Оттепель и молодёжь - российские ровесники войны в конце 1950-х - начале 1960-х гг

Чеслав Сымонович кандидат исторических наук, ведущий программ «Радио Мария» (СПб)

Страна на подъёме

Наверно, у многих, если не большинства, ровесников Войны (РВ) сохранилось ощущение не просто перемен на рубеже 1950-х — 60-х гг., а мощного рывка, вперёд и выше. Откуда оно бралось?

Мы «ежедневно и ежечасно» находились в поле действия СМИ, школьных и вузовских политинформаций, лекций и т.д. Мы постоянно узнавали о починах передовиков производства. И сегодня нам не нужны учебники и справочники, чтобы вспомнить имена ивановской ткачихи Валентины Ивановны Гагановой, механизатора сельского хозяйства Николая Ману-ковского, горняка Михаила Чиха… К нам, молодым, обращалась с проникновенным напутствием в трудовую жизнь большая сельская труженица Надежда Григорьевна Заглада. На юго-востоке страны гремело имя Турсуной Ахуновой — хлопковода-механизатора. … Имена руководителей процветающих колхозов и совхозов: Ивана Воловченко, Михаила Прозорова, Кирилла Орловского и других подтверждали любимый «аграрно-политический» лозунг тогдашних руководителей: «Опыт передовиков — доказательство жизненной силы социалистической системы сельского хозяйства!»…

Должен подчеркнуть принадлежность названных и тысяч и тысяч неназванных передовых людей советского общества тех лет к поколениям, во-первых, фронтовиков и героических тружеников тыла, и во-вторых, — «шестидесятников», старшие из коих повоевали, а младшие к концу Войны уже вставали на работу. Нам же, рождённым в годы Войны, было в среднем 11 лет в начале целинной эпопеи, и — 15 лет в 1958 году, когда прозвучал комсомольский призыв, в частности, на стройки Большой химии. От последней многого ждали и в бытовом плане: уж теперь-то у нас вдоволь будет и носков «креп-найлон», и плащей «болонья», и белейших рубашек из нейлона. Монбланы минеральных удобрений обещали еще более высокие горы зерна. Слово «Синтетика» ещё не воспринималось как хула изделия, но как название заветного магазина на Ленинском проспекте.

Столовые без официанток — после партийно-правительственного постановления от февраля 1959 г. В массовом масштабе — даже позже, после того, как дорогой Никита Сергеевич двигал свой поднос в столовой самообслуживания во время визита в США. Магазины «без продавцов» — после августа того же года. Городской транспорт без кондукторов — с тех пор и 30 лет подряд. Причём это не было голой рационализацией без идеи, а вписывалось в курс на устранение излишнего контроля при обслуживании не просто населения, а советских людей, чья возросшая сознательность якобы делала это возможным . Но и это не всё. У нас ведь считали нездоровой экономику, в которой удельный вес занятых в производстве уменьшается, а в обслуживании — растёт.

Механизация продвигалась во вспомогательные звенья промышленности. Продолжалась индустриализация отстававших отраслей сельского хозяйства. Прежде всего — кормопроизводства, животноводства. В этом же пучке задач пролагался курс на индустриализацию и полное огосударствление бытового обслуживания населения (БОН), прежде всего — в городе, потом и в деревне. Переход на типовые проекты в крупнопанельном домостроении позволил ускорить и удешевить капитальное строительство, прежде всего — жилищ.

Более интересовавшимся политикой мог запомниться июньский (1963 г.) Пленум ЦК КПСС по идеологии; для сельских жителей мог стать вехой план электрификации сельского хозяйства и деревни в целом, одобренный в 1961 г.

Но ничто не могло сравниться с шумным прорывом в космос и ещё более фантастическим прорывом коммунистических мечтаний, всенародно обсуждённых и принятых в виде Программы КПСС в том же году. Меж тем советский колосс вскоре обнаружил непрочность своих опор, и мы, стоявшие около них на земле, видели трещины. Но — привычно надеялись на «авось», который ДОЛЖЕН БЫЛ вывезти и на этот раз. И — вывез! Временно. Советскому Союзу удалось избежать гибели в войне, которая могла вспыхнуть в ходе Карибского кризиса. С державой, которая, своими ресурсами помогла нам справиться с нехваткой зерна после нескольких лет хищнического шаблонного исчерпания ограниченного плодородия целинных и залежных земель.

Время мчалось, благодаря переменам. Они были весьма противоречивы и тем не оставляли равнодушными и нас, РВ, и людей всех поколений. «Наследники Сталина» злопыхали. А нам душу ласкало каждое новое разоблачение злодеяний Сталина, каждая филиппика по поводу «антипартийной группы» его соратников, разогнанной в 1957 г.

Окуджаву ругали, но не сажали! «Курьер ЮНЕСКО» микроскопическими партиями, но поступал в киоски «Союзпечати» не только при гостинице «Астория». Нашей сознательности доверяли и сокращали милицию, надеясь на дружинников. Печать клевала отдельных средних, а не только низших начальников. Страна была на подъёме, явно. Это выражалось в конкретных числах.

С 1956 года в госстатистике, наряду с разами и процентами роста производства, появились натуральные показатели. Они выглядели внушительно. Так, за три года /1956 — 58/ было создано и освоено свыше 4,5 тыс. типов машин и оборудования. Положительными были первые результаты перехода к совнархозовской системе управления экономикой, невиданными со времен НЭПа — темпы роста сельского хозяйства. Среди достижений последнего времени были названы: повышение в 2 и более раза реальных доходов трудящихся, прежде всего в деревне, быстрый рост численности специалистов, массовость и миллиардный эффект движения изобретателей и рационализаторов, прорыв в космос, демократизация обще- ственной жизни, создание замечательных произведений в области литературы и искусства, приобщение к ним десятков миллионов советских людей и т.д.1

Строки из народнохозяйственной хроники событий, внушали веру и оптимизм:

за 1959-1961 гг. введены в строй — Каракумский канал, рудник и обогатительная фабрика на КМА, газопровод Ста-врополь-Ленинград, Новокриворожский ГОК, Куйбышевский металлургический завод, газопровод Дашава-Минск, Киевский метрополитен, автомагистраль Алма-Ата-Ташкент, импульсный атомный реактор на быстрых нейтронах в Дубне, Днепропетровский шинный завод, Новосибирский гидроузел…

Это — ПРИМИРЯЛО (?) с ГЛУПОСТЬЮ, НЕСОВЕРШЕНСТВОМ, ЛОЖЬЮ, которые также были в атмосфере тех лет.

Одно за другим следовали награждения Союзных и Автономных республик, в частности — в связи с юбилеями добровольного присоединения их народов к России.

Не забыта была и изначальная российская история — 1100-летие Новгорода.

В мае 1960 года собирались со всей страны передовики соревнования за коммунистический труд.

Повышено золотое содержание рубля и его курс.

Утверждены новые Основы гражданского законодательства.

Открыт Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы.

Состоялось Международное совещание коммунистических и рабочих партий, 5-й Всемирный конгресс профсоюзов...2

Вероятно, нечто похожее испытывали наши Отцы, даже если происходили из интеллигенции, внимая сообщениям в начале 1930-х гг. Я цитирую: Да, мы были детьми 2-3-го сорта — не из рабочих и крестьян-бедняков, но чувствовали: Страна — на подъёме³.

Рост производства отражался на жизненном уровне советских людей, прежде всего, деревенских. Среднегодовые доходы колхозов в расчете на один двор увеличились за 1952-1962 годы с 215 до 943 рублей (в масштабе доходов и цен с 1 января 1961 г.). Государственные розничные цены на товары народного потребления снизились на 25%. Среднемесячная зарплата рабочих и служащих с учётом выплат и льгот из ОФП (общественных фондов потребления) выросла за 1950-1958 гг. с 82 до 104 рублей. Большинство учившихся в техникумах и вузах получало стипендии.

Потребление на душу населения в 1950-е гг. возросло: мяса, рыбы и молока — в 1,5-1,8 раза, яиц — в 2 раза, масла растительного и сахара — в 2,6-3 раза. Промтоваров: тканей — с 16,5 до 26,1 метра, верхнего трикотажа — с 0,3 до 0,6 штуки в год, бельевого трикотажа — с 0,8 до 2,3 штук, чулок и носков — с 2,6 до 4,9 пары, обуви кожаной — с 1,1 до 1,9 пары в год . Это был переход на качественно новый уровень⁴. Другое дело, что потребности росли быстрее , особенно у РВ, не очень помнивших и понимавших, в какую нищету ввергла нас Война.

Скажу о себе. Первый покупной костюм (а не перешитый из подаренных вещей), появился у меня благодаря заработку в экспедиции 1959 года, то есть в возрасте 14 лет. Второй, более модный, светлый, с однобортным пиджаком и отдельно — пиджак из букле и гладкие ко- ричневые брюки — как раз в 1960-1961 гг. Купил, работая, три пары обуви: чехословацкой фирмы «Цебо» — парадную, нашу черную на микропоре и первые сандалеты. Рубашек было 3 или 4 поплиновых, галстуки и носки дарили. Правда, на пальто денег не хватало, пришлось ПЕРЕЛИЦЕВАТЬ в ателье купленное году в 1956м бобриковое пальто. Была ещё клетчатая «жовто-бла-китная» ковбойка искусственного шелка, берет, и наверно, какая-то ушанка. Впрочем, как и многие дураки молодые, увидав Ива Монтана, приехавшего к нам зимой без шапки, и мы старались вытерпливать мороз без шапок. На работу ходил в чьей-то перекрашенной в черный цвет и перешитой шинели, а из берета делал подобие пилотки с высокой тульей. Крайняя бедность, второй половины 1950-х, когда стыдно было выходить на улицу в хлопчатобумажных китайских брюках «Дружба» и в полу-парусиновых полуботинках, отступала. К сожалению, много денег в 1960-е гг. ушло на выпивку, в коей виделся признак взрослости.

