Отдельные аспекты развития правового регулирования дистанционной торговли в России

Дистанционный способ продажи товаров в привычном для современников понимании появился в имущественном обороте России относительно недавно. Его появление во многом обусловлено рецепцией торговой практики зарубежных стран. Относительная новизна такого способа заключения договоров порождает вопросы как теоретического, так и практического плана. Способы защиты прав потребителей, применяемые участниками договоров, заключенных дистанционными способами, также обладают спецификой [8].

В то же время говорить об отсутствии в России и других странах опыта правового регулирования продажи товаров дистанционным способом было бы неверно. Торговая практика заключения договоров путем обмена письмами прочно сформировалась уже в XIX в., а к его концу в развитых странах (к которым относилась и Россия) дистанционные сделки приобрели массовый характер и для потребителей: широко практиковалась продажа товаров по каталогам, газетным объявлениям, телефону и телеграфу.

Так, в 1913 г. каждый третий житель России регулярно приобретал товары по почте, на рынке дистанционной торговли работало свыше 300 организаций. Помимо торговых домов, занимавшихся дистанционной торговлей путем почтовой пересылки, значительное число предприятий предлагало такой вид дистанционной продажи, как курьерская доставка на дом. Жители больших городов могли заказать по телефону или по почте доставку любых товаров, как непродовольственных, так и продовольственного назначения. Не менее интенсивно развивалась дистанционная торговля в зарубежных странах.

Распространение дистанционной продажи товаров вызвало активные дискуссии среди цивилистов. Прежде всего, правовую проблему представляло определение волеизъявления сторон. Доктринальные положения цивилистической науки содержат понимание гражданско-правового договора как осознанно согласованного волеизъявления лиц [6]. Такое восприятие сущности договора предполагало наличие в договоре встречных совпадающих волеизъявлений участников.

В связи с этим ситуации, в которых заключение договора происходило посредством выражения волеизъявлений, отстоящих друг от друга во времени и в пространстве, представляли определенные затруднения, как для ученых-цивилистов, так и для законодателей.

Одними из первых к данной проблематике обратился в 1871 г. немецкий ученый Карл Фридрих Альберт Кёппен в своем труде «Обязывающий договор при отсутствии сторон» [1]. По его мнению, содержание сделки состоит из направленного акта (волеизъявления) и юридических условий, без которых невозможно совершить этот акт. Согласно данной концепции согласие сторон свидетельствует о наличии правовой связи между участниками имущественного оборота, но не подтверждает факт заключения договора. Более того, договор, по мнению ученого, можно признать существующим даже в отсутствие согласованного волеизъявления сторон.

Проблеме признания договора, заключенного между «отсутствующими», было посвящено достаточно большое количество исследований [4]. Важно отметить, что их результаты были активно восприняты законодателем и включены в нормы правовых актов, регулирующих имущественные отношения. Многие из положений науки до настоящего времени содержатся в правовых актах стран Европы. К примеру, Г. Дернбург [2] сформулировал положение, которое до настоящего времени содержится в нормах Германского гражданского уложения: «Волеизъявление, которое должно быть совершено в отношении другого лица и сделано в отсутствие последнего, становится действительным с момента его получения адресатом. Волеизъявление не становится действительным, если до его получения или одновременно с ним получено заявление об отказе от него» [2].

Основная концепция существования теории воли заключается в том, что волеизъявление стороны является лишь формой выражения намерений, в отсутствие воли субъекта ее значение ничтожно. В противовес ей теория волеизъявления первостепенное значение отводит не намерениям субъекта, а тому, как это намерение воспринято контрагентом. Отметим, что, хотя и с некоторыми изменениями, именно теория волеизъявления составляет основу законодательной практики большинства стран Европы. Приоритет волеизъявления лица над его волей привел к необходимости формализации поведения субъектов отношений с тем, чтобы юридически квалифицировать их поведение, порождающее конкретные правовые последствия – признание заключенного догово- ра. Исходя из такой необходимости, законодатель сформулировал достаточно определенные требования к предложению лица, имеющему намерение заключить договор. Несоблюдение критериев, установленных законом, не превращает предложение лица в оферту и, соответственно, не создает правовых обязанностей.

