Переписка архимандрита Антонина (Капустина) со Св. Синодом по церковным делам на Православном Востоке во второй половине XIX в.

* Photos are taken from open sources.

Архимандрит Антонин (Капустин; 1817– 1894), известный деятель Русской Православной Церкви второй половины XIX в., является одним из главных действующих лиц церковной дипломатии на Ближнем Востоке благодаря занимаемым им постам — настоятеля посольской церкви в Афинах в 1850– 1860 гг., настоятеля посольской церкви в Константинополе в 1860–1865 гг. и, наконец, начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме в 1865–1894 гг.

Русские зарубежные церкви, по характеру их служебной принадлежности и по размеру окладов, разделялись на три категории. К первой относились посольские храмы в Вене, Лондоне и Париже. Ко второй — церкви при дипломатических миссиях в Афинах, Берлине, Берне, Константинополе, Копенгагене, Мадриде, Пекине, Риме, Стокгольме, Тегеране и Флоренции. К этой же категории были причислены придворная церковь в Штутгардте и кладбищенские в Веймаре, Висбадене, Гааге, Ироме (близ Будапешта). Наконец, третью категорию составляли церкви при консульствах в Хакодате (Япония) и Чугучаке (Китай). Храмы русских духовных

Архимандрит Антонин (Капустин).

миссий, существовавших в Иерусалиме и Пекине, не относились ни к одной из названных категорий, их деятельность регулировалась особыми постановлениями1.

Все зарубежные храмы Русской Церкви состояли в двойном подчинении: в иерархическом ведении Св. Синода и Санкт-Петербургского епархиального начальства (последнее связано с тем, что зарубежными приходами ведал первоприсутствующий член Св. Синода митрополит Санкт-Петербургский), «во всех же прочих отношениях подчинялись заведыванию Министерства иностранных дел, от которого получали и содержание, положенное по штату»2.

Отдельный параграф «Положения о заграничных церквах православного исповедания» был посвящен проблеме качества отбираемых кадров для службы за границей. «Священнослужители, как представители православного духовенства в чужих краях, избираются духовным ведомством из лиц, известных ему усердием к службе, способностями и образом жизни, преимущественно же из лучших наставников духовных академий и семинарий или из отличных воспитанников духовных академий, окончивших полный курс учения и удостоенных степени магистра богословия;

а причетники, предпочтительно, из лучших воспитанников духовных семинарий и даже академий»3.

Иеромонах Антонин к 1850 г. был не только блестящим магистром, вторым по списку выпускником 1843 г. Киевской духовной академии, но и преподавателем в своей alma mater, с прекрасным знанием нескольких древних и новых языков.

44-летнее служение отца Антонина на Православном Востоке совпало со службой под началом шести обер-прокуроров4 и несколькими глубокими каноническими и церковно-политическими кризисами, почти на грани разрыва евхаристического общения. Иеромонах Антонин приехал в Афины в тот период, когда проходило становление официальных отношений между Св. Синодом и Элладской Церковью, прерванных перед этим на довольно долгий период. Причиной была церковная реформа в Греции, начавшаяся еще в 1833 г. с объявления независимости Элладской Церкви от Константинопольского Патриарха и учреждения Синода, продолжившаяся после революции 1843 г. внесением изменений в конституцию и завершившаяся признанием автокефалии (1850) и законом об устройстве управления в Церкви «Νομος χαταστιχоς της ιερας συνοδου της εχχλησιας της Ελλαδος» (1852)5.

Задачами архимандрита Антонина было, с одной стороны, миссионерское свидетельство о Православии и православной России среди местного населения, а с другой стороны — он должен был информировать российский Св. Синод о событиях местной внутрицерковной жизни и готовить аналитические материалы о состоянии Греческой Церкви, особенностях ее богослужения, местных обычаях, церковных древностях, книгах, об отношении греков к России. Это было время, совершенно верно оцениваемое отцом Антонином как «время действовать, когда сношения Греческой Церкви с нашею имеют еще всю свежесть»6 и когда возможно предостеречь «ветромысленное юношество греческое» от католического и англиканского прозелитизма. Архимандрит Антонин отмечал, что «преобладающий дух столичного общества есть французский. Между тем, на самом деле он есть почти только дух молодежи. Его везде ограничивает холодный и все парализующий дух английский, разносимый повсюду печатью. Ему везде противодействует дух русский, дух порядка, здравого смысла и верности отеческим преданиям, единый и нераздельный с духом Церкви и славного минувшего, проникающий всюду часто против желания и без сознания европействующего грека»7.