Больным местом оставалось жилье, но и здесь подвижки были огромны: за год строилось в 1950-м году 24 млн. кв. м государственного жилья и 446 тыс. домов в колхозах, а в 1960м — соответственно, 83 млн. кв. м и 618 тыс. домов.

Не главным тогда, но, в конечном счёте, важнейшим явлением в области потребления стал начинавший расширяться тогда зарубежный туризм. Уныло признаём, что оставайся мы закрытой империей, существовал бы и теперь СССР. Но курс на мирное сосуществование, увы, приоткрыл границы, и мир начал познавать и соблазнять нас. Только за 1956-1962 гг. количество выездов советских туристов за рубеж увеличилось с 500 тыс. до 807 тыс., число посещённых стран — с 60 до 90; приём интуристов в СССР также быстро рос — с 484 тыс. до 909 тыс., число стран — с 84 до 134⁵. Ещё быстрее и разностороннее шло во всё расширявшемся слое советских людей заочное познание внешнего мира посредством переводной литературы…

Такова экспозиция. Привожу несколько общих характеристик РВ на фоне перемен в обществе.

Изучаемая когорта — поколение российских РВ вступила в семилетку 1959 — 65 гг. численностью около 9 млн. человек с примерно равным соотношением юношей и девушек6. Для большинства РВ (имевших тогда от роду 17 +— 2 года), «как и всех советских людей», жизнь к концу 1950-х годов наладилась в смысле удовлетворения потребностей на уровне, обеспечивавшем не только выживание.

Смертность в СССР продолжала снижаться, что говорит о многом. Низший её уровень достигнут был когортой, ближайшей по возрасту к РВ (1938-1939 годов рождения). Но и когорта Родителей значительной части РВ (1920-1925 гг. рожд.) тоже имела тенденцию к снижению смертности7.

В когорте Родителей к этому времени все более-менее устоялось в смысле продолжения образования, трудоустройства, заключения послевоенных браков, расселения, устройства на жительство. Формировалось заново три разновидности советского образа жизни — крупного города, малого города и деревни.

Молодежь активнее поддавалась на оргнаборы, легче переносила переселения части сельских жителей в жилища го- родского типа в связи с энергетическим, военным, промышленным и научно-техническим строительством. Очеркист тех лет прослеживал смену занятий по поколениям среди деревенских насельников места, где возводился город физиков Дубна: Деды — крестьяне, чернорабочие на стройках; Родители — довоенные рабочие средней квалификации; Дети — высококвалифицированные рабочие; Внуки становятся учеными, «гоняют частицы»8.

Нормализация общественной жизни в стране после исчезновения всеобщей одержимости страхом должна была сказаться на оздоровлении семьи, а ведь именно нравственная атмосфера в семье, а не ее материальный уровень жизни определял благополучие в доме, его воздействие на подростка⁹. Не бедность раннего большевизма, но удовлетворение разумных человеческих потребностей возводилось в идеал в противоположность «вещизму» как «мещанству». У старшеклассника Кроша из повестей Ан. Рыбакова отец работает на заводе, мать — корректор. Они — «славные старики. Вся их жизнь в труде». Их радости не близки сыну. Они имеют художественные вкусы свои, не совпадающие отчасти с молодежными и — «Их интересы ограничены рамками мира, в котором они работают, они не решают общих вопросов жизни»¹⁰. Смысл данной фразы в устах юноши двояк. Родители, во-первых, по должности — исполнители, а не руководители. И во-вторых, потому и внутренне, в сознании, и в беседах с сыном они тоже не решают «общих вопросов». За них это делает общество, наверху — в лице идеологов, а ниже — в лице носителей обыденного сознания. Добавлю: так было, есть и будет.

Старшеклассник Крош и иже с ним, напротив, в возрасте, когда большинство решает для себя (под разным влиянием окружающих) общие вопросы своего бытия. Современный психолог обобщает: чем труднее подростковый возраст, тем полноценнее представление о том, каким надо быть в этом мире. Конформисты рискуют навсегда остаться инфантильными, стремящимися, как дети, лишь к удовольствиям или хоть к исключению бед. Их страшит переход из мира учеников в мир тружеников11. Именно туда нас пыталась погрузить реформа образования тех лет.

«17-летние»

Смутно вспоминается «роман» советский 1950-х годов под таким названием. Ничего не было в нем похожего на мою последнюю школу. Хотя, кто знает, могли быть школы и классы, где всерьез, от души, воспитывали друг друга комсомолки и комсомольцы, с помощью старших товарищей.

Проще начать раздел о социальности РВ с формальных показателей «детских» школ.

Повторяю, условному ровеснику Войны было в 1959 — 1962 гг. от 15 с половиной до 19 с половиной лет. То есть он мог дойти от 9-го класса до 2-го курса ВУЗа. В последнем моем школьном учебном году — 1960/1961-м, — в школах РСФСР обучалось 20,4 млн. человек (учтены и школы для взрослых). Далее по убыванию численности следовали студенты (1,5 млн.). Меньшим (1,26 млн.) был отряд учащихся средних специальных учебных заведений («СУЗ»-ов), т.е. техникумов и училищ. Если не считать учившихся профессиям на производ- стве, то на верх пирамиды ставим 723 тыс. учащихся системы ПТО. Здесь нас интересуют только юноши и девушки старшего школьного возраста. Их численность была: в 9-11 классах «детских» школ — 715 тыс., в ПТУ — 723 тыс., в СУЗах, как я уже сказал, 1260 тыс., т.е. больше всего12. Всего же за пятилетку (1956-1960 гг.) среднее образование получили в СССР 8,6 млн. человек, в том числе в РСФСР — около 5 млн. общее и специальное. Немалая часть изучаемой когорты, до 1/3, — в недетских учебных заведениях13.

Это было трудное время ломки традиционных подходов к старшим классам как трамплину для прыжка в вузы. Когда к середине 1960-х осела пыль, поднятая надломом прежней школы, выяснилось, что педагогическая наука тянулась в хвосте политиков, умозрительно рассуждавших и реформировавших школу. «Правда» осудила Академию педагогических наук РСФСР за: одобрение перехода к 11-летнему обучению, призывы «чуть ли не к ликвидации общеобразовательной школы» с привлечением к труду всех после 8-го класса, затягивание определения содержания образования, слабое осмысление возрастания роли пионерской, комсомольской организаций, всей общественности в воспитании школьников ¹⁴. Как всегда, критикуя ученых, в «Правде» делали вид, что научные работники могли на равных спорить с партийными верхами, предрешившими реформу и требовавшими от науки лишь оформления предначертаний. Через 25 лет оказалось, что в неудачах реформ повинны: недостаток средств, несовершенство обучения и размывание главной опоры нашей школы — многовекового авторитаризма «без замены разумной степенью демократизации»¹⁵. Да-с! Сегодня без авторитаризма школа России превратилась в зверинец без клеток.

Такова общая ситуация была. Различия в традициях, возможности, качестве получения полного среднего образования, конечно, были сильны. Не каждая семья, особенно в сельской местности, где жила почти половина населения РСФСР, могла позволить себе кормить, одевать старшеклассника дневной школы. Но и получив среднее образование, сельский абитуриент не мог, как правило, на равных соревноваться при поступлении в вуз с городским. Как, кстати, и выпускник ШРМ с выпускником детской школы. Тезис о социально-интегриру-ющей роли единой средней школы отчасти был благим пожеланием. Обеспокоенные недостаточным притоком талантов в большую науку, ученые-естественники ряда университетских центров открыли, сначала на общественных началах, на рубеже 1950/60-х гг., спецшколы, в том числе Заочную при МГУ. И зона, из которой выходили в вузы физико-математические таланты, стала расширяться. Но она охватывала территории с населением лишь в 20 млн. человек16.

Юность, старший школьный возраст — время приближения к выбору. Причем вначале более-менее осознанно делается социальный выбор (жить в городе или на селе, стать рабочим или специалистом, или малоквалифицированным служащим, в какой национальной среде жить, в какой республике большого государства, в какой природной зоне). Потом следует уточнение этого выбора — чему, какой профессии учиться, где. Главным мотивом образования становится подготовка к приобретению будущей специальности и социальности17. С приведённым мнением психолога можно согласиться, пожалуй, лишь, если всё сказанное относится не к одному человеку, а к множеству. Ибо полный набор ситуаций выбора, причин их возникновения был применим, наверно, к меньшинству юных. Не большинство старшеклассников — москвичей и ленинградцев — мечтало уехать надолго в провинцию, а то и вовсе в необжитые места. Главным был выбор формы и направления дальнейшего обучения или отказ от оного.

Как уже сказано, многие РВ делали выбор в пользу ранней самостоятельности и быстрого получения специальности в СУЗе. Возможно, на почти двукратный в первой половине 1960-х, рост численности учащихся СУЗов повлияло реформирование школы. Среди учащихся техникумов и средних училищ половину составляли будущие работники промышленности и строительства, больше 11% — сельского хозяйства, процентов по 9 — транспорта и связи, просвещения, около 8 % — здравоохранения, физкультуры, менее 2 % — искусства и лишь 1 % — экономики и права¹⁸. Это не значило, что выпускники останутся в данных сферах труда на всю жизнь, но притягательность отраслей материального производства очевидна. Кем становились выпускники техникумов и училищ? В те годы — прежде всего работниками преимущественно умственного труда средней квалификации. Через 10 лет или раньше (особенно в сельском хозяйстве) они дослуживались до инженерных должностей, но многие переходили на рабочие должности ради заработка. Публицистика, экономисты-трудовики десятилетиями призывали иметь по несколько техников на одного инженера, конструктора, чтобы последние не выполняли работу, не требующую высшего образования, но добиться этого в советское время так и не удалось. Дело не только в ошибках организаторов образования, но и в народной инерции («Мы, темные, мучились всю жизнь, так пусть хоть дети учатся в вузе, выйдут в начальство»).

