Особенности регламентации уголовной ответственности за применение пыток: компаративистский анализ

Одним из результатов процесса глобализации мирового сообщества является оказание воздействия на национальное законодательство и практику его применения. Исследование международного и зарубежного правового опыта, его адаптация в национальной правовой системе могут способствовать совершенствованию последней. Эффективное противодействие современной преступности, которая является глобальной проблемой человечества и с которой ни одно государство не в состоянии справиться в одиночку, предполагает международное сотрудничество государств. Как отмечалось различными исследователями, «процесс глобализации подразумевает заимствование различного рода технологий, хорошо работающих юридических конструкций, методов и средств управленческого воздействия и т. д.» [1, с. 3]; «взаимодействие международного и внутригосударственного уголовного права становится сегодня одним из наиболее важных факторов, оказывающих влияние на содержание уголовно-правовых норм национального законодательства» [2, с. 323].

Важность международного сотрудничества по вопросам предупреждения пыток и противодействия им не нуждается в аргументации. Следует отметить, что в настоящее время Конвенцию против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (далее – Конвенция), в соответствии с которой «каждое Государство-участник предпринимает эффективные законодательные, административные, судебные и другие меры для предупреждения актов пыток на любой территории под его юрисдикцией» (статья 2 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятой 10 декабря 1984 года Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций), ратифицировали 175 стран, в том числе все страны, являющиеся членами Содружества Независимых Государств (СНГ) [3].

При этом в Декларации о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (далее – Декларация) указывается, что никакое государство не может разрешить или терпимо относиться к пыткам или другим жестоким, бесчеловечным или унижающим достоинство видам обращения и наказания. Исключительные обстоятельства, такие как состояние войны или угроза войны, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение, не могут служить их оправ- данием (статья 3 Декларации о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятой резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1975 года). Таким образом, дерогация, то есть отступление от взятых обязательств, применительно к запрету пыток исключается.

Однако учет положений международного права в процессе национального правотворчества имеет свои особенности. В числе других мер противодействия актам пыток значительную роль играет уголовное законодательство, предусмотренные им особенности законодательной регламентации запрета на осуществление пытки. Не случайно в статье 4 Конвенции содержится требование установления именно уголовной ответственности за все акты пыток.

На современном этапе эволюция национальной правовой системы немыслима без инструментария сравнительного правоведения. Изучение и использование удачных, апробированных в правоприменительной практике особенностей, приемов и методов конструирования правовых норм зарубежных государств целесообразны для совершенствования отечественного законодательства.

Если проанализировать уголовное законодательство ряда государств, ратифицировавших Конвенцию, можно выделить ряд особенностей, свойственных противодействию применению пыток. В уголовных кодексах соответствующих стран, в том числе во всех без исключения государствах Содружества, закреплен запрет на применение пыток. Однако определение самого понятия «пытка», особенности конструирования соответствующих составов преступлений, закрепление иных мер предупреждения пыток, решение вопросов, связанных как с назначением наказания, так и с освобождением от уголовной ответственности и наказания, имеют свою специфику.

Остановимся более подробно на вопросе определения понятия пытки. В соответствии с Конвенцией под пыткой понимается «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признание, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия. В это определение не включаются боль или страдание, которые возникают лишь в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно» (статья 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятой 10 декабря 1984 года Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций).

При осуществлении имплементации можно выделить как объективные трудности, обусловленные принципиальными отличиями законотворческого процесса в сферах международного и национального уголовного права (субъекты правотворчества, виды источников права, структура уголовно-правовых норм, особенности формулировки и толкования конкретных терминов и составов преступлений и т. д.), так и проблемы субъективного характера, возникающие из-за несоблюдения законодателем правил юридической техники, недостаточного учета особенностей международного правотворчества. И поэтому в ряде случаев нормы уголовного законодательства, принимаемые во исполнение международных обязательств, порождают искажение терминологии, нарушение системности, коллизии в праве и другие негативные последствия.

К сожалению, и в национальном уголовном законодательстве, как и в законодательстве ряда зарубежных стран, в том числе и государств Содружества, можно отметить наличие норм, не в полной мере соответствующих пониманию пытки, заложенному в Конвенции.

Исторически сложилось, что под пыткой как в законодательстве, так и в уголовно-правовой доктрине понималось противоправное деяние, совершенное специальным субъектом – лицом, действующим от имени государства, или, по крайней мере, при наличии прикосновенности такого лица (по его подстрекательству, или с ведома, или с молчаливого согласия) к совершаемому деянию. Чезаре Беккария, одним из первых сформулировавший доктринальное понятие пытки, определял ее как действие, «производимое над обвиняемым в период следствия, производимого по его делу, или для того, чтобы вымучить у него признания в преступлении, или для того, чтобы объяснить противоречия, сделанные им при допросе, или чтобы принудить его к показанию соумышленников, или для открытия других преступлений, в которых его не обвиняют, но в которых 96

он может быть виновен, или Бог знает для какой метафизической и непонятной необходимости очистить поругание» [4, с. 96–97]. Отсутствие такого указания приводило к тому, что в уголовном праве нивелировались отличия между «пыткой» и такими понятиями, как «истязание», «издевательство», «особая жестокость».

