Переводы Фицджеральда открытие Хайяма в Англии

Без преувеличения можно сказать, что переводы Эдварда Фитцджеральда открыли Омара Хайяма для Англии и широкого круга англоязычных читателей. По мнению многих исследователей переводов произведения таджикско – персидской классической литературы, «рубаи Омара Хайяма в переводе известного английского поэта XIX века Эдварда Фитцджеральда являются более поэтичными и утончёнными чем персидский оригинал этих четверостиший. Фитцджеральд не только был преуспевающим поэтом, но он до того, как начинал переводить рубаи Омара Хайяма, занимался переводом испанских и греческих литераторов. Причина успеха Э.Фитцджеральда в английском изложении рубаи Хайяма заключается в том, что он опирался на принципы свободного перевода. Именно по этому мы при чтении переводов Фитцджеральда в большинстве случаев не находим аналогичного четверостишия на фарси. С учётом того, что Фитцджеральд не знал персидский язык, мы ещё раз убеждаемся в том, что английский перевод рубаи выглядит несколько раз лучше и красивее по сравнению с текстом на фарси».

Такое явление не было случайным. Фитцджеральд сознательно подготовился к данной работе. В то время, как Ральф Уолдо Эмерсон предсказывал славу Фаридаддину Аттору и Омару Хайяму в Европе, оба поэта уже были предметом занятия молодого поэта Э. Фитцджеральда. Учёные по разному объясняют увлечение Э.Фитцджеральда таджикско – персидской поэзией. В частности, А.С.Бенсон пишет, что Фитцджеральд увлекался Омаром Хайямом под влиянием рассказов о Востоке друга молодости майора Мура, служившего в Индии. В письме, написанном на имя Бернарда в 1843 году, имеется одна сонета, которую Фитцджеральд сочинил на основе одной из притч о друзьях Саади Ширази. Некоторые исследователи отмечают, что Фитцджеральд мог натолкнутся на эту притчу в романе Дизраэли «Лейли и Меджнун» или же мог прочесть её в альбоме Люси Бэртон, ставшей позже женой Фитцджеральда! Эту притчу в альбом записал в английском транскрипции и дал перевод майор Мур». Эта та самая притча, оригинал которой начинается со следующими строками:

Гиле хушбӯй дар ҳаммом рӯзе,

Расид аз дасти маҳбубе ба дастам…

Построчный перевод:

Однажды в бане мой милый друг

Передал мне ароматную глину (гель)...

Э.Фитцджеральдом было сделано свободное стихотворное переложение данной притчи. Уже это стихотворение обнаруживает, что Фитцджеральд имел склонность к добавлениям и изменениям содержания. По своему характеру это ранняя верифицированная передача притчи Саади ещё строится на псевдо ориентальной стилизации. Позже он сам откажется от псевдо ориентализма в переводах и через три года напишет профессору Кауэлу, что «было бы хорошо нам перевести некоторые хорошие произведения Хафиза и других персидских поэтов, а то «Бульбулей и гулей» (соловьёв и цветков) у нас предостаточно».

Позднее абсолютно изменяется вкус Фитцджеральда и он постепенно удаляется от излишней красочности. На этом фоне достаточно сопоставить переводы одного и того же четверостишия Омара Хайяма:

I long for wine. Oh Saki of my donel,

Prepare the long and little thе morning Benz.

For thе summer month that bung the Rose

Take many a siltan with it goes

Русский построчный перевод:

Я жажду виня. О, Саки моей души, Подготовь свою песнь и наполни бокал. Ибо этот летний месяц, который приносит розу, Унесёт многих султанов с собой, уходя.

Повторный перевод данного четверостишия мало отличается от него, хотя первый был ближе к оригиналу Хайяма. При переработке перевода Фитцджеральдом отпала пышность выражения, столь характерная для неоклассицизма и псевдо ориентальной поэзии со сложившимися в ней определёнными образными штампами. Во вторичном переводе рубаи получила более простое звучание:

And look – a thousand Blossoms with the day

Woke – and a thousand scatter’d into Cllay

And this first Summe Month, that b rose

Построчная передача этого перевода

Посмотри – тысяча цветов днём

Проснулась – а тысяча рассыпалась в прах

И этот первый летний месяц, который приносит розу

Унесёт Джамшеда и Кайкубода.