В ранних исследованиях проблем заключения договоров рассматривались различные варианты признания договора заключенным. Так, Р. Ие-ринг указывал, что оферент может быть признан связанным обязанностью заключить договор с лицом, откликнувшимся на его предложение, в одном из следующих случаев: в моменты совершения (оформления) согласия; в момент направления согласия лицу, выразившему намерение совершить договор; в момент получения (непосредственного восприятия) согласия оферентом. Указанные позиции были восприняты неоднозначно, и законодательное закрепление получила позиция, в соответствии с которой оферта создает обязанности заключить договор для лица, ее направившего, с момента получения ее контрагентом. Акцептант же признавался связанным обязанностями с момента выражения намерения принять предложение на заключение договора, а не с момента получения акцепта оферентом.

Активные исследования момента признания договора заключенным не обошли вниманием и такой вид оферты, как публичная. В обобщенном виде результаты исследования сводятся к тому, что такое обезличенное предложение должно содержать в себе конкретные данные о предмете сделки. В противном случае правовые последствия предложения отсутствуют. В частности, выдвигался тезис о том, что предложение о продаже, сделанное в отношении неопределенного круга лиц, особенно посредством прейскурантов, каталогов, проб или образцов, сформулированное без подробной идентификации товара, его стоимости и количества, вовсе не является офертой. Отсутствие конкретизации предмета договора и других его условий лишает такое предложение обязывающей силы.

Дальнейшее исследование российскими цивилистами проблемы заключения договора в целом и договора между отсутствующими в частности стимулировало отход от догматического восприятия связывающей силы оферты в отношениях участников имущественного оборота. Так, А.А. Евецкий указывал, что доктринальные принципы уже не в состоянии адекватно регулировать перманентно усложняющиеся имущественные отношения. По его мнению, примитивная рецепция принципов римского частного права не способна удовлетворить потребности правового регулирования. Он считал, что имеется насущная потребность разработки принципиально новых подходов регулирования договорных отношений [3].

Однако последующее развитие правовой системы России свидетельствует об игнорировании указанных рекомендаций. Основные институты договорного права являлись результатом незначительного изменения постулатов римского частного права, осуществленного в целях приспособления норм к национальным традициям российского общества. В аспекте исследования эволюции правового регулирования договорных обязательств в целом и специфики дистанционной торговли интересными представляются разработанные П.П. Цитовичем принципы, которые фактически уравнивали процедуру заключения договора отсутствующими субъектами с договорами, заключаемыми лицами по результатам непосредственного восприятия ими согласованных волеизъявлений. Относительно же возможности понимания такого способа заключения договора как выставления товара в местах продажи в качестве публичной офёрты его позиция была категорично отрицательной. Такое поведение, по мнению ученого, следует воспринимать как уведомление о наличии определенных товаров, сходных по стоимости с представленными [9].

Значительный вклад в исследование проблем заключения договоров дистанционным способом внес В. Катков. Он, в частности, настаивал на том, что анализ правовых норм и изучение практики заключения договоров подтверждают легальность дистанционных договоров. Более того, ученый настаивал на необходимости оценки договора, заключаемого посредством телефонных переговоров, в качестве договора, заключаемого между присутствующими. [5]. Разумеется, существовали противники такого восприятия применения технических средств при заключении договоров. Основным тезисом, выдвигаемым оппонентами, являлась невозможность сторонами визуализации друг друга, что не исключает заблуждения относительно личности. Кроме того, применение лицами технических средств в процессе согласования условий договора может повлиять на ошибочное восприятие доводов контрагента. Правовое регулирование отношений дистанционной торговли в достаточной степени отвечает требованиям современного правового регулирования, однако требует дальнейшего совершенствования и развития. В этой связи представляется необходимым изучение ранних концепций договорного права.