данному принципу, указывая: «Нет ни одного государства, где бы законодательство, исполнение, суд были строго обособлены друг от друга. И в тех государствах, конституции которых провозглашают безусловное разделение властей, на деле оно не могло осуществиться»1. Сомнения в возможности реализации принципа разделения властей во многом стали следствием того, что Основные государственные законы 1906 года изобиловали неточными формулировками касательно правомочий той или иной ветви, были вплетены во всеконтролирующую самодержавность императора. При этом подобные воззрения на принцип разделения властей продолжали сохраняться и после 1906 года. Позиции сторонников теории неделимости государственной власти все еще продолжали оставаться прочными. В частности, к ним можно отнести и Г. Ф. Шершеневича, который писал: «Сущность конституционной монархии заключается не в разделении властей, потому что государственная власть неделима, и не в обособлении функций власти, потому что оно противоречит действи-тельности»2. Для сторонников теории неделимости власти конституционный строй вполне мог существовать без разделения государственных функций между органами. И все же ближе к концу имперской государственности многие правоведы пересмотрели свои воззрения относительно важности разделения государственной власти. Например, к таковым можно отнести В. М. Хвостова, отмечавшего: «Действительно эти три функции (законодательная, исполнительная, судебная. – А. Г., Д. Р.) стремятся локализироваться в особых и независимых друг от друга органах, и такое разделение принципиально желательно в виду различного характера деятельности власти при отправлении этих функций»3. Постепенное превращение конституционализма в надидеологический штандарт обусловил невозможность отрыва от него и принципа разделения властей.

Дуалистическая конституционная монархия в России

Совершено прав А. Г. Пархоменко, отмечающий, что «с принятием Основных законов 23 апреля 1906 г. в России устанавливалась дуалистическая конституционная монархия»4. Путь к этой форме правления, указанный еще М. М. Сперанским, у российской государственности занял более 100 лет. Установившийся в 1906 году дуалистический характер конституционной монархии отчетливо прослеживается в принятом конституционном акте. В частности, несмотря на учреждение Государственной думы и преобразование Государственного совета, в Основных государственных законах все же было упомянуто, что «императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть» (ст. 4 гл. 1 ОГЗ). Самодержавный ореол русского царизма никуда не делся. Однако здесь следует отметить тот факт, что период дуалистической конституционной монархии в России следует разделить на два временных отрезка, каждый из которых имел свою специфику:

• – первый этап – с 17 октября 1905 г. (принятие Высочайшего Манифеста) до 3 июня 1907 г. (роспуск Государственной думы II созыва) – характеризуется креном монархической формы правления в сторону от дуализма к парламентаризму;

  – второй этап – с 1 декабря 1907 г. (начало работы Государственной думы III созыва) до 25 февраля 1917 г. (начало глобального революционного процесса) – отличается стремлением к возврату монархической формы правления от дуализма к абсолютизму.

Трудно не согласиться с А. П. Яцковой, которая подчеркивает, что «Акты 3 июня (1907 года – А. Г., Д. З.) нельзя рассматривать как реставрацию самодержавия, так как введенные в результате государственной реформы 1905–1906 годов конституционные учреждения не были упразднены, хотя изменились политические условия их функционирования и социальный состав депутатов Государственной думы. Но, создав удобную в плане проведения собственной политики Думу (карманную), правительство создало будущую революционную ситуацию, так как социальный состав депутатского корпуса Государственной думы прекратил отражать реальную расстановку общественно-политических сил в стране и выражать интересы основной массы населения – крестьянства»1. После 17 октября 1905 г. у русского самодержавия уже не было пути возврата к открытому абсолютизму, но в скрытой форме монархическо-консервативные круги и Николай II вплоть до 1917 года не прекращали попыток все большего ограничения прав парламента. Этот аспект весьма ярко показывает совершенную слепоту Николая II в отношении будущности имперской государственности. Император вместо постепенной демократизации государственного строя начал отход в обратную сторону. С. Ю. Витте отмечал: «Государь по натуре индифферент-оптимист. Такие лица ощущают чувство страха только, когда гроза перед глазами и, как только она отодвигается за ближайшую дверь, оно мигом проходит. Их чувство притуплено для явлений, происходящих на самом близком рас- стоянии пространства или времени»1. Последнему русскому царю весьма честную характеристику дал С. Н. Таганцев: «Я думаю, что основною чертою характера нашего последнего самодержца была полная слабовольность, и ее выражением – переменчивость, а производными качествами – неискренность и двуличность. Вернее сказать, это не были черты характера, а черты его бесхарактерности. Потому-то человек, входивший в соприкосновение с ним, упорством и настойчивостью, быстротой натиска и твердостью требований мог добиться согласия и обещания и даже неожиданно достигнуть того, чего и сам не надеялся; но он не мог быть убежден, что это достигнуто твердо и надолго. Стоит ему отойти с глаз, а не то что “на три года вдаль уехать”, и все пошло по-иному; стоит придворному ветру дунуть еще раз, и “полюбится Тарас”. Оттого-то столько неожиданностей, разоча-рований»2. Аналогично оценивала Николая II и его современница писательница А. В. Богданович, отмечавшая, что это был «безвольный и малодушный царь»3. Другие деятели также характеризовали императора как человека с далеко негосударственным умом4.