В переработанном варианте перевода Фитцджеральдом сохранена не только форма рубаи (ААВА), но и в точности передано содержание четверостишия. Если даже мы не находим точно такую рубаи среди стихотворений Омара Хайяма, но содержание данного четверостишия-перевода – близко к четверостишиям, в которых поэт вспоминает о Джаме и Кайе (Джамшеде и Кайкубоде). Здесь необходимо отметить, что Фитцджеральд приходил к необходимости выработки нового стиля в передвижении таджикско – персидской поэзии, как и профессор Кауэл, но несколько иным путём. Их сотрудничество в переводе поэзии на фарси было, по мнению английских специалистов, странным.

Как отмечают европейские исследователи, Э.Фитцджеральд начал интересоваться поэзией на фарси с 1852 – 1853 гг. В 1852 году он вместе с Кауэлом начал изучать испанский язык, а в 1853 году – персидский. Он приступил к изучению фарси по «Грамматике» Донса и постепенно дошел до отрывкам из «Гулистана» Саади в данном учебнике. По утверждению ученых, Фитцджеральд никогда не заинтересовался этой книгой практической мудрости так же, как и «Шахнаме» из четырёхтомного издания, но вскоре отдал эти книги, потому что ему «никогда не хотелось читать об этих героях», как признавался он в одном из писем1.Однако это не означает, что интерес Фитцджеральда к таджикско – персидской литературе был случайным или сиюминутным. Биографические данные свидетельствуют о том, что поэт восхищался литературой, особенно поэзией на фарси. Он продолжал чтение и изучение произведений классиков таджикско – персидской литературы и в 1854 году в Оксфорде вместе с Кауэлом занимался чтением поэмы Абдурахмана Джами «Саламан и Абсол» на языке оригинала. Огромное впечатление оставила Фитцджеральду поэтика указанного сочинения, но суфийские взгляды Джами не привлекали внимание поэта – переводчика. Этому свидетельствует и то, что когда Кауэл в «Frazers Magazine» опубликовал статью о мистицизме Хафиза Шерази, Э.Фитцджеральд в своем письме писателю Карлейлу предостерегал его от чрезмерного увлечения суфийской тематикой.

Другое письмо Фитцджеральда, отправленное на имя Кауэля в марте 1857 года, указывает на происходившие изменения в точки зрения поэта – переводчика относительно данной темы. Он в письме своему другу Кауэлу пишет, что «Только сегодня я открыл дорогого старину Саламана (имеется в виду герой поэмы «Саламан и Абсол»): мы купили оригинал и начали работу

3 года назад в Оксфорде. В нём содержатся все мои пометки с вопросительными знаками, объяснениями и вашими примечаниями на страницах. Как часто с грустью я вспоминаю о своей торопливости, грубости и нетерпения».

В этом письме Фитцджеральд откровенно говорил о своей позиции по вопросу перевода указанной поэмы Абдурахмана Джами, сделал интересное сближение творческих начал в поэзии Хафиза и Хайяма. Следующая цитата из того же письма раскрывает сущность взгляда Фитцджеральда на персидско – таджикскую литературу, её поэзии и особенно на творчество Хафиза и Хайяма: «Старина Джонс пишет, что подлинный персидский язык сохранялся поэтами, и по этой причине следует обращаться к оригиналу, чтобы получить полное удовольствие от произведения. Я уверен, что Теннисон говорил вам правду, убеждал, что Хафиз более восточный поэт, чем другие, и что он перс больше всех из персов. Он лучший представитель их паем, независимо от того, будем ли мы считать его «Саки» и «Вино» мистическими терминами или реальными. Религия и философия Хафиза и Хайяма ясны…конечно, и у них повторяются соловьи и розы, но Хафиз и Омар звенят, как подлинный металл. Философия последнего, увы! – «живи, пока можешь, то, что сегодня, то наше» и т.д.

Из содержания этого письма явствует, что Фитцджеральд подходил к пониманию и раскрытию стихотворного творчества Хафиза и Хайяма с другой стороны. По этому в вопросах растолкования четверостиший Хайяма между ним и его учителем Кауэлом возникла идейные разногласия.

