Отношение уральских рабочих к воровству и обману в пореформенное время (на примере пословиц и поговорок)

Одним из типичных явлений горнозаводского быта на пореформенном Урале являлось воровство на предприятиях края. Оно получило массовый характер еще в крепостническое время, когда, по свидетельству Р. Попова, «воровали все: воровал управляющий, воровали заводские приказчики и разного рода надсмотрщики, воровал караванный, показывая утонувшими барки, которые тонули только в их карманах, воровали и рабочие» [12, с. 299]. Эта тенденция сохранялась и после отмены крепостного права.

При выявлении причин устойчивости и массо-видности подобных асоциальных явлений в жизненной практике народных масс основное внимание и дореволюционные [7; 9; 12], и современные [3; 8; 14; 15; 19] специалисты уделяли и уделяют анализу социально-экономические факторов данного феномена, в то время как изучение его моральнонравственных оснований, ценностного уровня находится на периферии исследовательских интересов. Это делает востребованным обращение к данной проблематике и с научной, и, с учетом ее актуальности для современной России, — с практической точки зрения.

В данной статье предпринята попытка решения данной задачи на локальном примере рабочих горнозаводского Урала в пореформенный период.

В качестве основного корпуса источников использованы пословицы и поговорки, бытовавшие в рабочей среде. Такой выбор обусловлен фактором их внутреннего происхождения, что позволяет услышать мнение народных масс напрямую, без посредников, интерпретаций и комментариев заинтересованных лиц. Во-вторых, это связано с тем, что большинство авторов считает пословицы индикатором мировоззрения народа [13, с. 18], межвременным каналом трансляции духовных ценностей народа и средством их закрепления в массовом сознании.

Как известно, христианское вероучение крайне негативно относится к воровству как социальному явлению и выделяет его различные виды (собственно воровство, грабеж, святотатство, мздоимство или взяточничество, тунеядство, лихоимство, обман). Судя по содержанию пословиц и поговорок, народное сознание формулирует особое отношение только к трем из них — воровству, грабежу, обману — и демонстрируют довольно противоречивое и неоднозначное отношение к ним.

Согласно содержанию ряда пословиц и поговорок, воровство в православной России получило довольно широкое распространение и в силу этого воспринималось как типичное явление повседневной жизни (Что ни двор, то вор, где два двора — тут два вора; Отсеки руки по локоть, кто себе не волокет), а порочная тяга прибирать чужое добро — как сущностная характеристика русского человека, живущего в государстве, где каждый, как может, промышляет плутовством, обманом и мошенничеством (Не обманешь — не проживешь; Доброму вору все впору; Дай вору золотую гору, он и тогда не перестанет воровать; Плут плута бьет кнутом; На свои глаза свидетеля не надо; Домашний вор опаснее чужого).

При этом большая часть пословиц и поговорок носит не констатирующий, а объяснительный характер и оправдывает широкое распространение воровства на Руси рядом причин социальноэкономического и нравственного толка.

На мировоззренческом уровне терпимое отношение к воровству опиралось на фаталистические установки массового сознания, которые выражались в осознанно терпимом, относительно бесстрастном отношении к жизненным проблемам, в том числе, в смиренном отношении рабочих к любой потере или пропаже, готовности принять любые лишения и невзгоды. Не случайно, пословицы и поговорки данной тематики отличает либо намеренно эмоциональная нейтральность, либо демонстрация осознанно терпимого отношения к подобным неприятностям (Что с возу упало, то пропало; Что вылито, то выпито; Было, да сплыло; Как корова языком слизнула; Сгорело — дыму нету; Как сквозь землю провалился; Воры не бывали, а украли; Как в воду канул — ни костей, ни вестей).

Терпимое отношение к воровству поддерживается убежденностью в том, что оно обусловлено крайней нуждой или другими трудными жизненными обстоятельствами и в определенной степени является одним из средств выживания социальных низов (Поневоле станешь вором; У всякого плута свои расчеты; Стрельцу к одному концу; Попросту Еремку и Бог простит).

Наряду с этими факторами пословицы выделяют такие причины воровства как существование еще более страшных явлений (Огонь хуже вора: от вора хоть стены останутся), привычку небрежно хранить свое имущество (Не клади плохо: не вводи вора в искушение; Мак да горох — приманка для воров), трудность поимки вора (Не пойман — не вор; Не было снега — не было следа; Свидетель — кулик да дятел (дятел); Нет людей, козел — свидетель).

