Перипетии исторического познания в России

В 1980-х—1990-х гг. поиск исторической правды стал общегражданским явлением, охватившим практически все слои населения вне зависимости от их социальной или этнической принадлежности, что во многом объяснялось трансформацией общественного сознания и глубинной политизацией масс, вызванной историческими событиями того периода и распадом советской системы. Наряду с этим российское и региональное общественное сознание переживало кризис национальной идентичности. Одним из способов его преодо -ления стало обращение к прошлому, историческим корням.

Процесс исторического познания в советские годы состоял, с одной стороны, из официального идеологизированного уровня, а с другой — представлял собой набор неких устных исторических схем, слухов, нашедших отражение в массовом сознании и этнической памяти народа. Одновременно сформировалось представление о том, что официальная история — лишь искаженная тень истории истинной. «Горбачевский либерализм» способствовал тому, что многие устояв -шиеся концепции, составлявшие официальную парадигму россий-ской и региональной истории, были поставлены под сомнение.

Актуализация прошлого выступила в качестве средства само -идентификации общества, как поиск ответов на вопросы: «кто мы?» и «откуда мы?». Споры вокруг происхождения русского и других этносов, а также Российского государства и раньше велись в среде историков, но они, как правило, не выходили за рамки профессио нального цеха. Когда же они выплеснулись на страницы популяр -ных изданий вместе с другими попытками поставить под сомнение постулаты прежней официальной истории России, то привычный образ прошлого в массовом сознании начал утрачивать свои четкие ориентиры и оценочные категории.

Основная масса публикаций, посвященных национальной рус -ской истории, появилась на страницах национал патриотических изданий. В этот период даже сложился феномен folk-history , активно влиявший на формирование массового исторического сознания. К середине 1990 х гг. поток исторических сенсаций, сделанных глав ным образом по принципу разоблачения «проклятого прошлого», стал постепенно иссякать. Это было связано и с определенными тенденциями в развитии собственно исторического знания, и с изменением спроса на историческую литературу. Люди начали уставать от негативной информации, а интерес к положительному прошлому подогревался разочарованием в настоящем. Кроме того, на массовых исторических стереотипах пытались и до сих пор пыта-ются играть некоторые политические партии.

Историографическая ситуация конца прошлого века была отмечена процессами институционализации и всплеском активности национальных историй. Ее отличало усиление этноцентризма – исследовательского подхода, для которого характерна сочувственная фиксация черт своей этнической группы вплоть до выделения этнонационального фактора в качестве главного критерия исторического познания. Основу исторических построений составили вопросы развития этнонацио-нальной государственности, этнонацио-нальных территорий и гра-ниц, этнической культуры и языка.

Исследования советского периода в развитии бурятской историографии отразили многие особенности, характерные для эволюции гуманитарного знания в СССР. Директивная необ ходимость следовать исключительно марксистской методологии, известные политические клише, в рамках которых позволи-тельно было трактовать те или иные события и проблемы исторического прошлого, несвобода в выборе исследовательских тем и сюжетов и в то же время существование политически конъюнктурных направлений – все это в равной мере было присуще и бурятской со ветской историографии.

В период стремительного крушения коммунистической идеологии бурятская историческая наука активно перестраивалась. Некоторые бурятские историки принимали непосредственное участие в идеологических баталиях того времени. Их политическая позиция стала отражением гражданских и патриотических настроений. Свои профессиональные знания они подчиняли целям национального движения, в частности обоснованию его программных установок, тесно сотрудничая с Конгрессом бурятского народа, Всебурятской ассоциацией развития культуры1.

Новые приоритеты бурятской историографии были отражением общественных интересов, актуализированных сложившейся политической ситуацией. Этим был обусловлен настоящий исследовательский бум. С падением цензурных ограничений широкий общественный интерес и явно обозначившийся социальный заказ стимулировали исследовательскую работу. Ее результатом стало появление десятков статей, ряда монографий, авторами которых стали известные и не очень известные бурятские историки. В то же время характерной чертой этого этапа развития историографии была ее публицистичность. Научные идеи, концепции, авторские позиции часто излагались не на страницах академических публикаций, а в газетах и иных периодических изданиях.

Наибольший интерес привлекли: проблема присоединения региона к России, этногенез бурят, бурятское национальное движение конца XIX – начала XX в., деятельность отдельных ярких представителей национальной интеллигенции, «расчленение» Бурят-Монгольской АССР в 1937 г., национально-культурное возрождение народов региона. Тогда в освещении конкретных событий преобладало скорее эмоциональное начало. В советское время при рассмотрении истории присоединения Бурятии к России речь шла о добровольности этого процесса, а факт принятия российского подданства считался единственной возможностью сохранения формировавшегося бурятского этноса. Оценка современных исследователей была уже не такой однозначной и давалась в таких категориях, как «присоединение», «колонизация»2.

Эта проблема стала одной из ключевых при подготовке к изданию «Истории Бурятии» и празднованию 350-летия вхождения Бурятии в состав Российского государства. Необходимость дополнительной научной экспертизы таких ключевых понятий, как «присоединение», «вхождение», «завоевание», «колонизация, «формирование бурятского этноса» обусловила проведение ряда дискуссий, круглых столов и крупных конференций с привлечением ведущих ученых России, мнения которых до сих пор расходятся. Одни утверждают, что часть местного населения сразу признала русское под -данство, в качестве неопровержимых источников приводя материалы фондов Российского государственного архива древних актов, Российского государствен ного исторического архива и архива РАН. Другие считают, что вряд ли есть основа -ние говорить о «добровольности», т.к. она диктовалась стремлением предотвратить набеги ратных людей либо надеждой на русскую помощь и защиту в борьбе с более сильными соседними племенами. Но и те и другие сходятся в том, что процесс при соединения к Российскому государству явился катализатором формирования еди ного бурятского этноса и сыграл позитив -ную роль в его дальнейшем развитии.