Дуалистическая конституционная монархия является компромиссной формой правления, к которой также можно отнести и смешанную (президентско-парламентскую) республику. Она появляется в результате баланса (или видимости баланса) сил публичной власти и общественно-политических групп. При этом подобные компромиссные формы не устраивают ни одну из противостоящих сторон, а потому, как правило, рано или поздно такие формы эволюционируют либо вправо, либо влево – абсолютизм или парламентаризм, прези-дентализм или парламентаризм.

Конституционный статус императора

Как уже подчеркивалось, Основные государственные законы 1906 года представляют собой октроированную конституцию, что и обусловило трансформацию абсолютной государственной власти императора в дуалистическую императорско-парламентарную. Дуализм власти заключается в том, что глава государства (император, король) и парламент делят между собой законодательные полномочия. Это особо подчеркивалось в статье 7 главы 1 Основных государственных законов: «Государь император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным советом и Государственной думой». Он имел и право законодательной инициативы по всем предметам законодательства. Однако самым главным полномочием императора, согласно статье 8 главы 1 ОГЗ, являлось предоставленное исключительно ему право пересмотра Основных государственных законов.

В центре Основных государственных законов 1906 года находилась персона императора, которая считалась священной и неприкосновенной (ст. 5 гл. 1 ОГЗ). Конституционализация имперского строя никоим образом не сняла божественный аспект происхождения монаршей власти. Если же в целом брать структуру Основных законов, то можно выявить, что из 11 глав – 5 (2, 3, 4, 5, 6) были посвящены монархизму. В Основных государственных законах предписывалось повиноваться власти императора, «не только за страх, но и за совесть, сам бог повелевает» (ст. 4 гл. 1 ОГЗ). В данном отношении можно обратиться к воспоминаниям Н.С. Таганцева, который пояснял следующее: «В прежних основных законах сумма верховных прав, создающая понятие самодержавности и неограниченности, относилась к идейному понятию, которое могло быть и священно, хотя, замечу, при этом ни в одной статье такого эпитета не употреблялось, а в проекте основных законов Государственная Канцелярия, так сказать, узурпировала право, которое могло принадлежать только священному собору и таким образом, наряду с перечнями священных предметов, которые и прежде знали наши уголовные законы, поставила еще понятие “священной особы”, создавая этим новые совершенно неразрешимые канонические затруднения; а за первым шел второй эпитет – “особа неприкосновенная”»1. Постановка «особости» и «священности» личности императора в центр фактически разрушала ту модель, которая только начала складываться с октября 1905 г. Нивелировался пунктом 3 Высочайшего Манифеста 17 октября 1905 г., согласно которому провозглашалась гарантия выборным народным избранникам реального участия в надзоре за закономерностью действий поставленных императором властей.

Российский император обладал более широкими полномочиями, чем любой современный глава государства. Особенно это ощущалось в военной сфере. В частности, он был наделен правом решения вопросов войны и мира (ст. 13 гл. 1 ОГЗ), что характерно лишь для парламента, а точнее, для его верхней палаты. Согласно Конституции США 1787 года, например, этот вопрос возложен на Конгресс. В правомочия Конгресса входит также формирование и содержание армии США, создание и обеспечение флота, издание правил по управлению сухопутными и морскими силами и их организации1. В Российской Федерации законы по вопросам войны и мира, принятые Государственной думой Федерального Собрания, подлежат обязательному рассмотрению в Совете Федерации.