Результатом подобных причинно-следственных связей стало появление в фольклорном фонде своеобразной воровской морали. «Кодекс мошенника» состоит из ряда рекомендаций, сводимых к следующим положениям.

• 1.    Поскольку воровство приобрело общенациональное масштабы, не следует относиться к нему как к смертному греху (Грех (воровской) не камень, ко дну не тянет).

• 2.    К ремеслу вора следует относиться как к серьезной профессии, имеющей свою специфику и уровни мастерства (Умел скрасть, так знай, куда класть. Вор руки, ноги не оставил; С рукавицами и тулуп прихватил; Вор собаку переждет, не то что хозяина; Вор у вора дубинку украл; Вор у вора ворует — только время теряет; Сухой из воды вышел; Как с гуся вода; Сани не наши, хомут не свой, по-нужай, не стой (т. е.: спеши, вор).

• 3.    Главным средством защиты для вора в моменты опасности является тактика отпирательства (Я не я, и лошадь не моя; Не пойман — не вор; Не было снега, не было следа; Шел да нашел, да едва ушел, а если бы нагнали, так жизни бы дали; Вору не божиться — правому не быть).

• 4.    Следует быть готовым к краткости воровского счастья (На воре и шапка горит).

• 5.    Готовность к несению тяжких наказаний в случае неудачи (Вора бьют, а плакать не велят; Не за то волка бьют, что сер, а за то, что овечку съел; Бьют не по годам, а по ребрам; Только печью не бит, а о печь бит).

Незначительное влияние христианской морали на отношение к воровству демонстрируют и пословицы, фиксирующие его негативную оценку. Прак- тически все отрицательные суждения пословичного фонда имеют сугубо прагматическое обоснование и ссылки на житейский опыт. В первом случае к ним относится ущерб от воровской деятельности коллективным интересам, когда членам общины приходится самим возмещать убытки, нанесенные вором (Вор ворует, а мир горюет; Вор попал, а мир пропал).

Во втором — негативная оценка воровства формируется на основе знания о недолговечности воровского счастья и неадекватности наказания, которое чаще всего превосходит меру преступления (Вор ворует сорок лет на один обед; Вор ворует — богат не живет; Вор ворует не для прибыли, а для своей погибели; Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить; Скребок наскребет на свой хребет; Сколько веревочку не Вити, а кончине быти). Мотив обреченности воровского образа жизни особенно ярко проступает в устойчивых высказываниях, описывающих жизнь вора от первого лица (Дела хороши: день воруем, ночь воруем, год в тюрьме сидим).

При принятии негативного отношения к воровству основной формой борьбы с данным социальным злом народное сознание считает жестокое наказание (Любит сочень скалку, а собака (вор) палку; Поделом (по делам) вору и мука; За старо, за ново, за два года вперед; За ушко да на солнышко, за хвост да на мороз; За волосно, да окружно; До новых веников не забудет; Что будет спине, то и хребту; Быть тебе на дыбу да на сибирском волоку; Как аукнется, так и откликнется; По заслугам и награда, по грехам и расплата).

Это вытекает из общемировоззренческих установок массового сознания о неизбежности наказания за совершенные проступки, противоправные или безнравственные деяния, в том числе за воровство, обман, мошенничество (На жалючую крапиву есть лютые морозы, Не все коту масленица, придет и великий пост, Отольются кошке Мышкины слезы, Отольются медведю коровьи слезы, Быть тебе на дыбу да на сибирском волоку, Виноватого пуля найдет, На грех (преступление) мастера нет, а с расплатой уж поджидают, Топор дерево найдет). Идея неотвратимости наказания за них согласуется с основными догматами христианской морали, но в народной психологии данное положение выводится в процессе осмысления жизненного опыта, а не в форме практического воплощения евангельских заповедей.

Таким образом, народное сознание демонстрирует противоречивое по содержанию отношение к воровству. Пословицы и поговорки рассмотренной тематической группы не предполагают опору на нравственный выбор в христианском понимании. Негативное отношение к воровству, сохраняемое фольклорным фондом, мотивировано исключительно прагматическими установками и жизненным опытом. Опора на социально-экономические условия существования в процессе выработки отношения ко всем явлениям окружающей жизни привела не только к философскому оправданию воровства, но и к фиксации в народной памяти морального «кодекса вора». Это позволяет предположить, что сформированное в веках в качестве одной из стратегий выживания оправдательно-терпимое отношение к воровству постепенно переросло на уровень коллективного бессознательного и стало одним из вневременных стереотипов массового сознания.