Направляя ребят в училища и школы ПТО, родители рассуждали иначе: не хочет (не может) учиться — пусть получает профессию и работает. Особая причина была у родителей сельских ребят и девушек: пусть получают городскую специальность, не век же девчатам после 8-го класса навоз от коров отгребать. О парнях: на всех в колхозе техники не хватит, а если и сядет на трактор, на машину, то сопьётся на халтурах. И еще: вибрация, запыленность, загазованность, холод зимой и жара летом выбивали ежегодно до 1/4 трактористов из профессии. На место 40-45-летних приходили, молодые, чтобы тоже заработать профзаболевания19.

Рубеж 1950/60-х гг., когда РВ заканчивали училища, был переломным для ПТО, которое становилось одним из каналов не только профессионального, но и полного среднего образования, хотя, конечно, уровнем пониже. Количество выпускников здесь росло так (по РСФСР): 1950 г. — 315 тыс., 1960 г. — 445 тыс. (и среди них, видимо, большинство, — РВ), 1970 г. — 995 тыс.20

Социологи, историки рабочего класса ещё в советское время писали, что рабочие профессии с конца 1950-х стали менее привлекательны для молодежи. «Росло благосостояние..., уровень образования молодых людей, расширялся их кругозор… Интересными чаще всего казались профессии, требующие высшего образования»21.

Вспоминаю:

Придя в механические мастерские фабрики им. П. Анисимова как раз в конце 1959 г., из чистенькой семьи «служа- щих» (отец — археолог, бабушка — бухгалтер), я попал в грязь буквальную. И не только рук, комбинезона, замасливавшегося до блеска, но и в раздевалке, в туалете, у раковин. Долго не было шкафчика для чистой одежды. СПЕЦОВКУ НЕ ВЫДАВАЛИ! («Купи сам на барахолке. И штангенциркуль — там же»).

Вертикально-фрезерный станок, бельгийский, 1896 г. выпуска, не давал нужной точности и чистоты обработки. Горизонтально-фрезерный, года 1948-го, Саратовский, тоже не радовал. Охлаждение инструмента не работало.

Мат кругом, не такой, как теперь, частый, но всё же постоянный омрачал впечатление от «встречи с рабочим классом». И вместо того, чтобы все силы, внимание отдать овладению профессией, я работал холодно, держа курс на справку о рабочем стаже для поступления в Университет.

Возмущали заниженные, по мнению всех товарищей, расценки, потолок зарплаты для каждого. Нормировщика ненавидели дружно, люто, хотя «политику в области оплаты труда во вспомогательном производстве» он лишь выполнял. Мой «учитель», фрезеровщик лет 35-ти, средней квалификации, выпустив меня после 5-месячного ученичества, работал сам по себе. Начальство поругивало за прохладцу в работе. Карьеру рабочего я держал про запас. И согласен с психологами, — с тезисом об устремлённости молодых в будущее и — невключённости в настоящее, ибо действительность кажется скучной22. А потому не было приятного всепоглощения работой — и текущим процессом, и мысленных возвращений к нему в нерабочее время.

Обыденная жизнь готовила к будущему скрытно, а мир больше воспринимался из произведений носителей «форм общественного сознания».

РВ на перекрестке духовных воздействий.

Возможно ли передать атмосферу разнородных культурных, политических, нравственных воздействий на ровесников Войны (РВ) в рассматриваемое время? Перечислением этих волн влияний? А как ещё? Начать, конечно, надо с советского мира, общества, народа, действительности и революционного пути к ней, изучавшегося в старших классах. И до, и после нас 17-летние читали Горького, Маяковского… Проходили по истории параграфы от «Перехода России к империализму» до «5-й пятилетний план — новый шаг по пути к коммунизму» и «Смерть Сталина». По сравнению с учебниками, написанными по канону краткого курса «Истории ВКП(б), наши учебники шагнули недалеко. Авторы только успели учесть антисталинские откровения докладов Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС. Мне не везло. История советского мира преподавалась казённо, вяло. А кому везло? Разве могла сравниться с красивой и понятной историей Древнего мира навязшая у педагогов в зубах магнитофонная лента-кольцо, кою гоняли они год за годом.

Иное дело — литература, олицетворенная история, с шолоховскими пейзажами, — им же нельзя было не поверить, А значит — и образам! Из сегодняшнего далека еще выше, все-мирнее постигается значение Горького. Несколько смущала выспренность романтики, но роман-поэма о Матери русского рабочего, думаю, была понятна и била в цель на любом континенте. Не в том беда, что нас заставляли в сочинениях восхищаться поэзией Маяковского, а — в упрощении её и его. На чём же останавливались весной и начинали повторять, готовясь к выпускному экзамену по литературе? Не на «Молодой гвардии» ли?

Нам памятно железно-треугольное от страданий лицо Николая Островского из учебников, на фотостендах, стихи и рассказы об оружии молодых революционеров, чем стал его главный роман в десятках стран. Перечитываю его сейчас — крепкая настоящая литература. Правдивая? Да, наверно, — с точки зрения пролетариата-победителя. Но мы ведь не жили в 1910е гг.

Многие ли из нас задумывались о правде жизни в литературе? Нет. И без того каждому было ясно, что в школьной программе не могут быть изучаемы произведения, искажавшие правду истории, льющие воду на мельницы врагов СССР. Даже те из нас, кто происходил из «бывших», кто заглянул одним глазком в опасливо хранимые бабушкой аверченковские «Дюжину ножей в спину революции», принуждены были гигантскому валу идеологическому верить хоть отчасти. Ведь не могло вырасти только на лжи столь великочисленное и многожанровое явление как разрешенная, и в лучших её образцах — талантливая, советская литература!

Но реакция отторжения от слишком правильных героев-коммунистов Гремячьего Лога тоже прорывалась.

В сочинении по «Поднятой целине» я, рисуясь, сокрушался об участи раскулаченного трудового крестьянства. Завуч нашей ШРМ останавливает в коридоре, предупреждает: «Будьте осторожны! Сын учительницы географии работает в Большом доме на Литейном». Я понял, что вёл себя глупо, мог подвести, прежде всего, учительницу литературы.

Теперь мы знаем, что существовала другая российская литература — зарубежья и внутренняя, невозможная к опубликованию. Теперь ею заслонили, незаслуженно, лучшие образцы соцреализма, который — теперь это ясно — не меньше заслуживал права на жизнь, чем романтизм во времена барства дикого в начале 19-го века. Работая в конце 1990-х гг. в обыкновенной школе, я видел, что ВМЕСТО Шолохова и Фадеева полгода или дольше изучали Булгакова и Платонова.

Но вернёмся к рубежу 1950/60-х. Вспомним, на каком фундаменте строилось изучение советской литературы.

На незыблемом! При любых этапах советской истории культуры, кроме безумия пролеткультовского, которое власть вовремя прекратила, народолюбивая и вольнолюбивая классика от Радищева до раннего Горького воспитывала массы, в частности РВ, и готовила нас к такой же вере своим, советским настоящим писателям. Талант и знание жизни делали их вещи правдивыми в деталях. А вера в грядущую победу нового строя и коммунистическая партийность, подчинение методу соцреализма — рождали оптимизм.

О чем писали в сочинениях по литературе мои одноклассники и ровесники по всей стране? Наверно, в основном, о том, что говорилось в учебниках, чем напитывали нас брошюрки литературоведов. Возможно, в стране были сотни учителей-словесников, цитировавших Бунина и профессора из Тарту. Не они делали погоду. Толстые журналы мы ещё не имели обыкновения читать. Вал переводов современных западных авторов еще только предугадывался. Поэтому ту роль, которую для 10-классника 1970-го года сыграл «Мастер и Маргарита», а в конце 1980-х — фантасмагории Платонова, — для нас сыграло «Хождение по мукам». Всё с натуры; хороший конец; ни слова о судьбе героев в 1934-38 гг.!

Литература, вижу, подобна реке — длинной, с истоками в раннем детстве, текущей через всю жизнь. Обязательные для изучения вещи — пороги или островки на этой реке, иногда — большие, с лесами и горами, таинственные острова, как «Война и Мир», или — голые, неестественные, приторно-отвратительные как «Что делать?» с описанием «новых людей» столетней давности. Не мудрено, что и «новых» людей начала 1960х гг. описали не Федин и Леонов, а Аксёнов, наш старший брат, шестидесятник.

Мы, к счастью, опоздали к выходу первых послевоенных ла- кировочных произведений и только что-то слышали по поводу пресловутого «Кавалера Золотой Звезды», «Счастья». Из написанного при нашей жизни, думаю, большинство охотно читало о войне — о настоящем человеке на войне. По радио и на концертах читали нам «Киров с нами», «Русские люди», «Нашествие», «Русский характер». До сих пор в ушах отзвуки мелодий из опер «Семья Тараса», «Молодая гвардия», «Тихий Дон». Взрослые, случалось, поправляли нашу реакцию, мнение. Так, родственник-офицер жестоко высмеивал эпизод в «Волоколамском шоссе» А. Бека, где наша часть, ощетинившись в каре, под огнём противника пересекает открытое пространство, сохраняя строй, и благополучно укрывается в лесу. Отец с презрением говорил о Джамбуле Джабаеве, вспоминая стихи «Ленинградцы, дети мои, Ленинградцы, гордость моя!»: — «Нашёлся нам папочка»...