Согласно статье 14 главы 1 Основных государственных законов императору, кроме того, принадлежало верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооруженными силами Российского государства. Он определял устройство армии и флота, имел право издавать указы и повеления относительно дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и флота и всего вообще относящегося до устройства вооруженных сил и обороны российского государства. Император был наделен и правом введения ограничений в отношении права жительства и приобретения недвижимого имущества в местностях, которые составляют крепостные районы и опорные пункты для армии и флота.

В сфере управления правомочия императора были также велики. Император обладал всей полнотой исполнительной власти без какого-либо ограничения. В управлении верховном император действовал непосредственно, а в делах нижестоящего управления он мог делегировать свою власть (ст. 10 гл. 1 ОГЗ). Также, согласно статье 11 главы 1 Основных государственных законов, император был наделен классическим для главы государства правом – издания указов. Следует добавить, что император назначал и увольнял председателя Совета министров, министров и главноуправляющего отдельными частями. Таким же правом он обладал по отношению к прочим должностным лицам, если для них не было установлено законом иного порядка назначения и увольнения (ст. 17 гл. 1 ОГЗ).

Вместе с прочими правомочиями император обладал особыми правами по распоряжению огромной собственностью, накопившейся за трехсотлетнее правление династии Романовых. Исходя из этого фраза Николая II «Хозяин земли русской!» обретает материальный смысл. В этом отношении статьи 20 и 21 главы 1 Основных государственных законов устанавливали, что имущества царствующей династии не могут быть завещаны, поступать в раздел и подлежать иным видам отчуждения, а также они не могли облагаться налогами и сборами.

Император имел полномочия и в сфере судебной власти. Ему принадлежало право помилования осужденных, смягчения наказаний и общего прощения лиц, совершивших преступные деяния, с прекращением судебного преследования против них и освобождением их от суда и наказания. Он был наделен и правом «монаршего милосердия» в случаях особых, не подходящих под действие общих законов, когда не нарушаются ничьи огражденные законом интересы и гражданские права (ст. 23 гл.1 ОГЗ). Сама же судебная власть осуществлялась непосредственно от имени императора (ст. 22 гл. 1 ОГЗ).

Имперский парламент и абсолютизм

Главной же причиной пересмотра Основных государственных законов 1906 года являлось учреждение высшего представительного (законодательного) органа государственной власти – парламента, состоящего из Государственной думы и Государственного совета.

За весь период существования дуалистической конституционной монархии в России было произведено четыре созыва Государственной думы:

• –    I созыв – с 27 апреля по 8 июля 1906 г. (проработала 72 дня);

• –    II созыв – с 20 февраля по 3 июня 1907 г. (проработала 102 дня);

• –    III созыв – с 1 декабря 1907 года по 9 июня 1912 г. (проработала весь пятилетний срок);

• –    IV созыв – с 15 ноября 1912 г. по 25 февраля 1917 г. (не смогла доработать несколько месяцев до истечения полномочий, которые истекали 6 октября 1917 г.).

Каждая Государственная дума нового созыва имела свою специфическую политическую окраску.

Государственная дума I созыва практически полностью состояла из либеральной интеллигенции (большинство было у партии кадетов). А. В. Богданович писала: «Для консервативного лагеря результаты неутешительны: партия кадетов одержала верх, их 80 %, так что Дума будет, по всем вероятиям, революционная и не замедлит провозгласить Учредительное Собрание»1. Конечно, такие опасения во многом были беспочвенны. Партия Народной свободы не содержала в себе ни крупицы революционности, а была исключительно партией реформаторской. Примечательно, что председателем Государственной думы стал выдающийся русский правовед, основоположник конституционного права С. А. Муромцев (1850–1910 гг.). Ее характер определил перечень рассматриваемых вопросов. Государственная дума незамедлительно приступила к обсуждению аграрной проблемы, поставив в качестве приоритетных интересы крестьянства. Дума предлагала провести экспроприацию помещичьих земель. Естественно, царское правительство (Совет министров) сразу встало в оппозицию Государственной думе. В ответ Государственная дума выдвинула требование об отставке Совета министров. Император Николай II сразу же воспользовался возникшей ситуацией и распустил Государственную думу.