Характерным признаком пытки являются не просто причиненные мучения и страдания, а мучения и страдания, причиненные представителем государства, должностным или иным публичным лицом, выступающим в официальном качестве, или, как минимум, по его подстрекательству, а равно с его ведома или молчаливого согласия. Полагаю, что определение понятия «пытка», не учитывающее признак специального субъекта, является неудачным именно в силу принципиального отличия от предложенного в международном праве.

Так, в частности, в национальном российском законодательстве первоначально определение пытки было закреплено Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ в примечании к ст. 117 Уголовного кодекса Российской Федерации, в соответствии с которым «под пыткой в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса понимается причинение физических или нравственных страданий в целях понуждения к даче показаний или иным действиям, противоречащим воле человека, а также в целях наказания либо в иных целях».

Существовавшее в УК РФ определение пытки создавало проблемы при применении соответствующих уголовно-правовых норм, приводило к уголовно-правовой оценке деяний, не соответствующей общественной опасности содеянного. В научной юридической литературе отмечалось, что правоприменители, испытывая трудности в разграничении понятий «пытка» и «истязание», при квалификации истязания достаточно часто просто игнорируют признак пытки, закрепленный в качестве отягчающего обстоятельства в п. «д» ч. 2 ст. 117 УК РФ [5, с. 35]. На практике это приводило к тому, что при схожих обстоятельствах совершения истязания данный квалифицирующий признак в одних случаях вменялся, а в других – нет.

В частности, как истязание с применением пытки были квалифицированы действия С., который при распитии спиртных напитков с Н., обнаружив пропажу своего мобильного телефона и подозревая в его хищении Н., с целью получения сведений о месте нахождения телефона подключил утюг к электрической сети, после чего при- ставил нагретый утюг к животу Н. и удерживал его около пяти секунд, пока утюг не был выхвачен у него из рук третьими лицами [6].

Однако квалифицируя действия Д., который в течение нескольких дней неоднократно прижигал потерпевшего Ш. утюгом и зажигалкой, причинив ему множественные термические ожоги, суд исключил из обвинения Д. квалифицирующий признак – совершение истязания с применением пытки, поскольку «согласно примечанию к ст. 117 УК РФ под пыткой в настоящей статье понимается причинение физических или нравственных страданий в целях понуждения к даче показаний или иным действиям, противоречащим воле человека, а также в целях наказания либо в иных целях. Следствием указано, что Д., прижигая утюгом потерпевшего, действовал в целях наказания Ш. за высказанные в ходе ссоры ругательства, тогда как суд полагает, что указанные действия подсудимого явились следствием возникших личных неприязненных отношений» [7]. Такое решение суда, формально верное и соответствующее законодательной конструкции ст. 117 УК РФ и дефиниции пытки, сформулированной в примечании к данной статье, по существу не отражало общественную опасность содеянного, не обеспечивало должную дифференциацию и унификацию уголовной ответственности.

Рассмотренное определение просуществовало до принятия Федерального закона от 14 июля 2022 г. № 307-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации», которым: 1) применение пытки было исключено из числа квалифицирующих признаков истязания; 2) примечание к ст. 117 УК РФ было признано утратившим силу; 3) применение пытки было признано квалифицирующим признаком превышения должностных полномочий (ч. 4 ст. 286 УК РФ (до принятия данного закона этот квалифицирующий признак в ст. 286 УК РФ отсутствовал)); 4) увеличен срок наказания в виде лишения свободы за применение пытки при совершении преступления, предусмотренного ст. 302 УК РФ («Принуждение к даче показаний»); 5) определение понятия пытки сформулировано в примечании к ст. 286 УК РФ, где под пыткой «понимается любое действие (бездействие), которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль либо физические или нравственные страдания, чтобы получить от него или третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера».

Данное определение более полно соответствует закрепленному в международном праве. В нем отсутствует определение субъекта пытки, которым, согласно Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, является государственное должностное лицо, выступающее в официальном качестве, или иное лицо, действующее по его подстрекательству, или с его ведома, или молчаливого согласия. Однако с учетом того, что в настоящее время применение пытки считается квалифицирующим признаком только двух преступлений, предусмотренных УК РФ: превышение должностных полномочий и принуждение к даче показаний, совершающихся специальным субъектом, признаки которого не противоречат вышеуказанной Конвенции, – можно считать, что данное российским законодателем определение пытки в этой части соответствует нормам международного права.

Эта же проблема была характерна и для законодательства ряда государств Содружества. Так, в действующем Уголовном кодексе Республики Армения, принятом 5 мая 2021 года, запрет на применение пыток предусмотрен ст. 135 «Преступления против человечности», ст. 137 «Военные преступления против покровительствуемых лиц» и ст. 450 «Пытка». Анализ данных норм показывает, что признаки субъекта перечисленных преступлений соответствуют определению, предусмотренному Конвенцией. Однако в ранее действовавшем законодательстве (Уголовный кодекс Республики Армения 2003 года) была предусмотрена ответственность за пытку, совершаемую как специальным (ст. 341, 390, 392), так и общим субъектом (ст. 119). Из Уголовного кодекса Республики Казахстан применение пытки как квалифицирующего признака истязания было исключено в соответствии с Законом от 17 марта 2023 года № 212-VII.