Переписка отца Антонина в этот период велась с редактором-издателем «Журнала Министерства народного просвещения», секретарем Синода Константином Степановичем Сербиновичем, который в первую очередь интересовался духовной литературой и образованием в Греции, а отец Антонин, пораженный непривычным для него греческим богослужением, довольно подробно его описывал, отмечая отклонения в совершении литургии, а также бедность и простоту духовенства, представляющие, по его словам, поучительнейшее зрелище. Собственный чин рукоположения в архимандриты (5 апреля 1853 г.), стал поводом для рассказа о внутрицерковных греческих реформах последних десятилетий8. В преддверии Крымской войны, в донесении от 2 июля 1853 г., отец Антонин дает характеристику афинским газетам, отмечая, что именно с антироссийски настроенной «Афиной» сотрудничал Феоклит Фармаки-дис, секретарь греческого Синода и автор томоса об автокефалии, а также, что на страницах газеты не было ни одного признательного слова в адрес России за все её заботы об Элладской Церкви. Сведения, присылаемые Сербиновичу, предназначались для внутреннего использования.

В первые 5 лет пребывания отца Антонина на Востоке произошли кардинальные изменениями в руководстве Св. Синодом. В разгар Крымской войны скончался обер-прокурор Николай Александрович Протасов, занимавший свой пост в 1836– 1855 гг., с ним ушла целая эпоха, оцениваемая весьма неоднозначно. Так, по случаю его смерти архимандрит Порфирий (Успенский) записал в дневнике: «Sic transit gloria mundi! Est Deus, qui ad Suum Terribile judicium appellat homines, usurpantes sanctae Ecclesiae jura»9.

Обер-прокурором стал Александр Петрович Толстой, который очень интересовался церковной жизнью на Православном Востоке и вообще установлением тесных контактов между Церквами. Поэтому в свои вторые пять лет в Афинах отцом Антонином было составлено несколько важнейших документов. В частности, он подготовил для Толстого записки, касающиеся канонического права и богослужебных отличий Русской Церкви от Восточных Церквей, ответив на конфиденциальные вопросы обер-прокурора о различиях чина принятия в Православие иноверных христиан и иноверных священников10. Архимандриту Антонину не удалось ответить на вопрос Толстого «о границах свободного творчества в церковном пении и церковной живописи», т. к. после кончины Маврокордато не было никого в пределах Греции, кто мог бы заняться его изучением. Из-за значительной стоимости содержания профессора из России не был осуществлен и проект по учреждению в Афинах духовной школы изящных искусств11.

После паломничества в Святую Землю и Египет в 1857 г. отец Антонин написал обстоятельное донесение, в котором отождествил Иерусалимскую Церковь с кораблем, носимым по морю, а Александрийскую с оазисом, заносимом песками. В целом отчет понравился руководству русским делом на Востоке — обер-прокурору Св. Синода и митрополиту Филарету (Дроздову). Это было очень важно, поскольку в т. н. «Фи-ларетовский период» истории Церкви, т. е. в 1820–1860-е гг., «наложение церковных задач на проблематику связанную с внешней политикой и дипломатией требовало слаженного механизма межведомственного взаимодействия светских и церковных структур Российской империи — и в первую очередь Министерства иностранных дел и Святейшего Синода. И зачастую единственным экспертом по вопросам отношений с Константинопольским, Иерусалимским, Антиохийским и Александрийским Патриархиями выступал митрополит Филарет»12. Митрополит, как и обер-прокурор, оценили мысль отца Антонина о том, что Россия должна поддерживать Великую Церковь, как единственную на Востоке силу, сохраняющую выгоды Православия. Высказал отец Антонин свою оценку и касательно срочной необходимости основания русского консульства в Иерусалиме13.

Таким образом, подготовленные материалы не только привлекли к архимандриту Антонину внимание высшего церковного начальства, но и показали, что он обладает аналитическим складом ума, широким кругозором и определенной свободой мысли. Постепенно отец Антонин становился редким в Русской Церкви носителем и поборником подлинно вселенского православного сознания, способным подняться от национальных и этнических особенностей к общему православному наследию. Об этом свидетельствует, к примеру, его проект от 2 февраля 1859 г. о реформировании церковной практики в России в соответствии с обычаями, увиденными им в Греции14.