Государственная дума II созыва получилась еще более радикальной – почти половина ее состава была представлена социалистическими партиями, такими как: Социалисты-революционеры, Трудовая группа, Всероссийский крестьянский союз, Российская социал-демократическая рабочая партия . К социалистическим партиям присоединялась Партия народной свободы и Польское соло, другие национальные группы. Представители монархизма на выборах потерпели сокрушительное поражение. Председателем Государственной думы стал земский деятель Ф. А. Головин (1867–1937 гг.). «Премьер-министр П. А. Столыпин сообщил о мерах, принятых в период между первой и второй Думами ˂…> Глава правительства изложил программу будущих реформ: крестьянское равноправие и крестьянское землеустройство, бессословная самоуправляющаяся волость в качестве мелкой земской единицы, реформа местного управления и суда, передача судебной власти мировым судьям, избираемым населением, легализация профсоюзов и экономических стачек, сокращение рабочего времени, школьная и финансовая реформы, введение подоходного налога»¹. Однако революционно-реформаторские фракции думы предложили свои варианты решения аграрной проблемы. Государственная дума критически отнеслась к проекту государственного бюджета на 1907 год. В результате новых противоречий император вновь распустил Государственную думу.

Государственная дума III созыва в отличие от двух предыдущих созывов имела монархическо-консервативный характер, чего так желал император. Больше половины ее состава было представлено умеренными монархистами (Союз 17 октября) и крайними националистами. За все время деятельности Государственной думы III созыва ее председателями были члены партии Союз 17 октября: с 1907 по 1910 год – Н. А. Хомяков, с 1910 по 1911 год – А. И. Гучков, с 1911 по 1912 год – М. В. Родзянко. Преобладание монархистов в думе было вызвано тем, что выборы в нее были проведены на основе нового из- бирательного закона – Положения «О выборах в Государственную Думу» от 3 июня 1907 года.

«Если П. А. Столыпин и его кабинет были окончательно поставлены перед необходимостью переворота только после второй неудачи сформировать на основании существующего избирательного закона, удовлетворяющий их состав Государственной думы, то определенные общественные силы – черносотенные круги – с момента создания нового государственного строя стремились к его изменению»1, – отмечает А. П. Яцкова. Новое положение о выборах было принято с нарушением Манифеста 17 октября 1905 г. и Основных государственных законов 1906 года, согласно которым император не имел права вносить изменения в законы без одобрения Государственной думы и Государственного совета. Монархический состав Государственной думы позволил провести ряд важнейших для царизма преобразований: принять закон «Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении» от 14 июня 1910 г., Положение «О землеустройстве» от 29 мая 1911 г., регулировавшее работу землеустроительных комиссий, законы о социальном страховании рабочих и другие нормативные правовые акты. Но убийство 8 сентября 1911 г. председателя Совета министров П. А. Столыпина послужило началом нового социально-политического кризиса.

Государственная дума IV созыва увеличила, хотя и незначительно, состав правых националистов. Председателем Государственной думы был вновь избран М. В. Родзянко (1859–1924 гг.).

Начало Первой мировой войны обозначило политическое согласие Государственной думы с Советом министром. Однако в этот период на первый план вышла задача создания института «ответственного министерства» или «министерства общественного доверия». Российский историк и публицист В. В. Кара-Мурза пишет, что «кампанию за ответственное министерство кадеты повели как с думской трибуны, так и со страниц своих центральных газет: петербургской “Речи”, редактировавшейся лидером партии П. Н. Милюковым, и “Русских ведомостей”, издававшихся в Москве при участии члена Государственной Думы Г. Б. Иоллоса»2. В августе 1915 г. с кадетами солидаризировались прогрессисты и октябристы, в итоге они вместе создали в Государственной думе Прогрессивный блок, который выдвинул требование проведения ряда реформ, политической амнистии и отставки Совета министров. В ответ на эти требования производилась неоднократная смена председателя Совета министров: в январе 1916 г. И. Л. Горемыкина сменил Б. В. Штюрмер, в ноябре Б. В. Штюрмера сменил А. Ф. Трепов, а в декабре А. Ф. Трепова сменил Н. Д. Голицын. Создание Прогрессивного блока стало возможным благодаря тому, что представители партии Союз 17-го октября вдруг «вспомнили», что их партия основывалась на принципе парламентаризма, который был заложен Высочайшим Манифестом 1905 года, а не на принципе лояльности абсолютизму. Иначе говоря, октябристы, прекрасно осознавая не только поражения русской армии на фронтах Первой мировой войны, но и углубляющийся политический кризис, отказались от поддержки монархическо-консервативной политики и сотрудничества с крайними националистами. При этом следует отметить, что в Государственной думе IV созыва октябристы занимали около 1/5 мест. Сформированная кадетско-октябристская коалиция завершила этап лояльного отношения российского парламента к царской политике. Таким образом, к середине 1916 года стала происходить резкая демократизация идеологического базиса всех думских партий, кроме правых националистов. Однако реализовать идею создания «ответственного министерства» так и не удалось. В начале Февральской революции 27 февраля 1917 г. императорским указом Государственная дума была отправлена на перерыв. Окончательно же она была распущена решением Временного правительства 6 октября 1917 г.

