Отношение к обновленческому расколу святейших патриархов Тихона, Сергия и Алексия I: сравнение позиций

E-mail:                 ORCID:

Professor, Doctor of Theology, Doctor of Church History, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher at the St. Tikhon’s Orthodox University for the Humanities.

E-mail:                 ORCID:

16.11.2024.

Обновленческий раскол — крупнейший в истории Русской Православной Церкви по количеству отпавшего в него духовенства — существовал в течение трех московских патриаршеств: возник в мае 1922 г. при св. Тихоне (Беллавине); затем продолжился при Сергии (Страгородском), 18 лет управлявшем Русской Церковью в сане митрополита и должностях заместителя патриаршего местоблюстителя и местоблюстителя и лишь под конец жизни ставшем патриархом Московским и всея Руси; был окончательно преодолен во 2-й пол. 1940-х гг. при Святейшем Алексии (Симанском). Отношение каждого из них к советскому обновленчеству имело свои особенности и не было статичным. В чем-то свт. Тихон проявлял к обновленцам большую твердость, чем его преемники, в чем-то — меньшую.

Руководители обновленцев, пользуясь насильственной изолированностью св. патр. Тихона, поначалу представляли дело так, что он едва ли не сочувственно отнесся к их начинанию и добровольно передал им высшую церковную власть. Протоиерей-раскольник Александр Введенский заявлял в июне 1922 г.: «Патриарх с нами беседовал около часу или около полутора часов, и он указал нам на ту громадную трудность, с которой нам, в частности, петроградским священникам, придется столкнуться, когда мы, хотя бы временно, возьмем на себя управление церковью. Мы обсуждали подробно часа полтора этот вопрос, и наконец патриарх согласился с необходимостью немедленно, сейчас же сконструировать Высшее Церковное Управление, о чем сделал соответствующую резолюцию на нашей бумаге…» (Введенский, 1922, 21).

Однако как только у свт. Тихона появилась возможность опровергнуть ложь обновленцев о передаче им власти, он это сделал, причем в весьма сильных выражениях. «[Раскольники], — писал он в послании к Церкви в июле 1923 г., — отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой… Все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе» (Акты, 1994, 291). Советские обновленцы стали главными пособниками богоборческой власти в уничтожении Православной Российской Церкви, в этом был их тягчайший грех , отделяющий их от Церкви Христовой.

Однако на практике слова патр. Тихона о безблагодатности обновленческих таинств им же подвергались существенной корректировке. Так, на вопрос одного сергиево-посадского священника, как поступить со Святыми Дарами, оставшимися в его храме после священника-обновленца, предстоятель дал указание «их потребить за первой же литургией и сказал: „Я… думаю, что, хотя красные и еретики и служат и причащаются в суд себе и в осуждение, надо все же бояться осуждать их Евхаристические Тайны. Предоставьте о сем деле судить Господу“» (Записки, 1999, 52). Как видно, свт. Тихон мог в бытовой обстановке именовать «красных» не только раскольниками, но и еретиками , однако как человек святой, не стремившийся вывести рациональную формулу для оценки сложившейся церковной ситуации, он вполне совмещал восприятие обновленцев как безблагодатного еретического сборища с опасением опрометчиво заклеймить то, что человеческому разуму неподвластно и относится к Божественным Тайнам.

Патриархом Тихоном был признан целый ряд обновленческих епископских хиротоний, совершенных в расколе епископами старого поставления и их ставленниками. Правила приема обновленцев поначалу были довольно мягкими, хотя и требующими обязательного публичного покаяния раскольников. Согласно постановлению Патриаршего Синода марта 1924 г. для признания действительности епископской хиротонии, совершенной в расколе, требовалось, чтобы хоть один из участвовавших в ней архиереев был старого рукоположения (Чины, 2018, 140). В качестве такового годился, например, председатель обновленческого лже-ВЦУ еп. Антонин (Грановский). С наложением на вождей раскольников запрещения в священнослужении патр. Тихон не спешил, для него важнее была духовная сторона дела — искреннее раскаяние в тяжелейшем грехе предательства Церкви.