Довольно благосклонно принятый А. П. Толстым, данный проект был раскритикован митрополитом Филаретом15. Архимандриту Антонину понадобилось время, чтобы собраться с мыслями и уже со своего следующего места служения, из Константинополя, написать в январе 1861 г. митрополиту письмо с объяснениями своих десятилетних аттических размышлений.

«Естественно думать, — писал отец Антонин, — что я увлекся Грецией и вслед за тем Греческой Церковью. В Грецию я переехал как бы на родину своих убеждений. А всматриваясь в подробности религиозной жизни греков, я нашел в ней столько еще похожего на то, чему учат нас Четии-Минеи и Пролог, что я отказал бы себе в имени православного священника и монаха, если бы умолчал о том перед своей Церковью»16. Стремление осмыслить и довести до российского священноначалия различия между греческим и русским богослужением, обрядом, устроением церковной жизни отец Антонин сознавал как долг «глубокой признательности воспитавшей меня Матери Церкви. <…> Я не могу быть спокойным при мысли, что, не доводя до сведения разницы двух Церквей, я отнимаю, может быть, случай сделать что-нибудь полезное вообще Христову делу»17. Архимандрит выражал надежду, что Святейшей Синод поручит ему — и всем, имеющим возможность изучать Греческую Церковь — «изложить все подробности, все разности церковной практики греческой с нашей и даже обобщить эту меру на другие православные Церкви Востока»18. Более того, архимандрит Антонин призывал глубокочтимого им святителя стать «покровителем возвратного движения России к древнеотеческому православию седми Вселенских соборов»19. Так что отец Антонин был первым, кто решительно сказал, что нужно отменить нововведения синодального периода и что Русской Церкви есть чему поучиться у Элладской, отложив своей поместный патриотизм и провинциализм.

Следующие пять лет отец Антонин провел в Константинополе, прибыв к новому месту служения 18 сентября 1860 г. Несмотря на критику его проекта, перевод состоялся по рекомендации митрополита Филарета. При отъезде из Афин греческое правительство наградило архимандрита орденом Спасителя, а местные жители жалели об его отъезде. Обер-прокурор Синода А. П. Толстой писал 30 ноября 1860 г., что вполне уверен, что деятельность отца Антонина в Константинополе будет не менее полезна Церкви, чем в Афинах и что он приобретёт такую же любовь и общее уважение, какими пользовался там20.

Так начинался новый период накопления знаний, навыков, опыта жизни на Православном Востоке. «Восток есть колыбель человечества. Довольно сказать это, — писал архимандрит Антонин, — чтобы сделать мысленный поклон в ту сторону, “откуда свет истек”»21. Это время ознаменовано новыми научными достижениями и становлением отца Антонина как выдающегося церковного дипломата, поскольку проблем в этот период было более чем достаточно.

В середине XIX в. в Османской империи проходила серия реформ — Танзимат, отразившихся на положении Православной Церкви. К 1860 г. были разработаны новые положения управления Великой Церковью, известные под названием «Общих уставов». Патриарх лишился своей неограниченной власти, которая оказалась раздробленной на две части: в церковных делах он был подчинен Синоду, в гражданских — смешанному совету. Таким образом, архимандрит Антонин приехал в Константинополь в тяжелое время церковно-политического конфликта внутри Константинопольской Церкви (между митрополитами-геронтами и мирянами, членами смешанного совета).

Во властных структурах России по-разному оценивали церковные преобразования, со стороны Св. Синода было единодушие — серьезная критика и неприятие. Однако мнения МИДа и Синода на этот — и на еще более острый греко-болгарский — вопрос не совпадали. Проблемы усугубились патриаршим кризисом, в октябре 1860 г. на патриарший престол был выбран Иоаким II (1860–1863), который поддержал проведение реформ, жестко и бескомпромиссно выступая в болгарском деле.

Архимандрит Антонин только входил в курс дела. Тем не менее, митрополит Филарет решил, что Русская Церковь не должна становиться посредником между Константинополем и болгарскими митрополитами (Иларионом и др.), и архимандриту Антонину было поручено неофициальное и конфиденциальное дело по уврачевание греко-болгарского конфликта. Однако 24 февраля 1861 г. патриаршим актом болгарские митрополиты Иларион, Аксентий и Паисий были отлучены.