Говоря о парламенте Российской империи, нельзя не затронуть правовой статус этого высшего представительного (законодательного) органа. В Основных государственных законах 1906 года этому органу была посвящена глава 10. Несмотря на введение парламентаризма в общегосударственное управление, император продолжал играть существенную роль в координации всех ветвей власти. Так, статьи 98 и 99 главы 10 Основных государственных законов было установлено, что Государственный совет и Государственная дума ежегодно созываются указами государя императора, также его указами определялась и продолжительность ежегодных занятий (сессий) и сроки перерыва занятий парламента в течение года. Русский историк и правовед С. А. Котляревский отмечал: «Русские Основные Законы не устанавливают какого-либо минимального срока для ежегодной сессии законодательных учреждений. Между тем подобные сроки мы встречаем в конституциях, точно держащихся принципа, что открытие и закрытие парламентской сессии совершается монархом, и вообще проникнутых строго монархическим духом: они установлены, например, в конституции прусской (ст. 76) и японской

(ст. 42); менее определен здесь австрийский основной закон»1. Существенным недостатком Основных законов являлась неопределенность в периодичности заседаний парламента.

Имперский парламент был построен по принципу бикамерализма. Верхней палатой, в которую входила высшая аристократия, являлся Государственный совет, тогда как нижней палатой – выборных от населения – признавалась Государственная дума. После третьеиюнь-ского переворота 1907 года представительство стало иным. Если Государственный совет продолжал оставаться высшим представительно-аристократическим органом, то Государственная дума стала отражать интересы средних слоев аристократии. Простое населения фактически было лишено представительства.

Создание Государственной думы вызвало необходимость преобразования Государственного совета, поэтому 20 февраля 1906 г. император утвердил указ «О переустройстве учреждения Государственного совета». Если до этого члены Государственного совета назначались монархом, то теперь в его состав входили члены по назначению и члены по выборам (ст. 100 гл. 10 ОГЗ). При этом первая часть подразделялась на членов, которые не обязаны были присутствовать на его заседаниях (великие князья, представители высшей аристократии, высшие государственные и военные чиновники), и членов, обязанных присутствовать на заседаниях Государственного совета и участвовать в его работе. Число членов по назначению и членов по выборам число должно было быть равным – 196 человек. В состав выборных членов Государственного совета входили представители от дворянских губернских обществ – 18 человек; от совета торговли и мануфактур, биржевых комитетов и купеческих управ – 12 человек; от православного духовенства – 6 человек; от академии наук и университетов – 6 человек; от каждого губернского земского собрания – 1 человек; от землевладельцев Царства Польского – 6 человек; от сейма Великого княжества Финляндского – 2 человека. Пассивное избирательное право при выборах в Государственный совет было обусловлено 40-летним возрастом и получением среднего образования. Выборная часть Государственного совета избиралась на 9 лет, но через три года одна треть избранных членов должна была переизбираться.

Государственный совет, имевший в сфере законодательства такие же полномочия, как и Государственная дума, тем не менее, получил и дополнительное преимущество в законодательной сфере, состоящее в том, что без его одобрения ни один проект закона не мог быть передан императору на утверждение.

Сама по себе Государственная дума представляла собой новацию в сфере государственного управления – законодательные полномочия от императора переходили в нижнюю палату парламента. Весьма интересно появление Государственной думы описывал Н. С. Таганцев: «С портняжной точки зрения, задачею Булыгинской думы было сооружение падишаху парадного халата, который был бы пригоден для пристойного появления… Теперь новому портняжных дел мастеру надо было соорудить нечто утреннее, модное, вроде “пижама” общеевропейского образца, в котором при известных условиях можно было бы явиться на семейный утренний завтрак, сервированный даже в строго этикетной английской семье, и сидеть среди других гостей уже не в качестве “падишаха”, а в роли “друга” и “брата”. Правда, оказалось, что и этот фасон не прочен»1.