Митрополит Сергий (Страгородский) в 1926 г. прокомментировал отношение свт. Тихона к обновленцам следующим образом: «На первых порах [он] определил отвлеченно каноническую природу обновленчества как раскол, угрожающий лишением благодати Божией и вечного спасения. Св[ятейший] Патриарх не касался самих деятелей обновленчества, видимо, ожидая их обращения. В отношении прещений он нашел нужным сделать только самое необходимое: объявил недействительными хиротонии, совершаемые архиереями, запрещенными или изверженными, женатыми или второбрачными, а равно и хиротонии, явно нарушающие требования канонов от кандидатов архиерейства или священства (женатые архиереи, второбрачные клирики). И только 5 апреля 1924 года Св[ятейший] Патриарх наложил запрещение на вождей обновленчества, с чем вместе… подпали запрещению и все находящиеся и находившиеся в церковном общении [с] помянутыми вождями» (Официальный ответ, 1927, 2).

Сам будущий патр. Сергий в момент возникновения обновленческого раскола оказался под сильнейшим давлением. Богоборческая власть имела на него особые виды. 7 мая 1922 г. главная партийная газета «Правда» вышла с броской передовицей «„Святейшая“ контрреволюция», в которой был раздел «Раскол в духовенстве». Газета сообщала: «Теперь уже можно говорить о расколе в точном смысле слова. <…> Две части, на которые раскалывается духовенство, еще не сорганизовались — вернее, вторая еще не имеет своего организационного центра. Но самое главное уже налицо: две явственно обнаружившиеся тенденции, два лагеря, которые не только враждебны друг другу, но уже вступают в борьбу. <…> Теперь мы можем насчитать десятками архиепископов, епископов и викариев, которые фактически борются с патриаршим синодским центром» (Раскол в духовенстве, 1922, 1). Первым в списке потенциальных раскольников был указан митрополит Владимирский Сергий (Страгородский).

И действительно, 16 июня 1922 г. им и еще двумя архиереями было подписано воззвание, сразу опубликованное обновленцами в их официозе «Живая Церковь»: «Мы… рассмотрев платформу Временного Церковного Управления и каноническую законность Управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Временного Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов церкви, как вверенных нам, так и других епархий» (Воззвание, 1922, 1). «С[ергий] подписал из желания сохр[анить] места для работы, обольстившись обещанием ввести их — Сергия, м[итрополита] Евдокима, архиеп[ископа] Серафима — в ВЦУ. <...> Подписывали в местн[ой] ЧК», — сообщал подробности осведомленный священник [Журавский, 2004, 512].

Чтобы правильнее оценить поступок митр. Сергия, надо принять во внимание, что еще в апреле 1922 г. (до появления обновленческого ВЦУ) он был арестован, а 10 июня Владимирский губсуд приговорил его к трем годам тюремного заключения (со снижением до года по амнистии) (см.: [Лавринов, 2016, 516]). С этим приговором он был отправлен в Нижний Новгород, где через несколько дней и состоялось подписание «меморандума трех». Таким образом, для митр. Сергия вопрос заключался не только во вхождении в ВЦУ, но и в том, оставаться ему «в ЧК» или нет. При этом он в тот момент не мог иметь точной информации об обстоятельствах возникновения раскольнического ВЦУ в мае 1922 г., а обновленцы утверждали, будто бы патр. Тихон добровольно передал им свою власть.

Можно предположить, что соблазнительный шаг митр. Сергия был обусловлен не только привходящими обстоятельствами (арестом и приговором), но и особенностями его экклезиологических воззрений. В его представлении в Поместной Церкви обязательно должно функционировать высшее управление. Его отсутствие приводит к сомнениям в правильности епископских хиротоний, совершаемых на местах. Разные группы архиереев без санкции и координации со стороны высшей церковной власти начнут ставить на одни и те же кафедры своих выдвиженцев. Пойдут взаимные обвинения в расколе и безблагодатности. Через какое-то время станет крайне сложно судить, где совершаются действительные церковные таинства, а где присутствует одна их видимость. А без благодатных таинств будет ли возможно само спасение душ верующих?

В июне 1922 г. трудно было представить, что св. патр. Тихон вернется к исполнению своих обязанностей, равно как не оставалось надежд на то, что назначенный им заместитель митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) сможет возглавить церковное управление. Значит, по логике митр. Сергия, приходилось признавать ВЦУ еп. Антонина, ибо другого в наличии не было (точнее, была еще худшая альтернатива в лице Центрального комитета «Живой Церкви» свящ. Владимира Красницкого).