Самой распространенной разновидностью обмана и мошенничества пословицы и поговорки, актуализируемые в речи уральских рабочих, признают невыполнение долговых обязательств, невозвращение долгов. Императивом народного сознания по отношению к нему становится формула Долг платежом красен.

О глубине восприятия данного отношения свидетельствуют пословицы и поговорки, фиксирующие психические и нравственные страдания, обусловленные переживаниями по поводу невыполненных долговых обязательств (Долг не ревет, а спать не дает; Долги сон разгоняют, от них и вельможи не засыпают. В устойчивом высказывании «В долгу, как в шелку» (В долгах как в шелках) содержится не просто констатация факта жизни в долг, а зафиксировано состояние отчаяния, переживаемое людьми, осознающими неспособность выполнить долговые обязательства.

Одновременно в пословицах и поговорках уральских рабочих обнаруживается и более легкомысленное отношение к долговым выплатам, сопровождающееся описанием причин его формирования. В качестве основной причины называются непомерно высокие проценты на предоставленный кредит или кабальные условия займа (Возьмешь лычко, отдашь ремешок; Не пито, не едено, а денежки отдай).

В качестве причины невозвращения долгов обозначается также привычка жить в долг, в сущности, за счет доверия окружающих. В одних высказываниях просто фиксируется долговой образ жизни как своеобразная форма взаимоотношения людей (Живет — из одного кармана в другой долги перекладывает); в других отражается нечистоплотность в отношении к финансовым проблемам (Что должен — не спорю, отдам, но не скоро); в-третьих — намеренное невозвращение долгов как реализованное мошенничество (Расплатится на том свете жаром).

Легкомысленное или намеренно мошенническое отношение к долговым обязательствам со стороны должника вызывает довольно агрессивную реакцию заемщика. В пословицах и поговорках, аккумулирующих печальный опыт заемщиков, запечатлены два основных отношения к мошенникам.

В ряде пословиц и поговорок содержатся настойчивые рекомендации, мотивирующие тотальный отказ в займах (В долг давать — дружбу терять; В долг да в долг, а отдавать-то волк?; Долги да заем — немного так наживем).

Выделяется также группа устойчивых выражений, в которых предлагаются практически состоятельные способы возвращения долгов (От худого должника и битым стеклом бери; С паршивой овечки хоть шерсти клок; Долг и мякиной собирают; В копнах не сено, а в долгах не деньги, т.е. взимай долги любыми материальными ценностями).

Очевидно, что, принимая в целом идею обязательного выполнения долговых обязательств, народное сознание одновременно определяет круг условий и причин, руководствуясь которыми, можно ступить на путь откровенного мошенничества. Другими словами, христианская мораль, реализованная в восьмой заповеди Закона Божия, подвергается существенным прагматическим коррективам, учитывающим специфику социально-экономического положения рабочих.

В целом, и в отношении к воровству, и в отношении к обману народное сознание достаточно противоречиво, а в рекомендациях, содержащих способы ограждения от любых форм проявления социального зла, достаточно агрессивно. При этом собственно христианские правила соблюдения восьмой заповеди в виде универсального принципа «не укради» воспринимаются в ряду многих, но не главных факторов, а реакция народных масс на воровство и обман опосредуется, прежде всего, прагматическими установками и психологией выживания социальных низов.

Противоречивое и лояльное отношение к воровству, заложенное в пословицах и поговорках, формировало ценностно-мотивационный фон заводской и бытовой повседневности на горнозаводском Урале и являлось морально-нравственной и народноправовой легитимацией массового характера данного социального феномена, который сформировался еще в крепостническую эпоху.

Наглядное представление о массовидности и «обычности» данного фактора производственной повседневности дают документы, характеризующие состояние трудовой дисциплины на предприятиях Урала. В дореформенный период все нарушения и проступки рабочих делились на две большие категории — тяжелые и маловажные. К последним, по предписанию главного начальника горных заводов хребта Уральского от 15 мая 1830 г., относились «кратковременные отлучки с работ, невыполнение оных, обманы разного рода, легкие побои, оскорбления в драке или ссоре, пьянство, своевольство, непослушание, нарушение благочиния, маловажные кражи» [10, с. 12], которые должны были решаться без формального суда.