Еще 11 декабря 1905 г. был издан Указ «Об изменении Положения о выборах в Государственную думу», в котором хотя и сохранялась куриальная система выборов, основанная на цензовом и сословном принципах, но к трем уже существующим (уездных землевладельцев, городских избирателей, крестьян) добавлялась 4-я курия – курия рабочих. Этим законом были установлены нормы представительства для каждой курии:

• –    для землевладельческой курии – 1 выборщик на 2 тысячи населения;

• –    для городской курии – 1 выборщик на 4 тысячи человек;

• –    для крестьянской курии – 1 выборщик на 30 тысяч сельских жителей;

• –    для рабочей курии – 1 выборщик на 90 тысяч рабочих.

Участие в выборах по 1 курии могли принимать только лица, имевшие земельную собственность (от 100 до 650 десятин) или обладавшие недвижимым имуществом стоимостью свыше 15 000 руб. Для избирателей 2 курии также устанавливался имущественный ценз. Для избирателей 3 и 4 курий предусматривалась достаточно сложная многоступенчатая система выборов. Более того, избирательное право было предоставлено только рабочими мужского пола фабрик и заводов, предприятий горнозаводской промышленности и железнодорожных мастерских, насчитывавших от 50 до 1 000 человек. Рабочие могли избрать лишь одного уполномоченного. Другие промышленные предприятия были лишены права участвовать в выборах. Многоступенчатость выборов подвергалась серьезной критике со стороны ведущих правоведов империи (например, В. М. Гессена и Н. И. Лазаревского)2.

Третьеиюньский переворот 1907 года изменил порядок комплектования Государственной думы, тем самым пошатнув основы формирующегося конституционного строя. «3 июня 1907 г. было утверждено новое Положение о выборах в Государственную Думу. Оно уже не содержало сводный текст исполнительных законодательных актов, а являлось единым целостным законом, кодифицировавшим прежнее законодательство о выборах, но лишь применительно к губерниям европейской России. На остальные части России распространялось действие положения о выборах в Государственную Думу 1906 г.»1 Данный избирательный закон существенно урезал представительство национальных окраин – Польши, Кавказа, Средней Азии. Так, европейская Россия избирала 403 члена Думы, азиатская – 15 членов. Также возросло число выборщиков от крупных землевладельцев (с 31 до 50 %) и сократилось от крестьян (с 42 до 22 %), а в городскую курию стали избирать более половины выборщиков от владельцев недвижимости2.

Согласно статье 101 главы 10 Основных государственных законов 1906 года Государственная дума избиралась сроком на пять лет. При этом императору предоставлялось право роспуска Государственной думы (ст. 105 гл. 10 ОГЗ). Статья 9 главы 1 Основных государственных законов устанавливала, что император утверждает законы, и без его утверждения никакой закон не может иметь своего совершения. Тем не менее в соответствии со статьей 107 главы 10 Основных государственных законов Государственному совету и Государственной думе предоставлялось право возбуждать предположения об отмене или изменении действующих и издании новых законов. Это означало, что Государственная дума и Государственный совет «в некоторых ситуациях без каких-либо ограничений могли перерабатывать отклоненные императором законопроекты и затем вынуждать монарха пойти на определенные уступки»3.

Монархизм путем создания двухпалатной системы парламента получил возможность остановить реализацию предполагаемых радикально-реформаторских проектов преобразований в России. Для сохранения сложившегося дуализма монархическо-консервативный характер верхней палаты (Государственного совета) должен был выступать сдерживающим инструментом революционного настроя нижней палаты (Государственной думы). В этих целях в Основные государственные законы была включена норма, согласно которой за- конодательные предположения, рассмотренные в Государственной думе, для окончательного утверждения должны поступать в Государственный совет. Тем не менее роспуск Государственной думы II созыва нивелировал необходимость данной нормы царизму. Государственная дума III созыва являлась такой же монархическо-консервативной по своему характеру, как и Государственный совет. Но Государственная дума IV созыва идейно сливалась с Государственным советом только до 1916 года.