Подробное донесение отца Антонина в Синод от 6 марта 1861 г., касающееся разговора с Патриархом и суждений по болгарскому вопросу, вызвало скандал в Петербурге и Москве. Толстой и митрополит Филарет были возмущены смелостью и определенной свободой, которую позволил себе отец Антонин. «Из Синода при-

Н. П. Игнатьев

сланы горькие замечания мне по поводу письма моего <…>. Отделал же мою худость неутомимый владыка Московский! — писал отец Антонин по этому поводу в своем дневнике 9 мая 1861 г. — Вечером уже писал ответ Св. Синоду на делаемые мне упреки в невежестве, в неуважении к духовной власти, в суемудрии, и, наконец, даже в неправославии»22.

Но нет худа без добра. Перепиской архимандрита Антонина с Синодом и МИДом заинтересовался новый посол России в Константинополе Н. П. Игнатьев. Это стало началом большой дружбы двух выдающихся деятелей Православного Востока. Через несколько лет Н. П. Игнатьев впрямую отдал должное отцу Антонину в своем письме: «По кончине Филарета у нас нет никого, по мнению моему, способного составлять и выражать за Св. Синод мнение в различных щекотливых случаях и ответы на патриаршие грамоты, обращения Синода и т. п. Кто же возьмется написать так дипломатически и так крючковато , но вместе с тем так православно, как Вы?»²³.

Среди важных вопросов, в которых Игнатьев активно пользовался советами и дипломатическими способностями отца Антонина, было и дело о Синайском Архиепископе и Синайском кодексе Библии. Для Игнатьева архимандрит оказался едва ли не единственным надежным помощником в его церковно-политической деятельности. С 14 по 21 марта 1863 г. архимандрит Антонин во второй раз был на Афоне. По указанию МИД и Св. Синода архимандрит занимался изучением вопроса о Синайской Библии и должен был ответить на авантюрную попытку греческого графа, любителя древностей Константина Симонидиса (1820–1867) приписать себе изготовление рукописи Синайского Кодекса и тем самым объявить о поддельности известного памятника. Архимандрит Антонин подтвердил подлинность кодекса. Более того, именно отец Антонин придумал способ получения от Синайского монастыря необходимых дарственных документов на владение рукописью и проделал всю основную работу, благодаря которой эти документы оказались в руках Игнатьева24. В 1868 г. отец Антонин вел в Константинополе переговоры об окончательной передаче этой ценнейшей рукописи русскому правительству, приехав специально из Иерусалима в Константинополь (17 августа — 24 сентября).

В 1873 г. в Киеве были изданы «Акты Русского на Святом Афоне монастыря св. великомученика и целителя Пантелеимона». В подготовке издания принимали участие архимандрит Антонин и профессор Киевской духовной академии Ф. А. Тер-новский. Работу над расшифровкой и изданием актов трудно переоценить, поскольку она в определенной мере способствовала утверждению русского имени на Афоне во время русско-греческого афонского кризиса 1870-х гг., когда архимандрит Макарий (Сушкин) был избран настоятелем Русского Пантелеимоновского монастыря и преемником настоятеля обители архимандрита Герасима и понадобилось долгих 5 лет, чтобы этот выбор был утвержден Константинопольским Патриархом Иоакимом II. Архимандрит Антонин как мог помогал монастырю. Он составлял докладные записки и мнения в Св. Синод и в МИД, писал статьи для иностранной прессы, пытаясь изменить общественное мнение.

Донесения отца Антонина касались не только текущих политических дел. Так, в январе 1861 г. он составил для Св. Синода проект преобразования духовных академий в России25. В целом, за пять лет отец Антонин написал около 30 официальных записок и донесений, касающихся церковно-дипломатических дел на Востоке; они, без сомнения, могут служить прекрасным источником для изучения истории Церкви середины XIX в., а также русско-константинопольских церковных связей26.

Наконец, Иерусалим. Почти за тридцать лет жизни в Иерусалиме (1865–1894) архимандрит Антонин по долгу служения состоял в тесных отношениях с пятью Иерусалимскими патриархами, при нем тринадцать раз сменились турецкие губернаторы и десять раз русские консулы. Его работа осуществлялась в постоянном взаимодействии со Св. Синодом, Азиатским департаментом и Палестинской комиссией МИДа, Православным Палестинским обществом. Так что тем для донесений отца Антонина было много, но главной была все же одна — земельная, т. е. создание Русской Палестины. На посту начальника РДМ архимандрит Антонин все годы пребывания на Востоке старался укрепить положение миссии и расширить влияние России в Святой Земле, в том числе путем приобретения недвижимости, строительством на новых участках странноприимных домов, а затем и церквей.