Время от времени душа просила роздыха, чтива, в коем лишь черненькие и беленькие. И мы с удовольствием одолевали 5-томник о мушкетерах, 2 тома «Порт— Артура», поглощали сальности, пряности и сласти в «Петре I», в книге «Разин Степан», пренебрегая пресными Пришвиным, Паустовским. Охотно читали о военных приключениях, о партизанах. Единство репертуарно-издательской политики делало то, что, избежав по малолетству чтения «Журбиных», мы не раз натыкались на них в радиотеатре, в кино. Можно было воротить нос от пьески «Свадьба с приданым», но песни из фильма пелись, напевались про себя, а это значит — вошли в подсознание.

В памяти застревает не только высокое. Кто-то из «трепачей» /Илья Набатов?/, как называли артистов разговорного жанра на эстраде, на мотив «Раскинулось море широко» распевал тогда:

«На палубу вышел один репортёр // Из тех, что из-за океана, //

Очки он достал и платочком протер, // Хихикая вслух беспрестанно.//

На шлюзы взглянул, посмотрел на канал, // В глазах у него помутилось...//

Как видно, каналью канал доканал, // Упал. Сердце больше не билось».

Миров и Новицкий обличали Манечку, не пожелавшую вернуться в деревню после учебы, устроившуюся секретаршей /мягко говоря/. Они заканчивали: «Вы такую не встречали? А она, возможно, в зале…». Такие Маши сидели в зале, но плевать они хотели на елейных Новицких и жирных Мировых, — ГОРОЖАН, не торопившихся в деревню на постоянное место жительства. Шуров и Рыкунин били по невниманию к старикам:

«В кино и театрах он любит бывать // В костюме по— модному сшитом.//

А как надо маме полсотни послать --// Вопрос остается открытым».

Тарапунька и Штепсель, натравленные на абстракционизм, в фильме «Весёлые звёзды» поливали полотно краской из ведер и орали: «Суперсюрреализм!» Ещё кто-то (на мотив молдавской «Ляны») издевался над стяжательством среднего начальства, у коего:

«8 комнат, не считая ванной,// 3 ковра, 2 кожаных дивана». И т.д.

Ещё об одном xудожественно-политическом впечатлении 1950-х гг. надо сказать особо. Каждый год радио передавало запись спектакля БДТ им. Горького «Разлом» по пьесе Б. Лавренёва. Сочетание великолепного актерства с хрестоматийной классовой трактовкой закрепляло в наших мозгах четкую схему: капитан крейсера «Заря» Берсенев — наш, хоть и бывший царский офицер; его зять — Штубе — мало того, что враг революции, так еще и из немцев, а их: «В приказчики кликали ..., да в портные, а /они/ ... доброты нашей не поняв, захотели и ла- пы на наш русский стол положить»23. После Войны это хорошо звучало, хотя речь — о немцах дореволюционных на русской службе. Жена Штубе разоблачала злодейский замысел Офицерского союза — не допустить крейсер в Петроград к Октябрьскому перевороту. Главный герой — матрос-большевик Артем Годун с помощью капитана ведёт крейсер. Дело происходит в Кронштадте и обходится без Сталина. Но не обходится без образов из классово-слоевой колоды: нейтральных кондукторов, верных командиру мичманов, гнилого боцмана, мудрого матроса-потёмкинца, в буквальном смысле «контр»-ад-мирала, члена ЦК эсеров. Жену капитана Берсенева играла Е.М. Грановская — и сама прошедшая, благодаря революции, путь от шантанной певички до Народной артистки Союза ССР.

…Вижу и тёплое человеческое сияние вокруг партизанского командира-разведчика Метелицы из «Разгрома». Отрывок о его последней разведке перечитывался под партой на литературе и не на литературе.

Просматривая очерк истории советской литературы, с особым ожиданием встреч дохожу до второй половины 1950-х. Что мы, юные, прочли тогда из взрослой прозы и поэзии? Как восприняли?

Навязаны театрам были пьесы старого образца: «Половчан-ские сады», «Когда ломаются копья». Не только зрители — актеры стонали: нечего играть! Одна из первых иллюстраций «битвы в пути» от старого к новому была дана Г. Николаевой. (Теперь вижу, что это — лишь перелицованная «Кружилиха» В. Пановой). Читали и о Балуеве, узнавая в нем Бахирева и иже с ним. Где-то рядом работали и жили «Братья Ершовы». О поражении, закономерном, изобретателя-новатора рассказал тогда В.Д. Ду-динцев и — исчез из литературы за это почти на четверть века (1963 — 87)…

Трогала за душу обыкновенная на войне трагедия не вернувшихся из поиска разведчиков в малой книжке Эм. Казакевича «Звезда» Много было слышно о поисках защитников Брестской крепости С.С. Смирнова.

Среди поэтического плато возвышалась поэма «За далью даль» и подборка стихотворений В.Луговского «Середина века». Последняя — сродни «Человеческой панораме» нашего брата по духу, Назыма Хикмета.

Время сменило репертуар драматических театров. Так же наизусть, как и «Разлом», благодаря радио, к концу 1950-х гг. стали запоминаться целые сцены из «Кремлёвских курантов». Писатели творили новые редакции довоенных пьес, показывая пример историкам.

А вот, наконец, и удостоенные включения в учебник, в справочник названия книг о детях, подростках и для них, — о «новых людях» (перечисляю только узнанное тогда): «В добрый час», незабываемая «Иркутская история», «Кондуит и Швамбра-ния» Л. Кассиля.

Из национальных писательских кадров завидно плодовит был чукча из Ленинграда Ю. Рытхэу.

Из фантастов — Г. Гор с «Ошибкой профессора Орочева», и конечно А. Беляев с милым Ихтиандром, т.е. Рыбочеловеком24.

Как всё перечисленное укладывалось, воздействовало — вот вопрос. Талантливые вещи убеждали и трогали, а ремесленнические — отвращали и от себя, и от проводимых идей. Но так ли было?

К сожалению, нет. Даже до сего дня памятны крепкие ремесленнические вещи, которые читались и воспринимались не как стряпня, а как профессиональная беллетристика, драматургия. Важно бывало часто не столько то, о чём была пьеса, сколько то, как она была написана, как поставлена, с какими актёрами — привыкли мы им верить, прощали ли фальшь содержания. Именно так было в случае с «Оптимистической трагеди- ей» в постановке Г.А. Товстоногова 1955 г. в театре драмы им. Пушкина в Ленинграде. Многократно по радио передавали знаменитые диалоги Алексея и Комиссара, и правда была у каждого из них своя. В том и виделось мастерство драматурга.

Ремесленнические, неумелые вещи воспринимались то с презрением, то равнодушно — не всем же быть талантами. Противно было лишь то, что издаётся всё это государственными издательствами и потом десятилетиями стоит на полках библиотек. С другой стороны, мы же видели, как зачитаны-затрёпа-ны пустые по содержанию тома модной псевдо-художественной литературы в массовых библиотеках. Их читатели имели право на выбор, и осуществляли его. А иначе кто бы остался в Союзе писателей СССР? В других творческих союзах тоже не могли состоять одни лишь выдающиеся и видные деятели искусств.

По степени распространенности и влияния на поколение, на первом плане для многих была Музыка . Разная. Для большинства — не та классика, которая звучала в филармониях или по радио в дальних уголках страны, а та, которая всегда с человеком, имеющим душу и слух музыкальный, т.е. песня. Если в начале 1950-х гг. было лишь три её вида — народная (и псевдонародная, писанная руководителями народных хоров), партийно-государственная, вроде «Москва-Пекин», и лирическая — «Сормовская» и др., то через 10 лет положение изменилось. Песни на общественно-политические темы создаются, но среди них появляются более пронзительные, обращённые не только к народам вообще, а к каждому человеку («Бухенвальдский набат» в исполнении Муслима Магомаева). Негромко и проникновенно прозвучала песня о тревожной молодости из кинофильма «По ту сторону». Не утомляя перечислением, скажу лишь о мелодически богатых и нехалтурных по тексту песнях Аркадия Островского («Не спеши», «Лесорубы») в устах самого лучезарного советского эстрадного певца Э. Хиля. «Пусть всегда будет солнце», — пела Т. Миансарова. Часто звучали молодежные, еще не самые лучшие, правда, песни Пахмутовой и Добронравова. Мы, сопливые снобики, делали вид, что это всё — ничто по сравнению с модными звуковыми волнами с Запада, но в основном-то звучала в стране эта, наша музыка, и так или иначе «работала». В зенит славы вошёл Георг Отс.

Без обращения к архивам и исследованиям в памяти выстраивается блистательный ряд: Обухова, Лисициан, Лемешев и Козловский, Гмыря, Огнивцев, Лаптев. В рабочих клубах разрешали выступать реабилитированному народному артисту РСФСР орденоносцу Н.К. Печковскому. В полной силе был глава Союза композиторов Тихон Хренников. Слушая цикл песен Г. Свиридова на стихи Р. Бёрнса, трудно было не поддаться очарованию мысли и мелодии. И рядом, почти сразу, появился, прогремел свиридовский цикл на стихи Маяковского. Начинал быть известным Р. Щедрин.

Из более заслуженных, но ещё не ветеранских тогда, в музыке назову лишь одно имя — Зара Долуханова, царственная, блистательная. Щемило душу о не пережитом, но угадываемом, если удавалось на пластинках послушать песни большого русского артиста на все времена — Александра Вертинского. Жаль, осталось мало его кинокадров.