Бюджетные правомочия российского парламента регулировались статьями 113–118 главы 10 Основных государственных законов. Однако права имперского парламента в сфере бюджета были существенно ограничены. По этому поводу В. М. Гессен отмечал: «Только в России установлен порядок, умаляющий существенным образом бюджетные полномочия парламента. Если государственная роспись не будет утверждена к началу сметного периода, то остается в силе последняя, установленным порядком утвержденная роспись, с теми лишь изменениями, какие обусловливаются исполнением последовавших после ее утверждения узаконений»1. А. А. Алексеев также подчеркивал слабость русского бюджетного права, особенно в части неотложных расходов2. В общем, правомочия парламента в бюджетной сфере были прописаны таким образом, чтобы ни Государственная дума, ни Государственный совет не могли иметь решающего значения в сфере росписи бюджета.

Четвертый созыв Государственной думы превратил Государственную думу в безликий и абсолютно лояльный царской политики орган (до 1916 г.), который не сопротивлялся возвращению самодержавия в прежние неограниченно-властные рамки. Сами Основные государственные законы 1906 года оборачивались в конституционную ширму.

Новый образ Совета министров

Очередным важным документом революционного периода стало утверждение 19 октября 1905 г. императором Николаем II Высочайшего Манифеста «О мерах к укреплению единства и деятельности министерств и главных управлений». Данным нормативным правовым актом реформировался Совет министров (являвшийся до этого совещательным органом при императоре), ставший теперь высшим ис- полнительным органом государственной власти. Совет министров под своим началом должен был объединить все министерства и главные управления Российской империи, однако на практике этого не произошло. А. А. Алексеев пояснял: «Высшее управление в России и после перехода ее к конституционализму продолжает представлять собой такую же “рассыпанную храмину”, как и при абсолютном строе. Тем же отсутствием единства, солидарности политической мысли может быть охарактеризован и самый состав русского Совета мини-стров»1.

В целом в Основных государственных законах 1906 года правовому статусу Совета министров уделялось мало значения, так как подразумевалось, что через данный орган проявляется самодержавная власть монарха. В частности, этому органу в структуре Основных государственных законах была отведена глава 11, состоящая всего лишь из пяти статей (ст. 120–124). Поэтому правоведы, рассматривая этот период, огромное внимание уделяли проблемам необходимости отрыва Совета министров от монаршего контроля и постановке правительства под парламентский контроль.

Если в области законодательства монарх был более-менее ограничен со стороны высшего представительного (законодательного) органа государственной власти, то в области управления его ограничение со стороны высшей исполнительной власти (Совета министров) было явно недостаточным. Председателя Совета министров и министров назначал и отправлял в отставку непосредственно император (ст. 17 гл. 1 ОГЗ). В отношении правового статуса Совета министров А. П. Яцкова пишет, что, несмотря на появление «объединенного правительства», которое приобрело признаки «конституционного министерства», Совет министров не стал до конца самостоятельным учреждением, во многом его роль зависела от волеизъявления импе-ратора2.

В то же время Совет министров был независим от Государственной думы и Государственного совета, о чем писали даже юристы-современники3.

Изначально либеральные круги надеялись, что в отношениях императора и правительства важную роль будет играть учрежденный Основными государственными законами институт «министерской скрепы». Так, согласно статье 24 главы 1 Основных государственных законов указы и повеления государя императора в порядке верховного управления или непосредственно им издаваемые должны были скрепляться председателем Совета министров или подлежащим министром, либо главноуправляющим отдельной частью и обнародоваться Правительствующим сенатом. Однако надежды не оправдались. и «министерская скрепа» продолжала оставаться всего лишь «формальностью канцелярского обихода», служа в основном лишь для удостоверения аутентичности подписи монарха и достоверности содержания правительственного акта. В связи с этим В. М. Гессен писал: «С наибольшим числом исключений из общего правила о необходимости министерской скрепы мы встречаемся в действующем праве России. ˂…> В России объединение верховного управления далеко не вполне осуществлено было конституционной реформой. Наряду с советом министров функционируют многочисленные учреждения старого порядка, совершенно оторванные от министерской системы: опекунский совет, департаменты и особые присутствия Государственного совета и др. Само собой разумеется, что акты верховного управления, проходящие через эти советы, не могут быть скрепляемы министрами, не принимающими в издании их никакого участия»1.