Летом 1923 г., после освобождения св. патр. Тихона, ситуация изменилась. Русская Православная Церковь вновь обрела каноническое возглавление. В августе 1923 г. митр. Сергий принес публичное покаяние перед патриархом и в дальнейшем занимал по отношению к обновленческим раскольникам жесткую позицию (к их немалому удивлению). Более того, в отношении к раскольничьим священнодействиям он пошел существенно дальше свт. Тихона и своего непосредственного предшественника — патриаршего местоблюстителя митр. Петра (Полянского). При последнем в 1925 г. был составлен проект «Чиноприема обновленческой иерархии», который хотя и предусматривал весьма разборчивое отношение к кающемуся раскольническому духовенству, фактически признавал остальные таинства обновленцев и не требовал совершать их заново (Чины, 2018, 146).

В представлении же обратившегося из раскола митр. Сергия, действительным могло считаться только Крещение, совершенное обновленцами. Важнейшее значение он придавал факту наложения канонического прещения на вождей раскольников св. патр. Тихоном в апреле 1924 г. (вероятно, он сам, вернувшись тогда в патриаршее окружение, и побудил предстоятеля осуществить такой церковно-административный акт). «В силу этого запрещения, — писал митр. Сергий в 1926 г., — непризнание действительности лишь группы хиротоний и священнодействий распространилось на все обновленческие хиротонии и священнодействия. В настоящее время мы мыслим всех обновленческих епископов и клириков состоящими под запрещением и совершаемые ими хиротонии и прочие священнодейства недействительными (исключая крещение)» (Официальный ответ, 1927, 2).

По мнению заместителя патриаршего местоблюстителя, экклезиологическое положение обновленцев (и старообрядцев-беглопоповцев) было хуже положения англи-кан и старокатоликов. «Старокатоличество и англиканство отложились от Рима, когда он сам представлял собой раскол. Их отложение было, в сущности, выходом из раскола, хотя и не увенчавшимся доселе воссоединением с Церковью. <...> Наоборот, белокриницкая и обновленческая иерархии возникли с прямой задачей укрепить раскол в его непримиримости к церкви, тяготение верующих душ к истинному священству заглушить подделкой под него, суррогатом, и тем оттеснить православную иерархию и самим стать на ее место. Задача таких обществ не созидание, а расстройство церковного тела. Вот почему, применяя к первым двум обществам порядок церковной экономии, в отношении вторых церковь не видит оснований отступать от акривии канонов, по крайней мере до тех пор, пока позиция этих двух и им подобных расколов не изменится к лучшему» (Сергий Страгородский, 1935, 6–7).

«Позиция» обновленческого раскола заметно изменилась к лучшему для Московской Патриархии в 1943 г., после избрания митр. Сергия патриархом и связанных с этим церковно-политических событий. В ноябре того года нарком НКГБ В. Н. Меркулов выпустил директиву руководителям местных органов гобезопасности: «…в случае желания обновленческого духовенства перейти в патриаршую сергиевскую церковь препятствовать этому переходу не следует. <…> В случае обращения к Вам за советом агентов из обновленческого духовенства, Вам следует рекомендовать подавать заявления на имя патриарха Сергия» («Обеспечивать проверенной агентурой», 2017/2018,

253). Патриархия была проинформирована о принятом решении, о чем в своем дневнике написал архиеп. Григорий (Чуков): «Как сказал Карпов, председатель Совета, обновленцам „дана директива“ о присоединении к Патриарху» (Александрова-Чукова, 2021, 52). Вопрос об искренности покаяния обновленческих агентов НКГБ в свете указанной директивы кажется риторическим. Определить формальные условия принятия «кающихся» раскольников было предоставлено патр. Сергию и Св. Синоду при нем.

Соответствующие правила были выработаны в декабре 1943 г. В соответствии с ними обновленческие клирики должны были приносить покаяние перед указанным церковной властью духовником, при необходимости допускалось и публичное покаяние в храме. Раскольники, рукоположенные еще в канонической Церкви, принимались в сане, имевшемся у них до отпадения в раскол. В отношении хиротоний, полученных в обновленчестве, допускалось их признание для тех кающихся раскольников, «которые усмотрены будут содействующими и споспешествующими воссоединению других, притом и поставлены архиереями, не вызывающими канонических сомнений» (независимо от даты поставления: до или после апреля 1924 г.). Женатые обновленческие «архиереи», не имевшие «решимости расторгнуть существующий брак», принимались в пресвитерском сане «без надежды архиерейства». Второбрачные лжеархиереи могли приниматься только как миряне (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 2 а. Л. 58–59). В эту категорию попадал раскольнический «первоиерарх» Александр Введенский. При этом раскольникам настоятельно рекомендовалось поспешить с покаянием до Пасхи 1944 г., после чего условия их приема могли стать строже. В итоге невоссоединенными остались единицы обновленческих клириков с А. И. Введенским во главе.