Вероятно по этой причине Фитцджеральд, работавший над переводом поэмы «Саламан и Абсол» под руководством Кауэля, не был доволен результатами сотрудничества. По этому даже после завершения перевода поэмы Фитцджеральд долго сомневался в необходимости его публикации и сам говорил, что «стоит ли носить одежду, взятую взаймы». После первого издания перевода поэмы «Саламан и Абсол» Фитцджеральд поблагодарил профессора Кауэля и с этим ещё раз подчеркивал причастность своего друга к данной работе.

Кроме этих рукописей поэт – переводчик ознакомился с дополнительной литературой, в которой имелись сведения об Омаре Хайяме и его творчества. Знакомство Фитцджеральда с немецким переводом произведений Хафиза Шерази, осуществлённым Хаммером – Пургшталом в Австрии, французским переводом поэмы Фаридаддина Аттара «Мантик ут – тайр», изданным Гарсеном де Тасси и наконец, выполненный самым Фитцджеральдом английский перевод упомянутой поэмы Аттара, сравнителный анализ переводов в определённой степени изменили взгляд и позицию поэта – переводчика в отношении перевода таджикско – персидской классической поэзии. Следующие высказывания Фитцджеральда являются выражением его позиции и творческого принципа относительно стихотворного перевода: « Я формирую кое что из «Мантикуттайр», что, однако никогда не будет опубликовано по той причине, как мне кажется, что перевод не буквален. Но буквальный перевод из «Мантиќ» не будет пригодным для чтения, то что я делал для собственного приятного время провождения, не только не буквально, но и, как мне кажется, не ориентально по форме и выражению. Все это разрушило оригинал, не дав ничего достойного взамен для чтения».

Он этот перевод называет «парафразом чужой поэзии» и считает его далёким от оригинала. Даже тогда, когда был издан точный перевод Гарсена де Тасси, он подчёркивал: «никогда не отказался бы от своего принципа перевода «Мантик», и считаю, что «действительно собрал все, достойное упоминания и сконденсировал в компактной форме. Вот, что, как мне кажется, я могу делать с такими дискурсивными вещами, как все восточные произведения, которые я знаю. Я помню, что вы сочли, будто я потерял от того, что убрал апологи. Но думаю, что был прав, исключив их, чтобы не мешать повествованию стать более драматичным, приближающимся к трагической развязке». Фитцджеральд так же отмечает, что его переводы не являются буквальными. По мнению поэта переводчика, «лучше листочка, чем чучела орла!»

Несмотря на небольшие неудачи в переводе персидской поэзии, Фитцджеральд в 1853 – 1859 гг активно и с большим желанием занимается переводом рубаи Омара Хайяма. Конечно в это время он не был единственным переводчиком четверостиший Хайяма в Европе. Фитцджеральд под влиянием немецких переводов Хаммера – Пургштала перевёл ряд рубаи Хайяма для «Персидского розария» (Rose garden of Persia) Луиза Костелло. Хаммер и Костелло в своих переводах приблизили Хайяма к Волтеру, что стало причиной недовольства Кауэла.

В 1856 году Фитцджеральд закончил перевод основную часть рубаи Омара Хайяма и чтобы узнать мнение Гарсена де Тасси относительно своей работы, переводы отправил ему. Гарсен де Тасси искренно отзывался об успехах Фитцджеральда и пообещал написать статью о работах, выполненных им и Кауэлом. Но Фитцджеральд выступил против такого решения французского учёного. Поэт – переводчик указав на причину, отметил, что он и Кауэл ещё до конца не решили принципиальные вопросы о Хайяме. Кроме этого он в своем письме Гарсену де Тасси подчеркивает, что Кауэл не обязан ответит за ошибки, совершённые Фитцджеральдом и наоборот, Фитцджеральд не достоен особого напоминания, поскольку не является также ученым – иранистом.

Гарсен де Тасси опубликовал свою статью под названием «Заметки о рубаийате Хайяма», в которой отсутствует напоминание о Фитцджеральде.