Кино доходило до многих деревень. В городах работали стационарные киноустановки. Производство игровых художественных фильмов довели до 100 — 120 в год. Общее число киноустановок в РСФСР достигло в 1965 году 92,5 тыс. Статистика учла за год 21 посещение киносеансов в среднем одним жителем, т.е. почти два посещения в месяц25. Молодежь ходила чаще. Советское кино быстро взрослело. Не надо было оглядываться на вкус ни единственного владыки в Кремле, ни самых темных низов, появился средний, кое-что повидавший в жизни и в кино зритель со средним и выше образованием. Он уже видел десяток-другой современных итальянских, французских картин и мог сравнивать. Вероятно, это приходилось учитывать и приёмщикам картин.

Открылась горячая тема сталинских злодеяний, стремление более всесторонне показать трагедию гражданской войны, окопную правду Великой Отечественной. И был по-прежнему неисчерпаемый запас сюжетов для экранизации из русской классики. Ближе к реальности, ближе к реальному человеку — и изображаемому, и зрителю — стремились стать и стали авторы фильмов: «Судьба человека», «Иваново детство». Это фильмы о детях — почти ровесниках войны — следовало бы посмотреть каждому, интересующемуся данной темой. В фильмах «Коммунист» и «Чистое небо» мощно проявился облик советских людей двух поколений — победителей в Гражданской и в Великой Отечественной (артист Е. Урбанский).

В одну фразу укладывает киновед фильмы «А если это любовь?», «9 дней одного года», «Мне 20 лет» и др.: «В них остро поставлены проблемы морали современных советских лю-дей»²⁶. Но в них было разлито и еще нечто, не менее важное для нас — новая атмосфера духовная, манера держать себя, одеваться, танцевать, мыслить не всемирными, а человеческими категориями. Фильм М. Хуциева «Мне 20 лет» по названию и по сути — фильм о РВ. То, что эти фильмы появлялись один за другим, и авторами их были люди разных поколений, говорило о том, как назрели перемены, крупные сдвиги в сознании. И не только в осмыслении современности, но и в обостренном, не виданном прежде высочайшем эстетическом парении (С. Параджанов «Тени забытых предков»).

Театр . То, что совершалось однажды на съемочной площадке и воспроизводилось затем на экранах, не всегда находя отклик у разного зрителя, творилось ежевечерне как таинство в лучших театрах страны, захватывая, в частности, уже подросших любителей этого искусства из числа РВ. Тогда мы все — и драматург, и театр, и зритель — случалось, словно балансировали над обрывом, создавая и ожидая очередную реплику.

— «Интеллигент не может убивать!» — выкрикивал лейтенант Часовников, разочаровавшийся в службе на флоте (С. Юрский). Но мудрый молодой командир корабля (Ю. Лавров) крыл его, и не матом, а вопросом: — «А Ленин был интеллигент?!» — риторическим для большинства тогда («Океан» в БДТ). /И это — подходящая иллюстрация к тезису: «Главное направление советского театра в 1950--1960-е годы — воплощение тем современности — находит выражение в спектаклях, утверждающих высокие коммунистические морально-этические нормы.»²⁷ Таким был и спектакль Ленинградской Академдрамы имени Пушкина — «Всё остается людям» (1959). Он был свидетельством того, как средняя пьеса-назидание становится волнующим спектаклем, когда ещё надеешься: что-то в жизни должно измениться, если такого театра будет много. И конечно, благодаря доигрывавшему свои последние годы Н. К. Черкасову.

Отчасти то же можно сказать по поводу десятка пьес «с участием» образа Ленина. ( Тем, кого мучили желания перемен, оставалось надеяться лишь на «перерождение» советского социализма в чистую и разумную, то есть — в ленинскую сторону). На очищение социализма были направлены и возобновления пьес Маяковского, в частности — «Бани». Помню, в 1958 году в ходе спектакля зал бурно воспринимал злободневные на всем протяжении советского периода реплики. Ещё злее били по гримасам советской действительности прозрачные аналогии из спектаклей Н.П. Акимова по пьесам Сухово-Кобылина и особенно Е. Шварца. Помню, что целые сцены из «Дракона» было страшно смотреть — настолько обнажённо представал наш недавний пронизанный ложью террористический режим.

Трудно было бы ожидать такого же воздействия от музыкального театра с его отчасти далеким от нашей идеологии репертуаром. Благодарим судьбу за то, то он (театр) всё же был, подкрепляя собой авторитет советского искусства и для нас, и для мира. (Тем более, если вспомнить наших балетных звёзд, украсивших собой зарубежную сцену). То же относится и к замечательным мастерам советской музыкальной исполнительской школы. Оперы же, написанные в рассматриваемый период, не выдержали испытание временем, как правило. В области музыкальной композиции, на мой непросвещённый взгляд, наметился кризис. Влияние стиля Шостаковича было столь велико, что подавляло волю и фантазию молодых. Поднимался и шел дальше только тот, кто был по-своему силён и оперировал не только новыми приёмами, но и народными традициями — уже упомянутые Гаврилин, Щедрин.

Низкий поклон им, не давшим некоторым ровесникам Войны превратиться через 40-50 лет в заурядных потребителей варева из рекламы и бесконечной «попсы» на коммерческих радио.

Воспитание чувств

Юность — время не только выбора социальности, специальности, но и образа действий, форм общения с окружающими под влиянием и осознания, и «очувствования» себя как личности, самой главной для себя и для любящих, близких, для друзей, в которых глядится юный как в зеркало²⁸. Психолог называет именно старший школьный возраст временем, когда ведущая деятельность — профессионально-учебная²⁹, но стоит выйти из школы, оторваться от уроков дома — и ты снова центр своей вселенной с почти бесконечной, загадочной жизнью впереди. Главное внимание юной души — ровесникам и старшим сверстникам, особенно последним, недавно прошедшим предстоящие тебе несколько шагов к любви, к восхищению тобой, или хотя бы к принятию тебя как равного — сильного, независимого, щедро тратящего себя, свое время. / »Пусть дурачки-карьеристы зубрят ради приличного аттестата зрелости, а мы — соколы, вольные казаки гульнём добре, как на Руси повелось.»/ А за всем этим запьянцовским удальством — только страх, постоянный, как вторая кожа: поймут, разоблачат, увидят твою мелкую трусость, жадность, бедность, надежду на карьеру легкой ценой. Кому 5, кому нисколько, кому и 10 лет надо было, чтобы повзрослеть, заиграть, наконец, по правилам взрослых. /Автор сих строк сжёг 7 (семь)./ Но потерянных лет никто никогда не возвращал.

Юность — интереснейший этап как раз в том отношении, что деятельность то приобретает, то утрачивает личностный смысл. И не только необходимая (с точки зрения взрослых) учёба, работа, но и самостоятельно избранное занятие. Пример взрослых, живущих скучно, не вдохновляет, хочется творить, создать неповторимое, прославиться, вразумить и растрогатъ человечество. ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ! Хорошо, если гениальный роман Гончарова попадёт в руки юноши в сей момент. Но даже он не лечит, а только подтверждает необходимость наивных заблуждений, увлечений юности. Не зря ленинградский прозаик А.М. Ельянов, писавший всё о ремесленниках и учащихся ПТУ, назвал свою главную книгу «Прекрасные заботы юности».

На другом краю — пьянка, хулиганство, — тоже иногда против пресной обыденности. Не зря говорят: юная кровь — молодое вино. И хорошо ещё, если вино, а не самогон, отягощённый сивушными маслами.

Было ли у людей поколения ровесников Войны (ПРВ) нечто исторически-особенное в отношении юной личности к семье, к любимой, к другу, приятелям? К учебной или трудовой группе, коллективу? К более обширным и абстрактным общностям? Тут нужны бы исповедальные личностные документы тех лет. Их нет у меня.

И его — ПРВ — представляют здесь, в основном, литературные персонажи и лишь один реальный человек, да и тот писатель — покойный Александр Житинский, описанный в свои 15-20 лет им же, 37-летним. Плюс несколько тысяч РВ, участвовавших в опросе «Комсомольской правды» в январе 1961 года. Да 2 — 3 персонажа газетных корреспонденций.

ВОТ Ровесница Войны из первой попавшейся книжки тех лет30. Автор, В.Г. Губарев, прославился ещё в 1932 г. рассказом в газете о Павлике Морозове, редактировал «Пионерскую правду».

Одна из героинь его повести о т.н. Монтигомо — почти 15-летняя восьмиклассница Лиза, дочь машиниста электровоза, ударника коммунистического труда, переходящего в отстающую бригаду. Живёт Лиза в семье без мамы. Есть брат — 5-классник, отличник и вожатый октябрят, переставший озорничать, чтобы быть настоящим воспитателем, и мать отца. Рядам с их домом живет скользкий тип — тунеядец и стиляга, но Лизе впервые сшили взрослое платье, и она идет на бал с этим типом, знакомится с его накрашенными 17летними подружками. А её чистый поклонник, одноклассник,— страдает. Вероятно, книга была написана не для того, чтоб показать историю «падения» порядочной девочки из рабочей семьи, а лишь для моделирования и благополучного разрешения конфликта. Да-с! Не мог наш дюжинный соцреалист положить Лизу под какого-то стилягу-обезьяну. Но небесконф-ликтности ради позволил ей: взять липовую справку, чтоб не полоть кукурузу в колхозе; принять участие в вечеринке стиляг, вовремя разогнанной отцом; и — самое страшное, за что её пока не приняли в комсомол, — не донести о намерении дяди родного поджечь вверенный ему склад, чтобы скрыть от ревизии кражу лесоматериалов. А другая девушка, Катя, родная сестра того дяди, позвонила куда следует, посадила братца и была в комсомол принята. В конце книги Лиза плачет, всё осознав. Её «Я», желательное для общества, скоро станет ее реальным «я», она ещё будет в рядах «Монтигомо»-в» — борцов за честность и справедливость...