Следует помнить, что контрасигнируя нормативные правовые акты монарха, министры принимают на себя перед законодательной властью ответственность не только за законность данных актов и их целесообразность. Поэтому в подлинных конституционных монархиях министры вполне могли отказать в скрепе того или иного акта монарха, если сочтут, что этот акт не отвечает основному закону или не имеет никакой целесообразности. Институт «министерской скрепы» в России имел весьма слабую реализацию, что препятствовало претворению в жизнь вышеуказанной идеи «ответственного министерства». Председатель Совета министров, министры и главноуправляющие отдельными частями были ответственны за общий ход государственного управления только пред императором (ст. 123 гл. 11 ОГЗ). Это приводило к тому, что министерская власть в России, как и до 1906 г., оставалась не самостоятельной в сфере верховного управления, не несущей ни уголовную, ни политическую ответственность перед парламентом, что нарушало общепринятый принцип конституционализма принятый на западе2. Однако это вполне устраивало и министров, которые оставались безответственны за свои действия, и российского императора, который успешно их контролировал.

Заключение

Подытоживая, заметим, что Основные государственные законы 1906 года, несомненно, представляли собой акт конституционного характера. Они смогли заложить основы для конституционализации государственного строя и правопорядка Российской империи. В то же время в Основных государственных законах было достаточно много разных недостатков, коллизий и пробелов. А. Г. Пархоменко, например, ставя вопрос касательно реализации в данный период идеи-принципа разделения властей, дает на него весьма справедливый ответ: «Можно ответить: и да, и нет. Сам принцип был обозначен. Вместе с тем создание Государственной думы не означало в России введения идеи разделения властей. Власть монарха была ограничена, но он не был лишен законодательных прав»1.

Трансформация абсолютной монархии в дуалистическую конституционную монархию была прямым следствием Первой русской революции 1905–1907 годов. Появление новой редакции Основных государственных законов 23 апреля 1906 г. и I созыв Государственной думы установили курс движения России в сторону парламентарной конституционной монархии. Но сам Николай II этим действием надеялся успокоить либеральную и революционную общественность, что отчасти удалось. Последовавший далее роспуск II Государственной думы вполне удовлетворил желание монархическо-консервативных групп покончить с революционностью. Страх потери реальной власти заставил Николая II продолжить разворот государственных преобразований. С одной стороны, мгновенный и «безграничный» конституционализм для страны был невозможен, но с другой – к процессу конституционализации государственного строя и правопорядка следовало подойти значительно серьезнее. Этого царизм как раз и не сделал. Монархисты, увидев первые ростки новой политической и правовой культуры, вместо того, чтобы продолжать их взращивать, постепенно расширяя демократическое поле, уничтожили их. Так, 3 июня 1907 г. вершился консервативный переворот. Введя в действие новый избирательный закон, сторонникам монархического консерватизма удалось сформировать лояльную императору Государственную думу (III созыв), которая благополучно отработала весь срок. В результате этого политические дискуссии из сферы парламентаризма были перенесены вновь «на улицу», где быстро формировалась новая, еще более радикальная революционная масса.

Нельзя не отметить и то, что имперские юристы «являлись скорее слугами царя и государства, чем слугами народа, им не хватало общего профессионального духа»1. Правоведы позднеимперской эпохи продолжали в большей степени мыслить категориями государственной целесообразности и великодержавности. На втором плане стояло стремление к реализации идеи парламентаризма, а конституционализм как таковой представал в неком романтизированном виде. Правовой статус личности и право народов на самоопределение в данном отношении отходили на третий и четвертый план. Резкий поворот в правосознании свершился только в 1917 году.

Несмотря на то что в период после третьеиюньского переворота 1907 года значимость норм Основных государственных законов сильно снизилась, они все еще играли роль «конституции» Российской империи. Кроме того, дуализм власти (император – парламент) не был нивелирован, и российская монархия продолжала оставаться в конституционных границах. Таким образом, если вариация конституционализма, которая сложилась и функционировала с января 1905 г. по июнь 1912 г., имела консервативно-либеральную модель, то с июня 1912 г. по февраль 1917 г. развитие страны пошло квазиконституци-онным путем. Предпринятые в 1915–1916 годах союзом либеральных (кадеты) и консервативно-либеральных (октябристы) кругов попытки вернуть развитие российского конституционализма на путь, обозначенный Высочайшим Манифестом 17 октября 1905 г., окончились неудачей. В 1917 году начался новый, более кровавый революционный период, отбросивший конституционные нормы Основных государственных законов и положивший начало оформлению советского конституционализма.