В процессе крушения прежней идеоло -гии, мифов, символов, идеалов и ценно стей психология бурятского народа фор мировалась, с одной стороны, по линии наполнения историко культурным, глу бинным смыслом, уходящим в века, а с другой — по линии поиска новых духов -ных ориентиров1.

Наибольшему пересмотру подверглась история ХХ в. Следует оговориться, что существует определенная дифферен-циация в восприятии событий совет ского периода жителями страны в целом и Республики Бурятия в частности. Российское массовое сознание, поло жительно воспринимая культурные и социальные ценности, существовавшие до 1917 г., не совсем одобрительно отно-сится к тому, что происходило в советский период. В Бурятии же все складывалось иначе. Русская часть населения чаще идентифицировала себя с общероссий ской историей. Советский период для нее — это не только годы массовых репрес -сий и господства административно командной системы, но и время, которое давало ощущение определенного нацио нального комфорта, когда представители разных этносов считали себя в целом «советскими». Буряты неоднозначно вос-принимают этот период, который сопро вождался большими жертвами, но в то же время был связан со сменой всего культурно хозяйственного уклада, обрете нием, пусть во многом декоративной, но своей государственности.

Новейший период истории Бурятии был наиболее мифологизирован в совет ской историографии; в нем не только отсутствовали отдельные события, лич ности, но и вся история представляла собой достаточно идеологизированное явление. Наблюдавшаяся растерянность в определении экономической транс формации Бурятии в советское время, по всей видимости, была связана с тем, что страна действительно добилась огром ных успехов в индустриальном развитии, тогда как постсоветский период был отме чен небывалым промышленным спадом и социальным обнищанием большей части населения. Вышли в свет работы, в которых признавалось, что в советское время произошла грандиозная и эффек тивная модернизация промышленности и научно промышленной инфраструктуры. Вместе с тем подчеркивалось принципи альное отличие советской модернизации от той, что имела место в других странах.

Если говорить о персонификации исторического прошлого, то здесь также произошли существенные пере мены. Новую оценку получила деятель ность Б. Барадина, Ц. Жамцарано, Э.-Д. Ринчино, М. Богданова, Б. Вампилона, А. Доржиева, была приот крыта завеса над именами Д. Сампилона, Ц. -Е. Цыдыпова и др.2 В историю прочно вошли имена бурятских тайшей, русских купцов - меценатов, религиозных деятелей, представителей репрессированной нацио нальной интеллигенции. Что характерно, в отличие от российской историографии, в эти годы почти не изменилось отноше -ние к государственным и партийным дея телям советского периода.

Пересмотр политической истории республики – один из первых, но далеко не единственный аспект трансформации профессионального исторического сознания. Важным элементом исторических построений стала (как и в других национальных регионах) идеология национально-государственного образования. Эта сфера часто рассматривается как единственное место, где этнос имеет неотъемлемое право поддерживать и развивать свой язык и культуру. В отдельных работах четко прослеживается стремление избавить собственный народ от статуса исторической и культурной периферии, от роли ведомого и найти аргументы в пользу того, что его достижения сопоставимы с общепризнанными престижными образцами мировой цивилизации1.

Происходившие перемены в исторической науке нашли от-ражение в политике государства при определении программ исто рического образования в школах и высших учебных заведениях и создании соответствующей учебной литературы. К середине 1990-х гг. появилось огромное число учебных пособий, представлявших различные методологические подходы и содержательные интерпретации. В преподавании отечественной истории завоевали популярность системный и цивилизационный подходы. При этом обсуждались проблемы русской самобытности и русской цивилизации как общекультурного феномена.

Из целого массива учебной литературы сложно было выделить хотя бы один учебник, наиболее объективно освещающий отечественную историю. Кроме того, по понятным причинам учебники, изданные в Москве и других городах, не содержали сведений об истории и культуре народов Байкальского региона, их вкладе в российскую цивилизацию. В качестве собственной учебной литературы по истории в Бурятии стали использоваться работы этнографов, археологов, историков.

Активизации интереса к истории республики и региона способствовало проведение различных широкомасштабных мероприятий: международных конференций, семинаров и совещаний, общенациональных съездов, фестиваля «Алтаргана», юбилея народного эпоса «Гэсэр», 300-летия похода хори-бурят к царю Петру I и т.д. В 2001 г. был опубликован «Историкокультурный атлас Бурятии», чуть раньше – справочник по истории, культуре и экономике «Республика Бурятия», издавались региональные (губернские) энциклопедии и справочные издания.

Актуализация прошлого привела к созданию новых национальных историй (татарской, башкирской, калмыцкой, тувинской и др.), произошли сдвиги в восприятии истории страны и ее героев. На смену идеологическому подходу пришло желание объективно, «без гнева и пристрастья» разобраться в реалиях прошлой и современной жизни России. В 2011 г. увидела свет трехтомная «История Бурятии»2. Творческий коллектив попытался максимально объективно подойти к прошлому с его грандиозными замыслами и свершениями, издержками и трагическими ошибками, отдавая себе отчет в том, что нынешнее поколение авторов незримыми нитями связано со всей предшествующей историографией своим индивидуальным исследовательским опытом, определенными жизненными установками.

Во второй половине 1990-х гг. российские власти всерьез заговорили о потребности общества и государства в некоей объединяющей национальной идее, призванной заполнить вакуум, возникший после крушения государственной коммунистической идеологии. До сих пор эта идея не сформулирована, хотя совершенно очевидно, что она должна быть государственной и не иметь этнического оттенка.