Легко сегодня смеяться над беллетризованным морализаторством начала 1960-х гг.? Нет, скорее тошно. Автор ведь хотел ребятам добра, обличал пороки.. Но бездарное обличение могло лишь отвратить юных от приторного добра. (Эта «литература» во многих домах так и стоит на полках. Давать ее читать сегодняшним детям? Наверно, да. Неискушённым она может быть полезна как учительница жизни. А высоколобым — как памятничек советской эпохи, как средство воспитания чувств их юных некогда дедов.). Но отвлечёмся от беллетристики 2-го сорта. Обратимся к небесталанному А. Рыбакову с его Крошем.

У него есть Дед, общественник, герой Гражданской войны, который и для внука становится нравственным примером. В жизни, мы знаем, нередки были семьи без подобных опор, и это затрудняло совершенствование молодежи. Так, не помню добрых слов о старшем поколении у героев (антигероев!) «Звёздного билета». Ведь над ними суд устраивали в Ленинградском Дворце пионеров им. А.А. Жданова. А мы — Витя Кривулин, Миша Пиотровский и еще несколько первокурсников-филологов ходили защищать героев «Звездного билета» — един- ственной вещицы, горько-сладко сжавшей сердце юноши тех лет сходством главных персонажей с теми, какими мы могли бы, хотели бы быть. Какими? Прежде всего — СВОБОДНЫМИ! В большом и в малом. В отличие от старших.

Идеалом официальным было усвоение детьми главного из лучшего, что было у сознательных коммунистичных отцов и дедов. Фактом же было отчасти воспроизводство главного из обыкновенного, но массовое неприятие юными внешнего, как отжившего. Во многих семьях, где сын уже работал, но еще не зажил своим домом, отцы и дети становились чужими друг другу. Если не врагами. Конфликт поколений в семьях этих лет имел главной особенностью конкретный перелом эпохи, поставивший героев-фронтовиков отчасти в положение оправдывающихся, оправдывающих отчасти зло культа личности Сталина. А с другой стороны — особенностью сознания молодых противостоятелей отцам было постепенное неудержимое распространение тлетворного воздействия чуждых взглядов, идеалов, или во всяком случае — мод и образцов поведения. Не столько в официальной среде цеха, конторы, сколько в частных кругах приятельства.

Дружба как институт духовного родства была особенно важна для РВ как поколения, формировавшегося в условиях непоследовательной «оттепели». Чаще всего со школьных лет. Мы столько выходили по городу с друзьями, разговаривая и — НЕ повторяясь, ибо все было внове, что в этом отношении подобного продуктивного общения в последующие годы не было.

Наверно, у дворовых ребят было больше соседей-приятелей, входивших в группы с неоформленным непостоянным составом, но с определенными ритуалами, манерами, времяпрепровождением, лидерами и т. д. Участие в них тоже не проходило впустую, готовило к жесткости отношений на работе, в армии, а кого-то — в местах заключения. Но набор людей во дворе, в классе, в бригаде и т.д. всё же случаен.

Приятельство — более узкий круг, часто формирующийся возле общего интереса к какому-то занятию, в идеале — к основной трудовой деятельности. Чем труднее дело, чем важнее надежность каждого участника (члена бригады), человечнее климат в коллективе, тем больше вероятность перерастания товарищества по работе в приятельство и даже дружбу. Этим запомнились страницы повести Ан. Кузнецова «Продолжение легенды» о вхождении вчерашнего обыкновенного городского школьника в дружную бригаду бетонщиков — строителей крупнейшей сибирской ГЭС. Характерно, что стиляжьи ценности московских приятелей, доводимые до него в письмах, быстро тускнели. Новая жизнь пересиливала³¹.

Для Кроша из книг Ан. Рыбакова труд на практике на автобазе, затем — в «Дорстрое», раскрывал суть окружавших быстро, но не вдруг, а послойно: в обычной, затем — в чрезвычайных ситуациях. Вот некоторые определения, даваемые им одноклассникам, раскрывшимся в труде: делец, подхалим, тугодум, презренный и унылый. Большинство рабочих на автобазе — обычные, нормальные люди. Но как же удивляется юноша, заметив среди них тех, кто тащит с автобазы (= у Государства!), новые запчасти³².

Так же нелегко юному бетонщику в «Продолжении легенды» даются первые приписки «ходок» /рейсов с грузом/ шофёрам. Где грань между должностным проступком и преступ-лением?33 Постепенно открывается и она. Как утешительно ложились на души, истомленные своей заурядностью, коллизии вроде той, что в романе Д.А. Гранина, когда блестящий, способный второй герой терпит крах, «идя на грозу», и сразу теря- ет обаяние, а более простой внешне первый герой не только рождает чуть ли не гениальные идеи, но и дотягивает их, с помощью прозревших лучших из старших, включая министра, до внедрения.

Я — не литературовед, а историк, широко по необходимости пользующийся методом не включенного наблюдения, а ВКЛЮЧЕННОГО ВОСПОМИНАНИЯ. И — что-то не верится в описываемый Ан. Рыбаковым диспут торговой молодежи — свободный, без президиума, в выходной день в городском саду. Де, мягко пожурили стиляг, бородачей, а потом решили, что не в стильной одежде беда, а в отсутствии идеалов³⁴ .

Но приходится верить в другой диспут, описанный в статье газетной «В поселке тихом-тихом». Школьников, почти РВ, годов рождения 1946--1947-го, усаживают слушать «доклады» товарищей по книге «Размышления о красоте и вкусе». Организаторы — учителя-консерваторы, погрязшие в домашнем хозяйстве. Обстановку освежает Новая учительница, и ребята начинают говорить от души:

— Мода, как и любовь — самовнушение!

— Нет, любовь — это принципиальность и верность. Вот Галя отстояла моего брата на товарищеском суде за мельчайшее хулиганство, доказала, что он — прекрасный человек, но неудачно пошутил, и не там, где можно.

— Фролов прикинулся больным, а сам строил с отцом курятник.

— один мальчик признался, что ездил в день прогула не в музей, а смотреть «Смерть Тарзана»35.

Верю и «Пантелеймону Корягину», сообщившему читателям «Известий» (Аджубеевских!), что во граде Сочи в лето 1960-е административная комиссия выгнала из города курортницу Нину С. за хождение по улицам в штанах (то бишь в брюках), инженеру Ш. запретили носить рубашку, разрисованную зонтиками, а молодому ученому А.А. — сорочку с «прямолинейно-матрасной расцветкой». (Если полосы шли вертикально, то понятно, как похожа была рубашечка на тюремную робу.) «Известия» разъясняли, что не административными протоколами нужно бороться с «нелепыми вкусами, чуждыми манерами и нравами, против всего тлетворного и наносно-го»³⁶.

Научно трактовали в интересующий нас период и такое серьёзное дело, как любовь, и не в лекции героя Аркадия Райкина на теплоходе: «Туда — о дружбе, обратно — о любви», а в лекциях МГПИ им. тов. Потемкина по историческому материализму:

«Любовь, как исторически развивающееся человеческое чувство, доступна всем людям, однако реализуется она далеко не у всех людей желательным для них образом, а иногда и просто остается нереализованной. Чтобы влюбленность приобрела и вызвала длительную действительную практическую сердечность, задушевность и тождественность, для этого необходимо относительно длительное сочетание субъективных и объективных обстоятельств³⁷». Данная тирада из труда профессора Г., осмеянная в газете, была смешна лишь на первый взгляд. Интересно другое — подвижки в сторону жизни происходили и в истмате, когда пришло «время любви» нашего поколения.

Желанная, давно вынашиваемая, тщательно скрываемая в классе, на даче, от взрослых, от ровесников, Любовь к девочке, становившейся девушкой, вливалась в нас, чуть позже взрослевших, как солнечный свет с небес мировой и отечественной литературы. Реже — из рассказов переживших её, и еще реже — угадывалась во встретившихся нам людях. Исходила же она из нас узкой, замаскированной полоской света, а чаще так и оставалась внутри, трепеща в клетке мечты, застенчивости. Она никому, кроме нас, не была нужна; её гнали, высмеивали. Но что-то иногда проговаривалось в ее защиту — то в удивленном рассказе соседки по даче о раннем до неприличия счастливом браке, то со сцены. А для взрослых это была опять-таки лишь литература, драматургия («Дикая собака динго», «Неравный бой», «Роман и Юлька»).

Педагогическая мысль предписывала родителям: «Отвлекайте юных от вслушивания в голос пола, постоянно занимая их спортом, другими интересными и полезными делами». (Так-то оно так, но ведь и в спортзале покровы девичьего тела были еще более облегающими.) Предлагалось воспитывать девичью стыдливость и юношескую сдержанность. Самым страшным молотом «воспитания» бывали слова родителей девушек: «Да посмотри на себя! Кому ты такая нужна?». Это калечило судьбы надолго.

Но жизнь брала своё. Старшеклассники встречались зимой на горках, летом — на пляжах, собирались на домашние вечеринки, «обжимались» и «сосались» в темноте, но до полного удовлетворения дело почти не доходило. На это податливее были «чувихи», коих «клеили» на улице, на танцах, как правило, уже выйдя из школьной бедности и застенчивости. Кому везло — получал сексуальный опыт до брака, лет с 17-ти. А большинство, наверно, в браке, и — в буквальном смысле — на ощупь:

«Интимная жизнь казалась стыдной и непристойной. Я женился 20-ти лет на девушке, которая имела ещё более туманные представления о любви. …Двое молодых людей, знакомых с функциями Лагранжа и историческим материализмом, вынуждены были самостоятельно «изобретать велоси-пед»38.