В действующем уголовном законодательстве Республики Беларусь, Кыргызской Республики, Республики Молдова, Республики Таджикистан и Республики Узбекистан определение субъекта пытки также не противоречит положениям Конвенции.

В то же время в соответствии с Уголовным кодексом Азербайджанской Республики (УК АР) применение пыток является составообразующим и квалифицирующим признаком преступлений, совершаемых не только специальным (ст. 111 «Расовая дискриминация (апартеид)», ст. 113 «При- менение пыток», ст. 115 «Нарушение законов и обычаев войны», ст. 293 «Пытка, не считающееся пыткой жестокое, бесчеловечное или унижающее достоинство обращение или наказание»), но и общим субъектом (в соответствии со ст. 133.2.6 УК АР пытка является квалифицирующим признаком истязания). Аналогичное понимание пыток предусмотрено, например, в Уголовном кодексе Французской Республики, в соответствии с которым применение к лицу пыток или актов жестокости наказывается пятнадцатью годами уголовного заключения (ст. 222-1); если же пытки или акты жестокости предшествовали, сопровождали или следовали за другим преступлением, то они наказываются пожизненным уголовным заключением (ст. 222-2). В ст. 222-3 установлено, что преступное деяние, определенное в статье 222-1, наказывается двадцатью годами уголовного заключения, если оно совершено при наличии любого из квалифицирующих признаков, к числу которых, в частности, относятся пытки в отношении свидетеля, потерпевшего или гражданского истца с целью воспрепятствовать сообщению фактов, подаче жалобы или даче показаний в суде, либо в связи с сообщенными им фактами, поданной жалобой или показаниями, данными в суде; а также пытки, совершенные лицом, обладающим публичной властью, или лицом, выполняющим обязанности по государственной службе, при исполнении или в связи с исполнением своих функций или своих обязанностей. Следовательно, для наличия основного состава, регламентирующего уголовную ответственность за применение пыток, ни специального субъекта, ни специальной цели, ни особенностей потерпевшего не требуется.

Следует отметить, что в отечественной уголовно-правовой доктрине и в настоящее время высказываются предложения о возможности уголовной ответственности за пытки общего субъекта. Так, К.А. Бардеев отмечает, что «круг субъектов пытки следует расширить. Если речь идет об общеуголовном преступлении (в УК РФ отсутствует), то субъект является общим» [8, с. 68–69].

Можно выделить и другие пробелы и неточности, допущенные при определении понятия пытки. В частности, вряд ли можно признать удачным использование термина «пытка» при конструировании нормы, устанавливающей ответственность за жестокое обращение с животными, предусмотренной ст. 222-1 Уголовного кодекса Республики Молдова.

Думается, что в определении понятия пытки необходимо указание на непризнание таковой применения законных санкций в ходе реализа- ции юридической ответственности. Отсутствие данного положения приводит к тому, что становятся возможными обращения лиц, содержащихся под стражей или отбывающих наказание в виде лишения свободы, с исковыми требованиями о признании действий следователей и сотрудников исправительных учреждений пыткой и взыскании компенсации морального вреда. Так, например, К. обратился в суд с иском к Управлению Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков по Красноярскому краю о возмещении морального вреда. Требования мотивировал тем, что с момента его задержания 1 июля 2010 г. следователь Х., зная, что в ИВС МОВД «Шарыповский» отсутствуют нормальные условия содержания, намеренно этапировала его из СИЗО в ИВС, где содержала более 10 дней в месяц, тем самым оказывая на него психологическое давление. Действия следователя причиняли ему нравственные и физические страдания. К. просил признать действия следователя Х. пыткой и взыскать в его пользу компенсацию морального вреда 500 000 рублей, а также 200 000 рублей для проведения физической реабилитации [9].

Полагаю, что при регламентации уголовной ответственности за пытку наиболее удачным вариантом была бы рецепция определения, сформулированного в Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. Примером такого приема является ст. 128 Уголовного кодекса Республики Беларусь.

В качестве мер уголовно-правового воздействия, способствующих предупреждению применения пытки и назначению справедливого наказания лицам, нарушившим соответствующий запрет, хотелось бы выделить предусмотренные законодательством ряда государств: 1) прямое указание в Общей части уголовного законодательства на запрет пыток при определении принципа гуманизма; 2) невозможность выдачи иностранному государству, если есть основания полагать, что ему в этом государстве может угрожать применение пыток; 3) невозможность условного осуждения, освобождения от уголовной ответственности и наказания в отношении лиц, совершивших пытки; 4) невозможность применения уголовного наказания в виде принудительного выдворения за пределы государства к лицам, в отношении которых имеются достаточные основания предполагать, что они будут подвергаться пыткам на территории государства выдворения; 5) закрепление применения пыток в качестве преступления против безопасности человечества.

Полагаю, что данный положительный опыт может быть использован при совершенствовании национального законодательства.