Архимандрит Антонин не был первым из российских подданных, приобретавших недвижимость в Палестине: к 70-м гг. XIX в. в Палестине существовала многочисленная русская колония. Но только отец Антонин неоднократно официально заявлял, что все купленное им является собственностью России, поскольку приобретено на деньги русских жертвователей.

Возникает вопрос, когда и как явилась отцу Антонину сама идея палестинского владельчества? Во-первых, это интерес и накопленный опыт. Еще в Афинах со всей присущей ему энергией и обстоятельностью входил он во все подробности своего первого храмостроительного проекта. Вторым фактором следует, видимо, решение архимандрита о необходимости создания независимой от МИД паломнической структуры РДМ в Иерусалиме. Как напишет отец Антонин в письме Б. П. Мансурову от 2 декабря 1879 г., «осмотревшись на месте, я, чтобы не столкнуться ни с кем ни на политическом, ни на церковно-каноническом, ни даже на миссионерском поприще, ограничился одним чисто поклонническим значением своей Миссии и нашел способ, путем территориальных приобретений и устройством в разных местах русских приютов, поставить ее и крепче, и весче и, пожалуй, даже блестяще, чем когда бы то ни было в другое время в Палестине»27. Позиция архимандрита была тем более выигрышной, что он «стал приобретать в собственность России то, что еще осталось, Божиим Провидением, в Святой Земле ценного, не захваченного католиками, протестантами, армянами»28. Объективно это был наиболее простой и надежный путь усиления русского присутствия в Иерусалиме и на Ближнем Востоке.

Третий момент — русские паломники со своей малой, но неистощимой копеечкой. Архимандрит Антонин вообще обладал особым талантом не просто привлекать людей к своим замыслам, но и располагать их к реальному участию в проектах — к дарениям и пожертвованиям. Что касается щедрости русских паломников, то его всегда огорчала и раздражала их готовность нести свои деньги в первую очередь в греческие храмы и монастыри и проходить мимо своих, русских. Реализовать возможный потенциал религиозной жертвенности, найти в ней дополнительный и независимый источник финансирования стало для архимандрита Антонина постоянной задачей. И, наконец — но не в последнюю очередь, — отец Антонин нашел в Иерусалиме верных соратников. Прежде всего, Я. Е. Халеби который стал для начальника Русской духовной миссии не просто «смиренным драгоманом», но настоящим другом и соратником. Едва ли не Якубу обязан отец Антонин и самой идеей «владельчества».

Эта деятельность архимандрита Антонина не получала поддержки в Св. Синоде и вызывала раздражение сотрудников МИД, которые, с одной стороны, справедливо считали, что он вторгается в сферу их деятельности и интересов, а с другой — его активность расширяла и усложняла круг их должностных обязанностей. Отца Антонина не вполне понимал даже Н. П. Игнатьев, неоднократно убеждавший начальника РДМ не покупать «клочки земли» и считающий, что он «строит на воздухе».

В 1872 г. МИД обратился с официальным запросом к обер-прокурору Св. Синода Д. А. Толстому относительно незаконности и нежелательности палестинских покупок архимандрита Антонина. 4 мая Св. Синод известил министерство, что архимандриту Антонину запрещено впредь осуществлять покупки, и поставил вопрос не только о прекращении приобретений, но и об отчуждении у отца Антонина уже имеющихся владений.

В этих обстоятельствах Н. П. Игнатьев и архимандрит Антонин разработали план, согласно которому начальник РДМ заявил о своем намерении «продать участки в собственность иноверцев»29, а Игнатьев, чтобы подстраховать отца Антонина, направил предписание консулу в Иерусалиме с требованием объявить начальнику миссии, чтобы «он ни в каком случае не приступал к отчуждению приобретенных уже им на русские деньги земельных участков в Палестине, так как вопрос об этих приобретениях перенесен на политическую почву и сделался уже предметом особых переговоров между Портою и посольством»30. МИД согласился с мерой посла и дал указание оформить права на уже купленную недвижимость31.

Через восемь лет после приезда в Иерусалим, в 1873 г., архимандрит Антонин уже был владельцем участков на Елеоне, в Айн-Кареме, в Хевроне, в Бет-Джале, в Силоаме, Яффе и Иерихоне. Тем обиднее ему было получить новый указ Св. Синода о запрещении покупать землю: «28 апреля 1873 г. Синодальный указ, прибывший с русским пароходом, разрушил благонастроенность души. Злоба просто душит меня»³². Причиной указа стало требование МИД, считавшего недостойным для себя подписать конвенцию о собственности, на чем настаивала Порта. В России считали, что, подчиняясь турецким законам, продают честь за мнимое право покупать землю, совершенно не видя русские политические интересы. В итоге протокол о праве русских подданных покупать земельную собственность в Османской империи был все же подписан и отец Антонин получил возможность оформить приобретенные ранее земельные участки на собственное имя.