Что касается патр. Алексия (Симанского), то он в момент возникновения обновленческого раскола в мае 1922 г., в то время — первый викарий Петроградской епархии, епископ Ямбургский, — оказался в самом эпицентре драматических событий. Священномученик митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) выпустил свое известное послание, в котором констатировал отпадение от Церкви прот. Александра Введенского и его сораскольников. Епископ Алексий безуспешно умолял митр. Вениамина не делать этого (см.: [Фирсов, 2014, 377]). После ареста правящего архиерея он на правах старшего викария принял расколотворцев в церковное общение и по факту признал обновленческое лже-ВЦУ. «Страшно тяжело все эти дни... — писал он тогда своему духовнику митр. Арсению (Стадницкому). — Чрезвычайное решение по снятии отлучения с Пр[отоиерея] Введенского явилось неизбежным. Б[ыть] может, этим охранится безопасность тех многочисленных несчастных, которые стоят у раскрытых могил» («Видно не испили», 2000, 79–80).

Вопреки надеждам еп. Алексия, его соблазнительный поступок не спас митр. Вениамина, что стало личной трагедией будущего патриарха. С раскольническим ВЦУ он старался никаких деловых контактов не поддерживать и в конце июня 1922 г. направил ему заявление о сложении с себя обязанностей управляющего Петроградской епархией (В Высшее Церковное Управление, 1922, 10). Разумеется, это не осталось без последствий. «Епископ Алексий, — писал о нем в 1927 г. митр. Сергий, — допустил в прошлом ошибку, но имел мужество ее исправить. Притом, он понес такое же изгнание, как и некоторые из его теперешних недоброжелателей» (Алчущие правды, 295). С 1927 г. архиепископ, затем митрополит Алексий был ближайшим соработником митр. Сергия, неизменным членом Временного Патриаршего Священного Синода при заместителе местоблюстителя, вплоть до его роспуска в 1935 г. При Высокопреосвященном Алексии в августе 1929 г. вышло и синодальное постановление, гласившее, что «все священнодействия, совершенные обновленческими клириками после 15 апреля 1924 г., недействительны» (Акты, 1994, 644). Синодальные акты о приеме обновленцев в 1943–1944 гг. также, разумеется, появились при его участии.

При этом оценки сути обновленческого раскола со стороны патр. Алексия I были жестче, чем со стороны патр. Сергия. В частности, ему приписывались (А. Б. Свенциц-ким) слова: «Обновленческий раскол ужасен не тем, что был у них женатый епископат и так далее, а прежде всего тем… что по наущению диавола они — А. И. Введенский, В. Красницкий и другие — совершали литургию на крови…» — то есть помогали советским карательным органам осуществлять репрессии в отношении церковных ревнителей (Свенцицкий, 1997, 38–39). Очень выразительную оценку обновленчеству Святейший Алексий дал в 1947 г. при вручении архиерейского жезла новопоставлен-ному еп. Исидору (Богоявленскому, первому ректору Ленинградской духовной академии): «Еще недавно мы переживали расколы и разделения в Церкви нашей, и среди них — худший из всех бывших расколов — раскол обновленчества; худший потому, что он презрел все самое священное в Церкви, нарушил все церковные Правила; вся деятельность раскольников была предательством Церкви; как язва, как червь подтачивала она тело церковное; носила на себе печать Иудина окаянства, печать хулы на Духа Святаго…» (Речь, 1947, 50).

Подводя итог и несколько упрощая картину, можно сказать, что все три патриарха Московских, которым довелось иметь дело с обновленческим расколом, видели в нем явление внецерковное и безблагодатное. Но если св. патр. Тихон делал акцент на тяжком грехе обновленцев, лишающем их благодати, то патриарх (митрополит) Сергий — на факте запрещения их в священнослужении, то есть на административном акте высшей церковной власти. Патриарх Алексий в плане управленческих решений был полностью солидарен со своим непосредственным предшественником, но в плане сущностной оценки обновленчества как иудина предательства был ближе к свт. Тихону.