В пореформенный период наглядное представление об уровне трудовой дисциплины, устойчивости ее основных компонентов дает анализ документов, определявших внутренний распорядок заводских работ (правила, наставления, договора рабочих с заводоуправлениями, расчетные книжки).

К числу самых распространенных нарушений дисциплины труда первые пореформенные договора относят и «воровство, мошенничество» [11, с. 201]. При этом за пьянство и воровство полагались более серьезные наказания, чем за остальные нарушения, что, в свою очередь, является косвенным подтверждением их типичности и массовости на предприятиях края в 60—70-х гг. XIX в. В целом, главным требованием администрации к своим рабочим, определявшим содержание их трудовой морали в первые пореформенные годы, являлся призыв «Вести себя трезво и честно», как было обозначено в договоре правления Нижне-

Исетского завода со своими рабочими в 1874 г. [18, с. 90].

Статистических данных, позволяющих оценить реальный масштаб данного явления на рубеже XIX—XX вв., горно- и фабрично-заводская отчетность не представляет, поэтому, необходимо использовать косвенные свидетельства. Одним из них, отражающим массовый характер воровства в горнозаводской промышленности края, является широко распространенная практика обысков на заводских проходных. Их отмена после Манифеста 17 октября 1905 г. привела к резкому всплеску хищений заводского имущества. В частности, по сообщению уездного исправника в декабре 1905 г. рабочие Златоустовского завода, «добившись отмены обысков при выходе с завода, крадут ежедневно кто что может» [2, л. 46]. Об этом же свидетельствуют и правила для рабочих, записанные в их расчетных книжках, которые выделяют только два нарушения на производстве: пьянство и «присвоение без дозволения заводоуправления рабочего инструмента, выделываемых металлов, изделий, припасов и других заводских вещей» [17, л. 176].

Массовому характеру воровства способствовала и запретительная политика заводоуправлений в отношении развития кустарных промыслов, которая, лишая мастеровых права легальной разработки полезных ископаемых, по свидетельству А. К. Денисова-Уральского, вела к «развитию дурных инстинктов населения, развращала его и создавала из них воров, вместо добропорядочных и истинно здоровых людей, могущих работать спокойно, добывая богатства, которыми изобилует Урал» [1, с. 157].

В результате, «подсобный заработок» за счет заводских изделий превратился в устойчивое бытовое явление, с которым власти должны были считаться. Более того, как отмечал в 1907 г. управляющий Уфимским горным округом, воровство у рабочих подведомственных ему предприятий «считается доблестью» [16, л. 89]. Ситуация не изменилась и после свержения самодержавия. Уже в марте 1917 г. совет старост Златоустовского завода решил установить строгий контроль «в целях полнейшего устранения всякого рода хищений заводского имущества с любой стороны» [6].

Наряду с пословицами и поговорками моральному оправданию воровства уральских рабочих служили стереотипы сознания, которые сложились под влиянием «оригинального строя» уральской горнозаводской промышленности. Одним из них являлась народно-правовая теория трудового происхождения собственности, в соответствии с которой заводская продукция должна была «по справедливости» принадлежать рабочим, как ее творцам и создателям, а не владельцу завода, не участвующему в процессе производства. В силу этого, присвоение заводской продукции не признавалось кражей, воровством. В результате, честный рабочий никогда не посягал на собственность рабочего, что считалось кражей, в то же время он без угрызения совести брал «заводское», «казенное».

Этот стереотип массового сознания, сформировавшийся в дореформенной России, оказался удивительно устойчивым и служил моральным оправданием заводского воровства и в пореформенной, и в советской России, в которой даже было дано определение такой категории работников как «несунов». Он же плавно перешел в структуру трудового поведения работников современной России, которые, судя по данным социологических опросов, считают справедливым брать продукцию со своего предприятия и расценивают это не как воровство, а как реализацию своего морального права [4, с. 68]. Эта же ситуация характерна и в отношении современных россиян ко лжи и обману, которое, с точки зрения психологии понимания, если и изменилось в постсоветской России по сравнению с XIX в., то очень незначительно [5, с. 61].