Оставалось лишь завидовать И.И. Обломову, которого родители ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ в 16 лет СОЕДИНИЛИ с деревенской девушкой, и — подросткам из «Положения рабочего класса в Англии», жившим скученно, спавшим в домах-казармах вперемешку.

Какой смысл говорить обо всём поколении, когда не от года рождения, а от капризов судьбы зависело, будешь ли благоговейно зашнуровывать ботинки на катке предмету юношеской страсти или — залезать в свою очередь на 10-летнюю «давалку» в детдоме , о чём пишет А.Приставкин³⁹. Но смысл всё же есть, если сравнивать РВ с уроженцами НЕ 2-х СОСЕДНИХ 5-ЛЕТИЙ, а с поколениями их, РВ, РОДИТЕЛЕЙ и их же, РВ, ДЕТЕЙ. Ибо отношение к трудноизменяемым в сознании установкам на брак, секс — результат переплетения влияния многих факторов, процесс постепенный, с переходом в иное качество не раз в 5 лет, а реже. Тем более, что изменения в обществе в изучаемое время в последнюю очередь касались интимных сфер.

С одной стороны, большие усилия прилагались к непро-буждению или к непроявлению раннему голоса плоти. В этом ряду — бесполая «Анатомия и физиология» в 9-м, кажется, классе; игнорирование этих сюжетов в юношеской прессе, в медицинской популярной литературе; отрицание существования проблемы актуальности полового воспитания — абсолютное до начала 1960-х. Только наш прямой, открытый для скользких вопросов, Никита Сергеевич позволял себе высказываться публично, например, о таком сексуальном танце как «канкан». Но — не дома, а в США, где его и Нину Петровну сочли возможным развлечь подобным зрелищем на одном из приёмов: «У нас в Советском Союзе мы привыкли любоваться лицами актеров, а не их задами»40. Однако иные из нас, да и более старших, рассматривали ограничения на исполнение излишне откровенных танцев, на эротические фотографии, фильмы и прочее в те годы как зажим свободы. Хотя это была лишь охрана общественной нравственности в пределах, свойственных традиционной внешней официальной культуре большинства народов СССР.

С другой стороны, вся многовековая естественная субкультура обоих полов, особенно мужчин, была пропитана соком и запахом не только акта для продолжения рода, но и физической близости полов ради нее самой. Это отражалось и в трудах доброй половины русских классиков литературы.

Редко, но мелькали в руках сверстников самодельные порнографические фотокарточки. Кое-кто из РВ добрался и до описаний сексуальных сцен и переживаний у литераторов развращенного Запада.

Материалы к самооценке и оценке молодёжи начала 1960-х.

Характерно, что вопросов о любви не было в первых социологических опросах советской молодежи. Об «ЭТОМ» начали спрашивать полулегально позже. А сначала шёл сбор материала для коллективного социально-политического и идейнонравственного автопортрета молодежи.

Напомню, что 3-й опрос «Комсомольской правды» проходил в начале 1961 года. Опрашивали 15-30-летних. Численность людей 1930-1945 годов рождения составляла в СССР, полагаю, не меньше 55 млн. Тираж газеты, одной из самых массовых в стране, равнялся 2,9 млн. экз. При обработке результатов опроса учитывалось 17,5 тыс. ответов-анкет. РВ составляли среди ответивших меньшинство. Авторы книги-отчета писали:

«Их детство было не столь тяжелым, как родившихся до войны, переживших её в сознательном возрасте. У них (РВ) одна проблема — выбор пути в условиях перестройки образования».

Среди респондентов преобладали горожане — почти 9/10.

По социальному положению группы распределялись в порядке убывания удельного веса так: рабочие, военнослужащие, учащиеся, служащие — в этих группах счет шел на тысячи. Ответили и по несколько сотен колхозников, ИТР. И лишь 119 неработающих.

Полное среднее образование имели примерно 45% (моя оценка — Ч.С.) ответивших. Высшее — более 10%.

1/4 респондентов ответила, что главное дело молодежи — участие в движении за коммунистическое отношение к труду, в освоении целины, в строительстве объектов 7-летки. 1/4 назвала молодежь разведчиками будущего. В целом удовлетворенность делами и обликом молодежи прозвучала в 83% ответов! В частности — её трудолюбием, стремлением к новому в труде, в песнях, в одежде. Здесь был, наверно, ответ ревнителям старых мод и песен. Печатное слово привлекалось лишь каждым 5-м отвечавшим как аргумент в пользу своей правоты, и это странно, т.к. читала молодежь много. Возможно, вопрос казался риторическим, не требующим доказательств при положительном ответе.

Отчасти довольны молодёжью, отчасти нет оказались 5,5% ответивших. Причинами неполной удовлетворённости называли: успокоенность, отсутствие борьбы молодых с недостатками своими, с пьянствам. Близки к этому были и причины недовольства молодежью 11,1% ответивших («Поколение активно только в кино»).

Отношение юных к поколению Отцов было выражено четко: зависть к их свершениям, к героизму. Но тут же звучала и надежда на свои большие дела на пути строительства коммунизма. Почти 1/3 назвала главной чертой молодежи Патриотизм.

Количественно нигилисты отставали среди ответивших на 1-2 порядка (национализм назвали главной чертой молодёжи 28 чел., прожигательство жизни — 76, религиозность — 156, нигилизм — 188, корыстолюбие — 330). Даже сложив вместе эти ответы, получаем лишь 778, т.е. меньше 4,5 %. Жалкая кучка? Нет. Надо понимать, что отвечали-то на анкету наиболее активные, образованные из городских читателей «КОМСОМОЛЬСКОЙ правды», а её читала не вся молодежь.

Мне этот номер с анкетой попал тогда в руки случайно. Помню, что отвечал, не помню — что. Кажется, мы выписывали тогда для меня «Юность», а для бабушки «Ленинградскую правду» или «Советскую Россию». К комсомолу я питал осознанное отвращение как к лицемерной организации дураков или карьеристов. Даже к партии относился лучше, ибо она как-то всё же вела. А эти болтались у её хвоста.

1/5 участников опроса ответила, что главное качество молодежи — стремление к знаниям, причём, — поясняли авторы отчета — не ради корысти и будущей респектабельности, а ради прогресса.

• 96,7% ответили, что у них есть личная цель в жизни, 78,9% — верили, что достигнут её. Только здесь авторы приводили данные о возрастных особенностях отвечавших. Естественно, у младших, в том числе РВ, несколько реже обозначалась четкость цели, чем у «старшей молодежи» в возрасте 23 — 30 лет. Главной целью на будущее называли служение людям, овладение профессией (по 1/3 ответивших); вступление в партию (около 15%; думаю, большинство из ответивших так стало коммунистами в следующие 2 десятилетия) ; «сделать что-либо выдающееся» желали 1445 человек или больше 8%.

Столь же высока была уверенность в предотвращении термоядерной войны.

Итак, подводили итог авторы отчета, в СССР нет проблемы молодежи в западном её понимании. Но свои проблемы у молодежи нашей есть:

• 1.    Пьянство, хулиганство, бездумное убивание времени назвали 4,1 тыс. или 23,4 респондентов.

• 2.    Стиляжничество, преклонение перед худшими образцами западной культуры (около 1/6 ответивших).

• 3.    Равнодушие, безынициативность, терпимость к формализму в общественной работе, проистекающие, в частности, от неверного профессионального выбора, от излишней опеки, капитуляции перед фальшью, очковтирательством; школа не готовила к борьбе с ними.

Наиболее вдумчивые респонденты видели, что в рядах молодежи выделяются возрастные группы начавших работать рано, с конца войны, по суровой необходимости и — младшие, (т.е., в частности, РВ), среди коих больше потребительства, т.к. ПОЯВИЛОСЬ, ЧТО ПОТРЕБЛЯТЬ.

Социологи, комментируя результаты, спокойно говорили о нетипичном «нигилизме в коротких штанишках». Это-де поза, из неё вырастут.

Реализм свойствен был лишь 18-ти процентам ответов на вопрос «Много ли сделано молодежью?». «Немного, — отвечали реалисты, — но у нас еще есть время. Спасибо партии и Н.С. Хрущеву». Кстати, о партии: книга-отчёт об опросе («Исповедь поколения») была подписана к печати за 12 дней до начала XXII съезда КПCС⁴¹. Неудивительно, что общий оптимистичный настрой 1961 года повлиял на соответствующий тон и ответов, и их оценки.

Через 40 лет один из авторов опроса больше внимания уде- лил отклонениям от высочайших показателей здоровой морали молодёжи, её целеустремлённости, уверенности в достижимости общественно полезных целей, от высокого эмоционально-психологического тонуса, от удовлетворённости жизнью и своим поколением42. Углубление анализа, в условиях полной свободы оценок, и при осознании того, чтО с нашим обществом произошло впоследствии, было естественным и необходимым. Так, некоторые из тех 4 — 18% респондентов, кто позволил себе «инакомыслие» или хотя бы плюрализм, видятся ныне не моральными уродами, не политическими отщепенцами, а чуть ли не будущими прорабами перестройки, а другие — похоронщиками советского социализма. Но большинство, «как и все советские люди», пассивно присутствовало при распаде через 30 лет советского строя и державы. Среди меньшинства же, весьма вероятно было участие в развале СССР тех, кто на рубеже 1950/60-х гг. вызывал беспокойство советского руководства как неблагонадёжный элемент, отравлявший здоровую политическую и нравственную атмосферу.