Э. Фитцджеральд в 1857 году, оставив все работы, принялся за перевод рубаи Хайяма на латинский язык. В это время профессор Кауэл отправил ему рукопись, приобретённую в Калькутте. Этот первоисточник явился сильным толчком для работы Фитцджеральда над переводами четверостиший Омара Хайяма. Поэт – переводчик свое душевное состояние и внутреннюю, духовную связь с Хайямом излагает следующим образом:

«Июнь прошёл. Я думаю о нем с такой же тоской, как и Омар о времени. Розы расцвели и увядают так, как и в Персии. Я ещё в Гелдестоуне и все стою у окна, откуда открывается не менее зелёный ландшафт, чем у вас, и думаю об Омаре».

3 сентября 1858 года Фитцджеральдом были опубликованы заметки, в которых контурно определяются состояние и особенности перевода. Он пишет: «Что касается Омара, то я отдал Паркер в январе переводы, потому что он говорил, будто Фрезер (т.е. издатель) хотел бы взять их для издания. С тех пор я ничего о них не слышал и думаю, что они им не нужны. Что же, может быть, они правы? Если бы я знал, что это протянется так долго, то переписал бы и послал вам. Я так и сделаю, перешлю вам копию, которая не очень хорошая (сейчас ее у меня нет), на тот случай, если они не захотят напечатать меня. Мой перевод заинтересует Вас своей формой, а так же, безусловно, некоторыми деталями, хотя он не сделан буквальным и многие четверостишия в нём объединены, а некоторые потеряли простоту Омара, что так ценно в нём. Но, что поделаешь? Чему быть, того не миновать. Я сознательно объяснил в коротком примечании к поэме, что пишу о поэте так мало, потому что думаю, что объяснения появляются в статье, которая будет содержать большую и лучшую информацию, чем мог бы это я сделать, и что вы напишите эту статью. На этом и порешим».

В этих заметках сам Э. Фитцджеральд отзывается о своем переводе и творческих принципах: они не были буквальными; многие из них представляли собой только мотивы разных рубаи, слитые в одну форму, и главная, циклом, своеобразной поэмой.

Возможно, это догадка стала основанием первоначальной структуры сборника: рубаи в авторском тексте Хайяма могли распологатся по какому-либо внутреннему, логически продуманному порядку, как, например, четверостишия Абдурахмона Джами. В общем, это была продуктивная мысль и она открывала некоторые перспективы для критического анализа текста и установления ядра или основы текста, поскольку канонического текста мы не имеем.

Наконец, во второй половине января 1859 года, после того, как переводы не были изданы Фрезером, Э. Фитцджеральд заберет их обратно и дополняет сборник за счёт своих новых переводов. В декабре 1861 года, т.е после первого издания переводов рубаи Хайяма, поэт – переводчик пишет своему другу У.Х.Томпсону, в частности, следующее: «что касается моих грешков в стишках, то я никогда не претендовал на оригинальность. История рубаи такова: я перевёл их частично для Кауэла. Молодой Паркер попросил дать что ни будь для Фрезера, и я дал наименее злые рубаи».

Таким образом, первый сборник перевода рубаи Омара Хайяма, выполненного Э. Фитцджеральдом, был издан под чужим именем и вызвал у читателей огромный интерес. Этому свидетельствует даже тот факт, что первоначальная цена книги составляла 4 фунта, а позднее её продавали за 6 фунтов. Важная особенность этого издания состоялась в том, что четверостишия в сборнике были организованы в таком порядке, что представляли определённую сюжетную целостность.

В 1868 году вышло второе анонимное издание рубаи Хайяма. Количество переводов увеличилось с 75 до 110 рубаи. По общему мнению, Фитцджеральд все больше усложнял последующие издания, и в них исчезла первичная непосредственность. Последний сборник переводов получил высокую оценку со стороны Джастин Маккарти и по сравнению с первым вариантом, был украшен.

Таким образом, Фитцджеральд открыл Хайяма для Англии. Его переводы были одобрены большинством читателей, особенно английской интеллигенцией. И сама поэзия Хайяма, и необычность структуры рубаи с его не рифмующейся третьей строкой, несущей основной груз моральных и интеллектуальных суждений автора, очаровывали любителей поэзии. Это была новая для Англии форма, которая легко принималась в период бурного расцвета ориентального выражения. Это были первые шаги Э. Фитцджеральда на пути перевода и популяризации Омара Хайяма в Англии. Позднее поэт – переводчик расширил свою деятельность в этом направлении.