К середине 1870-х гг. архимандрит Антонин сформулировал несколько важнейших постулатов своей деятельности в святом граде. Официальной линии Петербурга отец Антонин смело противопоставляет совершенно другую концепцию и другую задачу: «Прокладывать себе “дорогу будущего” на Востоке, которого давно ждут, а именно занимая в нем о с е д л о е положение»³³. Иными словами, формулируется идея созидания того, что мы сегодня называем Русской Палестиной, в основе которой лежит русская копейка, принесенная в Святую Землю благодаря «сочувствию христолюбцев (жертвователей и спонсоров. — Р. Б. ), которыми переполнена дорогая отчизна». Но, пожалуй, еще более важно, что отцом Антонином постоянно ощущается «невидимая рука Божественного Промысла»³⁴, помогающая ему в этом непростом деле. Таким образом, была сформулирована главная, заветная мысль архимандрита Антонина — идея Русской Палестины как особой церковно-исторической реальности, принципиально нового этапа и новой формы служения Русской Церкви. Архимандрит Антонин свое кредо также изложит в письме к В. Н. Хитрово: «Я оставил всякую высоту и широту жизненной карьеры и прилепился всем существом своим к одной цели — утвердить и закрепить имя русское в Святой Земле Обетованной так, чтобы мы не были в ней только гостями, а в известной доле хозяевами, на утешение своим и на страх чужим по вере и духу»³⁵.

К 1880-м гг., с интересом к Ближнему Востоку со стороны императорской семьи, августейшими паломничествами, вообще увеличением русского паломничества в Святую Землю в Св. Синоде осознали огромное значение приобретений, справедливо полагая, что они служат усилению влияния России, однако возник новый вопрос — о будущем собственности архимандрита Антонина. Дипломаты настаивали на скорейшем переоформлении его недвижимости на имя российского правительства, или иерусалимского консула, или Православного Палестинского общества. В рамках правового пространства Османской империи сделать это было непросто, к тому же сам архимандрит не торопился передавать свою землю, опасаясь своего удаления из Палестины.

К 1889 г. был найден выход: наиболее крупные шесть из своих приобретений он решил обратить в вакуф — понятие шариатского законодательства, предполагавшее передачу собственности в вечное пользование храму, монастырю или религиозной общине. В этом решении отца Антонина деятельно поддержал обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев. В Османской империи было две основные причины, на которых мусульмане основывали вакуф: обеспечение безопасности имущества основателя и недопущение его конфискации государственными властями. Эти причины были особенно важны для христиан и евреев, которые, будучи религиозными меньшинствами, естественно, чувствовали себя менее защищенными. Применение исламского права было удобно также тем, что оно предотвращало столкновения с мусульманскими властями.

12 сентября 1889 г. акт об учреждении вакуфа архимандритом Антонином был утвержден иерусалимским судьей. В него вошли главные земельные владения отца Антонина: Елеонский участок, Силоамский с «Гробницей дочери фараона», Иерихонский, Горненский, Хевронский с Мамврийским дубом и Яффский36

24 марта 1894 г. архимандрит Антонин скончался. В завещании, составленном за пять дней до его смерти, все приобретенные земельные участки, как помещенные, так и не помещенные в вакуф, были завещаны в собственность Св. Синода37. Как видим, отец Антонин выбрал верный способ сохранения недвижимости. В XX в. именно вакуф спас Русскую Палестину, ведь вакуфные участки не могли быть никем проданы, а желающих было много.

Деятельность архимандрита Антонина на Православном Востоке — в Афинах, Константинополе и Иерусалиме — является показателем того, как один человек, хотя и не облеченный властью и не обладающий большими средствами, десятилетиями находящийся в неопределенности статуса своей миссии между Св. Синодом и МИДом, может в определенном смысле влиять на стратегию русской политики в регионе. Его усилия по созиданию Русской Палестины станут причиной эволюции позиций государственных институтов (Св. Синода и МИДа) и приведут к изменениям в церковно-дипломатической деятельности России на Ближнем Востоке.