«Сегодня он играет джаз, // А завтра родину продаст»…

Такой куплетик предпослал еженедельник «АиФ» редакционному обзору документов, подписанных начальником Московского УКГБ в октябре 1958 года. Здесь, отмечалось, что в послевоенные годы (т.е. еще до XX съезда! — Ч.С.) в поведении части московской молодежи, т. н.. «стиляг», возникают не только идеологические шатания, восхваление буржуазного образа жизни, но и антисоветские проявления. В 1952 г. они придумали свой гимн, заканчивавшийся словами: «Не слышно больше джаза, везде — сплошная лажа». На машинах и мотороллерах стиляги увозят женщин легкого поведения с улицы Горького на дачи и на квартиры. При этом, например, студент Ю. высказывает искаженные суждения об экономике СССР, восхваляет положение рабочих в США и американскую технику. О его нездоровых высказываниях по поводу событий в Венгрии поступило заявление в партком МГУ.

Б., 1941 года рождения, без определённых занятий, в присутствии нашего агента, предлагал американскому корреспонденту Флигерсу отвезти его за город и показать полуразрушенный дом, где живёт в тяжёлых условиях семья из 5-ти человек. …Не работающая Ш., 1936 года рождения, нами дважды предупреждалась о прекращении связей с иностранцами. О ней был фельетон в «Комсомольской правде» под заглавием «Мадам Дюпон из Марьиной Рощи»....7 человек в 1957 году арестованы и осуждены по ст. 58-1 и 58-11 УК. Однако количество «стиляг» ещё значительно.

УКГБ по Москве считает необходимым:

продолжать агентурную разработку «стиляг», выявляя лиц, совершающих уголовные преступления; шире информировать о них и их родителях партийные и другие общественные организации, используя печать, радио и телевидение; неуспевающих студентов-»стиляг» исключать с правом поступления лишь после двух лет трудовой деятельности или службы в Советской Армии; «стиляг»-тунеядцев выдворять из Москвы; усилить режим прописки в гостиницах.43

Документ 1958 года оставался актуальным и для начала 1960-х.

Представляется следующая группировка РВ по степени политической активности и по содержанию убеждений. Высшая, по должности, политическая активность характеризовала малую часть когорты. Высокой активностью, часто не карьеристской, а по убеждениям, характеризовались молодые люди, избранные на комсомольскую работу, прежде всего — на должности освобожденных секретарей комитетов на производстве, в армии, в учебных заведениях. Между полюсами находилось многослойное большинство молодёжи, союзной и некомсо-мольцев.

На противоположном полюсе копило злобу незначительное меньшинство молодёжи тех лет — членов подпольных союзов молодых истинных коммунистов, ленинцев, марксистов, вдохновлённых началом «оттепели», обсуждавших пути возврата к чистоте и гуманности социализма.

Борис Вайль был немного старше ровесников Войны. Но в 1957 году он, 18-летний студент Ленинградского библиотечного института, уже был арестован как член марксистского кружка Пименова и получил срок — 6 лет ИТЛ. До и особенно после осуждения он убедился в существовании тогда в стране десятков подобных кружков с сотнями участников. Самое поразительное, что некоторые из них продолжали попытки организации кружков в лагерях, получали добавочные сроки наказания44.

Труднее всего характеризовать многоликую несоюзную молодежь. Последняя постоянно разрасталась по мере вхождения в комсомольский возраст людей, вышедших из пионерского, но и убывала, ибо большая часть молодёжи вступала в ВЛКСМ. Союз обновлялся и из-за выхода из его состава людей по достижении 28 лет. Пополнение рядов комсомола было поставлено в школах и армии «на поток». В системе ПТО и вузах отсидеться в «несоюзных» было легче. В 1960 г. на фабрике, партийный секретарь цеха предлагал мне вступить в комсомол; отказ воспринял спокойно. В 1961-м году меня, не состоявшего в ВЛКСМ, не только приняли на Восточный факультет ЛГУ, но и потом не очень с вступлением надоедали. Но дойди я там до распределения, без членства в комсомоле не видать бы ответственной и престижной работы (военным переводчиком в арабских странах, на радио для заграницы и т.д.).

Наверняка в армии и на флоте вопросы приёма в комсомол решались проще, с большим автоматизмом. Подлинные убеждения в таких обществах, как советское, в это время, роли не играли. В комсомол сначала пригласят, потом потянут, а не пойдешь — найдут способ втянутъ, т.к. есть контрольные цифры приёма. Потом ты можешь быть пассивным, недисциплинированным. Только не стань преступником. За твою пассивность ответит бюро, а чаще — секретарь. Возможно, не сумев тебя расшевелить, постарается скрыть это. И т.д. Пусть тебе не нужны эти собрания, соревнования и т.д. Но ты — советский парень, девушка. Ты с детства видишь людей, подчиняющихся ритуалу в политике («выборам» по-советски и т.д.). Проще ему подчиниться, чем его игнорировать. Потому что последнее — так или иначе сродни борьбе! А бороться нас учили с другим. С мировым империализмом, прикрывающимся богатыми витринами «свободного» мира. Что ещё предписывал моральный кодекс строителей коммунизма? Борьбу с чем? С тунеядством, чреватым эксплуатацией. С нарушениями общественных интересов, с нечестностью, карьеризмом, стяжательством, с расовой и национальной НЕПРИЯЗНЬЮ45. Почти все перечисленное могло трактоваться предельно широко, а значит, — не было ясным, явным противником. И борьба становилась абстракцией, фразой, ритуалом.

Если в сфере внешней политики нас легко было обманывать десятилетия подряд, скрывая истинные позиции (и ИХ ПРИЧИНЫ) Запада по вопросам контроля за ядерно-ракетным разоружением, о мирном договоре с Германией, о причинах войны в Корее, о характере событий в Венгрии и т.д., то в вопросах внутренней политики разобраться было проще, — в недемократичности «выборов», в непоследовательности деста- линизации, в оторванности от народа, эгоизме и безразличии к интересам общества значительной части номенклатуры.

Нормальной реакцией на разоблачение злодеяний сталинщины был стыд46. Нормальной поведенческой реакцией — шараханье от «политики» по-советски — в «физики», если голова соображает, в частную жизнь,… куда угодно от этой грязи. Чтобы решиться после всего узнанного идти на идеологические специальности, надо было сделать определенное (а)мораль-ное усилие. И делали. Ибо человек — природное, приспосабливающееся к изменениям среды, существо. Но здесь играл роль и возраст.

Будущий букеровский лауреат 1937 года рождения, т.е. будучи на 4 года старше, чем старший РВ, узнал в 15 лет об аресте евреев-врачей с удовольствием47. Уроженец 1941 года мог испытать то же в 11-летнем возрасте, но — менее осознанно, чётко. А рождённые в 1945-м если и помнят какие-то отголоски, обрывки того дела, то смутно. То есть в восприятии среды, её деталей, памятных и мне, и уроженцу 1937 года, мы с ним одно поколение. А в детских и подростковых политических впечатлениях, представлениях, воспоминаниях по конкретным поводам — разные. Это — частный случай разной длины поколения в разных аспектах бытия и сознания.

Герой нашего времени, 1968 г.р., то есть из числа детей ПРВ (советник Руцкого, сотрудник журнала «Коммунист», руководитель банка для предприятий ГАЗОВО-ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО комплекса) пишет, что мобилизационная экономика выращивала мобилизационное сознание48. Я привычно соглашаюсь, но спохватываюсь — у разных поколений и сознание мобилизационное было с особенностями. В чём наша, ПРВ, специфика?

Наверно, в двух феноменах. 1) Курс XX съезда КПСС на мирное сосуществование в значительной мере ослабил тревожное ожидание ядерной войны. После мирного выхода из Карибского кризиса стало ясно, что компромисс возможен в самой острой ситуации; 2) Веря руководству, говорившему о равенстве наших военных потенциалов с Западом, мы, РВ, вступая во взрослую жизнь, понимали, что победителей в 3-й мировой войне не может быть. Поэтому наше мобилизационное сознание было слабее, чем у предшественников. Видимо, моби- лизационный характер советского строя и соответствующее сознание общества слабело с каждым последующим поколением. Иначе и перестройка шла бы на манер цветных революций, и ликвидировать СССР временщикам-антикоммунистам не удалось бы так легко.

Воистину, история повторилась; половинчатость реформ и Александра II, и Н.С. Хрущева дорого обошлась России. Также, как и два Застоя — времён Александра III и середины 1970-х — середины 1980-х гг. В первом случае рухнул царизм, во втором — советский строй и СССР.

Заканчивая очерк истории РВ, когда они были в возрасте старшеклассников и младшекурсников, молодых рабочих и колхозников, вижу, что он имел смысл как попытка сопоставить и проследить взаимовлияние, с одной стороны, политических, культурных и социально-экономических обновлений нашего общества, и с другой — воспринимавших и отражавших их в себе молодых людей перед вступлением в самостоятельную жизнь. Они ещё не делали погоду в обществе. Но их новый облик и настрой приходилось учитывать на всех уровнях. Нормальная, неравнодушная молодежь, как всегда, приветствовала обновление. И она же недооценивала его размах, не помня достаточно старые мерзости. «С третьей» стороны, ей, молодежи, как всегда, было мало осуществляемых сдвигов. И недовольство «имело место». Наметился конфликт поколений, в частности, — выразившийся в создании нелегальных юношеских политических групп. Важнейшим фактором политического, культурного формирования РВ было приоткрытие границ с развитыми капиталистическими странами. Немало судеб круто изменила реформа образования.

Главная особенность юности нашего поколения в плане складывания отношений между представителями разных полов — сохранение официальной (а в большинстве родительских семей — и домашней) традиционной морально-политической плотины, но более быстрое ее размывание в условиях относительно большей свободы частной жизни.

С тем мы, ровесники Войны, и вступили в незабываемые 1960-е годы, в последний, «решающий» этап нашего формирования.